Эмма повернулась к нему спиной, не произнеся ни слова.
- Пойдемте? - обратилась она к подругам.
Грета фыркнула, сунула руки в карманы и резко отвернулась. Лючия взяла велосипед и, сама не зная почему, фыркнула вслед за Гретой.
- У меня есть корзинка для этого велосипеда, вся в дырках! - не унимался Массимо. - Я подарю тебе ее за сорок евро!
Но рыжая была уже далеко.
- Он тебя надул, - сказала Грета.
- Нет, я купила то, что хотела, - упрямо возразила Эмма.
- Эй, девочки, - вступила Лючия, прежде чем они начали ссориться. - А этот мальчик-эмо разве не должен быть в вечной депрессии? Он там все еще смеется как ненормальный.
- Я же тебе говорила: я никогда не понимала этих эмо. По-моему, намазывая волосы гелем, они протирают себе весь мозг.
- А хочешь разбитую фару? Отдам даром, за тридцать евро! - снова послышалось вдали. - У меня найдутся две и для твоих подружек! Не уходите! Я люблю ва-а-а-а-ас!
Девочки посмотрели друг на друга, не веря своим ушам, и громко рассмеялись.
Ансельмо вышел из веломастерской с полупустой почтальонской сумкой. В ней был только один большой конверт, тот, что он нашел перед агентством Studio 77. Он ехал по сонным воскресным улицам, медленно крутя педали и вдыхая легкий мартовский воздух раннего утра. Добравшись до улицы Портуенсе, он поблагодарил дорогу, которая запетляла вверх, прислушался к легким, распахнувшимся от усердия, и почувствовал, как аромат весны наполняет каждый его вдох. Потом пересек Трастевере, подпрыгивая на круглых колесах по квадратным камням мостовой и глядя на кремовые фасады домов, освещенных мягкими лучами солнца. И наконец Порта Портезе - вечный гам и две пустые ниши. Проезжая мимо, он всегда смотрел на них и не мог понять, почему они необитаемы. Очередной ненужный вопрос.
Ансельмо полетел стрелой, увиливая от толпы и направляясь к мосту через Тибр, но его заметили прежде, чем он успел завернуть за угол.
- Ансельмо! - закричала Лючия.
Он был уже слишком далеко, чтобы услышать ее, тем более что съехавшиеся к рынку машины подняли адский шум. Лючия не могла допустить, чтобы он вот так просто исчез, его надо было догнать. Не раздумывая ни секунды, она села на седло потрепанной "Грациеллы" и бросилась в погоню за возлюбленным, но, завернув за угол, упала на землю. Платье в цветочек порвалось, коленки разбились, и она расплакалась, как пятилетняя девочка.
- Тебе больно? - участливо спросила подбежавшая Эмма.
- Да! Зачем ты купила мне этот велосипед? Он мне не нужен! Он весь сломанный! - хныкала маленькая Лючия.
- Но ведь мы должны были его отремонтировать! В этом и состоял наш план, - попыталась объяснить Эмма.
- Ш-ш-ш! - зашипела Грета. - Смотрите!
Метрах в двадцати от них у ограды небольшого красного дома стоял знакомый велосипед стального цвета.
- Это велосипед Ансельмо! Значит, он там! - обрадовалась Лючия.
- Пойдем посмотрим.
Они пробрались к изгороди из жасмина, который рос, цепляясь к решетке ограды, и увидели, как Ансельмо вынул из своей сумки большой конверт, сунул его под дверь, нажал на кнопку звонка и быстро пошел обратно.
- Прячемся! - скомандовала Эмма, подталкивая всех к укрытию за мусорным баком.
Не заметив их, Ансельмо отвязал велосипед, сел за руль и укатил с такой скоростью, как будто ему надо было срочно исчезнуть из этого места.
