- Такого не может быть. Ви как фея - из одуфанчиков. Я никогда не видела такой фигуры в здесь.
- Лита, встань, покажись Вивьен в полный рост.
Она встала.
- Это изумительно! - раскрыла изумленно глаза Вивьен.
- Она думала, что только в их камамберной Франции есть Брижжит Бардо и Мирей Дарк.
- Она бы била знаменитой моделью в Париже. Такие фигуры рождаются раз в столетие. Их создает не человек.
- Пора выпить за девушку моего друга с экзотическим именем Лита.
Лита раскраснелась от всеобщего к ней внимания.
- Алеша, мне так приятно. Спасибо, Вивьен.
К нашему столу кто-то опять приближался.
- Не танцуют, обе, передай всему залу, - сказал небрежно Марек.
"О, большой будет бой", - подумал с приятностью я.
Вивьен выпила второй бокал водки и бокал шампанского.
- Марек, ти думаешь, я фас догнала?
Мы рассмеялись. Она откусила Литин бутерброд.
- Как вкусно, я знаю, это Марека спешиалите. Как это будет по-рюсьски?
Принесли жюльены и запотевшую бутылку новой "Столичной".
- Алеша, мало уделяешь внимания дарам моря, нужно выпить.
Душе нужен загул, ох как нужен. Загул! Марек наполнил бокалы и оглядел нас.
- Позвольте мне вас спросить, Лита: вы бы на кого-нибудь променяли Алешу?
Она даже вздрогнула, не поняв, что это тост.
- Никогда в жизни!.. - слегка драматично произнесла она.
- А ты, Вивьен, променяла бы меня на кого-нибудь?
Она выпрямила плечи, элегантные плечи.
- Да, на Алексея…
И она коснулась пальцами моей руки.
- Вот видишь, Алеша! Так выпьем за верных девочек в России и неверных мамзелей во Франции.
Раскаты смеха, звон, дыхания. Я помедлил, задумавшись.
- Ты не хочешь выпить за верность в России?
- Я думаю, это зависит не от национального колорита, а от индивидуума.
- Он хочет выпить со мной на брюдершафт, - предложила Вивьен. - Чтобы он говорил мне "ты".
Она переплела наши руки, и мы выпили до дна водку. Потом наклонилась и, не закрывая глаз, поцеловала меня в губы.
Марек произнес:
- Темп ты взяла, Вивьен, явно космический. По-моему, ты уже всех перегнала. Покушай жульен и охладись ледяным шампанским.
Лита улыбалась.
- Я никогда не видела, как тебя целуют другие женщины. И всегда хотела увидеть. И почувствовать, что они чувствуют. Так же, как я? Умирают ли от счастья. Задыхаются ли они от счастья и от…
Вивьен, услышавшая долетевшую фразу, сказала:
- Я могу поцеловать его еще раз, чтобы было понятней, - и она, наклонившись, поцеловала меня в губы. Задержавшись чуть дольше, чем положено. На сей раз закрыв глаза.
- Как тебе диоровская помада? - спросил с интересом Марек.
- Не почувствовал, - ответил с улыбкой я. Самое поражающее, что Лита абсолютно и никак не ревновала, а даже получила удовольствие от нашего поцелуя. Ее лицо застилала медленная, чувственная, откровенная, притягивающая улыбка.
- Похоже, пора пить за дружбу Франции и России и л’амур де труа!
- Я согласна! - Вивьен подняла бокал.
Лита взяла бутылку, опередив Марека, и капнула себе в сок немного шампанского.
- Ты не против, Алеша? - никак спросила она.
- Почему он будет против, если тьебе будет хорошо? - спросила Вивьен.
Мы рассмеялись.
- Это долго объяснять, - сказала Лита.
- В России столько условностей. Надо жить сегодня, зафтра ничего может не бить. Надо пить, гулять, красиво одеваться и…
- И? - спросил Марек.
- Вот за это "и", каждый добавив свое, мы и выпьем.
Она перешла на обычные рюмки. Но водку все равно запивала шампанским.
Я смотрел на нее с мягкой улыбкой. Она попросила паштета.
