- Дай подумать. Пожалуй, роман-пастиш, роман-центон, который раньше считался пародийным жанром. Сплошная цитата и конструктор из блоков. Но ведь любой роман таков: писатель строит его из заимствований, неважно, откуда они взяты: из жизни или ее отражений. Поэзия, как сказано, вся - одна великолепная цитата. И хороший роман тоже. Лишь бы кровь, а значит - душа были и в самом деле твоими собственными. И душа того, кто читает и тем самым превращается в соавтора.
- Книга во мне или я в книге? Дом держит в себе Книгу или Книга - Дом?
- И то, и другое, вопреки логике. Ибо что такое логика, как не "жалкий участок земли, на котором мы, жалкие собственники, обыкновенно сажаем лишь "овощи" предрасудков. А вечные книги - ни почва, ни овощи; струи они; и они подмывают устои, рвут буквы и строки страниц, выбивая фонтанами и унося через окна: в безмерность Космоса". Это слова одного русского, Белого Поэта.
- Небезопасное основание и непрочный фундамент. Лучше было бы строить наш Дом на песке, - сказал Эшу. В веселой панике он на миг ощутил, что место его работы хранит тонны нитроглицерина, буйное ведьмовство на тонкой привязи, неуемный огонь, пылающий в хрупком алебастровом сосуде.
- А что такое истина?
- Покажи мне человека, который бы ответил на этот вопрос: даже пророк Иегошуа на это промолчал. Один физик говорил, правда, что противоположностью верного утверждения является неверное утверждение, но противоположностью глубокой истины - другая глубокая истина. Вот тебе если не ключ, то информация к размышлению. И вот метафора: мы рождаемся слепыми внутри темной и захламленной комнаты - своего подсознания, а, может быть, и вообще своего я. Вещи в ней - символы, отражения наших внутренних проблем и воплощения нашего несовершенства, - продолжал Боргес. - Психоаналитики с некоторым трудом убирают сами камни преткновения. Только какая радость незрячему жить в пустой квартире? Святые составили свод правил, которым надлежит следовать, если не хочешь разбиться в кровь, натыкаясь на эту дребедень. Но ведь куда лучше просто открыть окно и увидеть все в ясном свете!
- До окна тоже надо добраться. В чужих правилах это предусмотрено?
- Ну, по-моему, нет ни одного стоящего руководства по поводу того, как отыскать Бога.
- Или найти в себе свой свет. Самому стать светом.
- Хорошая идея. А для начала, сын мой, помедитируй на те пылинки, что вечно крутятся в том столбе света, что насквозь протыкает компьютерный зал сверху донизу. И желательно - с пылесосом в руках. Кстати, волне адекватный образ того, о чем мы сейчас говорили.
Дон Пауло говорил о комнате еще и так:
- Столб света соединяет дом с Чертогом. Здесь - Дом. Там, откуда истекает живое вещество луча - обиталище прекраснейших вещей; допустим, как раз там обитает Золотая Книга. Чертог открывается словом, которое есть в любом из людей, этаким - по аналогии - золотым ключиком. Но даже самые умные из нас попадают в Чертог с черного хода и воруют чепуху, которая подвернется под руку. Самое смешное, что воруют у себя же.
- Так, может быть, нашему дураку стоит ломиться через парадное? - сказал Эшу.
Тогда сказал дон Пауло:
- Чтобы взять в руки Золотую Скрижаль, надо самому сделаться хотя бы ординарной книгой. Ведь, знаешь, Книга всегда больше, чем о ней воображают. Человек, подчиняющийся установлениям Книги, воплощающий их хотя б слепо, делает себя ее Буквой и Знаком, через него начинает идти в мир ее сила, ее алгоритм. Но это - так мало: через него должен идти свет! Либо люди должны соединиться в церковь, либо человек должен стать сам собой, вселенским бытием. Книга ведь - не ряд телеграфных строчек, а единство, хитро и неразрывно сплетенное. Вред книг в том, что они диктуют культурные стереотипы. Но и польза тоже. Аруд, свод порождающих моделей классического арабского стихосложения, и Мабиногион, собрание священных Главных Тем кельтского поэта, подобны мощному стволу дерева, который держит цветущие и привольно шумящие ветви. Читай с разбором. Ищи среди многих книг ту, что уже сама взялась читать тебя, которая, стоит тебе войти в нее, сама проникает тебе в плоть, преобразуя ее, становится тобой и растет в тебе, поднимая тебя на свою высоту. Врачует душу и тело, как взыскуемый красный порошок алхимиков.
MIXTURA VERBORUM, по словам дона Пауло, было девизом древних собирателей книг: излечение словом. Увы, продолжал он, ныне никто в Библе не способен заразиться книгой: да и где те книги, которые несут в себе благой вирус? Изида спрыснула Озириса мертвой водой, и он остался бесплоден.