Тем временем дверь красного дома открылась, и на пороге его возникла прекрасная девушка с янтарной кожей и длинными черными волосами. Она посмотрела вокруг, ища человека, позвонившего в дверь, потом увидела конверт, подняла его и прочитала адрес. Торопливо разорвав бумагу, она достала из конверта два листа: один большой и плотный, другой поменьше. Девушка начала читать тот, что поменьше, и ее прекрасные большие глаза от удивления становились еще больше. Закончив читать, красавица расплакалась, прижала конверт к груди и взволнованно посмотрела вокруг. Потом подняла глаза к небу, и ее губы, смоченные слезами, сложились в короткое "Спасибо!".
Девушка закрыла дверь и вернулась в дом.
- А это еще кто? - вознегодовала Лючия.
Эмма молчала.
- А если это… его девушка?
Грета почувствовала, как ее желудок свернулся сухим листом.
Эмма по-прежнему молчала.
- Эмма! Что нам теперь делать?
Килдэр наконец заговорила, но сказала совсем не то, что хотела услышать Лючия:
- Прежде всего надо выяснить, что было в том конверте.
- Но как?
- Надо поговорить с этой девушкой. Выпытать, что она знает об Ансельмо.
- Мне надо идти, - перебила ее Грета.
- Что, прямо сейчас, когда наше расследование переходит в самую интересную фазу?
- Это твое расследование. Мне до Ансельмо нет никакого дела.
Грета удалялась быстрыми короткими шагами, как человек, который сбегает из дома. Глупые гусыни! Две глупые гусыни! Особенно Эмма. Не может найти себе лучшего занятия, чем тратить деньги и лезть в чужую жизнь. Но глупее всех была она, Грета. Как легко им удалось втянуть ее в это безумие! Все. Хватит. Домой. Живо. Она отвязала Мерлина и, обхватив руль пальцами, вдруг поняла, что, кроме этого объятия, все остальное в жизни глупо и бессмысленно.
- Что на нее нашло? - удивилась Лючия.
- Не знаю, но она вернется, - успокоила подругу Эмма. Потом повернулась к двери дома, продумывая следующий ход. - Теперь надо вплотную заняться этой девушкой. Как твои коленки?
- Жжет очень, - снова захныкала Лючия.
- Отлично, - кивнула Эмма, вглядываясь в грустное лицо подруги. Лючия ответила непонимающим взглядом. - Сейчас мы позвоним в дверь этой девушки и попросим помощи. Ты только не меняй выражения лица, хорошо?
- Но… мы же ее не знаем!
Эмма положила руки подруге на плени и терпеливо пояснила:
- Объясняю задачу, Лючия. Мы должны войти в этот дом, поговорить с ней, выяснить, что было в конверте, и заставить ее рассказать нам все, что она знает об Ансельмо, понятно?
- Абалдеть! Как здорово, что я разодрала коленки!
- Ты гений! - поздравила ее Эмма. - Теперь сотри с лица эту счастливую улыбку и сделай вид, что ты тяжело ранена.
Лючия сосредоточилась. Это было очень трудно, но ради Ансельмо она была готова на все!
Спустя полчаса Эмма и Лючия сидели на диване напротив Бахар. Комната была заставлена коробками и чемоданами, и создавалось впечатление, что хозяйка спешно готовится к переезду. Тем не менее молодая женщина радушно приняла девочек, нашла в своих коробках все необходимое и оказала пострадавшей первую помощь. А потом даже предложила выпить по чашке яблочного чая.
- Я должна отметить одно очень важное событие, - объяснила она, ставя на стол маленькие стеклянные стаканы с золотой каемкой.
- Какое? - не растерялась Эмма.
Бахар показала большой плотный лист бумаги. Это была фотография. Вид сверху на мост Ангелов в серый дождливый день. Под арками моста безудержно катил разбухшие воды Тибр, маленькая девочка пыталась укрыться под крылом одного из ангелов, ухватившись за него крошечной ручкой. Водоворот воды внизу повторял рисунок ее волос, растрепанных ветром, и крылья ангела укрывали ее фигурку как плащ из перьев.
- Я сделала этот снимок, когда приехала в Рим, три года назад, и сегодня благодаря этой фотографии я смогу наконец осуществить мечту всей моей жизни.
Лючия вздрогнула, она была уверена, что Бахар начнет говорить об Ансельмо, расскажет их историю любви, возможно, эта фотография имела какой-то особый смысл - может, это был залог или обещание… Лючия почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Ей надо было успокоиться. Он взяла стеклянный стакан и залпом проглотила чай, обжигая язык.
