Впереди колыхалась Краля, мерно взмахивая полным репьев хвостом. Неровным росчерком белела дорога. Закатное небо уже остывало, противоположная сторона совсем померкла, и над горизонтом, пока еще неяркие, дрожали ранние звезды. На твердой накатанной дороге телега мелко вибрировала, трясся вместе с ней Сергей. От этой тряски стало хорошо на душе, даже захотелось запеть. Можно просто тянуть голосом, голос будет рваться от тряски, и выйдет незатейливая мелодия. Только мешал несносный скрип резиновых сапог. А еще завхоз!.. Сергей обернулся и сказал раздраженно:
- Пожалуйста, перестаньте скрипеть сапогами!
- А что? - последовал задиристый вопрос.
- Несолидно как-то…
- Подумать только! - воскликнула пассажирка, но скрип прекратился. Спустя некоторое время она спросила:
- Послушайте, а вы в самом деле такой мрачный или только прикидываетесь?
"Эге, - удивился про себя Сергей, - так вот с ходу и на абордаж. Инициативная девица!"
- Ради чего мне прикидываться? - сделал он ответный ход.
Девушка вздохнула и сказала разочарованно:
- Вы правы, незачем… А вам не скучно жить на свете?
- Нормально! - насмешливо отозвался Сергей. Он был доволен, что так чувствительно осадил пассажирку. И в самом деле, она больше ни о чем не стала спрашивать.
Впереди показалось приземистое, без огней, строение конюшни, огромные березы. Последние дома, врезанные в небо углами кровель, тянулись вдоль дороги. Их силуэты были отмечены светящимися знаками окон, свет из которых сеялся в палисадники и словно вытапливал из темноты мясистые гребни георгинов, зубчатые листья подсолнечников и косматую траву. А за стеклами двигались люди, может быть, садились ужинать, и их тени метались в освещенных палисадниках, не тревожа застывшие растения. "Как все-таки просторна жизнь!" - уже забыв о попутчице, размышлял Сергей. Ему было хорошо от спокойной уверенности, что эти люди за окнами, совершенно ему неизвестные, в общем-то ничем не отличались от тех, которых он знал. Знал он пока что немногих, но мир был велик.
- Тихо как! - нараспев произнесла девушка. - Как будто во всем мире одна наша телега гремит.
- Ну, разумеется, жокеи не в таких качалках ездят по ипподрому! - Сергей, довольный своей находкой, не смог сдержать улыбку.
- Я пересяду, ладно? - сказала вдруг спутница. - А то разговаривать неудобно.
Когда поместилась она рядом, Сергей чуть-чуть сдвинулся, чтобы не касаться ее тела, но и девушка подвинулась, опять прижавшись к нему. Уже было темно, но звезды все ярче разгорались в небе, которое еще не стало совсем черным. Скосив взгляд, Сергей мог различить черты лица незнакомки. Он видел ее профиль: выпуклая, простоватая линия лба, нос со слегка приподнятым кончиком, толстые губы и блестящий глаз. Этот блеск, показалось Сергею, был сродни тому, который он заметил у Крали, когда она стояла в далеком своем закутке.
"Так и есть, не богиня!" - печально подумал Сергей. Сколько историй, рассказанных приятелями, слышал он про то, как, оказавшись в одном купе в поезде или рядом в кино, они знакомились с красивыми девушками и знакомство затягивалось в увлекательный роман. Сергею в этом отношении упорно не везло. Вот, казалось бы, он, этот прекрасный случай. Но, увы!..
- Ты о чем сейчас думаешь? - спросила девушка.
- Я?.. Мм… Простите, но, по-моему, это даже не скромно.
- А ты стихи пишешь?
- Бог спас.
- И не писал никогда?
- Представьте себе, - высокомерно ответил Сергей, но это было неправдой. Стихи он писал - и в школе, и потом, когда работал на заводе. Дружил он с одноклассницей Светланой Желтовой. И вдруг за ней стал ухаживать Володька Форостин, и почему-то Светлане он очень понравился. Сергею осталось изливать боль души в стихах. Одно время он даже решил поступить на литфак, чтобы стать профессиональным поэтом. Но постепенно Светлана забылась, боль в душе утихла, и послушавшись родителей, Сергей поступил в технический вуз.
