* * *
Жизнь тоже оказалась немного сумрачнее, чем представлялась. Оказалось, что район - шумный, для прогулок беременной женщины - не слишком располагающий, ближайшие к дому французские курсы уже начались, и надо ждать еще полтора месяца до набора следующих.
Понимая, что с рождением ребенка мне понадобится машина, я решила не терять времени и осуществить свою давнюю мечту - получить права. Водить я немного умела, но закончить школу в Москве так и не получилось - вечно не хватало времени. Автошкола нашлась, к счастью, недалеко от дома - всего две станции на метро, и вскоре я уже занималась с частным инструктором.
Регулярные посещения доктора, автошколы и школы будущих матерей, выбор и покупка мебели и хозяйственных мелочей, а также знакомство с Парижем стали моими главными занятиями. Вынашивание было не в счет - оно шло само по себе и не доставляло пока никаких хлопот, может быть, я лишь утомлялась больше обычного.
Клер часто заезжала к нам, мы проводили конец недели в их загородном доме, все же другие контакты с друзьями Виктора в силу языкового барьера были неглубокими и кратковременными.
С Клер же мы очень подружились. Я была в восторге от ее прямодушия и бесхитростности. Она ничего не пыталась приукрасить или произвести заранее продуманное впечатление, и по ее виду всегда сразу можно было понять, когда она весела, грустна или озабочена - в ней все легко читалось. Она влетала, как ракета, и тут же, с порога, начинала выкладывать новости - и ее интонации и, в особенности, красочные и недвусмысленные комментарии всегда четко определяли ее отношение к излагаемому.
Она никогда не пыталась продемонстрировать безоблачности своего брака и не раз говорила мне:
- Надеюсь, Виктор в меня. Юзеф только сейчас угомонился, а раньше…
Тут она многозначительно поднимала брови, покачивала головой, но в подробности не вдавалась.
Я к этому не привыкла, у нас в доме при любых ситуациях, даже критических, внешне все всегда было благопристойно - обсуждались шаги и действия, но не комментировались внутренние проблемы, чувства и настроения. Мать всегда внушала мне: "Включай голову чуть раньше эмоций, и если приняла решение - действуй, а не страдай. Выигрывает тот, кто ничего никому не объясняет и не дает никакой пищи для разговоров. Чувство юмора и чувство меры - самое главное в жизни, никаких бурных всплесков".
Такие наставления не находили понимания - в отличие от нее, я никогда не обладала холодной отстраненностью и переизбытком генетической памяти. Достаточно рано поняв, что моя эмоциональность будет обязательно подвергнута критике, я уклонялась от откровений с ней, предпочитая делиться сначала с Феней, а позже - с подругами. В присутствии же матери, чтобы не нарываться, я всегда зажималась и вела себя так, как ей того хотелось - паинькой… Это постепенно привело к тому, что я полностью закрылась от нее и перестала искать с ней сближения. Позже, немного повзрослев, я стала не только ставить под сомнение правильность ее нравоучений, но и научилась сопротивляться многим из них, делая все по-своему.
С Надин и Моник, подружками лучших друзей Виктора, взаимной тяги к общению не возникло. Они хоть и не отличались особой интеллектуальностью, но были вполне милые и симпатичные парижанки, работающие, независимые, сами не прочь поразвлечься и вполне лояльные к свободе своих дружков - мне это было в диковинку, без Виктора мне совсем никуда не хотелось ходить, правда, мое положение не очень-то к этому и располагало. Оказалось, что говорить нам почти не о чем, потому что волновавшие их темы - тряпки и перемывание костей каким-то неизвестным мне подружкам - особенно не занимали меня, а предметами разговора, предложенными мной, объединиться так ни разу и не удалось - они не интересовали их.
Может, я стала излишне подозрительной, но мне показалось, что в их отношении ко мне была какая-то настороженность и напряженность, природу которых я не могла понять. Наверное, они посмеивались над глупостью этой русской разини, позволившей обрюхатить себя так быстро, а может, судачили о невероятной практичности этой проныры, ухитрившейся заманить в койку и сразу опутать брачными узами такого классного парня… Я спросила об этом Виктора, но он только отмахнулся:
- Обычные женские штучки, они просто завидуют тебе. Посмотри на них и на себя - они же просто дурнушки рядом с тобой, несмотря на весь их лоск.
- И только поэтому они делают морду тяпкой?
- У французов ведь по отношению к России - всегда двойной стандарт: с одной стороны, - уважение и восхищение литературой и культурой, а с другой - страх перед вашим оружием…
- Но я-то не бряцаю оружием, а вполне мирно вынашиваю…
- И еще - высокомерие перед бытовой отсталостью, неумением вести себя, а то и просто хамством.
- По-моему, это - необоснованный снобизм, на пустом месте… Я ни разу не подставилась, не дала им ни малейшего повода почувствовать свое превосходство…
- Да речь не о тебе… Согласись, что двуличие вашей правящей верхушки, изобилие дам определенного сорта и невероятная информация о проделках ваших спецслужб и бандитов не повышают рейтинга твоей отчизне.
