Меня начинает бить нервная дрожь, мне хочется куда-нибудь спрятаться, уйти в темноту, выключиться, исчезнуть, не быть…
Но я тут, и ни уйти, ни спрятаться не получится, с этим придется жить дальше, ведь у меня немало обязательств на этом свете… А раз так, я должна справиться с собой и со всем остальным, у меня должно хватить сил…
Бывают удары и похуже - Марине, в ее девятнадцать лет, решившейся рожать без всякой поддержки, брошенной моим отцом, было наверняка труднее моего, но она как-то справилась… Та история уже давно закончена - хотя как знать? Может, жизнь и сведет меня с нею - у меня ведь есть сводный младший брат, ее сын…
Пройдет время, закончится и эта банальная история супружеской неверности. И только от меня сейчас зависит, как она закончится, что оставит она мне самой, моей дочери - ведь то, что происходит в настоящем, скоро станет прошлым, где уже ничего нельзя будет исправить…
Но пока еще - не стало, сейчас еще длится настоящее… И меня в нем унизили, элементарно предали и растоптали… Но я не хочу быть несчастной и брошенной неудачницей! Так что же мне делать? Терпеть и удерживать нелюбящего и предавшего меня мужа? Бороться за семью, устраивать слежку, как мать, опускаясь до интриг и хитростей, собирая на него досье, свидетелей? Хочу ли я этого?
Нет, я не хочу такой семьи, такого груза на своей совести, такой памяти… Уж лучше оказаться на щите и стать проигравшей стороной…
Все эти обрывочные мысли и воспоминания ни на минуту не оттесняют внутренней тяжести и тупой, ноющей головной боли… Равнодушные, чуждые мне люди - за тринадцать лет так и не удалось никого встретить, с кем хоть как-то захотелось бы сблизиться! - неторопливо проходят к своим машинам, нагруженные покупками, и выезжают с парковки. Я продолжаю сидеть в машине и пытаюсь убедить себя в том, что нужно найти в себе силы пережить свое несчастье и пройти через обиды, боль, стыд…
- Ничего нет вечного, - говорю я вслух. - Все, конечно, пройдет, все - рано или поздно - проходит…
Нет, нужно как-то остановить это бредовое самокопание и блуждание в прошлом - это не приносит никакого утешения… Чувствую, что еще немного и мне уже не вырваться из круговорота безысходности, но как приказать себе освободиться от всего, чего я уже никак не могу изменить и исправить?..
"Перестань бредить наяву… Очнись…"
Эти заклинания понемногу начинают действовать отрезвляюще, а может, усталость и холод достигают своего предела - меня начинает колотить настоящий озноб…
"Все, безмозглая, доверчивая, романтичная дура, прекрати ныть, делай же что-нибудь, заведи для начала машину и отправляйся домой, твой ребенок нуждается в тебе…"
Мысль о дочери действует как удар хлыста, и я лихорадочно завожу машину… Теперь у меня одно-единственное желание - поскорее выбраться отсюда домой, мне немедленно нужно увидеть ее…
Я гоню на предельной скорости, не обращая внимания на знаки и светофоры…
- Черт с вами со всеми, я вас не боюсь, вы не добьете меня, - кричу я, обращаясь непонятно к кому, - я выберусь из всего этого дерьма, в которое влезла по самые уши, и так просто не сдамся!
Такое лихорадочное переключение на действие странным образом помогает - и хоть мне все еще тяжело, но понемногу что-то отпускает в груди и становится легче дышать… Все, хватит, пора остановиться и подвести черту - да, мне тяжело потому, что я только что узнала об унизительной измене и предательстве мужа, но эта определенность гораздо лучше, чем ожидание непонятно чего - у меня теперь появляется цель…
Эти мысли прибавляют мне решимости и злости - больше никаких ошибок, хватит, нажилась в придуманном мире… теперь только самоконтроль, трезвая оценка ситуации и всех последующих шагов. Быть слабой я просто не имею права, я должна думать о будущем, и не только о своем собственном.
