Так на смену горячечному, воспаленно-восторженному состоянию пришло отрезвление - она не думала, что Андрей способен на месть. Простота действительно хуже воровства, ее прямолинейность и желание быть честной с мужем сработали против нее. Нужно было проявить больше изобретательности, придумать какой-нибудь хитрый сценарий и готовить его к разрыву постепенно, она же в своем угаре упустила это из виду. Теперь придется расхлебывать - он не пощадит ни ее, ни ребенка, готов на все… Необузданность его протеста говорила о том, как он страдает.
Вокруг нее немедленно образовался вакуум. Только теперь до нее дошло, как она выглядит в глазах окружающих, ведь она не просто пошла наперекор всему, а перешла черту… Ее поведение не только не вписывается в общепринятую мораль, но, несомненно, считается шокирующим, ибо по всем нормам жены и матери не уходят из семьи, это позволительно лишь мужьям и отцам.
Дядя, любимицей которого она была, не подошел к телефону, а при случайной встрече у родителей красноречиво молчал. Старшая сестра говорила с ней, не разжимая губ, и призывала лишь к одному - опомниться и не позориться. Собственные родители с их традиционными ценностями открыто ее осуждали - в их большой семье пусть иногда не все бывало гладко, но никто никогда не разводился. Все телефонные переговоры с матерью кончались одним - рыдая, она слышала только себя, не воспринимала никаких объяснений, даже того, что сына она не оставляет и обязательно заберет его, когда он приедет из Сибири.
- Куда ты собираешься забрать невинного ребенка?
- Я сняла квартиру.
- Почему он должен прозябать на каких-то съемных квартирах?
- Он будет не прозябать, а жить с родной матерью…
- Как женщина вообще может бросить семью и уйти? И к кому ты ушла? К неизвестно откуда взявшемуся длинноволосому, богемному типу, младше тебя на целых двадцать лет!
- Не на двадцать, а на десять…
- Неважно! Важно то, что это - разница в целое поколение, и вообще, он тебе - не пара, у тебя есть приличный муж, а у ребенка - прекрасный отец, терпению которого я просто удивляюсь.
Если это говорила ее собственная мать, жалостливая и терпимая к человеческим слабостям, никогда не пытавшаяся критиковать и одергивать, всегда готовая понять, помочь, накормить и утешить, то что же говорили другие, вся эта пишущая и окололитературная братия, выскочки и неудачники, - можно было себе представить…
Новость быстро распространилась. На высоком официальном уровне все было спокойно. В глазах непосредственного начальства и знакомых мужчин читалось недоумение и осуждение. Реакция женской половины была более сложной - от открытого неприятия, злобного шипения в спину и прямого презрения в глазах до плохо скрываемого любопытства, неискреннего сочувствия и приторной жалости вперемешку с откровенной завистью… Приятельницы с воодушевлением доносили ей все цитаты без купюр:
"Она разбила жизнь мужу, бросила ребенка…"; "Ходила с брезгливо поджатыми губками, святоша лицемерная, осуждая всех и вся, а сама-то - какова…"; "А этого юнца она попросту развратила… говорят, она знает всякие штучки, специальные приемчики и способна совратить любого…"
Начались хулиганские выходки - среди ночи их не раз будили телефонные звонки, и когда она брала трубку, ей или говорили гадости явно измененными голосами, или начинали глубоко и часто дышать, с периодическими воплями, имитируя постельные звуки. Иногда, помолчав, бросали трубку, чтобы не давать покоя… Издерганная этими ночными звонками, она наконец догадалась выключать телефон на ночь.
По почте пришло несколько писем, содержащих обвинительно-оскорбительные цидулки. Трудно было понять, кто и зачем развлекается подобным образом, но продолжалось это почти все лето.
Их временное пристанище стало для нее островком покоя и радости, оазисом, в который она мчалась, не чуя под собой ног. В нем было ее забвение от тяжелой реальности, в нем же она набиралась сил, чтобы противостоять всему остальному миру, который оказался не только недобрым и осуждающим, но порою даже враждебным.
