Слуга открыл находившуюся слева дверь, и в комнату вошел Каиафа. Присутствующие встали. На Каиафе было надето старое, изорванное и не очень чистое одеяние. Иисус заметил:
- Предвижу ритуальное разрывание одежд.
- Арестованный говорит только тогда, когда к нему обращаются, - повторил Зара и посмотрел на Каиафу, который уже занял свое место во главе собрания - среди сидевших в ряд священников и фарисеев.
Каиафа кивнул и сказал:
- Полагаю, теперь мы можем начать. - Он посмотрел на Иисуса и спросил: - Ты Иисус из Назарета? Так тебя зовут?
Иисус не ответил. Каиафа повторил вопрос. Иисус продолжал молчать.
- Арестованный демонстративно упорствует, - заявил Зара.
- Ты не отрицаешь, что именно так тебя зовут, - утвердительно произнес Каиафа. - Ты также и Мессия? Если ты считаешь себя Мессией, то должен сказать нам об этом.
- Если я тебе скажу, ты все равно не поверишь. Какой смысл говорить?
- К первосвященнику следует обращаться "святейший", - вмешался Зара.
- Какой смысл говорить об этом, святейший?
- Это не ответ, - сказал Каиафа. - Но времени для ответа достаточно. Объясни нам, какова сущность того учения, которое ты со своими учениками проповедуешь здесь, в Иудее?
- Святейшему нет нужды спрашивать об этом. Я говорил открыто всем, кто желал слушать. Я проповедовал в синагогах, на улицах, в самом Храме. Я ничему не учил тайно. Если святейший хочет знать, чему я учил, пусть спросит у тех, кого я учил.
Каиафа и Зара молча посмотрели друг на друга. Священник Аггей жестом попросил у Каиафы слова. Тот кивнул. Аггей заговорил:
- Арестованному следует знать, что у нас есть свидетельские показания, данные под присягой и должным образом подписанные. Вот пример. Утверждают, будто ты сказал: "Я могу разрушить Храм Бога и вновь построить его за три дня". Ты это говорил?
Иисус посмотрел на него, но не ответил. Аггей пожал плечами. Снова заговорил Каиафа:
- Я возвращаюсь к своему предыдущему вопросу. Ты, по-твоему, Мессия? Ты действительно считаешь себя - богохульство, богохульство! - сыном Всевышнего?
- Моим ответом, святейший, будет работа, которую я сделал во имя Отца моего, - отчетливо, тщательно подбирая слова, произнес Иисус.
- Во имя отца, - повторил Каиафа. Затем, обращаясь к присутствующим: - Вы слышали? Он говорил достаточно богохульные вещи.
Иисус произнес:
- Теперь ты должен совершить ритуальное разрывание своих одежд, святейший.
Каиафа, ничуть не смутившись, встал и символически разорвал на себе одежду, обнажив часть тощей груди с заросшим волосами соском. Он спросил у присутствующих:
- Каким будет решение?
- Решением будет смерть, - сказал Зара, - но это не может быть нашим решением. Не при данной процедуре. Если будет угодно святейшему, подследственный признается виновным на основании его собственных богохульных высказываний. Однако наше собрание - не суд, рассматривающий дело по существу, а следственная комиссия. Выводы следственной комиссии состоят в том, что обвиняемый, на основании сделанных им богохульных высказываний, должен быть признан виновным в государственной измене. Имеются ли какие-то иные мнения?
Зара оглядел членов комиссии. Возражавших не было. Тогда Иисус сказал:
- Уважая мнение присутствующих, скажу все же, что делать подобный вывод комиссия не имеет полномочий. В Израиле, где светское и религиозное - одно и то же, преступление против закона является преступлением против Всевышнего. Преступление же против Всевышнего, согласно обычаю, идущему от Моисея, должно наказываться смертью. В настоящее время, однако, закон подразделяется на религиозный и светский. В отношении нерелигиозного преступления выдвигать обвинения и требовать наказания за него должен светский орган власти. Вы можете наказать меня отлучением от паствы верующих, но не в вашей власти превратить преступление против веры в преступление нерелигиозного характера. Я говорю это только для того, чтобы вы были лучше осведомлены, и уступаю вашим недостойным интригам, которые я разоблачу, если хотите, перед теми из вас, кто не столь искушен в подобных делах. Просто…
Зара не дал ему договорить:
- Комиссия была снисходительна к подсудимому. Комиссия теперь лишь спрашивает: каково мнение подсудимого относительно обвинения? Хотя это всего-навсего простая формула вежливости, и ответ теперь не более обязателен, чем сам вопрос.
- Я скажу ужасные слова, - произнес Иисус. - Очень скоро вы увидите, как откроются небеса и Божьи Ангелы сойдут на воскресшего Сына Человеческого. Воскресшего, чтобы вершить суд - не человеческий, но Божий.
