Когда они покидали постоялый двор, на столе среди хлебных крошек и пролитого вина Иуда оставил мелкую монету для служанки. Они шли в сторону ручья, и Петр держался позади остальных. Перейдя по небольшому мосту на другой берег Кедрона, они направились к огороженному высоким каменным забором Гефсиманскому саду. Петр молчал, когда остальные запели пасхальный гимн:
Благословен пусть будет тот,
Кто, Божьей силы не тая,
Из рабства вывел свой народ
В благословенные края.
Аллилуйя! Аллилуйя!
Святое имя не умрет!
Суровость лиц ноющих совсем не вязалась с радостным настроением гимна. Когда они подошли к воротам сада, Иуда достал большой ключ, который хранил на груди, и, вставив его в замок, повернул. Послышался громкий скрежет. Иуда посторонился, пропуская остальных, но Петр не захотел проходить.
- Мне тревожно, Иуда. Я болен, я не могу войти…
Однако Иуда, мягко положив руку на широкое плечо рыбака, заставил его пройти в сад. На поляне, залитой лунным светом, они расселись вокруг Иисуса. Он заговорил:
- Близится час, когда вы оставите меня и разбредетесь, каждый сам по себе. Ибо сказано: "Порази пастыря, и рассеются овцы!" Но когда я воскресну, я встречу вас там, где встретил вас впервые, - в Галилее. Ждите, и я приду. Мы будем сидеть все вместе, как сидим теперь, и будем есть и пить.
- Я умру с тобой, учитель, умру с тобой! - восклицал Петр и исступленно бил кулаком по земле.
- Трижды, Петр. До крика петухов, - повторил Иисус, затем обратился к Иуде: - Тебе, сын мой, надо кое-что выполнить.
- Кроме охраны ворот, учитель, делать нечего, хотя ворота и так достаточно надежны.
- Душа моя скорбит, - сказал Иисус так тихо, что, несмотря на душную ночь, все почувствовали озноб. - Скорбит смертельно. Побудьте со мной. Будьте рядом, пока я молюсь.
И он прошел к небольшому, уже давно высохшему фонтану. Опустившись на колени и сложив ладони, Иисус оперся локтями о низкую каменную ограду, окружавшую фонтан. Произнося про себя молитву, он, казалось, испытывал мучительную боль. Но молитва его была не совсем безмолвна, ибо Иоанну, который был к нему ближе других, послышались слова: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия. Моя плоть - это плоть человека, и она страшится боли. Моя человеческая немощь велит мне уступить и просить у них прощения за то, что я взял на себя эту обязанность - прощать. Но всегда, всегда не моя воля будет исполняться, а Твоя". Фаддею, который находился лишь чуть дальше от него, чем Иоанн, показалось, что на лбу Иисуса выступил пот и что пот этот был цвета вина.
Но молитва была долгой, луна медленно плыла по небу, а эти люди устали от томительного ожидания и тревожных дум. Теплая ночь, тишину которой нарушали только шорохи ночных существ, нагоняла сон. Не спал только Иуда, который лежал у ворот и настороженно прислушивался. И только он слышал слова Иисуса - скорее слова горечи, нежели раздражения: "Так ли не могли вы один час бодрствовать со мною? Дух бодр, плоть же немощна". И когда он скорбно повторил: "Плоть немощна", Иуда подумал, что Иисус говорит о себе. Иисус слегка подтолкнул ногой большое, тяжелое тело Петра, и тот быстро и с шумом вскочил. Потрясенный, он стоял, сжав кулаки. Потом, увидев, что все его товарищи спят, он принялся грубо их расталкивать. Иисус произнес:
- Вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников!
Иуда не успел понять смысла этих слов, так как в этот момент он, со смешанным чувством радости и вины, прислушивался к звукам шагов: кто-то шел по тропинке, ведущей от моста через Кедрон к воротам сада. В свете фонаря Иуда увидал Зару. Тот улыбался как-то печально и в то же время покорно: есть задача, и эта задача, да поможет им Бог, должна быть выполнена. Иуда с трудом повернул ключ в ржавом замке, и ворота со скрипом отворились. Проходя в сад, Зара что-то подал Иуде. Кошелек? Кошелек из телячьей кожи?