- У меня двье половинки в душе: одна полофинка рюсьская, другая - французская.
- А посередине? - спросил он.
- Это не душьа, это для Марека! Отдушина… - отмахнулась она.
И мы рассмеялись. Ее лицо было достаточно выразительно.
- А для Алексея? - спросил он.
- Что для Алексея?
- Что у тебя есть для Алексея?
- Я.
- Смогла бы с ним ночь провести?
Она вскинула удивленно брови.
- Еще как! И не одну! Но у него есть своя богиньюшка. Поэтому, Марек, налей бокалы…
Он исполнил.
- …Я хочу выпить за абсолютную красавицу, очарофавшую меня, по имени Лита!
Она наклонилась и поцеловала ее в щеку.
- Я завидую твоей ночи, Алексей, - задумчиво сказал Марек. И дуализм сказанного даже я не сразу понял. (А поняв, так и не понял, что он хотел сказать.)
На горячее Марек заказал осетрину, запеченную по-прибалтийски.
Я смотрел на модные часы одетого, как с картинки, Марека: полночь. Я не хотел даже думать, как мы будем добираться домой. С какими приключениями.
- Марек, у меня в машине французский наполеон, мама привезла из Парижа, я хочу угостить твоих друзей. Надеюсь, что Лита не бережет своя фигура и этим занимается Алексей.
- Не в бровь, а в глаз, поэтому у нее такая фигура, что ею занимается Алексей!
- За Алексея и Литу! - произнесла тост Вивьен.
Принесенный французский наполеон таял во рту, разрезанный метрдотелем.
- Маречек, я хочу немного ликера - после такого обеда. У меня в машине…
- …Мама привезла, я уже принес, твой любимый "Гран-Марнье," - и он достает из пакета бутылку.
- Ты такой очаровьашка. - Она улыбается.
Вивьен заставляет нас всех попробовать ликер и обязательно Литу.
- Я хочу, чтобы ви попробовали французская жизнь.
Ликер имеет необыкновенный вкус и странный аромат. Она наливает мне еще и еще, чувствуя, что мне нравится.
Два часа ночи, мы остались одни в зале, я удивлен, что нам никто не осмелился сказать любимое национальное словечко "закрыто".
И отвожу Марека в сторону.
- Марек, я хочу вас угостить, только…
- Ты с ума сошел, еще одно слово, и я вообще перестану считать тебя своим другом. Я пригласил вас на обед, а ты будешь платить? Обрети "шестое" чувство, тогда будем говорить. А пока, даже без "шестого" чувства, я хочу, чтобы ты воспользовался остальными пятью. Вот тебе ключи от моей квартиры, комнаты. Я поеду к Вивьен. Возьмешь мою машину, только не носись, как на своей. После выпитого. А завтра я приеду с Вивьен, и мы съедим поздний завтрак вместе.
Уже через зал несли макси-пальто Вивьен и мини-пальто Литы. Бойцов не осталось!
Сначала я не понял, где я и как я здесь очутился. Высокие гардины закрывали единственное высокое окно, и свет в комнату не проникал. Грудь упиралась мне в плечо, но чья это грудь? А кто это целует меня сверху в губы, если грудь и голое тело сбоку? Кто-то отдергивает штору, свет льется, мчится в комнату.
Это Вивьен. Ее язык касается изнутри моих губ. Лита бы не осмелилась.
- Доброе утро, соньи! - говорит она.
- Мы привезли французское шампанское, с утра оно помогает, - говорит Марек и выходит, чтобы Лита могла одеться.
Вивьен не отрывает глаз от ее тела.
- Ты больше прекрасна, чем я предстафляла, - говорит с восхищением она.
И тут же шутит:
- Ты можешь теперь выйти, я одену Алеша!
- Вивьен любит гулять по нескольку дней. Ты свободен, Лита свободна? Какие у вас планы?
- Прежде всего позвонить домой и выслушать дозу нравоучений.
- О, я беру твоего папá на себья, - говорит Вивьен.
- Причем легко, - смеется Марек.
- Мы можем съесть поздний ленч во французском посольстве. Там неплохой повар, а вечером…
Я смотрю на Литу, она в легком изумлении от происходящего.