И еще говорил дон Пауло:
- Искать счастья и прибытка в ближней жизни - наполнять ветром дырявый мешок. Единственное достояние человека, которое он может переправить через порог Чертога - он сам. На этой земле реально существуют только две вещи - ты и твой путь. Остальное либо иллюзия, либо производное от тебя и пути.
- Не покупайся на чужое восхищение, - продолжал он, - это сети, узы и путы. Сам их расставляй. Но будь искренен. Будь любезен с чужими и ищи своих. Прежде беседы почувствуй запах мысли, аромат чувства, исходящий от будущего собеседника: это куда надежней логики и магии слов. Помни: разум мира - безумие перед Богом, поэтому ищи друзей не разумом, а своим неразумием. Бойся полного совпадения взглядов - это по меньшей мере не плодотворно, а чаще всего - ложь, которая выдает себя мелочью, каплей, крошечным диссонансом. Если вы расходитесь во взглядах и тем не менее понравились друг другу - значит, вам даровано богатство. Но не пытайтесь замазать такие расхождения, что вам обоим неприятны, и сделать вид, что их нет: изнутри они способны разъесть любую дружбу.
О Боргес, Борджиа - сладчайший отравитель юношеских разумов!
Все другие люди уходили из жизни Эшу. Дон Пауло не ушел - его попросту съели.
Когда, по просьбе коллектива, состоящего, как говорилось, по преимуществу из дам, Боргеса уволили по собственному желанию, приложив к нему уйму почетных и похвальных грамот, персональную пенсию и очень милую казенную квартирку, тот же коллектив радостно выбрал из своей среды нового директора и его заместителя: разумеется, обеих - женского пола.
"Я подумаю об этом завтра утром, - сказал себе Эшу наподобие Скарлетт О'Хара, когда узнал, что его учитель бросил все дары Данаид и скоропостижно уехал из города (да, кажется. И вообще из Библа). - А сейчас я войду в сон, и дай-то мне благополучно переправиться на тот берег. Подушка моя тяжела моими и чужими снами…Благоприятен брод через великую реку…"
Сирр. Взгляд со стороны Библа
В мире Библиотеки постоянно велись дискуссии о том, было ли слово Сирр самоназванием или его придумали древние библиоты. Паронимическая аттракция, сиречь народная этимология, уверенно сближала его с сомнительными словами, обозначающими тайну (сирр) в языке убийц-асасинов, легендарное государство ереси, Сирию, иначе Ассирию, и не менее легендарного вавилонского зверя сирруфа, описанного, в частности, писателем Пелевиным. Тогда как их собственное имя, Библ, напоминало обо всем хорошем: о городе, породившем как письменность современного типа, так и всеобщую грамотность, о книгах и их хранилищах, о святынях национальной религии и прочем. Эти ученые споры были занятием приятным, слов нет, однако настоящей пользы от них не ожидалось.
Как Храм Больших Кошек был оборотной стороной Дома-Библиотеки с его хаосом и переплетением зал, комнат, тупиков, коридоров и туннелей, как книга с ее концепцией открытости и жаждой прочтения и углубления смыслов изначально противостоит библиотеке с ее стремлением собрать, сохранить, прибрать и оградить, так и Сирр, чем бы он ни был, связывался с Библом священным законом Орла и Решки.
Можно сказать и так: в Библе холили и лелеяли внешнюю, "переплетную" сторону текста, в Сирре - внутреннюю: невидимый скелет, особенное построение, костяк, заставляющий автора одевать его, подобно историческому антропологу, в единственно пригодную словесную плоть.
Употребление обоих ключевых понятий зараз (чаши колышущихся весов, канат, который перетягивают две равносильные команды) вытаскивало из ученой головы любого образованного библеца ряд антитез:
Шамбала и Агартхи,
Египет и Халдея,
Логос и Хаос,
разум и интуиция,
мораль и инстинкт,
ученость и варварство,
связь и разделение,
Symbolus и Diabolus.
Два полярных и поляризующихся названия казались Эшу названиями двух мифических племен, наподобие тех колен Израилевых - от начетчика Иуды и поэта Вениамина - которые остались и расплодились на земле, когда прочие колена растворились в безгласной пустыне. Или походили они на Ицхака и Измаила, сводных братьев, попеременно изгнанников и родоначальников, домоседов и странников, что от веку спорят о первородстве.
Связь между Библом и Сирром была нерасторжима до отчаяния. Библ был щепкой в глазу Сирра, Сирр - бельмом на глазу Библа (или наоборот, как пожелаете). Библ - пятно на солнце, Сирр - тень на Луне.