- Сначала это, - сказал Зара, ведя за собой восьмерых людей, в руках которых были обнаженные мечи.
- Это? - переспросил озадаченный Иуда.
В кошельке, кажется, были деньги.
- Так, значит, это он, он! - закричал Петр.
Он уже готов был броситься на Иуду, но Иисус громко сказал:
- Вы ничего не должны делать. Ни один из вас. Я приказываю.
- Итак, вот оно, безопасное место… - произнес Зара, затем обернулся к Иуде: - Говори, если у тебя есть что сказать.
Иуда подошел к Иисусу и очень печально произнес:
- Пророчества не всегда должны исполняться, учитель. У тебя еще много работы, которую необходимо сделать. Это будет просто поездка, учитель. Помоги тебе Бог. - Он поцеловал Иисуса в щеку. - Это спасение, учитель. Я сделал то, что необходимо было сделать.
В тот момент, когда стража сомкнулась вокруг Иисуса, Иуда успел лишь подумать: "Они свое дело знают. Он будет в безопасности с самого начала путешествия". Но Зара жестким, резким тоном человека, облеченного властью, объявил:
- Иисус из Назарета, ты арестован по обвинению в богохульстве. Обвинение исходит из уст твоего собственного ученика. Он продал тебя.
- Продал? Продал?! - переспросил изумленный Иуда и посмотрел на кошелек, который держал в руке.
Рука его дрогнула, зазвенели монеты.
- И ему за это заплатили, - добавил Зара.
- Заплатили, заплатили… - забормотал Иуда, - заплатили за… это не… учитель, я не… не…
Он закричал и отшвырнул кошелек, будто обжегся. Кошелек упал на каменную ограду фонтана и раскрылся, монеты рассыпались. Склонившись над ними, Иуда застонал.
- Прекраснейший способ предательства! - произнес Зара. - Как я слышал, Иисус из Назарета, ты учил чистоте. В моем бывшем однокашнике ты нашел способного ученика - учиться он готов всегда. Когда-то преуспевал в греческом, теперь преуспел в наивности. Наивность того, кто хотел увидеть спасение мира. - Он резко бросил Иуде: - Давай, приятель, беги отсюда! Беги!
Никто и не помышлял о том, чтобы тронуть превратившегося в дикого зверя Иуду, когда тот с воем обегал по кругу сад. Потом он упал, поднялся, продолжая выть, повернулся к Иисусу и, пробормотав какую-то бессмысленную фразу, бросился к воротам. С грохотом ударился о что-то железное. Опомнившись и взвыв от боли, побежал по тропе, ведущей к мосту, и все слышали его удаляющиеся крики и вой.
- Скорее! - сказал Петр.
Иаков-меньший выхватил меч у одного из стражников, но Петр тут же отнял этот меч у Иакова и нанес обезоруженному стражнику удар по голове. У того отвалилось ухо, из раны хлынула кровь. Когда Петр попытался снова нанести удар, меч выскользнул из его руки, поскольку Иисус приказал:
- Брось оружие! Все, взявшие меч, мечом погибнут. Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?
- Твои собственные слова, - заметил Зара. - Твой ученик сказал нам правду.
- Итак, вы пришли, чтобы арестовать меня, как если бы я замышлял государственную измену. Пусть будет так. Пойдемте.
- Государственная измена будет позднее, - сказал Зара. - Это будет следующий этап. Что же касается тех, кто следовал за тобой и был соучастником твоего преступления или преступлений… - Он посмотрел на учеников, которые, в свою очередь, смотрели то на него, то на Иисуса, осознавая близость острых мечей и ожидая, что же скажет учитель.
- Пусть пророчество исполнится, - сказал Иисус. - Уходите. Оставьте меня.
Все тотчас убежали. Все, кроме Иоанна.
- Уходи, Иоанн. Я приказываю.
- Я думаю, мы заберем и его, - сказал Зара и кивнул человеку, который, по всей видимости, был командиром стражников.