Нужно было как-то продержаться, распределить силы, чтобы научиться жить между двумя крайностями - счастьем и ожиданием расплаты за него… Что же будет? Неужели через месяц все закончится? И как?
Куда-то исчезли трезвость, уверенность в себе, уступив место безотчетному страху. Неизвестность будущего угнетала настолько, что пропали сон и аппетит, но она продолжала жить в заведенном ритме, понимая, что покуда придется терпеть - ничего ни вернуть, ни переиграть она не может и не хочет, а значит, нужно сохранить достигнутое в новой жизни и как-то - как? - вернуть сына.
Жить надеждой на лучшие времена оказалось непросто… Она организовывала свою дневную жизнь по минутам - редакторская работа, перевод книги, деловые встречи и звонки, общение с авторами и разными нужными людьми, магазины, продукты и, разумеется, приготовление еды и создание домашнего уюта…
Ее ночная жизнь распределялась между восторгами любви и последующей изнуряющей бессонницей, когда не оставляли мысли о том, что это - временное счастье, и ей хотелось продлить эту безоблачную семейную идиллию, поэтому она не рассказывала ему о сложностях с семьей, ограничившись общей фразой - проблемы еще есть, но постепенно все утрясется и встанет на свои места.
Она поняла, что раздваивается, увязая в своих поисках выхода. Но, щадя Сергея, не считала себя вправе обрушивать их на него, и какая-то часть ее души была в таких глубоких ранах, что, когда они начинали нестерпимо болеть, а случалось это почему-то под утро, когда он мирно спал, она начинала беззвучно рыдать, почти выть на одной ноте, исповедуясь перед собой, истязая себя укорами, делая самой себе признания: "Бедный мой муж! Что же я с тобой сделала? Я изувечила твою жизнь, ты ведь - однолюб… Как ты сможешь пережить этот шок? И что же будет со всеми нами?.. Как нам всем жить дальше?.. Господи, не наказывай меня так сурово, помоги мне, помоги моим старикам, просвети Андрея… Сотвори чудо, Господи, сделай так, чтобы сын остался со мной…"
Этот комплекс вины, а главное - неопределенность и страх изматывали, жгли изнутри, но они же были и главной опорой ее бойцовского духа, когда, встав утром, она говорила себе:
"Ты по своей воле уже сожгла и разрушила все, что могла, и от этой воли зависит теперь, что ты там настроишь дальше. У тебя нет времени на самокопание, никто не должен знать об этих стонах, о твоих черных дырах… Назад дороги нет".
И, загнав поглубже испепеляющее душу смятение в свою больную память, она наскоро занималась зарядкой, принимала контрастный душ, готовила какой-нибудь роскошный завтрак, будила Сергея - начинался новый день, в котором постепенно растворялись остатки ее ночных кошмаров…
* * *
В начале августа Сергей засобирался в Ростов, на день рождения матери. Одновременно это была неплохая возможность заработать - там он был московской знаменитостью. Годом раньше он уже показал, как из случайно сколоченных на лето музыкантов можно создать вполне слаженный оркестр, и теперь предложения сыпались со всех сторон. Да он ни от чего и не отказывался - ни от концертов, ни от ресторанов, ни от танцплощадок. Он улетел, пообещав вечером позвонить.
Оставшись одна, она почувствовала полное опустошение, словно он забрал с собой все ее жизненные силы. Стоило бы сразу взять такси и прямо из аэропорта поехать к родителям, чтобы закончить это никому не нужное противостояние. Они не щадят ее, нечего щадить и их, пусть услышат правду… нужно просто все назвать своими именами, чтобы они, наконец, поняли, что она никогда не любила Андрея, их брак - ошибка, компромисс, осознанная необходимость, издержки военного времени, случайность - все что угодно, но не любовь…
А может, лучше сначала попытаться еще раз поговорить с Андреем, ведь сейчас все зависит только от него…
Доехав до поворота и почувствовав себя совершенно разбитой, она сказала шоферу, что передумала ехать на Смоленку, и попросила покороче довезти ее до Кутузовского. Для начала нужно просто выспаться, прийти в себя, сегодня она уже ни на что не способна, да и Сергей должен позвонить часа через два… Итак, у нее нет выхода, придется решиться именно завтра еще раз встретиться с Андреем.