- Ну что ты все манерничаешь! - воскликнула девушка. - Хочешь, я почитаю стихи?
- Свои?
- Ну что ты! У меня не получаются…
- Тогда обойдемся без стихов, ладно?
Сергей смотрел вперед, туда, где чернела голова безучастной Крали, но все же почувствовал, каким обиженным взглядом уставилась на него спутница. И в душе у него что-то виновато дрогнуло: уж очень холодно отвечал на расспросы. Но что же делать, если этой девчонке не хватает ума понять, что она ему безразлична.
- Тебя как зовут? - спросил Сергей так, как об этом спрашивают у детей.
Она не ответила. Сидела, вобрав голову в плечи, щурилась.
- Это невежливо, - сказал Сергей, постаравшись усмехнуться. - Ладно, не стоит нам ссориться. Меня Сергеем зовут.
Она промолчала. Сергею неприятно было чувствовать себя виноватым, а выходило так, будто он обидел спутницу.
Сергей отвернулся, остановил рассеянный взгляд на Крале, которая по-прежнему невозмутимо, с механической размеренностью попирала ногами дорогу, и снова услышал удары копыт о землю, увидел широкие бока и тяжелый прогиб спины лошади.
"Наверное, все это так знакомо потому, что мой батя, когда был молодым, когда жил в деревне, вот так же ночью ехал в телеге, погоняя такую же неторопливую клячонку…" - подумал Сергей.
Отец для Сергея был единственным человеком, чью жизнь он мог представить себе более или менее полностью. События этой жизни выстроились в судьбу довольно сложную, и Сергея всегда волновала мысль о том, что его появление на свет было главным событием в отцовской судьбе.
Сергей поднял голову, посмотрел на звезды. О, как мал и ничтожен - со своими двадцатью прожитыми годами, со скудным опытом своей души - был он среди этого бесконечно просторного мира!
Но заботливее самой любящей матери оберегает от тревожных, зыбких мыслей молодость. Сергей вспомнил, что не один едет в телеге.
- Та, голубая, знаешь, как называется? - спросил он у спутницы, указав пальцем на яркую звезду.
- Какая? - с интересом спросила девушка.
- Да вон… Яркая такая. Это Вега. Созвездие Лиры… Я это к тому, что ты стихами увлекаешься.
- Ой, столько раз слышала: Вега, Вега… Даже сигареты такие есть. А вон та - что за звездочка?
- Арктур… Из созвездия Волопас. Так как же тебя зовут?
- Люба… А ты все звезды знаешь?
- Да, в общем-то… Наше северное небо знаю.
- Ты, наверное, отличник?
- Нет… не получается, - признался со вздохом Сергей.
- Тогда почему астрономию знаешь?
- В школе проходили.
- Ну и что - проходили?.. Я вот, кроме Большой Медведицы, ничего не запомнила.
- В городе планетарий есть. Там показывают.
- Вот! - воскликнула Люба. - Насчет планетария ты прав. Давно собираюсь - и все забываю. Осенью обязательно посещу!
- Я считаю, это просто обязанность! - Поверив искренности голоса девушки, Сергей заговорил увлеченно. - Мы должны знать, какие звезды светят над нашей головой, какие травы растут под ногами, какие поют вокруг птицы. Ведь те же звезды, травы и птицы были до нас, когда молодыми были наши отцы, деды… Если, конечно, есть желание понять, что такое жизнь и вообще - себя понять.
- И ты все знаешь?
- Пока только звезды. До трав и птиц не дошел…
- Все-таки ты похож на отличника, - раздумчиво сказала Люба. - Ты вправду не отличник?
- Тебе-то какая разница! - огрызнулся Сергей.
- А я - двоечница, - печально призналась Люба. - Осенью надо немецкий пересдавать. Могут из института турнуть… Просто мне не везет ну, как нарочно, во всем. Даже здесь. Завхозом выбрали. А какой из меня завхоз!.. Просто я сговорчивая очень, вот беда. Совсем не умею отказывать!
