- Можно подумать, это от меня зависит, - буркнул Дима, - и вовсе я себя на его месте не представляю.
- Тогда какое тебе дело? Пусть пропьет. Что ты его по себе-то равняешь, раз себя на его месте не видишь? Это тебе - молодому и здоровому - пьянствовать зазорно. А ему больше ничего и не осталось. Так подари ему маленький воздушный шарик надежды. Конечно, один маленький шарик не сможет поднять весь его груз несбывшихся надежд, ну так это и целому дирижаблю не под силу. А так - пусть ненадолго, но человек будет счастлив и безмятежен.
- Все равно это неправильно. Если он совсем безнадежен, пусть пойдет и сдохнет. Нормальным людям денег не хватает, а он… Нечего тут… землю коптить.
Дима засунул руки в карманы и зашагал к турникетам.
- Ну да, тебе-то, с сегодняшней твоей колокольни, кажется, что сдохнуть - лучше, чем пойти побираться. Но ты на это лучше не рассчитывай.
Старик догнал его и пошел рядом.
- Блин, - сказал Дима, - ну понял я, понял вашу мысль. Надоело уже.
- Нет, еще не понял. Вот ты же веришь… даже не веришь, а знаешь, что обязательно достигнешь успеха, так? Что будешь жить в особняке с видом на море, летать на собственном самолете, есть на обед омаров золотыми вилками из серебряных тарелок?
- Ну, - Дима хмыкнул, - это уж чересчур. Можно без омаров.
- Это значит, что твой груз несбывшегося еще не придавил к земле воздушный шар твоих надежд. Следи за ними, тщательно следи. Потому что успеха можно достигнуть в любом возрасте и в любой ситуации. Ты не сможешь упустить свой звездный миг, если не разучишься летать.
- Лучше бы пораньше, - проворчал Дима, - много ли радости стать богачом лет так под восемьдесят?
- Поверьте мне - много.
Дима хмыкнул, отметив, что старик снова вернулся к обращению на "вы", но ничего не сказал. Встал на эскалатор, прислонился к ползущей ленте перил.
- Я в вагоне собирался лекцию записанную послушать, - сказал он, - а то Вирджил мне махом подкинет пару гирек в мой груз несбывшегося.
- Да на здоровье, - сказал старик, - все равно вы едете в центр, а я - домой - на Проспект Вернадского, так что вскоре я вас от своего общества избавлю… Вирджил… был у меня один студент с таким именем.
Дима непроизвольно шевельнул бровью "Студент? Так он преподаватель бывший?" - но вслух ничего говорить не стал.
- Дитя фестиваля, - старик усмехнулся, - мать его в честь отца назвала - Вирджилом. А фамилию свою дала - Наливайко. Так над ним только ленивый не смеялся.
- Хо, - сказал Дима, - а мне он говорил, что его в честь какого-то деятеля назвали… да и отчество у него русское.
- Одно другого не исключает, - кивнул старик, - привет ему передавайте. От его научного руководителя.
И он вдруг задорно улыбнулся, враз помолодев лет на тридцать. Над полупустой платформой протяжно пропел гудок.
- О! - встрепенулся старик, - А вот и мой поезд. Что ж, благодарю за беседу. До свиданья - и пружинистой, совсем не стариковской походкой, он устремился к правому краю платформы, к уже мелькающим сине-белым вагонам.
- До свидания! - крикнул вслед Дима. Старик, не оборачиваясь, помахал рукой и нырнул в распахнутые двери.
- Ну и дела, - сказал Лукшин, провожая взглядом отходящий электропоезд, - ну и ну.
Вытащил из нагрудного кармана вконец спутавшиеся наушники ("Вот черт, надо было еще в прошлый раз распутать") и, хмурясь, пошел навстречу дующему из темноты тоннеля теплому ветру.
Запись получилась плохая. Преподаватель рисовал на доске какие-то диаграммы, но Диме об их виде оставалось только догадываться - мало того, что запись велась из самого дальнего от доски, угла, так он еще смотрел ее через экранчик телефона. На нем даже сам Сомов с трудом определялся, не говоря уже о его рисунках. Но ладно - видео, Дима на него не очень-то и рассчитывал. Так и звук - тоже оказался преотвратнейшим. Голос Сомова звучал глухо и неразборчиво, как из бочки, а вот негромкие переговоры обитателей последних парт различались даже лучше, чем слова лектора.