С сегодняшнего дня - никакого нытья… Бывают же обстоятельства, которых не изменить, они - как смена времен года, стихии или выпавший зуб - принадлежат к неумолимой и вечной объективной реальности. Поэтому нужно и к этому удару относиться именно так - принять как свершившийся факт, смириться с ним, но ни в коем случае не позволять себе стать жалким и сломленным ничтожеством, вгоняющим себя в депрессию только потому, что кому-то захотелось новых радостей. И вообще, долой тупую бабью боязнь одиночества - одиночества вдвоем, вернее, втроем, ведь здесь не банальный треугольник. Да и о каком одиночестве может идти речь, когда у меня есть дочь? Это - желанное уединение с ней, родным мне человеком, и это - единственное и неизменное, что остается со мной от прежней жизни. Все остальное должно потерять значение - и потеряет…
ГЛАВА 8
Работы в этом семестре много, и, по крайней мере, днем не остается времени на тяжелые мысли и ненужные сожаления… Думаю, стоит выписать снотворное - все ночи напролет не смыкаю глаз и до одури читаю…
Наверное, из-за бессонницы и общего переутомления все происходящее воспринимается еще туманнее, чем раньше. Работаю в режиме автопилота - что-то объясняю, читаем вслух, повторяем хором, работаем в парах, в лингафонном кабинете, поем, чему-то даже смеемся - кажется, моей шутке… Так толком и не поняла, чему именно, но слушатели расходятся, судя по всему, вполне удовлетворенные происходящим…
Наконец наступает долгожданная пятница - еду домой, отпускаю прислугу, кормлю дочь ужином и думаю лишь о том, чтобы выспаться… Мари сообщает, что мне дважды звонила Клер.
Клер, конечно, умница, добрая душа, беспокоится и не хочет навредить ни мне, ни ему. Все еще на что-то надеется… Интересно, знает ли она уже всю правду? Наверняка - нет, иначе уже давно примчалась бы. Будет лучше, если она узнает все от меня. Я уже немного отошла от первоначального шока и способна общаться, но не сейчас - в присутствии ребенка говорить с ней об этом не буду…
Выключаю телефон - позвоню завтра: Мари уйдет с ночевкой к подружке и я буду свободна целый день.
* * *
Утром Клер опережает меня звонком - договариваемся встретиться и пообедать в уютном ресторанчике "Шартье", недалеко от моего дома. Там прекрасно готовят любые дары моря, а их мидии под сырным соусом - пальчики оближешь! В моем придворном ресторанчике я знаю весь персонал и все в нем знают меня. Я неважнецкая кулинарка и нередко заказываю еду на вынос. Здесь знают вкусы моего семейства и кормят нас со скидкой. Всех своих гостей я обязательно тащу сюда - столик нам всегда обеспечен, а моему приходу всегда рады.
Так и есть - увидев меня, Жан радостно улыбается, приветствует нас и проводит к свободному столику. Мы заказываем салат, мидии и бутылку божоле.
Клер справляется о моем здоровье и с беспокойством смотрит на меня - наверное, я похожа на привидение. Достаю пудреницу: действительно, в лице - ни кровинки, под глазами - тени, но ничего не хочется исправлять, хотя косметичка с собой. Сидя напротив солнца, чувствую, что солнечный свет неприятно действует на меня и в глазах начинает резать - сказываются бессонные ночи… Вынимаю из сумки темные очки, надеваю их - как будто спряталась, отгородилась от всего мешающего… Сразу становится легче…
Клер молчит и терпеливо ждет новостей - раз она ничего не говорит, значит, действительно, еще не знает всей правды…
- Клер, на сей раз, кажется, все-таки жена последней узнает подробности. Обыкновенная история, как ты и предполагала, - у него любовница.
- Он тебе сам сказал?