Тот подошел к Иоанну и схватил его за одежду. Одежда была свободного покроя, и, когда Иоанн в панике бросился прочь, она осталась в руках стражника. Иоанн голый выбежал из сада, крича истошно, как недавно кричал Иуда.
- Ну, что же, пойдем, - сказал Зара. - В дом первосвященника.
Жестом он велел Иисусу идти, потом, вспомнив про разбросанные у фонтана деньги, обернулся, посмотрел на них и сказал одному из стражников:
- Собери их. Сложи обратно в кошелек. Пересчитай. Должно быть ровно тридцать монет.
До дома Каиафы путь был долгим, и звуки их шагов многократным эхом разносились по улицам спящего города. Потом было долгое ожидание на заднем дворе дома Каиафы. Наконец Зара провел Иисуса в дом и отпустил охрану.
Небо на востоке светлело, дул холодный ветер. Посреди двора старик, рано принявшийся за свою работу, начал разводить огонь в большой металлической корзине. Один из стражников помог ему принести хворост и щепки для растопки. Вскоре разгорелось яркое пламя. Старик, у которого было косоглазие, сказал:
- Вот, теперь это похоже на костер. Что за дело у вас нынче было?
- Арест. Этого Иисуса. Того, что проповедует.
- А что случилось? Какие-то беспорядки?
- Небольшая стычка. Одного из наших полоснули. Так, по крайней мере, это выглядело. Но вообще-то пустяк. Ничего особенного. Больше шума.
- Какого шума?
- Вопли и вой. Потом привели его сюда. Другие разбежались. В общем, ничего страшного.
- Вот, теперь что-то похожее на костер.
Начали появляться зевающие слуги. К костру, хихикая, подошли две девушки-служанки. Одна со смехом повернулась к костру задом и на мгновение высоко задрала подол.
- Эй! Поосторожней! - сказал стражник, ухмыляясь. - Не забывай, где находишься.
- Держу пари, даже у него зад холодный. Я имею в виду святого отца. Он у него такой же, как у любого другого.
- Стало быть, ты его зад видела, так?
- Гадкий, гадкий!
- Что-то похожее на костер. Но если вы хотите, чтоб было жарче, придется вам сходить за хворостом.
Во двор вошел какой-то человек, с головой укрытый плащом. Он потер замерзшие руки и огляделся, будто искал кого-то, кого во дворе не было, но кто вот-вот должен был появиться.
- Эй, иди сюда, погрейся немножко, - позвал старик, который разводил костер. - Хороший костер, пока горит. Если кто хочет, чтоб горело сильнее, пусть принесет дров.
- Мне достаточно тепло.
- Дело твое.
- Должны уже подавать завтрак, - сказал стражник. - Ну что же, будьте здоровы все. И не забудьте: если вам еще понадобятся дрова… - Он не закончил фразы и ушел со двора.
- Ты весь дрожишь, - сказала одна из девушек. - Иди погрейся, это ничего не будет стоить.
Незнакомец подошел и протянул к огню дрожащие ладони. Другая девушка заметила:
- Я, кажется, видела тебя раньше. Погоди, да ты был с ним. С этим Иисусом. В Храме, не иначе.
- С кем? Не знаю его. Видел его, конечно, но не знаком с ним.
- Откуда ты? - спросил косоглазый старик. - Судя по выговору, ты не из этих мест.
- Так, хожу туда-сюда. Сегодня - здесь, завтра - в другом месте. Хорошо горит. Я уже согрелся.
- Постой, - не унималась девушка, - это был ты. Ты был с ним. Я тебя видела в тот раз, когда в него камни швыряли.
- Нет, говорю тебе, нет.
- Иисус из Назарета, - произнес старик. - Назарет - это в Галилее.
- Разве?
- Не прикидывайся. Ты ведь тоже из Галилеи. Мне галилейский выговор знаком. Родители моей жены оттуда родом.
- Нет, нет, я там никогда не бывал.
- Ну, если ты, как она говорит, был с ним раньше, то и теперь должен быть с ним. Знаешь, что его забрали? Ну конечно, знаешь.