"Вот ведь дурак", - сокрушался Лукшин, - "вот сглупил! Знал же, что ничего хорошего с этой записью не выйдет и надо просто посидеть на лекции. Потом бы к ребятам заглянул. Ну как можно быть таким беспечным?"
"Бу-бу-бу-бу: отсюда мы видим, что саморегулирующиеся системы, бу-бу-бу, отрицательной обратной связью либо резервированием бу-бу участков" - бубнил Сомов на фоне жаркого шепота неизвестных студентов: "А мое имхо, Паш, что человек несправедливый и преступный несчастен при всех обстоятельствах, но особенно несчастен, если он так и не получает наказания за свои преступления", - утверждал один. "Лол, Серый, ты иногда неиллюзорно доставляешь", - возражал второй, - "и что ж все преступники не идут толпами сдаваться, раз это сделает их более счастливыми? И вообще, если рассуждать по твоему, так все вокруг - несчастны". "А разве нет?". "Ну тебя!".
И так - практически всю лекцию. К "Тульской" этих доморощенных философов Дима ненавидел лютой ненавистью. "Вот спросит меня Вирджил: в чем отличие между синергетическим и дуалистическим подходом, и что я ему скажу?" - выговаривал себе Дима, в десятый раз прокручивая особо неразборчивый участок, - "в Интернет бы заглянуть, да времени нет. Жаль, не на машине - можно было бы возле какого-нибудь вайфая на часик зависнуть, а потом на пробки всё свалить. С метро так не выйдет, тем более он меня только утром про опоздания предупредил… м-да, придется выкручиваться… ладно, не впервой. Что там дальше-то…".
"Всего важнее человеколюбие…", - в двадцатый раз прозвучала в наушниках фраза одного из студентов. Что любопытно, с каждым разом человеколюбие Лукшина все уменьшалось и уменьшалось. Дима скривился, как от зубной боли и попытался, игнорируя постороннюю болтовню, расслышать слова лектора. Тщетно. "Кстати, о птичках - где мне на этот раз инструменты для проявления этого самого человеколюбия брать", - спросил один из студентов, и голос его звучал в чуть другой тональности, чем раньше, - "и оплату моих трудов в том числе?". "Там же, где и раньше - на вокзале", - после секундной паузы ответил другой голос, маскируя серьезность ответа под напускным безразличием, - "ячейка 12 в восьмой секции, код - день рождения Владимира Ильича". "Какого еще Владимира Ильича?" - возмутился первый, - "скажи нормально, без дурацких загадок!". "Историю учить надо", - хихикнул второй, - "не скажу". Тут голос Сомова вдруг зазвучал громче, разборчивей и с какой-то другой интонацией. "Эй, на Камчатке!" - сказал он, - "если вам хочется общаться, общайтесь в коридоре". На пару секунд в наушниках стало тихо (шорох, потрескивания и поскрипывания - не в счет), потом лектор продолжил "резюмируя, приходим к парадоксальному выводу: в данном случае максимальная эффективность и устойчивость системы достигается в условиях крайне враждебного окружения, поэтому…". Но Лукшин не слушал, осмысливая последние фразы студентов.
"Станция "Комсомольская"", - донесся до его ушей приглушенный наушниками женский голос, - "уважаемые пассажиры, не оставляйте без присмотра…", - и, сам не поняв, почему он это делает, Дима вышел из вагона. "В мое время", - пробормотал он тихонько, - "день рождения Ленина помнили все".