- Мне рассказала Моник - представь себе, ни для кого, кроме нас с тобой, это давно не тайна…
Сказала и тут же пожалела, поняла, что поторопилась, надо было как-то подготовить - она побледнела и полезла в сумочку за сердечными лекарствами, торопливо положила пилюлю в рот и, налив в стакан воды, жадно выпила… Я знала, что у нее давно пошаливает сердце, она не раз говорила, что без лекарств теперь - никуда, но мне не приходилось видеть, как это бывает - вдруг, сразу… С минуту она молчит, сидя с закрытыми глазами, потом, отдышавшись, говорит:
- Чертово сердце, всегда некстати… Не обращай внимания, скоро пройдет… Я так этого боялась… Ты ее знаешь?
- Некая Одиль, его старая связь.
- Боже мой, это же полный кошмар! Он влип! Эта вампирша высосет из него все силы! С другой стороны, может, оно и к лучшему, есть надежда, что это - временное затмение, ведь у него уже был с ней печальный опыт, не переживай… Нет, мне давно нужно было вмешаться…
- Послушай, Клер, я решила поговорить с тобой не потому, что хочу его вернуть, а потому, чтобы ты узнала от меня. Мы с ним уже все обсудили, если этот бред вообще можно назвать обсуждением, и решили развестись - здесь уже ничего нельзя изменить, прими, пожалуйста, этот факт, как сделала это я.
- Не порите горячку, нельзя так сразу, с места в карьер, у вас - ребенок…
- Только сразу и надо, а ребенком привязывать бесполезно, да и не хочу…
- И что же теперь - скандал, разбирательство?
- Никакого скандала. Несмотря ни на что, я решила, что все должно оставаться в цивилизованных рамках - не хочу уличать его в адюльтере, заниматься поисками свидетелей и тому подобными малоутешительными вещами… У нас в прошлом хоть и чертова дюжина, но не совсем уж все пропащие тринадцать лет, у нас навсегда остается общее - Мари, и ради ее покоя и будущего мы не должны расставаться врагами. Вот здесь ты и сможешь нам всем помочь.
Господи, выдаю одни стереотипные фразочки, как в дешевом романе, но, к сожалению, происходящее - не занимательное чтиво, а моя жизнь, и почему-то, кроме этих фраз, мне ничего другого не приходит в голову… А раз так, то придется выключить свою самокритичность и прочие интеллигентские штучки и действовать по плану. Мне нужно вырвать у него согласие на отъезд дочери, а для этого необходимо отслеживать каждую конкретную ситуацию, еще лучше - все предвидеть заранее, а не плестись в хвосте у событий.
- О Боже! Вы меня совсем сведете с ума! Ты серьезно? Без всякой паузы, сразу - на развод?
- А как иначе можно к этому относиться? Пойми, Клер, он сделал то единственное, чего я никогда не смогу простить, да ничего другого просто и не остается - прежде всего потому, что этого не хочет он…
- А вдруг потом одумаетесь, да будет поздно? Пережить можно все. Я ведь пережила гирлянды мужниных пассий…
- Клер, тебе надо поставить прижизненный памятник…
- Извини за бестактный вопрос, можешь не отвечать, если не хочешь - ты его совсем разлюбила?
- Какая любовь, о чем ты… я сейчас вообще ничего не чувствую, кроме усталости… знаешь, как говорится - "нет ни сил, ни стимулов бодрящих"… так это точно - про меня…
Я впервые говорю с ней по-русски. Происходит это совершенно механически - она понимающе разводит руками. Этот жест, очевидно, означает - вот, мол, уже оторвалась… Перевожу ей строфу и ловлю себя на мысли, что веду себя, как отец, который чуть что - начинает цитировать… Возвращаясь к ее вопросу, продолжаю:
- В данный момент я просто не могу и не хочу ни о чем думать. Он сделал для этого все, что мог… короче, не знаю, что тебе сказать, все так противно, не хочу больше в этом копаться…
- А как ты себе представляешь дальнейшие события?
- Скажу тебе правду - думаю о переезде в Москву. После всего, что случилось, я не могу здесь оставаться.