- …а вечером я хочу пригласить Лита к себе и подарить ей что-то.
- Благодарю вас, вы очень добры, но мне нужно съездить домой переодеться.
- У меня очень много новых платья из Парижа, которые я никогда не одевала. Правда, они французские…
Мы все от души смеемся.
- Это высший класс в Москве, - говорит Марек.
- А я волновалась, что вам не понравится.
Мы прощаемся до вечера, и Марек заставляет меня взять его машину, куда он с Вивьен выносит и относит сумки и пакеты.
Я отвожу Литу домой.
- Алешенька, тебе так идет, когда ты за рулем. Мне очень нравится, ты такой элегантный. Можно я продам всю тысячу джинс и мы купим тебе машину?
Я кручу пальцем у виска, и она целует мою руку. Интересно, что она говорит это всерьез.
Я жду, пока она переодевается, красится, не заходя в ее дом. Курю "Мальборо" и думаю, что день убит.
Она появляется, извиняясь, что так долго. Но когда моросит дождь, я сижу в машине, есть мои любимые сигареты и не надо плестись в институт… я могу ждать. Тем паче это редкий раз, если вообще не "первый и последний". Я выезжаю на шоссе, названное в честь города Ленинграда. Потом и этого города не станет. Мы едем на Мосфильм, я лавирую в потоке и сворачиваю на Беговую. Достаточно пустынный перешеек, ведущий к набережным Москвы-реки.
- Почему ты мне не рассказала о встрече со следователем?
Она вздрагивает от неожиданности, касается своей губы и смотрит на меня.
- Я не хотела тебя волновать или расстраивать. Ты только-только успокоился… Он сказал, что… одного из них выпустили за неимением достаточных улик…
- И что это значит?
- Я не знаю, что это значит…
- Это значит что тебя не насиловали, раз нет улик. И его выпустили.
Она перехватывает горлом воздух.
- Алеша… Он попросил меня написать на бумаге, как все произошло, в мельчайших деталях. И подробностях.
Я молчу.
- Он также хочет увидеть… Хотя я его просила избавить тебя от этого.
Опять все сначала, опять следствие, когда же будет суд? Когда понесут наказание за преступление те, что преступили?
Сколько это еще будет тянуться? Вот-вот октябрь.
Я не хочу оставлять ее в машине, да еще иностранной, и завожу домой. У отца операционный день, мама еще не вернулась. Пять часов дня. Время - условность. Его придумали люди, зачем? Я быстро принимаю душ и меняю одежду, только сейчас соображая, какой будет скандал, если вернется отец. Он в святом разумении, что она прошлое и все кончено. Я молниеносно одеваюсь и беру ее за руку.
Она с грустью смотрит на меня:
- Алеша, поцелуй меня, мне так хочется…
Я не могу пересилить себя. Слишком много воспоминаний.
- Не здесь.
Мы выходим из дома, я пытаюсь быстро пройти к машине и ловлю себя на мысли, что боюсь встречи с лысым, изнасиловавшим. Когда я с ней. Вдруг она увидит его. Он увидит ее. И я узнаю что-то - другое… Совершенно другое, чего не знал до этого.
Вечером неожиданно мы едем на просмотр французского фильма "Пощечина", в котором играют замечательные актеры. А потом к Вивьен, развлекаться.
У Литы безусловный талант к продаже и спекуляции. В первый же день она продала десять пар джинсов.
- Меня чуть не разорвали на куски, - говорит она возбужденно. Все расхватали мои телефоны, и теперь я могу встречаться по уговору и совсем не приезжать… туда.
И тут же она продолжает:
- Одна девочка хочет взять сразу пятнадцать пар и увезти во Львов. И масса других предложений. Многие хотят брать оптом, чтобы еще на этом заработать.
Я думал о своем.
- Алешенька, я хочу, чтобы ты взял еще сто пар джинсов у него. Не бойся.
- Ты с ума сошла? Надо рассчитаться прежде за эти…
- Я к концу недели все закончу, и тогда…
- И тогда ты остановишься.