Не факт, конечно, что под "вокзалом" имелся в виду один из трех, но автоматические ячейки с кодовыми замками Лукшин помнил только в одном месте. "Зачем я это делаю?", - недоумевал он, выискивая на стенах указатели к камерам хранения, - "вмешиваюсь во что-то, чего сам не понимаю… проблемы наверняка у кого-то будут, кстати, возможно, что как раз у меня… нахрен мне сдалась эта ячейка?". И тут же сам себе возражал, - "С чего у меня-то? Вот как раз меня точно никто не заподозрит. И вообще, эти два придурка меня достали… нечего на лекциях болтать. Я вообще могу и не забирать ничего из камеры - посмотрю и закрою снова. Только код сменю. Где же эти камеры… а, вот". Задумчиво глядя перед собой, Дим прошелся вдоль шкафов, время от времени бросая косые взгляды на прикрепленные к стене таблички. Деловито завернул к секции с цифрой "8", как будто сразу шел именно туда, нашел взглядом ячейку?12 и принялся крутить колесики с цифрами. "2204". Ячейка негромко пиликнула, щелкнул замок и железная дверца слегка приотворилась. Дима, непроизвольно задержав дыхание, открыл ячейку и заглянул внутрь. Черный полиэтиленовый пакет. Дима потянулся к нему и тут из-за спины громко позвучало насмешливое:
- История движется по кругу.
Дима вздрогнул, отдернул руку и быстро повернулся. За спиной стоял пожилой мужчина в длинном сером плаще и кожаной кепке.
- Ч-че? - спросил Дима.
- Всё повторяется, говорю, - мужчина ткнул рукой в сторону ячейки, - в дни моей молодости такие автоматические камеры во всех вокзалах всего Союза стояли. Потом они отовсюду куда-то резко исчезли. А теперь - снова начали появляться. Всё повторяется.
- А-а, - Дима криво улыбнулся и выдохнул.
- Вы ячейку освобождаете? - мужчина кивнул в сторону приоткрытой дверцы, - я бы, с вашего разрешения… а то остальные все заняты, сами видите.
- А… Конечно-конечно, - Дима быстро достал пакет, удивился его неудобной тяжести ("железом набитый что-ли"), но виду не подал. Развернул пакет, взял его за ручки и отодвинулся.
- Пожалуйста.
- Спасибо, - мужчина поднял с пола необъятный баул и принялся утрамбовывать его в ячейку. Дима подивился оптимизму мужика - на его взгляд, в ячейку не влезла бы и половина баула - и спокойным шагом пошел к метро. Было ему не по себе, все чудились косые взгляды прохожих на пакет, и толкали его по дороге вдвое больше обычного. Лукшин даже вспомнил читанные в детстве шпионские романы и сделал пару совершенно ненужных пересадок, неожиданно выскакивая из вагона в уже закрывающиеся двери. Легче не стало. Стоящий напротив смуглый парень с дредами разглядывал его явно с каким-то значением, а вон ту троицу крепких мужиков в конце вагона он уже определенно сегодня не раз видел в разных местах.
В конце концов Дима плюнул, обозвал себя параноиком и полез за телефоном. Приключения приключениями, но надо уже дослушать эту чертову лекцию. Интересно, конечно, что там такое в пакете, но не будешь же его ворошить на виду всего вагона? Вдруг там что-нибудь эдакое… тяжелое… золотые слитки, например? Чем не "инструмент человеколюбия"? Все так же бубнил в наушниках Сомов, изредка перебрасывались репликами обворованные Димой студенты-философы. Но Лукшин почти не слушал. Нимало не смущенный абсурдностью своей версии, он усиленно размышлял, как превратить в деньги несколько килограмм чистого золота. По всем прикидкам выходило очень непросто и весьма небезопасно, Дима даже расстроился.
Заглянуть в пакет он решился только перед самым офисом. Зашел в "Апрель", сел за угловой столик и заказал бизнес-ланч. Меланхоличный официант уточнил подробности (яичницу болтушку, суп - с лапшой) и убрел куда-то, бросив лаконично "минут десять". Дима огляделся, положил пакет на стул рядом с собой и засунул внутрь руку. Вытащил наружу еще один пакет - точную копию первого и аккуратно развернул его, ощущая внутри какие-то явно металлические предметы округлых очертаний. Предметы глухо позвякивали. Недоумевая, Дима раскрыл второй пакет, заглянул в него и оторопел. Опомнился, воровато огляделся и заглянул еще раз. В пакете, масляно поблескивая металлическими гранями, лежали шесть рубчатых предметов округлой формы, знакомых ему только по художественным фильмам, да по смутным воспоминаниям о начальной военной подготовке - еще в средней школе. Гранаты. "Блин", - подумал, холодея, Дима, - "вот попал". Что-то в облике этих гранат было не то, и присмотревшись, Лукшин понял - они были без ручек. Впрочем, он тут же вспомнил, что ручки эти являются взрывателями и могут вывинчиваться. Дима осторожно отодвинул в сторону одну из гранат и обнаружил уголок еще одного полиэтиленового пакета, на этот раз - обычного прозрачного. Не вытаскивая, пощупал его и определил в нем несколько продолговатых предметов - видимо, те самые взрыватели. Вынул руку и аккуратно свернул пакет. Подумал мрачно: "Ни хрена себе инструменты человеколюбия".
