Она разочаровалась в приличиях, они не соответствовали ее чаяниям. Вначале она стала ходить в церковь, сидела там среди других женщин. Она, как правило, садилась на верхних скамьях, где не было молоденьких девочек. Но никакой радости от церкви не получала и растерялась, когда Бруман спросил ее, какого утешения она хочет от Бога. Прошло уже много лет с тех пор, как она в последний раз была на службе.
В конце зимы Рагнар однажды пришел из школы избитый и весь в крови. Да, он подрался, другой мальчик был виноват больше, чем он, говорил Рагнар, вытирая текущую из носа кровь тыльной стороной ладони.
Ханна послала одного из детей за Бруманом.
Он пришел, попросил горячей воды, промыл раны, смыл кровь с лица сына, а потом сказал, что хочет знать подробности происшедшей ссоры.
– Он назвал меня сыном шлюхи, – ответил мальчик.
– О господи! – воскликнула Ханна. – Есть из-за чего поднимать шум, ведь это действительно так.
В следующий момент Бруман повернулся к жене и влепил ей пощечину. Ханна отлетела в противоположный конец кухни, ударившись спиной о длинную скамью под окном.
– Ты спятил! – выкрикнула она.
– Да! – заорал Бруман. – Это ты свела меня с ума.
Он вышел, с треском захлопнув за собой дверь.
Рагнар заплакал, но Ханна заметила, что, несмотря на слезы, взгляд его был холоден как лед.
– Это вы, мама, спятили.
Он сказал это и тоже выбежал из кухни.
Ханна долго не могла унять бившую ее крупную дрожь, но в конце концов ей это удалось. Она посмотрела на себя в зеркало – лицо припухло и начало синеть, но крови не было. Хуже было со спиной – она сильно болела от удара о скамью.
Слава богу, что детей нет дома, подумала она, но тут же вспомнила, что они у хромой Малин, которая кормит их хлебом и поит сиропом.
Ханна приготовила ужин, пришли сыновья, и она послала Эрика за отцом и Рагнаром. Вид у Брумана был грустный, но он молчал.
– Вы заболели, мама? – спросил Эрик.
– Где Рагнар?
– Убежал в лес, – ответил Бруман, и Ханна в панике прошептала:
– Господи милостивый, надо идти его искать.
Вид у нее был ужасный – лицо опухшее, бледное как полотно, на щеке уродливые синие пятна. Бруман смутился, но, когда заговорил, голос его был твердым и уверенным.
– Мальчик вернется сам. Он сказал мне, что ему надо побыть одному и подумать. И это можно понять.
Ханна с трудом поднялась из-за стола и принялась собирать тарелки. Бруман взглянул на нее, и Ханна, словно оправдываясь, сказала, что сильно ударилась спиной о скамью. Бруман смутился еще больше.
Рагнар вернулся, когда семья укладывалась спать. Как и Бруман, он молчал.
Когда они легли, Бруман спросил:
– Я хотел бы знать, почему ты не можешь простить Малин, которая обозвала тебя б…, но не возражаешь, когда Рагнара называют сыном шлюхи.
Ханна долго молчала, потом ответила:
– Я не шлюха, меня изнасиловали. Но Рагнар… родился вне брака, и никто не может этого отрицать.
– То есть ты невинная жертва, а он виноват?
– Этого я не говорила.
Утром спина у Ханны болела так, что она с трудом могла пошевелиться. Однако Бруман, закрыв глаза на недомогание жены, продолжил допрос:
– Ханна, ты же не глупа, ты умеешь думать. Ты должна все объяснить мне и мальчику.
Ханна думала целый день, но так и не смогла найти слова, понятные другим. Для нее все было ясным и само собой разумеющимся. За ужином она сказала Рагнару, что слова сорвались у нее случайно, помимо ее воли.
– Я так испугалась, что сама не понимала, что говорю, – призналась она.
Это была мольба о прощении, но мальчику оказалось мало этого. Взгляд его остался ледяным и колючим. Целую неделю в доме царило тягостное, гнетущее молчание. Они не разговаривали друг с другом – Рагнар, Ханна и Бруман. Шли дни, у Ханны перестала болеть спина, с лица исчезли синяки, ушла припухлость. Но на душе было черно от стыда и бессилия.