Тонкая шея Любы белела между завитками волос и жестким воротом ватника. Сергею захотелось обхватить плечи девушки, ощутить губами теплоту и мягкость ее шеи.
Он с трудом остудил себя. "Все-таки нельзя так, - подумал он пугливо. - Нелогично как-то…"
Люба прервала его размышления, попросив:
- Дай подержать вожжи!
- Только не гони! - предупредил Сергей.
Она взяла в руки заскорузлые ремни, и лицо ее стало строгим и сосредоточенным. Потянула вожжи на себя. Краля удивленно взмотнула головой, зашагала быстрее. Люба еще крепче натянула вожжи. И неумело, но все же хлестко ударила ими лошадь. Копыта глухо застучали, телега загромыхала еще сильнее, а Люба продолжала хлестать Кралю.
- Сказал же: не гони! - сердито крикнул Сергей.
- Шевелись, шевелись, милая! Совсем заснула! - приговаривала Люба, задорно улыбаясь.
- Отдай вожжи!
- Не отдам!.. Н-но, но, кляча водовозная!..
Краля скакала как-то боком, тяжело разбрасывала ноги, отфыркивалась и всхрапывала. Сергей оттеснил девушку и вырвал у нее вожжи.
- Ага, испугался!
- Я не испугался. Я слово дал.
- Этой старушке?
- Хотя бы и ей. Краля - мудрая лошадь.
- А мне - наплевать!.. И вообще ты - чурбак деревянный, понятно?
- И на том спасибо, - сдержанно ответил Сергей.
- Кушайте на здоровье!..
Пробежав еще немного, Краля успокоилась, пошла шагом. Дорога тем временем выпуталась из щетинистых полей и вывела на косогор; направо внизу лежала равнина, простроченная желтыми огоньками - учебный аэродром. Оттуда взмыл к звездам и поплыл среди них сцепленными разноцветными огоньками самолет. Он двигался плавно, как восходящий в воде пузырек воздуха, и не верилось, что это за ним тянется звук, напоминавший шум жестяного листа, волочащегося по асфальту. Сделав несколько кругов, самолет стал снижаться к аэродрому. Так засидевшийся на цепи щенок, когда его отпускают погулять, почти кубарем влетает на пустырь и носится кругами, пока не выложит накопившиеся силы.
Самолет устало жужжал над длинной гирляндой сигнальных огней. Вспыхнули прожекторы подсветки, аэродром наполнился зыбким стелющимся светом, превратившись в голубоватое миражное озеро.
- Смотри, смотри!.. Что с ним? - закричала Люба.
Самолет странно покачивал крыльями, как потерявший равновесие человек.
Люба обеими руками вцепилась в локоть Сергея и прошептала:
- Он может разбиться?
Но крылья вдруг успокоились. Самолет стал набирать высоту, полетел быстрее.
- Наверное, что-нибудь не рассчитал, - изменившимся голосом произнес Сергей. - Это же курсанты тренируются. Опыта еще маловато…
- Зачем же тогда их выпускают?.. Ведь он мог разбиться!
Любин голос звучал, как у насмерть перепуганной девчонки. Эта совершенно детская интонация заставила Сергея забыть и о грубом отношении Любы к лошади, и о том, что Люба обозвала его "чурбаком", - он вдруг ощутил неизбывную, переполнившую его нежность.
Самолет сделал еще один круг среди звезд и заскользил к сияющему озеру - аэродрому. Вот он стал как бы тенью. Вот, вздрогнув, коснулся бетона. Вот побежал по полосе… В ту же минуту вырвался с аэродрома и нырнул в искрящееся небо другой самолет. А Краля, все так же спокойно покачивая головой, шагала по дороге. Все происходившее в небе было для нее безразличным.
- Знаешь, о чем я думаю? - спросила Люба. - Я все стараюсь представить себе, какой он, тот парень. Ах, вот бы с кем познакомиться!..