- Зайчику там будет непросто, это же такие изменения в жизни… Весь привычный мир рухнет…
- Все не так трагично, Клер - Мари неплохо говорит по-русски, у нее светлая головка, и я уверена - она все быстро наверстает, тем более что в Москве есть французские школы… само собой - родители на первых порах мне помогут…
- Ты уже сообщила им?
- Нет, и пока не собираюсь - расскажу им только тогда, когда все будет кончено.
- А может быть, нам всем стоит объединить усилия - ведь он так уважает твоих родителей…
- Только не это, Клер, пожалуйста… Я и так не в лучшей форме, а постоянные перезвоны с Москвой и их вмешательство не помогут мне ничем, только ухудшат ситуацию - я ведь им никогда ничего не рассказывала, изображая семейную идиллию… чего доброго, захотят приехать в Париж, выяснять и уговаривать… Я этого не вынесу, да и что они могу сделать, как повлиять на то, что уже случилось?
- Не могу в это до сих пор поверить…
- Придется… нужно только умерить эмоции и включить разум. Так вот, к вопросу о родителях - не хочу втягивать их в лишние проблемы, ты же сама знаешь, как они заняты, да и у отца постоянные проблемы со здоровьем. Хочу через все пройти сама, без воздействий и влияний со стороны - мне все равно теперь все придется делать самой…
- Не говори так, ты - не одна, и я, и даже Юзеф - на твоей стороне, и мы попытаемся сделать все, что можем…
- Ты - другое дело, не хочу никаких недомолвок между нами. Ты - близкий мне человек по духу, моя подруга, а не только наша бабушка… Очень прошу тебя - помоги, мне сейчас очень плохо…
- Моя дорогая, мой беспардонный сын теряет самую большую ценность в своей жизни из-за безответственности и глупой прихоти, но с этим, судя по твоей убежденности, уже ничего не поделаешь…
- Я смогла бы пережить все, кроме этого…
- Да, ты - слишком цельная натура, и мне так не хочется тебя терять, не говоря уже о нашей дорогой малышке. Бедный зайчик, сколько ей предстоит пережить… Как представлю себе, что весь ее мир, в котором так необходимы и мама, и папа, весь ее налаженный ритм будут потрясены и… уничтожены, так сразу начинает ныть сердце…
- Бои местного значения происходили у нее на глазах, хоть я и старалась сдерживаться, как могла. Думаю, для нее это не станет слишком большой неожиданностью…
- Наверное, он пошел в своего папочку и проклятые гены сделали свое черное дело… И все-таки знай - я хочу поговорить с ним, и поговорю… пусть посмотрит мне прямо в глаза… Уверена, ему это будет непросто, и он десять раз подумает, прежде чем окончательно сделать эту глупость. А уж я постараюсь привести его в чувство… еще посмотрим, чья возьмет… может, мне как-нибудь и удастся образумить его…
* * *
Клер решает выяснить детали у Виктора сама, и я не останавливаю ее, хотя понимаю, что все напрасно, и ничего не жду от этих переговоров. Просто не хочу ни на что влиять - пусть она делает сейчас то, что считает нужным, чтобы позже не мучиться напрасными сомнениями, упрекая себя в бездеятельности… как не раз делала я, размышляя о той истории с отцом.
Наверное, это был нелегкий для нее разговор - когда мы встречаемся в следующий раз, она выглядит бледной, измученной и постаревшей. Мы обнимаемся, и Клер, прижав меня к себе, вдруг начинает тихо плакать у меня на плече.
Я благодарна ей за эти слезы, не выдерживаю сама и тут же начинаю реветь… Мы стоим, обнявшись, понимая все без слов - так мы прощаемся друг с другом…
Беру себя в руки, усаживаю Клер в кресло и иду на кухню готовить кофе. Теперь придется научиться многому - в частности, как максимально спокойно, без нервов обсуждать малоприятные вещи. Взять на этот раз себя в руки мне помогает не только выстраданное желание быть твердой и присутствие Клер, но и малоутешительная, зато придающая злости мысль, что, в отличие от нашего минора и скорби, он-то уж точно не страдает, а пребывает совсем в иных измерениях.