Немного передохнув, она позвонила ему и попросила о встрече. По голосу чувствовалось, что он был рад звонку, хотя она могла и ошибаться - ее смутило это простое слово "дома". Он так и сказал:
- Завтра после шести жду тебя дома…
Дома… Она на минуту представила себе его объятие и содрогнулась от ужаса, отвращения и неприязни к нему…
Что же делать?.. Ситуация неразрешима, безвыходна, и она - одна против всех, точнее, все - против нее. Господи, помоги, сделай что-нибудь… и, если не можешь вразумить его, сделай так, чтобы его не было… совсем…
Всю ночь ее мучили кошмары, и утром она еле поднялась. Жара и духота были нестерпимыми, двигаться к метро не хотелось. Она заказала такси. Шофер повез ее не обычным маршрутом, а дворами, в объезд.
- Давайте через центр, так ближе, - попросила она.
- Через центр нельзя, там все перекрыто. Не слышали в новостях, что случилось час назад?
- Нет, а что произошло?
- Водитель бензовоза врезался в троллейбус, по пути сбив несколько машин.
- Как это могло случиться?
- Скорее всего, заснул за рулем, очевидцы говорят, машину повело резко влево, как будто она потеряла управление. Взрыв был страшной силы… Пожарные машины приехали быстро, но спасать было некого - не уцелел никто, все сгорели живьем… Как теперь опознавать будут, непонятно…
День начинался ужасом и не предвещал ничего хорошего…
Где-то в глубине сознания мелькнуло: несчастные родные погибших, как они это перенесут… И еще - ведь это могло произойти с каждым… и еще одна мысль, третья, но она была уже совсем страшной.
В редакции, кроме Лидьванны, никого больше не было. Секретарша - мужеподобная, грубовато сколоченная, с вечно дымящейся папироской - ну просто бой-баба, на самом деле была человеком тонким, душевным, дипломатичным и безотказным в работе. Она оказалась единственной из сослуживцев, кто вел себя, как обычно, - без утешений, намеков и вопросов с подтекстами. Хоть в этом повезло - не надо с утра напрягаться, чувствуя косые взгляды. Они немного поговорили, обсуждая произошедшее в центре, и Калерия прошла к себе, по пути включив вентилятор.
В другое время она бы с удовольствием занялась талантливым Айдановым, но сейчас сосредоточиться на сложностях жизненных проблем закрепощенной киргизской женщины было непросто - свои собственные не давали покоя…
Она отодвинула рукопись и, положив голову на руки, закрыла глаза. Нужно настроиться на этот вечерний разговор, обдумать, как его повести, на спонтанность надеяться не стоит…
Зазвонил телефон. Взяв трубку, она с трудом узнала голос матери:
- Срочно приезжай… домой, звонил папа… ему звонил дядя, кажется, случилось ужасное…
- С Бобкой?!
- Нет, с Андреем…
Калерия схватила сумку и, сказав секретарше о странном звонке матери, вылетела на улицу. Машину удалось поймать сразу, и, уже сев на заднее сиденье и назвав адрес, она подумала, что не спросила у матери, что же случилось… Неужели?.. Хотя нет, невозможно - по его голосу не было заметно, что он способен на крайность, у них был вполне мирный разговор, они договорились о встрече… А может, он попал в эту ужасную утреннюю аварию?.. Пронеси, Господи, она ведь об этом думала… Нет, только не это!..