Истинное имя Сирра для каждого коренного библийца было - Страх. Страх каждую весну стоял над пограничными селениями зеленым туманом возрожденных рощ, обступал границы бурным цветением крокусов, тюльпанов и маков. Сизый туман, тонкий лиловатый пар над лощинами, теплая морось на полях, снег на горных пиках, что сторожат или скрывают границу, пышные бороды лишайников и подушки мхов в подземельях - все это был Сирр. Он дерзко прорывался через тусклое небо золотом и синью миража, обводил утренние холмы рыжим сиянием пожара, вечерние - пурпуром жреческой мантии. Нависал сверху, теснил со всех сторон. Воздух и то по временам пахнул Сирром. Сирр владел пространством и временем, сменой времен года, мыслями и снами - всем тем, что нельзя ощупать руками, измерить метром и раскроить ножницами.
Небо Библа - и то, бывало, казалось гигантским камуфляжем.
Но это все была лирика и ненаучная фантастика.
По непроверенным, однако достоверным данным, любые подземные ходы, туннели сабвея, даже водопровод и канализация, не говоря уж о простецких переходах через улицу, где прятались от полиции скромные туземные торговцы, - все они были вотчиной Сирра. А ведь от библской чугунной жары только и спасения было - забраться куда поглубже, фешенебельные здания и те соединялись под землей широкими проходами, облицованными мрамором. Хочешь не хочешь, а рискуй по семь раз на дню. Страх и ужас становились прямой атмосферой существования, обступали со всех фронтов. При таком положении вещей спастись от них можно было единственным образом: притупить до фатализма. А в жизни с постоянной оглядкой на неизбежное зло, надо сказать, есть и некая уютность, как от сквозняка вблизи камина, заставляющего тесней прижиматься к истоку уюта и домашности.
Да, едва не забыли: Сирр и невест себе воровал, как и подобает прямому наследнику колена Вениаминова. Вообще-то всех пропавших без вести огульно списывали на беспокойного соседа.
…Весной и летом вокруг страны Библ веют песчаные бури, зимой снежные полотнища спускаются с небес, не доходя до земли, как полярное сияние, в осеннее междувременье оседает на всем едкая морось, что родит грибы и плесень - это также Сирр, но, может быть, библская реакция на его неотступность.
Сирр - это иная погода. Свет солнца над самим Библом приятно сумеречный из-за пелены, что ткется небесным сводом; но над зеркалом горных льдов и соляных озер пустыни он слепит глаза и убивает разум.
Туч в Библе не бывает: они наступают с Сирра, но по дороге роняют влагу в пески, ждущие с отверстым ртом. Дожди тоже суть Сирр. И снежинки тоже - не звезды с шестью или восемью концами (восемь и шесть - числа Сирра, тогда как Библ владеет цифрой пять), а сухая жесткая крупа. Библейская манна, шутят здесь. Ибо лишь от нее скудно родит земля Библа.
Мало что родит почва Библа, мало что на себе удерживает, и такие вольнодумцы, каким был Закария, говорят, что сие от утери главного стержня жизни, оттого что вынута кость и высосана кровь бытия и запечатана в сосуды, а потому ничто в этой стране не может стоять крепко и теряет свою плоть и кровь.
В Сирр можно попасть и по добру. Можно уйти через горные перевалы и пустыни - так поступают библские изгои. Ведет их, однако, не сама земная дорога, но смертельный риск, которому они подвергаются. Но для этого, в общем, и не нужны материальные знаки вроде гор, барханов и туннелей. Ибо можно уйти вместе с крылатой музыкой или со стихами - оттого им и не доверяют в Библе, - в ярости танца, в опьянении, во сне или "малой смерти" под влиянием самого безобидного из тутошних наркотиков. Про "большую смерть" никто не знает. Но никак не удается никому уйти в Сирр через книги: здешние библиотеки для того, может быть, и созданы, чтобы лишить печатный текст его силы и возгласить приоритет разумной культурности перед диким и дикарским бесовством.
Сирр - обитель демонов, может быть, прекраснейших. Иначе как можно, пусть поневоле, но признать их власть! Говорилось в пословице: "Что лучше - гроза в небе или вулкан под ногами?" Сирр был ими обоими.
Ввозилось в Библ из Сирра многое. Напротив, женщины были практически единственной статьей сиррского экспорта. С какой такой радости Сирр был так лаком до библиотских дев? То, что говорилось по этому поводу, лежало в области догадок. Может быть, сирриты завидовали самодостаточности, силе и властности библских женщин, всеконечно и бесконечно желая их укротить для примера и в поучение своим собственным женщинам, по слухам - безропотным своим служанкам? Последних, опять-таки может быть, насчитывалось по доброй дюжине на одного кормильца и держали их исключительно для-ради приплода - на мясо. Впрочем, было - с куда большей степенью достоверности - замечено, что сиррийцы берут для себя исключительно юных девственниц с традиционным для Библа книжно-библиотечным образованием, причем не всегда самых красивых и фигуристых. По непроверенным слухам, в самом Сирре их, прежде чем продать замуж, доращивали до совершенно умопомрачительной прелести и устраивали нечто уж совсем фантастическое с мозгом и нервно-психической системой. При этих словах раньше кивали обыкновенно на полоумную Лиз, хотя она уж никак "с той стороны" не приходила, в отличие от более чем нормальной Анны, и помешалась как раз на местной почве. Годы спустя таким же путем поминали Син, только сие отчего-то не прижилось.