- А во Франции разве такого нет? Да все то же самое! И если они только из-за этого воротят носы, тогда они просто пустые дуры! У нас ведь есть не только это!
- Они же не читают "Юманите", и вообще, если честно, мало чего читают, тут ты права, им до твоих - не дотянуться и не доплыть. Да ты не расстраивайся, ни одна из этих особ не обладает и десятой долей твоих достоинств…
На этом разговор и закончился.
Не буду утверждать, что в то время меня замучила ностальгия - я ведь только входила в свою новую жизнь, в которой было столько приятных хлопот, открытий и впечатлений, включая первые радости совместной жизни и красоты Парижа. Кроме того, прибавились курсы французского языка - к вечеру я просто выдыхалась и у меня не оставалось времени на долгие размышления.
Родители звонили довольно часто - собирались приехать, как только произойдет событие, иногда я звонила подругам и знала, что они давно мечтают приехать в Париж, но это тоже было отложено на потом.
У меня появилась возможность смотреть центральный российский канал, так что связь с домом - в широком смысле этого слова - была постоянной.
Беременность переносилась легко, но за две недели до родов, ночью, я почувствовала схваткообразные боли внизу живота, и Виктор, позвонив и проконсультировавшись с врачом, повез меня в клинику…
ГЛАВА 9
Меня заранее предупредили - плюс-минус две недели при таком сроке являются нормой для начала родов и не представляют никакой опасности ни для ребенка, ни для матери, поэтому я особенно и не забеспокоилась.
В клинике боли прекратились, и дежурный врач, осмотревший меня, от комментариев воздержался, а предложил дождаться утра и сделать полное обследование.
Утром, после обследований и консультаций, мне сообщили, что ребенок поменял положение и перевернулся. Я заранее прочла массу литературы, в том числе и о разнообразных сложностях течения родов и предродовых проблемах, и знала, что накануне родов такое происходит довольно редко… но вот, пожалуйста, это случилось со мной, и означало - мне предстояло оставаться в клинике для наблюдения и готовиться к операции.
* * *
Даже сейчас, когда прошло уже столько лет и многие воспоминания притупились, ощущения того страшного дня я помню во всех мельчайших подробностях. Тогда я еще не знала, что это - только начало, и вскоре мне придется пережить удар посильнее. А в тот момент я просто оцепенела.
Оказалось, что, несмотря на идеальное исполнение правил и предписаний, от меня уже ничего не зависело, я ничем не могла помочь своему ребенку - все теперь зависело только от искусства врачей.
Я впала в панику. Меня не утешали никакие доводы о том, что некоторые женщины специально просят сделать кесарево сечение, чтобы облегчить ребенку выход на свет, а себя не утруждать тяжелейшей процедурой и сохранить внутренние органы в первозданном виде.
Не могу отнести себя к титанам и стоикам, но раньше у меня точно был более надежный психофизический баланс - я никогда не отличалась ни особой нервозностью, ни повышенной мнительностью, не боялась перегрузок. Теперь же я упрекала себя во всем - может, переусердствовала с физическими упражнениями или слишком много двигалась, чтобы не набирать лишнего веса. Я истязала себя вопросами, на которые была совершенно не способна дать ответ: как я перенесу наркоз? И как он подействует на малыша? И почему это должно было случиться со мной?
На этот последний вопрос я, со всем своим максимализмом, все же ответила, безжалостно расправившись с собой, - это наказание за мое нежелание в самом начале иметь ребенка. Все прочие мысленные монологи были также самобичующими, замешанными на глубинном чувстве вины…
У меня пропал аппетит, началась бессонница, хотелось плакать, поднялось давление и, неизвестно почему, повысилась температура… В клинике я пробыла сутки - в полном страхе от предстоящей операции и перед неизвестностью будущего. Под утро начались боли в спине, отошли воды и меня немедленно подняли в операционную.
Очнулась я уже в отдельной палате, меня поздравили с дочкой - три килограмма сто граммов - нормальный вес, у меня все прекрасно, но девочка слабенькая, и ее сейчас обследуют врачи.
Виктор, Клер и Юзеф уже ждали в коридоре, и их пригласили ко мне. Они вошли с цветами, объятиями и поздравлениями.
- Ты - молодец, быстро пришла в себя, у тебя все отлично…
- Вы уже видели ее?
- Еще нет, пусть малышка отдохнет… а тогда уж готовься, если она аппетитом в своего папочку, тебе придется несладко, - Клер как-то искусственно улыбалась и была более обычного взвинчена - или мне показалось?
Я посмотрела на непроницаемое лицо Виктора.
- Что-то ты не особенно сияешь… может, ты действительно хотел сына?