- Что с тобой? - забеспокоилась Бахар.
Лючия замотала головой, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли.
- Это очень красивая фотография, - вступила Эмма, пытаясь перевести разговор в нужное русло, - но почему она изменит твою жизнь сейчас, если ты сделала снимок три года назад?
Бахар опустила свои большие черные глаза, и ее губы разомкнулись в робкой улыбке:
- Это судьба.
Она взяла стакан с яблочным чаем, сжала его в руках и начала рассказывать свою историю:
- Я родилась и выросла в Стамбуле, в Турции, но всегда мечтала жить в Риме. Я хотела изучать историю искусств, живопись, скульптуру, ваша страна казалась мне идеальным местом. Я поступила в Академию художеств. У меня почти не было друзей, я плохо говорила по-итальянски и поэтому все свободное время гуляла по Риму. Во время одной из таких долгих прогулок я нашла фотоаппарат. Кто-то забыл его на скамейке в парке виллы Боргезе. Я приложила объектив к глазам - и уже больше никогда не чувствовала себя одинокой.
Девочки слушали историю Бахар, завороженные низкими вибрациями ее голоса и странным, спотыкающимся акцентом, который придавал ее словам ритм песни.
- Этот фотоаппарат стал моим попутчиком, я вникала в то, как он работает, старалась лучше узнать его, медленно, постепенно, как бывает, когда встречаешь настоящего друга. Вместе мы обошли много мест и познакомились со многими людьми. Потом однажды мы увидели, как небо над Римом почернело, и встретили эту девочку под дождем.
Бахар взяла лист поменьше и показала его Эмме. Девочка прочитала дату: месяц назад.
- "Настоящим имеем честь сообщить Вам, что присланная Вами фотография была расценена нами как неподходящая для выставки, устроенной в наших экспозиционных залах, но превосходной по технике и выбранному сюжету. В связи с этим мы бы хотели встретиться с Вами и рассмотреть весь Ваш портфолио. Пользуясь случаем, возвращаем Вам оттиск вашего произведения…"
- Что это значит? - спросила Лючия, с первого слова потеряв нить сложного послания.
- Это значит, что завтра, вместо того чтобы сесть в самолет и лететь в Стамбул, отказавшись от своей мечты, я пойду в Studio 77 на мое первое собеседование! - ликовала Бахар. - Я уже давно потеряла надежду, но именно сегодня, за день до моего отъезда, судьба преподнесла мне сюрприз. Если бы это случилось на день позже, я бы так и уехала…
- Это была не судьба, - сухо сказала Эмма.
- Не понимаю… - удивленно наклонила голову Бахар.
- Когда мы позвонили в твою дверь, мы видели юношу на велосипеде. Он оставил этот конверт перед твоей дверью и уехал.
- Его зовут Ансельмо! - не выдержала Лючия.
- Я не знаю никакого Ансельмо, - растерянно произнесла Бахар.
- Значит, он не твой жених?!
- Нет…
Лючия шумно и облегченно вздохнула. А Бахар нахмурила брови, тщетно пытаясь понять.
- Но тогда… кто он?
Бахар взяла конверт, оставшийся на столике в прихожей, и внимательно изучила его. Рядом с маркой не было почтового штемпеля. Это письмо ей никто никогда не отправлял.
Огненно-красное пятно растеклось по ногтю указательного пальца Серены. Начиная нервничать, она всегда принималась красить ногти, чтобы успокоиться. Но сегодня не помогало и это. Грета не появлялась дома весь день и не отвечала на звонки. Серена понятия не имела, где была ее дочь и когда собиралась вернуться. Наступала ночь, и она все больше тревожилась. Когда она вывела кривую дугу на мизинце, дверь наконец открылась.
- Грета?! Ты где была?! Я звонила тебе тысячу раз…
Дочь молча прошла через столовую.
- Иди сюда.
Грета продолжила свой путь.
- Нам надо поговорить.