Сварив кофе, разливаю его по чашкам и приглашаю Клер в гостиную, где и узнаю подробности разговора.
Не знаю, добавляет ли она что-нибудь от себя, чтобы сгладить результаты несостоявшегося трудного предприятия - переубедить его, или он действительно снова становится самим собой и показная вежливость и эстетствующие замашки возвращаются к нему… Ну, да это теперь не имеет особого значения, сейчас важно не то, чего хочется или не хочется ему для себя, а что он предпримет по поводу Мари.
- Во-первых, - говорит Клер, - он просит у тебя прощения за все неприятное, что когда-либо наговорил тебе… Во-вторых, благодарит тебя за все прожитые вместе годы и за прекрасный подарок - Мари…
В-третьих - и это для меня главное, Клер сообщает, что Виктор надеялся, что я все-таки останусь в Париже, считая, что Мари здесь будет лучше во всех отношениях, но он не будет противиться моему твердому желанию увезти с собой дочь в Москву, хоть это решение далось ему не просто.
- Он несколько раз повторил, что Одиль тут ни при чем, что ты слишком хороша для него и он не может, устал напрягаться, пытаясь соответствовать непревзойденным качествам твоего характера… он полностью осознал, что ему никогда не дотянуть до твоего совершенства, и эта вечная неполноценность рядом с тобой угнетает его - у него подрублены крылья…
- Как обычно, когда нечем оправдать себя, в ход идут лишь общие красивые фразы…
- Но вид у него и в самом деле ужасный… Может, не будешь спешить? Не верю я в повторную любовь с таким оборотнем, как эта бестия… Подождем, пока там что-нибудь пойдет не так, - она печально смотрит на меня, и я чувствую, что в этот исход она и сама не верит…
Бедная Клер, ее роли не позавидуешь, но даже и в этой ситуации она остается честной, порядочной и искренней. Я ей так за все благодарна, что говорю ей об этом.
- Я просто никчемная старушенция, которая ни одним из перечисленных тобой качеств не наградила своего великовозрастного балбеса.
- Наверное, дело не только в нем, что-то упустила и я…
- Презираю его за это свинство и безответственность, злюсь на себя и на свою беспомощность - ведь понимаю, что ничего не могу изменить.
- Клер, не нужно, я сейчас снова разревусь, хотя дала себе слово быть твердой…
- Моя дорогая, мне так жаль… жаль тебя, жаль его, потому что он еще не раз раскается в том, что сделал, и пожалеет о том, что потерял. И больше всего мне жаль нашу малышку - как она перенесет этот удар, да и как я смогу без нее… Теперь я боюсь будущего…
- Мы будем общаться…
- Обещай мне это…
- Обещаю, что бы ни случилось.
- Несмотря ни на что, можешь не сомневаться в одном - все будет делаться в открытую, без всяких тайных расчетов… Ваши интересы с Мари для всех являются главными. Даю тебе слово.
- Я слишком хорошо это знаю, без всяких слов…
Разговор постепенно продвигается от эмоций к конкретике - мы обе делаем явный прогресс… По закону я имею право на половину совместного имущества, которое не слишком велико - наша достаточно дорогая квартира, новые машины, мебель и небольшой банковский счет. Но это и немало, если учесть, что за квартиру все выплачено и у нас нет других долгов… Клер сообщает мне еще одно приятное известие - Виктор решил сделать благородный жест и перевести свою половину на счет дочери.
Но сначала нужно понять, как такие вопросы решаются технически. Клер всегда в курсе всего, ей и это известно, поэтому я знаю, что здесь мне не о чем беспокоиться. Она тут же предлагает вполне приемлемый план.
- Вы оба работаете, подневольные люди, а я все-таки сама себе хозяйка и всегда могу найти для себя время. Думаю, что будет проще, если продажей квартиры займусь я - конечно, если ты мне доверяешь…
- Доверяю ли я тебе? Ты же прекрасно знаешь, что да.