Определенно, надо от них избавляться. Слава небесам, что никакому ППСнику подземному не пришло в голову поинтересоваться содержимым пакета. Дима поежился. Загребли б, как террориста, так бы и сгинул. Мелькнула мысль сдать "студентов" в ФСБ или куда там полагается, мелькнула - и пропала. Гранаты - вот они, Дима - вот он. А студентов еще найти надо по одной только хреновой записи. Даже если найдут - докажи-ка, что Дима из той ячейки именно гранаты достал. А самое главное - тот, кому эта посылка была предназначена, получит шанс узнать, кто ему малину испортил. А вот этого Диме хотелось меньше всего. Нет, выкинуть - и дело с концом. Лучше всего было бы - в реку, но до набережной далеко, а Вирджил уже, небось, весь в нетерпении. Просто в урну - ну как найдет кто и подорвется? А если еще люди поблизости окажутся? Начнут потом искать террориста, кто-нибудь вспомнит Диму… оно ему надо? Не, лучше куда-нибудь припрятать, а потом донести до реки и скинуть с моста. Да.
Официант, с трудом сдерживая зевоту, принес поднос с нехитрым Диминым обедом и, двигаясь с грацией замерзшей улитки, принялся выкладывать на стол приборы. Дима терпеливо дождался, пока официант выставит на стол все содержимое подноса, кивком поблагодарил его и принялся за еду. Дождался, пока тот скроется из виду и, свернув пакет с гранатами, сунул его на дно первого пакета. В глубине, рука наткнулась на что-то еще и, недоумевая, Дима извлек наружу нечто, оказавшееся пузатым бумажным конвертом. Лукшин моментально вспомнил фразу про "оплату" и воспрял духом. Моментально представив себе плотную пачку стодолларовых банкнот (а лучше - стоевровых, а еще лучше - пятисотевровых), он сунул руку в конверт и вытащил наружу… действительно пачку банкнот - в банковской упаковке. Такую мощную кипу тысячерублевок (своих тысячерублевок!) ему в руках еще держать не приходилось и на мгновение Дима ощутил себя богачом. Но только на мгновение. Через секунду он уже понял, что в руках у него - вовсе не целое состояние, а всего-то сто тысяч рублей. Неплохо, конечно, но, положа руку на сердце - что такое сто тысяч рублей по московским меркам? Так, слёзки. Дима разочарованно заглянул в конверт, порылся рукой в пакете - пусто.
"М-да", - подумал он, - "я, конечно, не специалист, но раньше я думал, что человеколюбие, на которое может потребоваться шесть гранат, оплачивается повыше. Или это только аванс?".
Но жизнь определенно налаживалась. Еще вчера это странное, местами непонятное, местами страшноватое ООО "Форес Дарк" было последним его шансом, спасательным кругом, давшим ему надежду удержаться на поверхности и не опасть на социальное дно. Но сегодня у него появились варианты. "А не послать ли мне этого Вирджила?" - подумал Дима, срывая банковскую упаковку и засовывая купюры во внутренний карман, - "на первое время денег хватит, а там - вон ребята меня звали. Дело у них вроде небезнадежное, а главное - понятное. Может, и в самом деле? Просто сейчас не пойти к Вирджилу, а вернуться домой. Не будет же он за мной бегать?". Лукшин задумчиво доел суп, закусил остывшей яичницей и принялся за кофе. Кофе напоминал настоящий только цветом, поэтому допивать его Дима не стал. Вынул из кармана одну из новообретенных тысячных купюр, взял в руку пакет и подошел к барной стойке. У кассы никого не было, Диме пришлось пару раз громко позвать "кого-нибудь", прежде чем из глубин ресторанчика вылез все тот же сонный официант.