Войдя в свою комнату, девочка поставила Мерлина рядом с кроватью и попыталась закрыть дверь.
- Ты ведь знаешь, что мне не нравится, когда ты возвращаешься так поздно и даже не предупреждаешь. Почему ты не отвечала на звонки?
- Я их не слышала. Я ездила на велосипеде.
- Весь день?
- Да.
- Мне не нравится такой ответ.
- Найди другой, получше.
Грета закрыла дверь и повернула ключ в замке.
- Грета! Не смей закрывать дверь!
Но дверь уже была закрыта.
- Грета! Открой немедленно!
Ни за что.
- Грета!
Серена тарабанила по двери ладонью. Пять раз, шесть, семь. Дочь не открывала. Мать смотрела на свою ладонь на двери, на широко расставленные пальцы, на красные ногти, с которых медленно стекал невысохший лак.
С другой стороны двери Грета слушала, как Серена продолжала отчитывать ее, крича, что она устала, что ей все приходится делать самой, что они должны помогать друг другу, а не ссориться, что с тех пор, как ушел отец, жизнь превратилась в кошмар и что так дальше продолжаться не может. Грета закрыла уши подушкой, пытаясь заглушить голос матери, и смотрела на прямоугольник неба в окне. На ее кровать медленно надвигалась тень от домов напротив, солнце плавно катилось за Змеюку. Сумрак окутывал ее уставшее тело. Девочка только теперь поняла, как долго она каталась, стараясь подавить боль, стянувшую живот. Это письмо, которое он тайком вручил прекрасной девушке, могло означать только одно. Он любит другую.
Ну а ей-то почему так больно? Между ними ничего нет. Он мог любить хоть сто прекрасных девушек - ей все равно. Ей наплевать. Ей на всех наплевать. И больше всех на него, она его даже не знает. Ей хорошо одной. Она всегда была одна, ей это очень легко. Грета наблюдала, как сумерки заполняют комнату, и когда совсем стемнело, почувствовала, что больше она не одна. В ее голове засела настойчивая мысль и не отпускала уже два дня. Ансельмо. Грета вдруг поняла, что мысль о нем больше никогда не уйдет.
Ложь
Воздух исчерчен узором, невидимым для глаз.
Но если ты знаешь ветер и умеешь
слышать его дыхание, ты можешь разглядеть,
как сплетения слов распутываются в небе,
словно клубки света. Это потерянные послания,
никогда не произнесенные слова, мысли,
доверенные ветру. Воздух соткан из тонких нитей,
которые иногда рвутся. Мы умеем читать небо,
находить послания, связывать разорванные нити
и исправлять траектории судьбы,
чтобы создавать совершенные мгновения.
- Всем хорошего понедельника! - начала Моретти, входя в класс.
Она всегда так говорила в понедельник утром, будто провела все выходные в ожидании минуты, когда наконец войдет в класс и произнесет эту бессмыслицу. Кому может быть хорошо в понедельник утром? Мысль о целой неделе уроков впереди способна стереть улыбку с любого лица. Только не с силиконовых губ Моретти. Правда, был в классе еще один человек, который, казалось, никак не ощущал гнета понедельничного утра: Лючия. Обычно она одна и отвечала на приветствие Моретти, весело произнося в тон учительнице: "Спасибо! Вам тоже!" Но в то утро молчала даже Лючия. Моретти расстроилась.
- Что с тобой, Де Мартино? - спросила она на перемене. - Ты такая задумчивая…
Лючия всю ночь думала об Ансельмо и о том, как Эмма собиралась раскрыть его тайну. Им нужна была помощь Греты, и Лючия очень боялась, что они никогда не смогут ее убедить. Будешь тут задумчивой, когда в голове столько мыслей, но ее заботливая училка была последним человеком, которому Лючия доверила бы свои переживания. Впервые в жизни Лючия опустила глаза, и, чувствуя, как слова застревают в горле, солгала:
- Все хорошо.
Потом повернулась спиной к Моретти и вдруг припустила по школьному коридору, ощущая странную эйфорию.
Эмма ждала ее на лестнице, ведущей во двор:
- Давай скорее!