- Да такой же!.. Ну, разве что курносый. Или в веснушках… А все равно ему лет двадцать - как и мне… Я вполне мог быть на его месте, если бы в летное училище поступил.
- А что же ты не поступил?
- Инженером быть интереснее.
- Нет, - твердо сказала Люба. - Летчиком интереснее. Вот летают они там… между Вегой и Арктуром! А если кто-то не успеет вовремя нажать какую нужно педаль - и привет!.. Можешь ты почувствовать, что это значит?.. А еще интереснее космонавтом. Космонавты всю Землю сразу видят!
- Всю не видят, Земля ведь - шар. В лучшем случае половину…
- Вот до чего не люблю отличников! - раздраженно воскликнула Люба. - Все-то вы знаете!
- Да клянусь тебе, я не отличник, - старался заверить ее Сергей. - Между прочим, если хочешь знать, инженеры тоже летают в космос.
- Ты-то не полетишь, - уверенно сказала Люба.
- Да?.. Почему же, интересно?
- А потому… Ты - нерешительный.
- Ну, знаешь ли! - Сергей резко повернулся и свирепо посмотрел на девушку. Она, торжествуя, улыбалась; глаза блестели под коротенькими дужками бровей.
- Вот и не испугал, не испугал! - дразнила она.
Сергей бросил вожжи, неловко обхватил девушку - как медведь колоду - и попытался губами достать Любины губы. Она забилась в объятиях, вывернулась и упала назад, на днище телеги.
- Ты рукам волю не давай! - сердито крикнула она. - Нахал какой!.. Приставала!
- Зато не будешь говорить, что я нерешительный.
- Вот и буду. Что захочу, то и буду говорить. А ты не лезь, куда не просят. А то и схлопотать можешь!
Сергей взялся за вожжи, дернул.
- Поехали, Краля, зря ты остановилась! - И проворчал: - Навязал господь пассажирку!
- Смотрите, какой набожный, - обиделась Люба. - Никто не навязывался, сам приехал.
Повозившись немного, она опять уселась рядом с Сергеем. Скосив глаза, он заметил плохо скрытую улыбку. На ее лице можно было прочесть, что вообще-то Люба довольна тем, как развиваются события.
Но впереди уже показалась тускловатая строчка окон коровника и одиноко сиявший на отдаленном от здания столбе фонарь.
В коровнике было тепло, пахуче, сумеречно. Голые лампочки, висевшие на параллельных проводах под потолком, светили скупо, но эта скупость не раздражала - может быть, потому, что стены и бревенчатые перекрытия над головой были чисто выбелены известью, а на доярках белели халаты. Коровы стояли в два ряда, разделенные проходом и узкой канавкой, в которой были утоплены цепь и скребки транспортера. Костистые емкие телеса коров были неподвижны, зато вразнобой раскачивались грязноватые хвосты. Коров доили почему-то вручную, хотя там и сям бросались в глаза стальные цилиндры и резиновые трубки доильных аппаратов. Каждая из доярок сидела на маленькой скамеечке, забравшись почти под корову; из сосков, похожих на распаренные толстые пальцы, дзыкали, прошивая пену в ведре, струи молока. Женщины беседовали с коровами - ворчливо или добродушно, совсем по-семейному, и разговоры у них выходили долгими, связными, хотя коровы были невозмутимы, лишь позванивали цепями, которыми были привязаны. Над каждым стойлом на куске фанеры было записано мелом имя, возраст, вес и какие-то непонятные Сергею цифры. Клички у коров были нежные: Зорька, Марта, Звездочка…
Люба, которой Сергей поручил разыскать заведующую фермой, вернулась вместе с пожилой женщиной в белом халате и грубых кирзовых сапогах. Звали заведующую Марией Федоровной. Она была такого же, как и Люба, малого роста, такая же темноглазая, курносая, шустрая. До того обе оказались похожи, что Сергей подумал, уж не мать ли она Любина.
С полным ведром молока подошла смуглолицая, похожая на казашку немолодая доярка.
- Тимофеевна, вон в те две фляги сливай, - распорядилась заведующая фермой. - В одну тридцать, в другую двадцать. Это для студентов. Они каждый вечер теперь будут приезжать.