- Я пришел сюда, чтобы встретиться с одним человеком. Он должен принести мне деньги, которые… Впрочем, не думаю, что он придет.
- Тебе дым ест глаза, правда? У некоторых глаза не терпят дыма.
Но человек, не дослушав, побежал прочь. Они видели, как он на мгновение остановился, будто споткнулся обо что-то, потом снова побежал и исчез. Старик сказал:
- Плачет, вы заметили? Сказал, что пришел получить деньги. Вы ведь поняли - за что? Вот про таких-то и говорят: мать родную продаст.
ПЯТОЕ
О том, что после это было с Иудой Искариотом, я не могу сказать ничего определенного. Могу лишь собрать вместе обрывки преданий, связанных с его смертью, а они, скорее всего, больше подходят для какой-нибудь великой фантасмагорической поэмы, пока еще не написанной, нежели для строго придерживающейся фактов хроники, на что претендует данный труд. Так, говорят, что он в ранние утренние часы с диким видом бегал по городу, пытаясь найти какую-нибудь открытую лавку, где продавались бы веревки. Но когда он не обнаружил в своем кошельке денег, то взвыл, будто пес. В этот момент в дверях одного из домов появился мальчик, который, размахивая своими маленькими руками, как крыльями, прокукарекал. Иуда убежал, чтобы не видеть этого, но в узкой, освещенной фонарем улице столкнулся с другим видением. Девочка, которую ласково приободряли родители, срыгнула клубок извивающихся червей, и те принялись разговаривать. "Я тоже могу говорить по-гречески!" - дико закричал Иуда и бросился бежать. Он оказался в каком-то проулке, где старик, смеявшийся беззубым ртом, продавал грубо нарисованные картинки, на которых он, Иуда, корчился в огне. Иуда с воплями побежал прочь, а старик хохотал ему вслед. Потом ему встретился молодой человек, который продавал связки веревок, монотонно зазывая покупателей: "Веревки, веревки! Прекрасные веревки! Веревки из лучшей пеньки!"
- Я бы взял, но, кажется, не смогу заплатить, - сказал ему Иуда.
- Тогда отдай мне этот пустой кошелек, отдай все, что на тебе надето, и твою обувь вдобавок. Там, куда ты собрался, тебе это не понадобится. Ты похож на человека, который знает, что попадет в райский сад. Давай, раздевайся.
С веревкой на плече, голый Иуда побежал за город. Вдруг он увидел на дороге котенка, совсем крошечного, который лежал с перебитой лапкой и жалобно мяукал. Иуда поднял бедное создание и, ласково поглаживая его, произнес:
- Чем я могу помочь тебе, чем? Полижи лапку, и скоро тебе станет легче.
Оставив мяукающего котенка на дороге, Иуда побежал дальше. В конце концов он оказался в лесу, где нашел дерево, которое с тех нор люди стали называть "иудино дерево". Карабкаясь по нему, чтобы добраться до подходящей ветки, он заметил гнездо с пятью птенцами, которые повернули к нему, словно трубы, свои широко раскрытые клювы. Иуда осторожно перенес гнездо повыше - на соседнюю ветку, потом к крепкой, находившейся чуть ниже ветке привязал один конец веревки. Делая на другом конце петлю, он разговаривал сам с собой:
- Да, силен я в греческом! Kai elabon ta triakonta arguria, teen timeen tou tetimemenon, hon etimeesanto apo huion Israel, kai edokan auta eis ton agron tou kerameos, katha sunetazen moi Kurios. Чтобы реченное в Писании могло исполниться.
Потом, под оглушительный гомон петухов, он повесился.
КНИГА 6
ПЕРВОЕ
Иисуса оставили одного в передней дома Каиафы. Это была комната с мраморным полом, в которой не было никакой иной мебели, кроме двух стульев с изогнутыми ножками - в римском стиле, но Иисусу сесть не предложили, и он ждал стоя. В одиночестве он оставался недолго. В переднюю вошли Елифаз и еще два фарисея (кто их пригласил - неизвестно), которые сразу же начали издеваться над Иисусом и осыпать его бранью. Елифаз сказал ему:
- Теперь ты не очень-то расположен насмехаться и бросать оскорбления, не так ли? Уже не торопишься проклинать старших. Давай, расскажи нам, а мы послушаем - и про окрашенные гробы, и про порождения ехиднины, и про то, как плохо мыть руки перед едой. Подонок!