- Комиссия принимает решение, - начал Каиафа, поднимаясь, - суть которого в том, что ты должен быть препровожден к представителю оккупационных властей - прокуратору Иудеи. Он обладает полномочиями проводить судебные разбирательства, выносить приговоры и приводить их в исполнение. Отец Аггей, будь любезен вызвать стражу Храма.
Аггей кивнул и встал. Идя к двери, он посмотрел на Иисуса снизу вверх и прошипел: "Дерзость. Никогда мы прежде не выслушивали подобной дерзости". Он поднял руку для удара, но Иисус быстро перехватил ее и опустил вниз. Удерживая ее с такой легкостью, будто это была рука девочки, он обратился к комиссии, которая комиссией уже не была - просто группа встающих со своих мест людей, многие из которых намеревались снова пойти спать.
- Уважаемое собрание, процесс, который вы начинаете, будет не столь простым, как вам представляется. Вот достаточно простое рассуждение. Человек, который претендует на то, чтобы быть Мессией, претендует и на то, чтобы быть царем Израиля. Но царь Израиля, который происходит из народа Израилева, ставит себя в положение противника власти кесаря. Мессия - Помазанник - царь. Вот ваш довод. Но я никогда не претендовал на царство. Я говорил о Царстве Небесном, которое не является ни царством Израиля, ни царством кесаря. Мне больше нечего сказать, но прошу вас, ради спокойствия ваших душ, помнить мои слова.
Все время, пока Иисус говорил, Аггей безуспешно пытался высвободить свою руку. Иисус посмотрел на разозленного священника, будто вспомнив о нем, и позволил ему уйти. Потом он и Зара ждали прихода стражи. Иисус был погружен в себя, а Зара молча читал какой-то свиток. Аггей вернулся с четырьмя вооруженными людьми.
- Вот теперь ты увидишь, как Понтий Пилат обращается с наглецами, - произнес со злорадством Аггей, держась при этом от Иисуса на некотором отдалении.
Рано утром представитель римских властей (Понтий Пилат был в то время еще на пути из Кесарии) официально объявил, что в этот день в Иерусалиме произойдет три распятия. Он объявил также, что казни и погребение тел должны быть проведены непременно до начала субботы, поскольку оккупационные власти уважают религиозные чувства местного населения, придающего столь священное значение следующей за Пасхой субботе. Преступниками, которых ожидала казнь, были Иисус Бар-Аббас, обычно именуемый Вараввой, и двое его сообщников - Иовав и Арам. Когда на рассвете, а затем еще несколько раз рано утром делалось это объявление, зелоты громко выражали свое недовольство. При виде Иисуса, шедшего в окружении стражников в сторону дворца прокуратора (принадлежавшего некогда Ироду Великому), толпа закричала: "Предатель! Ты отдал его в руки врагов!" - и кто-то швырнул камень, который задел шею Аггея. Тот, от ярости совсем потерявший сходство со священником, позвал на защиту римлян. Повсюду хватало римских легионеров, которые были очень рады пройтись своими мечами - плашмя, конечно же плашмя - но спинам немытых евреев.
В то утро у властей было очень много дел. Деньги, отвергнутые Иудой, решено было возвратить казначею Храма, но тот заявил о неприемлемости и возможной незаконности их принятия Храмом, назвав эти монеты кровавыми. Один толковый молодой чиновник городского казначейства заявил, что наконец-то появилась ниспосланная небом (его начальник возражал против этого определения) возможность реализовать давний замысел - об этом всегда много говорилось, особенно во время Пасхи, когда в городе был наплыв приезжих, но никогда не делалось по причине отсутствия денег, - а именно: откупить участок земли и превратить его в общественное кладбище, где хоронили бы чужеземцев. Этот толковый молодой чиновник знал одного человека, который владел горшечной мастерской, располагавшейся на участке земли площадью около акра. Горшечник не раз говорил, что бросил бы свое дело, если бы смог найти покупателя на землю. Чиновника послали договориться о покупке, внести задаток и оформить документ о передаче прав на имущество. Он пришел к горшечнику и сказал:
- Большое Иерусалимское Кладбище для Чужеземцев! Превосходно звучит, не правда ли?
- Ладно, согласен. Тридцать монет. Но до меня дошли нехорошие слухи про эти деньги. Кровавые деньги. Их Храм не принимает.
- Деньги - это деньги. Они не кровавые и не чистые. На них покупается место для богоугодного дела. И не будет никаких вопросов, кто где умер и как. Ладно, поставь вот здесь крестик.
Поскольку на этих деньгах была кровь, участок земли, на них купленный, в народе вскоре стали называть Акелдамб, то есть "Земля крови". Полагаю, вы можете взять на себя смелость предположить, кто там был погребен первым. Никто не задавал никаких вопросов. Благое дело. У его безымянной могилы резвились кошки.