- Когда у нас появятся свободные деньги, я хочу, чтобы мы обедали где-то, даже в ресторанах. Я не хочу, чтобы ты ходил голодный. Ты ничем не хуже, чем какие-то поляки или французы.
Я посмотрел на нее внимательно:
- Я никогда никому не завидую.
- Я хочу, чтобы у тебя была лучше жизнь, чтобы ты себе ни в чем не отказывал. А ты все время себе отказываешь…
"Ты уже устроила мне лучшую жизнь", - подумал я про себя, но ничего не сказал.
- Для этого нужны только деньги, - продолжала, возбуждаясь, она. - А заработать их пара пустяков. Взять в одном месте, отвезти в другое - это ж совсем нетрудно. Только бы ты был согласен.
- Я не хочу рисковать тобой.
- Мой Алешенька… Риска никакого нет. Я так выгляжу, что никому и в голову не придет…
- А когда ты примелькаешься?
- Хорошо, я буду делать это редко.
Она вдруг улыбается:
- Но большими партиями!
Я смеюсь, а она сжимает мою шею своими тонкими, как лоза, руками.
К концу недели все было продано. Я не верил. Прежде всего я рассчитался с Мареком - за все. И он тут же меня заставил взять новую партию ходового товара. На сей раз…
- Не плати сейчас - это в долг. Трать оставшееся. Хоть почувствуй, что такое деньги и жизнь, которые можно тратить на все, что душе угодно. Развлеки свою девушку, в которую влюблена Вивьен.
Я раздумываю над его словами. Развлекать ее - действовать вопреки. Развлекать виноватую.
И поступая, естественно, вопреки: я покупаю ей в подарок дорогие французские дизайнерские джинсы, единственную пару, шерстяную итальянскую кофту с красивыми рисунками и тончайший свитер из ангорской шерсти.
Вечером я даю ей пакет и говорю, чтобы она померила. Все сшито как будто на нее. У меня неплохой глазомер! Она спрашивает, за сколько это нужно продать. Я, поколебавшись, говорю: это тебе, сувениры. Я даже не хочу это называть подарками. Я не должен ей делать подарков…
Она в абсолютно экзальтированном состоянии - обхватывает мои плечи и зацеловывает мое лицо.
- Алешенька, спасибо, мой любимый!
Лита не хотела брать ни копейки из заработанных денег. Единственный раз не слушаясь, даже не боясь моего гнева. Категорически отказывалась. Требовала, чтобы все деньги были у меня, так как без меня не было бы вообще ничего. И чтобы я распоряжался ими, как хотел. И тратил на что угодно. Но главное - чтобы не морил себя голодом. Папа давал на обед рубль, который я не тратил, а экономил, чтобы пойти с ней в кино. Или еще куда-нибудь.
Теперь мы питались, мы обедали только в ресторанах, часто в "Национале", "Белграде" или "Пекине". Ходили в театры, на эстраду. Ездили только в такси (я сломался). Я пил дорогие коктейли, шампань-коблер, а она апельсиновый сок, сок манго - в баре, в гостинице "Россия", где барменша оставляла специально для меня сигареты "Мальборо".
Часто я брал стоящую без дела машину Марека и подъезжал с ней на Неглинную или к Пассажу на Петровке. Сумки и вещи были в багажнике, она брала две-три с собой и возвращалась, продав, взять еще. Так было меньше риска. И я чувствовал, что, чуть что, смогу выручить ее. Или выдернуть из плохой ситуации. Ей было категорически запрещено продавать мужчинам. Только девушкам, так что риск был никакой, в этом смысле.
Она заканчивала все за час или полтора. Садилась рядом, поджимала ноги и говорила:
- Алешенька, повези меня в такой ресторан, чтобы нас вкусно накормили. Как никогда.
И с замиранием слушала, как я вслух рассуждаю, выбирая-предлагая рестораны и их коронные блюда.
Она была одета с ног до головы. У нее была лучшая косметика. Во многих ресторанах знали, что мы приехали на обед и уедем до того, как начнется музыка или всеобщий бардак. Когда, "напившись", все лезут на всех. Я давал хорошие чаевые метрдотелям, и для нас всегда сервировали стол у окна в углу. Зал мог видеть только ее спину.