- Какой сын… При чем тут это?.. О чем ты…
- Скажи, только честно, - что ты сейчас чувствуешь?
- Я рад…
- А почему ты такой напряженный?
- Разве?.. Вероятно, переволновался, да и просто много разных дел…
- На работе?
- И на работе, и не только, сама знаешь, нужно многое успеть - купить одежду, всякие там розовые штучки… надо же подготовиться к встрече высоких особ. Ты пока отдыхай, тебе нужно набираться сил.
Виктор поцеловал меня, и они, поставив, цветы в вазы, на цыпочках удалились…
Мне показалось, что их первый визит как-то поспешно завершился, да и выражение чувств было принужденно-умеренным, особенно для щедрой на эмоции Клер, но наркоз еще давал о себе знать, и я заснула - как провалилась, с ощущением неясной тревоги.
Утром я проснулась от разноголосого детского плача. Мысли тотчас заработали в одном направлении - среди них и моя малышка, скоро мне принесут ее, интересно, на кого она похожа, какой у нее голос… если не принесут на кормление, пусть хотя бы покажут… потом сразу позвоню Виктору и, конечно, Клер.
Меня заранее предупредили, что некоторое время ребенок будет находиться под наблюдением, а позже, если все пойдет нормально, мне принесут ее в палату, где уже стояла прелестная кроватка, пока не застланная.
Я знала, почему детский плач был таким дружным - на кормление по расписанию везли детей, которые, в силу разных причин, были отделены и помещены в детское отделение. Обычно же при благополучных родах дети находились в одной палате с матерями.
Плач затих, ко мне же никто не зашел - мою палату вообще обошли стороной.
Я позвонила. Вошла сестра и, не дожидаясь моего вопроса, сказала, что в девять часов будет врач и сам скажет мне все.
- Что - все?.. Что случилось?!
- Я только начала свою смену и ничего не знаю. Знаю лишь, что ваш ребенок в другом отделении.
- Немедленно позовите врача!
- Извините, мадам, но врач вам тоже ничего не сможет объяснить. Он только заступил на утреннюю смену.
- Да что же это такое! Что за тайны?!
- Успокойтесь, мадам, вам вредно волноваться. Подождите до девяти часов, это же всего сорок минут… А пока лучше позавтракайте.
Принесли завтрак. Есть я, конечно, не могла и только выпила чай. Груди набухли и болели. Сестра, осмотрев меня, сказала, что во избежание мастита нужно обязательно сцеживать молоко и массировать грудь, в особенности, если я собираюсь кормить ребенка сама. Я, конечно же, собиралась и сказала ей об этом. Она тут же принесла мне специальное устройства и показала, как это делается. За этим занятием меня и застал Виктор, которому уже сообщили, что нужно ждать врача.
В девять пятнадцать в палату в сопровождении медсестры вошли три врача, и нам было объявлено, что только что состоялся консилиум и они, три специалиста, пришли к единому заключению - у девочки порок сердца и она нуждается в срочной операции.
- Порок сердца?!.. Какой ужас… почему именно у нее?!
- Сложно сказать, да не время обсуждать детали, нужно срочно решать другой вопрос - об операции.
- Операцию? Такой крошке?!
- Не стоит волноваться, статистика подобных операций очень хорошая, только советуем не откладывать.
- Тогда - делайте, и побыстрей, - услышала я собственный голос, потом все заволоклось туманом, и я ухнула в темноту…
* * *
Очнувшись, я увидела Виктора и склонившегося надо мной совсем незнакомого мне врача.
- Ну, вот и все, это был просто обморок. Отдыхайте, я - Бертран Годе, ваш палатный врач. Если что-то понадобится, звоните без церемоний, буду в ординаторской, рядом, - он пожал мне руку и вышел.
- Виктор, дорогой, прости за слабость, не понимаю, как это случилось… Я не имею права быть в плохой форме, потому что нужна моей девочке… я сейчас же займусь грудью, у нее будет материнское молоко…
- Успокойся…
- Прости меня за то, что мне не удалось уберечь нашего ребенка…
- Что ты такое говоришь, ты же не специально…
- Да, это только моя вина… но ты не волнуйся, я возьму себя в руки и сделаю все, что будет нужно… Я спасу своего ребенка… Господи, что я наделала… Прости меня…
- Милая, не казни себя, еще ничего не известно, может, все еще как-то обойдется… ее ведь скоро посмотрят высококлассные специалисты в детском центре…
- Да, может, это ошибка…
- А нам надо быть сильными и пройти через это вместе…
- Да-да, ты прав… все, ты больше не увидишь слез, я займусь собой, чтобы быстрее выйти из больницы… но, пожалуйста, узнай, когда будут делать операцию. И ничего пока не сообщайте в Москву…
- Но мы уже позвонили туда и поздравили с внучкой, - растерянно сказал он.
- И все, пока больше ничего не говорите, пожалуйста, - я продолжала умолять его, как будто от этого что-нибудь зависело…