Он плюнул Иисусу в лицо. Но оно было на значительно большей высоте, чем его собственное, и слюна долетела лишь до груди Иисуса, попав на его дорогое одеяние, которое было очень чистым, поскольку за день до того, когда они готовились к пасхальной трапезе, Иоанн его выстирал. Иисус взглянул на плевок, но не снизошел до того, чтобы стереть его, потом с улыбкой оглядел Елифаза и его сообщников. Елифаз подпрыгивал от ярости:
- Зубоскал! Хитрая лиса! Скоро ты перестанешь скалить зубы и хитрить! Не смотри на меня с таким превосходством, мерзавец!
Он пнул Иисуса в правую голень, причинив значительно больший ущерб своей собственной ноге, нежели жестким мускулам Иисуса, и продолжал вопить:
- Завязать глаза этой свинье! Дайте кусок ткани! Быстрее!
Ездра вынул из рукава тряпку, которую носил с собой, чтобы вытирать пот (ибо отличался сильной потливостью), и, будучи достаточно высоким, завязал этой тряпкой Иисусу глаза. Иисус рассмеялся и сказал:
- Я вижу, вы полагаете, что я должен включиться в вашу детскую игру. Никогда не думал, что такие люди, как вы, дойдут до того, что будут меня развлекать. Ну давайте, делайте то, что хотели.
Чтобы слабо ударить Иисуса по щеке, Елифазу пришлось подпрыгнуть. Он прошипел, задыхаясь:
- Теперь посмотрим, какой ты умный со своим великим ясновидящим оком духа!
Он снова ударил Иисуса, после него ударил Ездра. Иона их примеру не последовал, лишь пробормотал нерешительно:
- Есть определенное… унижение…
- Давай, пророк! - задыхался Елифаз. - Пророчествуй, негодяй, кто следующий тебя ударит!
Иисус сорвал повязку с головы и швырнул ее на пол. Затем, без всяких усилий, поднял Елифаза, словно ребенка, и, держа его на вытянутой руке, сказал:
- Теперь плюй, если хочешь. Вниз плевать легче, чем вверх.
Елифаз извивался, задыхаясь от ярости. Иисус уронил его на пол. Тотчас же Иисуса начали бить другие фарисеи. Он спокойно стоял и улыбался, не сопротивляясь. Тут открылась дверь, и вошел Зара. Он холодно посмотрел на Елифаза и его сообщников и сказал:
- Вы ведете себя недостойно.
- Ты прав, - произнес Иисус. - Прошу прощения. Это, я полагаю, торжественный момент.
Елифаз зарычал.
- Все собрались наконец, - объявил Зара. - Тебе придется пройти со мной.
Он жестом велел Иисусу следовать за ним через сводчатый проход, который вел в пустой гулкий коридор, хранивший застойный запах плесневелого хлеба. Мимо них, зевая, прошел какой-то человек, похожий на секретаря, который нес дощечки для записей. При виде мощной фигуры Иисуса дремотное выражение его лица перешло в изумленное, и он глядел на Иисуса, не закрывая рта, хотя уже не зевал.
- Сюда, - указал Зара, открывая дверь. - Проходи.
- Перед ничтожным преступником священник Храма должен иметь преимущество, - заметил Иисус.
Зара, с каменным лицом, мгновение помедлил, затем вошел. Пройдя вслед за ним, Иисус увидел около десятка хранителей веры - священников и мирян, сидевших за длинным столом. Один из священников только что справился с длительной зевотой.
- Да, рановато, - заговорил Иисус. - Очень сожалею, что из-за меня вас вытащили из ваших постелей.
- С этого момента, - объявил Зара, усаживаясь на свое место, - арестованный говорит только тогда, когда к нему обращаются.