Однажды утром, прежде чем идти в школу, Рагнар вдруг сказал:
– У тебя, мамаша, точно не все дома.
Впервые он обратился к ней на "ты" и назвал мамашей. Она долго сидела за столом, погрузившись в тягостные раздумья, и поняла, что потеряла Рагнара и что он был самым дорогим для нее человеком.Она бы дорого дала за то, чтобы заплакать, но глаза ее, как и всегда, остались сухими.
Бруман отправился во Фредриксхалл продавать муку, и Ханна очень боялась, что он расскажет сестре о случившемся у них дома. Правда, она успокаивала себя тем, что Бруман никогда не был склонен к сплетням.
Но когда Бруман вернулся, Ханна поняла, что ошиблась. Муж коротко сказал Ханне, что они со свояком договорились, и Рагнар поедет во Фредриксхалл работать в рыбной лавке, как только ему сравняется трина дцать лет.
Увидев, что жена пришла в отчаяние, Бруман сказал, что она должна понять: мальчик взрослеет, и ему надо приучаться к самостоятельной жизни. В этот миг Ханна поняла, что ей надо делать.
– Он должен решить это сам, – возразила она.
– Да, он будет решать сам.
– Он нужен на мельнице.
– Нет, людей у нас хватает – мне помогают Адольф и наши мальчики.
– Мы спросим его за обедом, – сказала Ханна, и Бруман согласно кивнул.
Как только на следующее утро мальчики ушли в школу, Ханна затеяла печь сладкий пирог. Она не стала экономить ни на масле, ни на сахаре и, попробовав на вкус жирное, густое тесто, осталась довольна. Взяв с собой испеченный пирог, она пошла в дом кузнеца и постучалась в дверь. Хромоногая Малин едва не онемела от удивления.
– Я подумала, – сказала Ханна, – что нам, соседям, надо держаться вместе.
Малин была поражена так, что даже не поставила на плиту кофейник. За это Ханна была ей очень благодарна. Ей было тяжело находиться в доме кузнеца – там было очень грязно, да и дышать было нечем. Ханна поговорила с Малин о ее мальчиках, похвалила их за ум и развитость. Потом они немного посетовали на зиму, которая никак не хочет кончаться.
Вернувшись домой, Ханна обратилась к Богу на небесах, сказав, что помирилась с соседкой. "Теперь ты должен явить мне свою милость".
Но когда Бруман за обедом рассказал Рагнару о возможности отъезда во Фредриксхалл, парень был вне себя от радости.
– Я очень хочу уехать туда! – воскликнул Рагнар. – Как вы здорово придумали, отец. Я очень хочу…
Бруман сказал, что у Хенриксена есть постоянные покупатели, живущие в разных частях города, и ему нужен мальчик, который бы на велосипеде развозил заказанный товар. По средам некоторым покупателям надо развозить свежую селедку, другим по четвергам макрель, а по субботам развозить почти всеми любимую треску.
Йон проявил небывалое красноречие, описывая торговлю и коммерцию, но Рагнар его и не слушал.
– Я буду развозить рыбу на велосипеде? Это значит, у меня будет велосипед?В тот момент Ханна поняла, что Бог не услышал ее и на этот раз.
После отъезда Рагнара в доме стало пусто и тоскливо, и Бруман понял, что до сих пор именно Рагнар наполнял дом своим веселым смехом. Тревожился он и за Ханну, которая, утратив всякую живость, выглядела изможденной и усталой. Она была не похожа сама на себя. Он попытался поговорить с ней:
– Ты правильно сделала, что заключила мир с кузнечихой.
– Это оказалось лишним.
Как всегда, Бруман не понял жену.
Пришла весна, снег таял, вернулись скворцы. Начала оживать и Ханна, она стала проявлять интерес к остальным своим детям. Да и Бруман наконец заметил маленького Йона, своего рыжеволосого невысокого старшего сына. Йон-старший с удивлением обнаружил, что его Йон-младший заполнил пустоту, возникшую после отъезда Рагнара. Мальчишка был неутомимый выдумщик, так же любил смеяться, как его единоутробный брат, любое дело в его руках становилось легким и веселым.