- А если б я не заплатив, ушел? - недовольно спросил Дима, толкая по стойке купюру.
Официант зевнул, сгреб тысячу, отсчитал сдачу и, лениво сказав:
- Не ушел же, - зашагал обратно.
- Спасибо, - с сарказмом сказал Дима в удаляющуюся спину и пошел к выходу. У двери зацепился взглядом за табличку с надписью WC и остановился. Оно конечно, один из самых распространенных тайников, но… почему бы и нет? Зашел внутрь, заперся. Расчет его оказался верным - ресторанчиком "Апрель" был совсем нереспектабельным и сантехника тут стояла соответствующая - обычный фаянсовый унитаз российского производства. Устройство их Дима знал неплохо - на его съемной хате стоял постоянно текущий и требующий еженедельной регулировки брат-близнец этого унитаза. Поэтому он быстро отвинтил кнопку, снял фаянсовую крышку и сунул пакет в холодную воду, стараясь, чтобы он не зацепил механизм клапана. Портятся ли гранаты, лежа в воде или нет - Дима не помнил. Вот патроны - точно портятся, а гранаты? Впрочем, применять по назначению он их все равно не собирался, поэтому не стал об этом беспокоиться.
Положил обратно крышку, навинтил кнопку, спустил воду. Подождал, пока бачок наполнится и спустил еще раз. Вроде порядок. Авось до вечера никто не найдет. …А если найдет? Дима представил, как он вечером поднимает крышку бачка и туалет тут же наполняется вооруженными людьми в масках. Вздрогнул, прогнал видение и огляделся. Подумав, осторожно достал из мусорного ведра выкинутую кем-то зубочистку и засунул ее под крышку бачка сзади. Теперь, если кто-нибудь полезет в бачок, зубочистка упадет. И если вечером Дима ее не обнаружит, значит, тайник засвечен. "Да", - Лукшин усмехнулся, - "похоже, из меня неплохой шпион бы получился". Вымыл руки, вытер бумажным полотенцем, и, насвистывая, вышел на улицу.
Не по-осеннему ярко светило солнце и даже немножко грело. Дима расстегнул куртку вышел к Демидовскому валу и задумался - идти к Вирджилу, или нет? Он размышлял над этим вопросом минут пять, хотя если честно, решение он принял еще в ресторане - если не идти к Вирджилу, то зачем было прятать пакет в бачок? И причин тому было две - во-первых, уровень. Проработав три дня на испытательном сроке, практически ничего еще не зная о своем новом месте работы, он уже чувствовал себя в офисе "Бульварной звезды" как студент среди школьников. И это впечатляло. Каких же высот он может достичь, работая в "Форес Дарк", если за эти только три дня он уже на голову поднялся над старым своим уровнем?
А во-вторых, в какой-то момент размышлений мелькнула перед его внутренним взором лукавая улыбка Юли, ее взгляд поверх обнаженного плеча (и не только плеча), и видение сие оказалось решающим. "Не", - сказал себе Дима, отследив этот нюанс, - "давай-ка ты это лучше оставь. Идти туда только ради нее - даже не безрассудно, а просто глупо. Поэтому я туда, конечно, пойду, но - не ради нее, а ради перспектив. В конце концов, надо думать головой, а не, кхм, головкой".
По всему по этому так вышло, что уже через десять минут Лукшин осторожно постучался в "первую дверь налево на втором этаже".
- Где тебя черти носят?! - сказал Вирджил вместо приветствия.
- Я обедал, - твердо сказал Дима, решивший отстаивать свое право на нормальное питание до последнего. Еще вчера он бы ничего подобного делать не стал, но сегодня у него было сто тысяч в кармане и предложение Андрея. Против ожидания, Вирджил возмущаться не стал, только хмыкнул неопределенно. Шумно поскреб в затылке, потом спросил с непонятной интонацией:
- Ну что, человек человеку - волк?