В то утро произошло много событий. Прокуратор Понтий Пилат прибыл в свою резиденцию. Крики зелотов раздражали его. Прокуратор был голоден и принялся за завтрак из хлеба, меда и легкого сладкого вина, а его помощник Квинтилий быстро и кратко перечислил то, что в этот день предстояло сделать. Пилату было за сорок, и выглядел он сурово, но в действительности имел довольно мягкий нрав. Он начинал тяготиться своим теперешним положением и мечтал оставить должность прокуратора Иудеи. Квинтилий отличался умом, хитростью и честолюбием. Теперь он высказывал Пилату свои соображения:
- Смерть будет слишком суровым наказанием за столь мелкие нарушения. Они не заслуживают такой участи. Я говорю о тех троих, которых должны казнить сегодня, - о евреях, арестованных за публичное выражение недовольства…
- Кто они такие? Этот Иисус Бар-Аббас один из них? Его проклятое имя звенело у меня в ушах все время, пока я шел сюда. Один из так называемых еврейских "патриотов". Так что там с ним? Или с ними?
- Именно о нем, главным образом, я и думаю, сиятельный. Некоторые граждане мне посоветовали, что было бы выгодно совершить акт милосердия, освободив его. Казнить тех двоих, а Варавву отпустить.
- Выгодно? Я не ищу никакой выгоды от этих евреев, Квинтилий. Да и в Риме милосердие не в цене. Избавиться от всех троих, будь они прокляты, - вот что будет хорошим примером для остальных "патриотов".
- Сейчас время Пасхи, сиятельный. Город на грани бунта. А Иисус Бар-Аббас личность популярная. Его освобождение обойдется нам дешевле, чем хлопоты, связанные с поддержанием здесь порядка в то время, когда обстановка так накалена. Патриотические настроения среди местного населения, кажется, усиливаются. В этот праздник каждый, видимо, вспоминает, что было время, когда евреи находились в рабстве у египтян. Они ведь когда-то вышли из Египта. Тогда они и сложились как народ. Это было давно, но все они помнят об этом.
- Да, национальная религия и маленькое местное божество, - произнес Пилат и сделал глоток. - Когда же они поумнеют?
- Хороший вопрос, сиятельный.
- В чем суть преступления этого типа? Я имею в виду Варавву.
- Он сломал римское знамя. Находился в состоянии крайнего возбуждения, что, очевидно, было вызвано речами известного проповедника, которого именуют Иисус из Назарета. Совпадение, как видишь, - одно и то же имя. Правда, довольно распространенное. Одна из форм имени Йешуа. И еще одно совпадение. Этот Иисус из Назарета сам оказался под арестом… некоторым образом. Он арестован не нами.
- Если арестован не нами, то он вообще не арестован.
- Не следует забывать, сиятельный, что мы поощряем… действия представителей местного населения, направленные на поддержание римского порядка. На этого Иисуса из Назарета легло очень тяжелое обвинение. Есть высокопоставленные свидетели, утверждающие, что он произносил изменнические речи.
- Призывал к свержению власти кесаря, ты хочешь сказать?
- Говорил, что он сам является законным правителем этой территории, сиятельный.
Двое римлян посмотрели друг на друга, затем Пилат отломил немного хлеба, обмакнул его в сицилийский мед и, чавкая, произнес:
- Тогда он сумасшедший.
- Сумасшедший или нет, сиятельный, но их Религиозный Совет воспринимает его заявления очень серьезно и настаивает на том, чтобы свершилось правосудие.
- Неужели настаивает? Для меня это звучит так, как если бы у них были причины от него избавиться. Причины, которые не имеют ничего общего с тем, что они называют государственной изменой. Гнусный народ эти евреи. В общем, никакого суда не будет. По крайней мере, в течение ближайшего месяца или около того.
- Прошу прощения, сиятельный, но сам первосвященник считает, что суд и казнь - дело чрезвычайной срочности.
- Первосвя… Каиафа? Каиафа просит о римском правосудии?
- Он просит, чтобы оно свершилось сегодня. Сейчас. Он, кажется, надеется, что ты уже сегодня утром подпишешь распоряжение о приведении смертного приговора в исполнение. То есть когда тебе будут предъявлены неопровержимые доказательства.
- Неужели они все сумасшедшие?
- Сейчас во внутреннем дворе находятся два священника - ждут, когда ты их примешь. С ними тот человек. Они связали ему руки. Кажется, они боятся, что он ускользнет, - усмехнулся Квинтилий.
Пилат вздохнул, затем сказал:
- Приведи их. Посмотрим, в чем тут дело.
- О, об этом не может быть и речи, сиятельный. По-видимому, ты забыл, что ты, согласно их религии, нечистый и что дворец твой нечистый. Они говорят, что отказываются входить в дома язычников и осквернять себя. - Квинтилий снова улыбнулся.