Мы заказывали самые изысканные кушанья и салаты. Она была почти безразлична к еде, ей нравился сам процесс: как я заказываю, меня слушаются, ухаживают за ней, предлагают необыкновенные десерты, которых нет в меню.
Она поражала злачные места своей одеждой и фигурой. Видавших, казалось, всех и вся, абсолютных красавиц и повелительниц Москвы. Но таких они не видели. Она была уникальна.
На курсе поражались ее одежде, количеству платьев и кофт, которые она носила. Хотя я заставлял ее "наряжаться" в институт "скромно". И она старалась. Но самое "скромное" - когда это итальянское или французское - выглядело впечатляющим и броским. А Ирка говорила:
- Интересно, кто это так разодевает Литку?! Я бы полжизни отдала, чтобы узнать.
Наконец-таки я снял "ношу" с души, пригласив Марека с Вивьен в дорогой загородный ресторан "Архангельское".
Пятого октября был день рождения Литы. Она хотела встречать его только со мной. Но я уговорил ее, что должен быть праздник. Вивьен надарила ей кучу диоровской и ланкомовской косметики, которая ей очень нравилась. Я надел ей на шею жемчужное колье, извлеченное из черной бархатной продолговатой коробки.
Она была потрясена, схватила и начала целовать мою руку, в накрашенных глазах появились и выступили слезы.
Марек подарил ей шелковый изящный платок "от Шанель".
Мы заказали вазы разной икры, осетрины, крабов, семги, запеченную на вертеле оленину, медвежатину и какую-то не пробованную дичь. Фазан, то ли куропатки. Мы привезли свои вина, водку и шампанское. И устроили пир! Мы гуляли до пяти утра, единственные в усадьбе. Марек купил цыганский оркестр, игравший только для нас, по нашим заказам. Вивьен обожала цыганщину. И я впервые танцевал с Литой. Под восхищенный, заалевший взгляд Вивьен. Лита прекрасно выглядела в обтягивающем белом тонкой вязки платье фирмы "Диор".
Марек отвез нас к себе, дав ключи от квартиры.
Казалось, мы прошли опасный поворот. И с этими вечерними развлечениями я перестал думать и ломать себе мозги: о мести, суде, наказании. Это все осталось, только ушло куда-то вглубь и затаилось, затихло, как лава под пеплом вулкана.
В пятницу я вернулся домой раньше, шел дождь, был ветер, и не хотелось никуда идти. Едва я переступил порог, как раздался звонок.
- Это говорит следователь Гондоренко. Вы Алексей…
- Это я.
- Хочу побеседовать с вами о деле, переданном мне для доследования. Тут много неясного, пропущенного, странного, и я думаю, беседа с вами восполнит кое-какие пробелы. Если вы не возражаете, так как я понимаю…
- Когда?
- Когда вам будет угодно. Чем скорее, тем лучше. Скажем, в понедельник в одиннадцать утра.
Он уже знал, что я учусь во второй половине. Если это можно было назвать учебой. Моя голова была забита… Литой и ее делом. Уголовным делом. Как говорят в просторечии, я общался с девушкой, которая являлась причиной и была замешана в уголовном деле. Как мило. Говорят в народе.
Следователь назвал комнату и попрощался. Не успел я повесить трубку, как в дверь позвонил папа.
- Гулящая душа! Блудный сын вернулся. Уверен, что пропадал в четырех стенах института, грыз гранит науки, а не…
- Пап, пощади хоть сегодня.
- А почему сегодня особый день и я не должен "пилить" тебя?! Ты что, куришь, Алексей?
- Нет, я не курю. Тебе показалось.
Зачем еще его расстраивать. Все это напоминало мне старый анекдот: молодая девушка лежит между двух мужчин, голая, курит, задумчиво выпуская дым в потолок, и говорит: "Бедная мама, знала бы она, что я курю!"
Я делал гораздо хуже, чем курил, - встречался с Литой.
В шесть вечера я ложусь спать и укрываюсь с головой пледом. Позже вечером звонит Лита, папа в балете, я беру трубку.