А что, если - это? Действительно ли она хотела - такого? Ведь в своих тайных молитвах она просила об этом… Неужели накликала?.. И если это случилось, как она с этим сможет жить?..
ГЛАВА 9
В передней пахло валерьянкой, мать, открыв дверь, медленно пошла в гостиную, держась за сердце. Отца не было.
- Что случилось?!
- Пока нет никаких подробностей, жду отца, он уже выехал.
- Да ты можешь сказать, что случилось?!
- А я разве не сказала? Совсем голову потеряла… Дяде позвонили из комитета - Андрею стало плохо на работе, начались боли в животе, он выпил болеутоляющее, но через некоторое время потерял сознание…
- Где он сейчас?
- Вызвали "скорую", и он сейчас в больнице…
- В какой? В Кремлевской?
- Наверное…
- А может, в ЦКБ? Что еще сказал отец?
- Похоже на аппендицит…
- Но это же простая операция…
- Всякое бывает и при такой операции… Даже не знаю, куда звонить, в каком корпусе искать. Отец обещал сообщить сразу, как только ситуация прояснится.
Отец, взмокший и распаренный, появился часа через два и сразу попросил воды. Калерия, обессиленная ожиданием худшего исхода, принесла стакан из кухни. Он залпом выпил воду и, сняв очки, казалось, только сейчас узнал ее.
- Все обошлось, успели помочь - общий перитонит, абсцесс с флегмонозным течением, но до прободения дело не дошло…
- Слава Богу, пронесло, - сказала мать и от радости заплакала.
- Ну, а ты чего молчишь? Не рада? Думала - освободилась?
Нервное напряжение так вымотало ее, что до нее не сразу дошел смысл его слов, а когда она постепенно осознала их, то даже не обиделась - помнила, сколько раз мечтала о чуде… Конечно, отец прав, она действительно хотела освободиться, ненавидела его… она всех завела в тупик, только из-за нее всем плохо, она всем приносит одни несчастья…
- Ты прав, это я во всем виновата, только я, я…
Наступила разрядка, ее как будто вдруг прорвало - захлебываясь слезами, она уже не понимала, что повторяет, нет, выкрикивает одну и ту же фразу. Испуганная мать бросилась к ней со стаканом воды, побледневший отец со своим дежурным - "Тише, что скажут соседи!" - пробовал остановить ее, но она увернулась и, бросившись к двери, начала открывать ее, чтобы куда-то бежать.
- Пустите меня, ненавижу вас… всех… как вы мне все осточертели…
Отец настиг ее у двери и попытался оттащить от нее, еще не понимая, что ему уже не справиться - у нее началась истерика… Ему удалось ненадолго удержать ее - оттолкнув его, она вырвалась, опрокинув этажерку с безделушками и тяжелыми старинными часами. Пытаясь увернуться от падающих предметов, она зацепилась каблуком за край ковра и рухнула навзничь, прямо на успевшие упасть часы…
* * *
Очнувшись, Калерия долго не могла сообразить, где находится. Левая часть головы нестерпимо болела, во рту было сухо, очень хотелось пить, но не было сил даже пошевелиться. У окна сидела молодая девушка в белом халате и читала книгу.
- Где я?..
- В больнице, в отделении хирургии и травматологии. Я сейчас приглашу доктора.
Она вышла и вскоре в палату вошел врач, который спросил ее о самочувствии. На ее вопрос, что произошло, он оптимистическим тоном сказал:
- Будем знакомиться, я - ваш лечащий врач, Петр Павлович Струев. Так как же вы себя чувствуете?
- Доктор, что со мной?..
- Ничего страшного, вы просто упали и потеряли сознание, ударившись о твердый предмет.
- Доктор, скажите правду…
- Я и говорю правду. Ваше очаровательное ушко самортизировало удар, приняв основное на себя, но мы постарались, и ручаюсь - с точки зрения хирургии, все сделано идеально. Шрамик, конечно, останется, но при умелой прическе вообще ничего не будет заметно. Кроме этого, наложили три совсем малюсеньких шва за ухом, с левой стороны. Так что худшее уже позади. А теперь отдыхайте, вам нельзя волноваться, поговорим позже.