- Ох уж эти евреи! Передай им, что сейчас выйду. Это значит, приблизительно через час. Мне нужно сходить в баню. Нечистый, говоришь? О боги!
Известие о том, что связанный Иисус, под присмотром двух священников, находится во дворе резиденции прокуратора, привлекло к этой ощетинившейся копьями и украшенной орлами цитадели римского порядка разношерстную толпу. Внутренний двор с трех сторон ограждали низкие стены и деревья, за которыми стоял плотный строй многочисленной и хорошо вооруженной охраны. Разъяренная толпа, угрожающе потрясая кулаками, вплотную приблизилась к дворцу. Для стражников она не представляла особой опасности, поскольку евреи были готовы, скорее, сцепиться друг с другом, нежели предпринять попытку напасть на охрану Пилата. Последователей Иисуса, которых в толпе было довольно мало, жестоко избивали зелоты, а поскольку наиболее громогласными среди сторонников Мессии были женщины, то физическая действенность этих стычек имела весьма односторонний характер. Большинство римских стражников с удовольствием наблюдали за драками между евреями. Один из римлян сказал своему товарищу:
- Видишь вон ту бабенку?
- Которую? Молодую?
- Нет, ту, что постарше. Однажды я имел с ней дело, но это было в другом городе. Свою работу знает туго. Хорошую же компанию собрал вокруг себя этот Иисус! Шлюхи, воры и прочий сброд. Отвратительный народ эти евреи, с какой стороны ни посмотри. Эй, крошка, как насчет того, чтобы поразвлечься?
Но Мария, Саломея, Мария Магдалина и другие последовательницы Того, Кто Явился и кому вскоре суждено было уйти, уже поняли безнадежность сложившейся ситуации и проталкивались сквозь толпу, выбираясь наружу. Никого из его учеников здесь не было. То ли по соображениям собственной безопасности, то ли смирившись с происходящим, а может, из-за охватившей их трусости или апатии они разбрелись куда глаза глядят, и никто не знал, где они теперь.
Наконец Понтий Пилат вышел к ожидавшим его священникам. С ним был Квинтилий. Иисусу и священникам (ненужных теперь стражников Храма Зара отпустил) приказали пройти в небольшую беседку позади дворца. Пилат уселся на каменную скамью и заговорил:
- Меня, уважаемые, как вам известно, не интересуют нарушения законов вашей веры. Сфера моей деятельности чисто светская. Вы же священники, но привели ко мне связанного человека в сопровождении вооруженной охраны, про которую мы едва ли можем говорить, что ей отводится светская роль. Полагаю, первое, что следовало бы сделать, - это отослать вас прочь и, таким образом, не примешивать религию к данному делу, каким бы оно ни было. Далее. Я и мой помощник можем допросить этого вашего арестованного, придерживаясь светской процедуры. А теперь окажите мне любезность и развяжите ему руки, поскольку, вероятно, это вы связали его. Может быть, вы его и боитесь, но только не я.
Оба священника пожали плечами, и Аггей развязал веревку, стягивавшую запястья Иисуса. Зара сказал:
- Нам хорошо известна степень или, точнее, сфера твоих полномочий, сиятельный, и мы пришли сюда с обвинением чисто светского характера. Мы сочли, что этот человек извращает представления нашего народа о связи между Богом и государством…
- Оставьте бога - вашего бога, я имею в виду - в стороне от этого дела. Меня ваш бог не интересует.
- Следует ли мне тогда уведомить тебя, сиятельный, что этот человек провоцировал общественное недовольство? На сей случай у нас имеются письменные показания свидетелей, скрепленные печатью и надлежащим образом подписанные.
- Ничуть не сомневаюсь, что имеются. Что еще?
- Он утверждает, сиятельный, - заговорил Аггей, - что он Христос. Это значит Помазанник.
- Я тоже немного знаю греческий, - ответил Пилат.
- Но положение помазанника, сиятельный, определенно указывает на царствование. Этот Иисус въехал в Иерусалим как самозваный, сам себя помазавший и сам себя короновавший царь Израиля.
- А мой помощник передал мне, что он въехал в Иерусалим на осле.
- Это, сиятельный, было задумано им как богохульное исполнение одного из пророчеств Писания.
- Говорю вам, меня не интересует ваша религия. Меня не интересует то, что вы называете богохульством.
- Даже богохульство, направленное против римской веры? - спросил Зара.
- Все вы, евреи, богохульствуете против римской веры. Вы не желаете признать божественность императора. Возможно, мы ведем себя глупо, проявляя терпимость в отношении вашего богохульства.
- Но когда он явился как самозваный царь Израиля, разве не было это явным вызовом власти Рима? - спросил Зара.
Пилат вздохнул, усмехнулся, потом нахмурился.