Йон рос нежным, чувствительным мальчиком. Если мать была чем-то расстроена, Йон всегда это замечал и делал все, чтобы ее утешить. Отношения его с отцом были более прохладными, но Бруман ясно видел, что Йон – единственный из сыновей, кто лучше всех работает на мельнице.– Ты намного выносливее, чем твой брат, – сказал Бруман однажды Йону почти против воли. Когда мальчик покраснел от удовольствия, услышав похвалу, Бруману стало стыдно. Он понял, что упускает сыновей, и не только Йона, но и Эрика и Августа. Младший вообще постоянно раздражал Брумана своими вечными болезнями и плаксивостью.
Эрик прилежно учился в школе. Ханна уже давно сказала, что Эрик настоящий книгочей. Прошло совсем немного времени, прежде чем приходский учитель преподал Эрику почти все, что знал сам.
Бруман принялся рыться в своих старых книгах, которые привез с собой из Вермлана. Он нашел "Робинзона Крузо" и печально улыбнулся, вспомнив, как эта книга воспламеняла его детские сны.
– Никакое слово не бывает лишним, – сказал он Ханне, спустившись с чердака с книгой. Когда они покончили с ужином, Бруман сказал Эрику: – Сейчас ты получишь подарок.
Эрик зарделся от радости, как и его брат. После ужина он исчез на чердаке, где стоял жуткий холод. Он вообще убегал туда каждую свободную минуту. Ханна очень беспокоилась за Эрика и постоянно носила ему одеяла и теплые свитера, укоряла его, говоря, что он может простудиться и умереть.
В конце концов она сдалась и стала топить на чердаке печку.
Несколько дней спустя Ханна сказала, что от такого холода у Эрика, пожалуй, испортится кровь, и пусть он устраивается на кухне и спокойно читает свои книжки. Но Эрик в ответ только посмеялся. Ханна снова научилась чувствовать смех. У Эрика он был такой же снисходительный, как и у Рагнара.Скоро Эрик принялся сам копаться в сундуке со старыми книгами Брумана.
Той весной Август заболел коклюшем. Ханна ночи напролет носила малыша на руках, поила его горячим молоком и медом. Но это не помогало. От еды мальчика часто тошнило и рвало. Йон тщетно пытался отдохнуть в зале, в него снова вселился старый кашель. Теперь отец и сын кашляли на пару.
– У тебя же так давно не было кашля, – говорила ему встревоженная Ханна.
Впервые до Брумана дошло, что кашель перестал беспокоить его после того, как целитель Юханнес напророчил ему долгую жизнь.
Хенриксен был ревнив. Астрид, которая чувствовала перемены настроения в других людях до того, как они сами начинали их замечать, не вмешивалась в решение забрать Рагнара во Фредриксхалл.
Она была рада за мальчика, но не выказывала своей радости, сердечно его приняла, но вскоре после приезда поселила в общей комнатке на чердаке.
– Он не должен иметь преимуществ перед другими работниками только потому, что он наш родственник, – сказала она Хенриксену.
– Он был очень избалован дома, ему придется трудно, – сказал рыботорговец.
– Да, именно так, поэтому мы не должны и дальше его баловать.
Так и получилось, что Хенриксен стал проявлять к мальчку больше дружелюбия, чтобы сгладить неприязнь со стороны жены.
Первое, чему должен был научиться Рагнар, – это отказаться от шведских слов. Теперь он был обязан говорить только по-норвежски. Правда, язык был почти такой же, и Рагнар стал болтать по-норвежски уже через неделю.
– У парня хорошая голова на плечах, – говорил Хенриксен.
Но Рагнар так и не понял, зачем ему надо отвыкать от шведской речи. Фредриксхалл был небольшой городок, большинство из тех людей, с которыми он встречался, знали, что он швед, племянник жены рыботорговца. Да и народ здесь не имел ничего против простых людей из Даля или Вермлана.