Стремление мужчин Сирра обеспечить себе приток свежей крови порождал непрерывные брачные войны, однако велись они вяло: как говорилось, перечить Сирру - все равно, что воду толочь в ступе. Вода же, как говорится в священном "Пути следования", будучи стихией слабой, принимает форму любого сосуда, без числа растворяет в себе иные материи, однако просачивается через все щели, а если воспрепятствовать ей в этом, - рвет любые препоны. Так и тут: пробовали перевозить слушательниц книжных курсов под землей или над нею - настигали, пытались давать библиотекаршам мужскую охрану - обесточивали. Да и охрана сама по себе напоминала троих в одной лодке - волка, козу и капусту, - а еще более козла, пущенного в огород, и медведя, забредшего в малинник. Охраняемое имущество вовсю подвергалось усушке и утруске. Утешительно было одно: кодла в униформе была все-таки своя, родная, от нее хоть подержанный товар, траченный молью бархат, но оставался, А подлые сиррийцы брали все целиком, да еще высшего сорта: несверленый жемчуг, не нанизанный на нитку, куниц-первогодок, лебедушек, которых еще никто не подстрелил в самый глаз.
Библ, или Взгляд со стороны Сирра
"Дай таким волю, они сохранят роскошные библиотеки с древними фолиантами, но запретят печатание новых книг".
Грэм Грин
"Библиотекарь с благосклонностью относился к чтению в целом, но читатели действовали ему на нервы. Было нечто кощунственное в том, как они брали книги с полок и изнашивали слова своим чтением. Ему нравились люди, которые любили и уважали книги, и самое лучшее проявление этих чувств, по мнению библиотекаря, - это оставить книги на полках, где им и предназначено находиться самой природой".
Терри Пратчетт
"Брат библиотекарь, цель жизни которого состояла в сбережении и сохранении книг, смысл существования видел в том, что книги должны находиться на вечном хранении. Использование их было делом вторичным, и его надо было избегать, поскольку оно угрожало их вечному существованию".
Уолтер Миллер. Страсти по Лейбовицу
Библ - земля небольшая и мало примечательная. Как говорится, страна ограниченного благоденствия. Ни ярких цветов, ни грациозных трав, ни стройных древес, ни даже сколько-нибудь значительной архитектуры: кроме Дома, разумеется. Очертания Купола множились в округлых сизоватых холмах, иссеченных полосками серых бетонных дорог и бывших речных русел, и в застиранном, чуть тронутом синькой куполе неба, нависающего надо всем этим. А внутри все было пыльное, тусклое, искореженное, как саксаул; краски осмеливались проявиться только весной - да и то как будто украдкой. Солнце, что стояло над Библом по все дни, и то было какое-то хмурое, не бело-голубое, а желтовато-серное.
И так же, как кладбище - естественное продолжение города, пустыня была естественным следствием Дома Книги.
Страна Библ имела не физические, а скорее метафизические параметры - в качестве грубого и плотного воплощения (или уплощения) неких идей особенного рода. Как в известном романе "Пушкинский дом" центральная часть Библа, тоже Дом, но с прописной буквы, обозначает миф о литературе в самом "зажеванном" виде - как о естественном замещении житейской, социальной, философской и в какой-то мере научной практики. Поскольку великая литература великого народа (А как же иначе, если мы говорим о Библе!) духовна, соборна и питаема истиной, постольку она являет собой некий абсолютный смысл, смысл вообще, свет и святость в принципе, животворную энергию Истины. Книга в Библе - вещь идеальная, закрытая, законченная, авторитет ее безусловен. Читателя не лишают творчества, мы можем отнестись к читаемым книгам сколь угодно творчески, но наше творчество будет оцениваться по отношению к их готовому, состоявшемуся и уже произошедшему смыслу.
Любой Дом - образ мыслящего человека, подобно тому, как древний собор был образом человека молящегося, распростертого плашмя, чья голова есть купол, а шпиль - молитва.
Но поскольку литература в Библе подменяет своей идеальностью поиск истинного человека в себе, ее Дом с пятью входами превращается в глиняного Голема с пятью дырками в стратегических местах, соответствующих дыханию, слуху, еде, выделению и совокуплению; и каждое из таких мест украшено соответствующей этикеткой, именно:
"Книга - источник всяческой премудрости".