На небольшом клочке земли перед школой росла робкая весенняя трава, особенно хорошо прореженная у скамеек, на которых сидели шумные школьники. Грета стояла одна под портиком из обшарпанного цемента, прислонившись к колонне и глядя в небо.
- Мне кажется, она не согласится. Вот увидишь! У нее сегодня лицо вредины, - волновалась Лючия.
Эмма продолжала энергично двигаться в направлении портика:
- Ты меня недооцениваешь.
Взгляд, которым их встретила Грета, вряд ли можно было назвать ободряющим.
- Знаешь, мы поговорили с той девушкой… - начала Эмма.
Грета почувствовала уже привычную боль и пустоту в животе. Она ничего не хотела знать. Ни об этой девушке, ни о ком другом.
- Она не его девушка, она его даже не знает, - продолжала Эмма.
Незнакомое радостное чувство заставило Грету вскинуть голову, как будто кто-то осторожно прикоснулся к ее подбородку и приподнял его вверх, чтобы заглянуть ей в глаза.
- А что было в конверте?
- Фотография.
- Вы ее видели?
- Да, но это не важно.
Эмма вкратце пересказала историю фотографии, которую Ансельмо подбросил в самый нужный момент, перевернув жизнь и ближайшие планы Бахар. А потом подробнее остановилась на таинственной комнате в веломастерской, доверху заполненной такими письмами и конвертами.
- В этом месте происходят странные вещи, и я хочу понять, что все это значит. Мы должны вернуться туда, все втроем. Вы будете отвлекать Гвидо и остальных, а я попытаюсь разузнать, что они скрывают.
- Ты пойдешь с нами? - с улыбкой спросила Лючия. - Ты можешь привезти свой велосипед, я - свой.
Нет, она не вернется в мастерскую. Не сейчас и не для того, чтобы помогать в расследовании Эмме Килдэр, думала Грета, слыша, как кто-то ее голосом произносит "Да".
- Ну что это за нытье! - запротестовал Шагалыч, притормаживая у мастерской.
По радио передавали торжественную симфонию, и казалось, что в стенах спрятался целый оркестр, который вот-вот перевернет все вокруг ударами смычков и грохотом труб. Гвидо широко улыбнулся, приветствуя художника взмахом перепачканной в масле руки. Он и не рассчитывал на то, что паренек, рисующий поросят на своем велосипеде, поймет Малера.
- А те девочки с ржавым велосипедом не приходили? - спросил художник.
Гвидо покачал головой:
- Пока нет.
И тут, будто материализовавшись после его слов из воздуха, на пороге возникли те самые девочки. Повисло неловкое молчание, потом вперед выступила Лючия, ведя за собой такой жалкий драндулет, что Шагалыч не выдержал и громко рассмеялся. В этот самый момент закончилась Первая симфония Малера, и из радио в мастерскую ворвались бурные аплодисменты.
- Спасибо за теплый прием! - поблагодарила Эмма, поклонившись как примадонна.
Лючия обвела все вокруг потухшим взглядом. Ансельмо снова нет.
- С возвращением! - приветствовал их Гвидо.
- Копались на старом чердаке? - пошутил Шагалыч, кивая головой на "Грациеллу".
- Именно так, - солгала Эмма. - Как вы думаете, его можно отремонтировать?
Шагалыч вытянул вперед руки и повертел растопыренными пальцами перед носом девочки, посмевшей усомниться в его искусстве:
- Видишь эти руки?
Эмма кивнула.
- Это руки художника, - продолжал урок Шагалыч. - А ты знаешь, на что способны руки художника?
- Нет. А ты знаешь?
- Они берут скатерть - и превращают ее в картину, подходят к стене - и превращают ее во фреску, бьют по булыжнику - и превращают его в статую!
- А что такое "булыжнику"?
- Ты что, не знаешь, что такое булыжник?
- Нет, не знает, она иностранка, - объяснила Лючия.
- Это старый велосипед? - попыталась угадать Эмма.
- Нет, старый велосипед - это колымага.
- М-м-м. Что-нибудь большое, вроде памятника?!
- Нет, это обелиск.
- Тогда что это?