Для Рагнара гораздо важнее было то, что никто не знал здесь подробностей его происхождения. Для местных жителей он был только сыном мельника, жившего на Норвежских озерах по ту сторону границы.
Велосипед ему пришлось ждать до тех пор, пока он не научился свободно ориентироваться в городе. С полгода он возил заказы по улицам в ручной тележке. Когда хозяйки открывали ему дверь, он улыбался им своей обворожительной улыбкой, и женщины таяли. Вскоре он сообщил Хенриксену, что может продавать больше рыбы, чем ее было заказано, и с этого времени тележка превратилась в магазин на колесах.– Он очень расторопный продавец, – сказал как-то Хенриксен. Астрид ничего на это не ответила, и Арне рассердился и добавил: – Он способный и трудолюбивый. Он не жалуется на слишком продолжительный рабочий день и может отчитаться за каждый эре.
В один прекрасный день на одной из тесных улочек, ведущих к замку, у Рагнара состоялась встреча, наложившая неизгладимый отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Он встретил важного господина из Христиании. Этот господин приехал в Фредриксхалл на машине с шофером! Невиданный экипаж настолько поразил мальчика, что он застыл на месте со своей тележкой, которую как раз в это время катил в порт. Он долго стоял, провожая горящими глазами самодвижущуюся повозку, до тех пор пока она не скрылась за торговыми рядами. Отец ко гда-то говорил об автомобилях, однажды даже вслух прочитал газетную статью об этом новом средстве передвижения. Эта повозка ехала сама, пугая на улицах людей и лошадей своим грохотом и большой скоростью. Но слова не произвели тогда на Рагнара большого впечатления. Они ни о чем ему не говорили. Теперь же он был поражен до глубины души и буквально светился от счастья. Автомобиль настолько сильно потряс его, что в тот день он опоздал к заказчикам.
Вечером он спросил Хенриксена, сколько стоит такая машина.
– Около пяти тысяч крон, – ответил тот.
Для мальчика это была немыслимая сумма. Он попытался представить себе пять тысяч крон в виде сияющей груды монет, лежащих на полу. Не достанет ли она до потолка?С этого момента Рагнар начал откладывать каждую монетку.
* * *
Уже несколько лет Йон Бруман выполнял свое тайное обещание и не прикасался к Ханне в постели. Ей уже исполнилось тридцать лет, и повитуха предупредила Брумана, что следующие роды могут стоить Ханне жизни.
Старая Анна овдовела, но продолжала жить одна в своем доме. Сыновья ее уехали в Америку, и она сдала свой участок соседям. Зима в год смены столетий выдалась очень жестокая, и Йон с Ханной уговорили старую повитуху переехать к ним на мельницу. Оба надеялись, что она принесет с собой хорошее настроение, и очень огорчились, когда наступила весна, и Анна решила вернуться в свой дом.
Бруман был мрачен, возвратившись домой после того, как помог Анне перевезти вещи. Его стали обуревать прежние тяжелые мысли. Они с Ханной снова остались одни, и под крышей их дома опять повиснет свинцовое молчание.
С годами Йон Бруман становился все более немногословным, к тому же он понимал, что никогда не был с женой особенно близок. Он молчал теперь неделями, а если и говорил что-то, то обычно от злости. Как правило, это было замечание жене за болтливость.
"Трещишь, как гадалка" или "Бормочешь, как столетняя старуха".
Заботили их и другие беды и неприятности. В округе одно за другим разорялись хозяйства, люди уезжали, усадьбы пустели. Муки – даже в закромах мельника – становилось все меньше и меньше. Семья теперь зависела от картошки, овса и рыбы.
Большое волнение причинял и кризис в отношениях с Норвегией. В газетах, которые Йон два раза в неделю покупал в лавке Альварссона, все чаще писали о нарастающих противоречиях и трудных переговорах. Вражда начала касаться и отношений между простыми людьми. Рагнар, приезжавший домой раз в месяц, рассказывал о ругательствах, которыми осыпают каждого шведа по ту сторону границы. Когда Астрид как-то раз приехала в гости к сестре вместе с мужем, они все избегали говорить о политике. Хенриксен был молчаливее, чем обычно, и Бруман понял, что и сам норвежец теперь боится того, что могло вскоре произойти.