- Надо тридцать - сделаем. Надо двадцать - тоже сделаем! - Лунообразное лицо доярки сияло добродушием. Откровенно оглядев Сергея и Любу, она прибавила: - Пейте, детки, молоко, будете здоровы! - И басовито захохотала.
Когда фляги были наполнены и Сергей собрался отнести их к телеге, снова явилась Мария Федоровна. Она принесла две пол-литровые банки, на стенках которых мелким жемчугом блестели капли воды. Подозвала одну из доярок - на этот раз молодую - и распорядилась:
- Анюта, налей-ка молодым парного!
Рослая, краснощекая Анюта наполнила банки и продолжала с любопытством смотреть на гостей. "Наверное, вправду подумала, что мы муж и жена", - решил Сергей, но эта мысль вовсе не смутила его, как не смущал откровенный, но доброжелательный интерес в глазах колхозницы. Ее спокойное лицо вызывало ощущение женской состоятельности и житейской прочности.
Сергей принял из рук Анюты теплую, как живое тело, банку и стал пить. Молоко было слегка солоноватым и густым, обволакивало рот и горло. Сергей пил, отрывал губы от банки, чтобы лучше почувствовать вкус молока, снова пил. И опять волнующее чувство припоминания, узнавания возникло в нем. Когда он, коренной горожанин, мог пить такое молоко? Но было это, было - все его существо узнавало и радовалось.
- Ну, гости дорогие, напились? - ласково спросила Мария Федоровна.
- Спасибо, вот так! - Сергей провел пальцем по горлу.
- А у нас вчера Лысуха отелилась. Хотите на телочку посмотреть?
И повела гостей в конец коровника. В маленьком, как детская кровать, загончике лежал на сене черный теленок. Величиной с собаку. Он поднял продолговатую голову. Лоб теленка был круглым, как мяч, но там, где прорастут со временем рога, шерсть курчавилась, как на каракулевой шкурке. Маленькое белое пятнышко светилось на лбу - словно невесть откуда упал солнечный зайчик.
- Ноченька, Ноченька, - позвала Мария Федоровна.
Теленок подобрал под себя складные палочки-ноги, попытался встать. Сгорбился, приподнялся - и повалился на сено.
- Ах ты, лапочка! Ах ты, радость моя! - Люба наклонилась над телочкой, стиснула ладонями ее голову и поцеловала прямо в розовый нос. В выпуклых чистых глазах Ночки был испуг. Она слабо мотала головой, стараясь освободиться.
Сергей протянул руку и потрогал теплую спину. Ощутил твердые бугорки позвонков.
- Отец у нее совсем черный, а мать палевая, с белым пятном на лбу, - рассказывала Мария Федоровна. - Вот и родилась Ночка черная, со звездой. Ночью я ее и принимала…
На решетке лежали грубые, в темных трещинках и морщинах руки заведующей фермой, и рядом с ними молодые и чистые руки Любы. А в ее остановившихся, расширенных глазах была зависть.
Не скоро отошли от ясель. Люба никак не могла оторваться - все тянулась руками к юной жизни, ласкала взглядом, непроизвольно выпячивала губы для поцелуя. И Сергей вдруг совершенно ясно увидел, что Люба - женщина! Ее резиновые скрипучие сапоги, ее озорство и легкомыслие, ее студенчество - все это было временное. Главное же было то, что так неожиданно и явственно выразилось на ее простеньком лице, - материнская страсть!
Сергею вдруг представилось, как много жило и соединялось людей ради того, чтобы была на свете вот эта девушка в резиновых сапогах. И в будущем от нее пойдут - непременно должны пойти - другие, для других времен жизни.
…- И завтра вы вместе приедете? - спросила Мария Федоровна.
Люба, не отводя взгляда от ясель и телочки, утвердительно кивнула.
Оттого что она так просто и так уверенно ответила за двоих, Сергей смутился, покраснел и быстро пошел к выходу.
Краля стояла потупившись, но, заслышав шаги, вскинула голову.