- Нет, доктор, пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня одну…
- Вы не одна, нас здесь много, и мы скоро начнем, не дадим вам соскучиться - замучим анализами.
- Доктор, я - в полном шоке… не понимаю, что со мной случилось, - в какой-то момент полностью потеряла контроль над собой, видимо, это была истерика…
- Одной заботой меньше - с памятью у вас все в норме.
- Доктор, то, что произошло, - ненормально, это было - как мгновенное помешательство…
- Я говорил с вашими родителями и приблизительно представляю себе ситуацию. Не пугайтесь…
- Доктор, так нормальные люди себя не ведут… была какая-то пелена перед глазами… и еще - ненависть… жуткая ненависть… ко всем - к матери, к отцу, к самой жизни, - она не могла больше говорить, слезы душили ее, мысли путались, щеки горели лихорадочным румянцем.
Не говоря ни слова, врач вышел из палаты и через минуту вернулся с сестрой, которая дала ей что-то выпить.
- Постарайтесь меня услышать, - громко и отчетливо произнес врач. - У вас в данный момент не только физическая травма, но и… скажем, непростое психологическое состояние. Сначала залечим физические болячки, потом подумаем и о других. Всему свое время.
- Этих болячек залечить не удастся. Я не выберусь из этого тупика…
- Вы сейчас сами создаете себе проблему, ведь именно негативные эмоции являются источниками многих болезней.
- Что же мне делать?
- Во-первых, нужно тотчас же, а не когда-то позднее, перестать заклинать себя. Прекратите внушать себе безосновательные, надуманные мысли, будто все безнадежно, нет выхода. Выход есть всегда, как всегда существует и другая крайность - убедить себя можно в чем угодно, включая и то, чего нет.
- Я сорвалась не на пустом месте, я загнала себя - сама, потому что должна принять решение, которое мне не под силу…
- Попадая в больницу - по любому поводу, - нужно всегда помнить: все глобальные мысли, судьбоносные решения, старые проблемы, новые планы должны быть на время забыты или отложены. Все силы надо сосредоточить на желании выбраться отсюда с наименьшими потерями…
- Нет, вам не понять… выбраться - куда?
- Потом и решите. Все, за исключением совсем безнадежных случаев, поддается корректировке - и жизненные обстоятельства, и даже собственный характер, поверьте старику…
- Я не сплю уже больше месяца…
- А вот это очень нехорошо. Давно нужно было обратиться к терапевту, а то и проконсультироваться у психиатра.
- Вы же знаете, что такие консультации - клеймо на всю жизнь.
- Ну, с вашими возможностями это всегда можно устроить конфиденциально.
- Пожалуй, не стоит, а то ведь еще и поверю, подстроюсь под диагноз и внушу себе какой-нибудь психоз…
- А знаете ли вы, что наша психика, как и все сущее, подвижна, порой неустойчива, и все мы, в силу разных жизненных обстоятельств, регулярно балансируем между психическими расстройствами и здоровьем, находясь в пограничных ситуациях?
- Да, теперь могу себе представить.
- Многие и не подозревают, что с ними творится, и выходят из этого сами. Хорошо, когда такое не имеет последствий…
- Может, так получится и у меня…
- Обязательно получится, пугаться не стоит, но и игнорировать такой срыв тоже нельзя, тем более что у вас случились большие перемены в жизни, вы находились под сильным стрессом - все это, к сожалению, здоровья не укрепляет. Я не специалист и не могу ставить точного диагноза, но, судя по внешним проявлениям, у вас, скорее всего, что-то близкое к психоастеническому состоянию, все основные признаки налицо - тревожная мнительность, навязчивые сомнения, излишние копания в своих поступках в сочетании с самообвинениями.
- Именно этим я без остановки и занимаюсь…