Муку в Фредриксхалл отныне возил Рагнар. Бруман, с одной стороны, вздохнул с облегчением, избавившись от этой тяжкой обязанности, но, с другой стороны, скучал без этих поездок.
Весной Бруман, чтобы как-то перебиться, взял ссуду в банке Фрамгордена. Помог и Рагнар из своих сэкономленных денег. Дела у него шли хорошо, очень хорошо. Арне Хенриксен говорил:
– Если бы он не был шведом, я бы сделал его своим компаньоном.
Лето выдалось холодное и дождливое, из-за чего большую часть времени они сидели дома. Они простили друг другу старые обиды. Бруман снова стал сильно кашлять по ночам, когда одиночество особенно сильно его донимало. В одну из таких ночей он снова сблизился с женой.
Она приняла его с радостью – видимо, одиночество замучило и ее. Близость еще больше смягчила их. Когда на исходе лета стало наконец солнечно и тепло, близость снова вошла у них в обычай.
В ноябре к ним вернулась старая Анна, они приветствовали ее крепким кофе и свежеиспеченным белым хлебом. Анна принесла с собой большую новость. Андерс Ольссон, младший брат Августа и родной дядя Ханны, пришел к Анне и предложил ей продать ему усадьбу. Андерс много лет проработал на верфи в Фредриксхалле, скопил денег и решил теперь вернуться на родину.
– Но он же никогда здесь не жил, – удивленно сказала Ханна. – Он же родился в Норвегии, как и его отец.
– Я спросила его и об этом, – сказала Анна. – Но он ответил, что теперь настали такие времена, что Швеция стала единственной родиной для шведов.
Ханна тотчас посмотрела на Йона, вспомнив о Рагнаре.
– Рагнару тоже придется принимать такое же решение, – сказал Бруман. – Его скоро призовут в шведскую армию.
– Ты думаешь, будет война?
– Нет, просто вышел новый закон о воинской повинности.
Будет ли Анна продавать дом? Появление нового крепкого хозяйства в округе имело, конечно, большой смысл. Оно означало, что в Дале еще теплится жизнь. У Андерса Ольссона было четыре сына и три дочери. Старший сын уже купил усадьбу Свакан близ Троллосена. Несколько лет хутор был в запустении, но зато возле него были отличные пастбища.
Анна понимала, куда клонит семья мельника, и усердно кивала, она и сама уже давно об этом думала. Но не хуже того она знала, чего хочет сама.
– Я хочу отдельную комнату, чтобы могла обставить ее своей мебелью. За проживание я буду регулярно платить.
– С оплатой пусть все останется как есть, – сказал Йон.
– Ты можешь расплачиваться работой, – сказала Ханна.
– Я отлично понимаю, что вам нужны деньги, – сказала старуха. – Я пришла и связала вас. Но я не стану вам в тягость, все будет так, как мы договорились.Отплыв в лодке на середину озера, Йон был почти счастлив. В сеть попали две большие щуки. Вот Анна и свила себе гнездо, подумалось ему.
Эта новая радость продолжалась уже несколько месяцев. В кухне варили, жарили и парили. В воздухе носились приятные ароматы, а кухня звенела женскими голосами. Но когда наступила осень и дневной свет потускнел, Анна поняла, что происходит с Ханной.
– У вас скоро будет еще один ребенок, – сказала она Бруману. Голос ее был бесстрастным, взгляд строгим и осуждающим, но, видя отчаяние Йона, старая повитуха смягчилась. – Будем молиться Богу, – сказала она.
Бруман, мучимый страхом и чувством вины, отправился погулять в лес. "Господи Боже мой", – сказал он вслух и умолк, не зная, что говорить дальше. Последний раз он молился в детстве, да и тогда это ему нисколько не помогало.
Вернувшись домой, он крепко задумался. Ну почему бы им не поискать врача?
– Это вполне возможно, – сказала Анна после недолгого раздумья. – Врачи помогают, когда это необходимо, как в случае с Ханной.