И Бенделасов пошел прочь по мокрой обочине грязной дороги. В поле за селом в лицо ему дохнул влажный ветер. Потуже запахнув плащ, Бенделасов отвернул лицо от ветра, одним только глазом кося на дорогу.
"И к храму одна грязь, и от храма – тоже, – подумал он, прижимая рукой ноющую печень. – Чёрт, чего она ноет-то так? Утром так не было… Может, верно, пожевать этой дряни?" – Он отщипнул из кулька, данного Павлом, крохотный чёрный кусочек, положил на язык. К солёному вкусу во рту прибавился и разлился какой-то томительно-нежный запах. Ладаном что ли несёт?" – Хотел сплюнуть, но всё-таки проглотил слюну и ускорил шаг.
На мокрой площади маленькой станции стоял один-одинёшенек его утренний "левак". Бендесласов обрадовался:
– Слушай! Где у вас тут проходящие до Москвы можно поймать? – спросил он дремлющего за рулём "бомбилу".
– А чего ловить-то? Давай я отвезу. Пять "штук" и вся недолга.
– А не густо?
– Густо тому, у кого пусто. А ты, вроде, при башлях. Садись, договоримся.
"Да чёрт с ним! Там, вроде, еще один кандидат в кавалеры наклюнулся", – подумал Бенделасов и открыл дверцу машины.
Пос. "Раздолье",
2012 г.
Шамиль (заметки о друге)
Он появился в коридоре философского факультета МГУ в солдатской форме, но приметен среди разношерстной толпы абитуриентов стал далеко не этим. При всей мешковатости гимнастёрки и галифе он выделялся ладностью широкоплечей фигуры, чистейшей голубизной глаз и белозубой улыбкой. И вот, представьте себе, стоит перед вами брюнет гвардейского роста, искрится глазами и улыбается во весь свой жемчужный ряд. Мужчины на него заглядывались – что уж говорить о женской части абитуры, жаждущей приобщиться к "науке наук". Когда Шамиль, в ожидании приглашения в аудиторию, широко вышагивал по коридору, часть эта раздвигалась, но так, чтобы нечаянно коснуться его плечиком и, повернувшись к нему, извиниться за неловкость, заодно обстреляв глазами. Он, озаряя улыбкой, извинял.
Экзамены закончены. Протискиваемся к "Доске объявлений". У меня – 19 баллов, зачислен. Шамиля при его 12 баллах в списке зачисленных нет.
– Ладно! – говорит он, теряя белозубую улыбку, и идёт в деканат. – Назовите мне татарских философов, – просит декана.
– Вот так, сразу? – теряется декан, штаны просидевший на современной западноевропейской философии. – А в чём, собственно, дело? Вы кто?
– Я – ефрейтор Советской Армии, татарин по национальности, досрочно демобилизованный для поступления на философский факультет. Не вижу себя в списках зачисленных, хотя кого ни спрошу, не могут назвать ни одного татарского философа…
– Сколько баллов у вас в итоге, уважаемый? – спрашивает декан, морщась от неожиданно свалившегося на его профессорские мозги разговора. "А в самом деле, кто у них там был из мыслителей? – думает декан. – Не назвать же Ульянова-Ленина на том основании, что учился в Казанском университете… И чего это я спрашиваю его о баллах, если сам не могу ответить на простой вопрос? Кто же там был, чёрт бы их побрал?" – Вы вот что… Я понимаю, армия не место для необходимого освежения знаний, и баллов у вас не хватает по объективной причине. Комиссия, конечно, должна была учесть обстоятельства… Но приказ о зачислении подписан, и я могу лишь… А знаете что!? – осеняет профессора. – Вот если бы вы принесли нам письмо из какой-нибудь авторитетной организации с просьбой внимательно… Ну и так далее… Мы бы могли пойти навстречу.
Взглянув в потрескавшийся потолок кабинета, почесав затылок, Шамиль выдаёт вопрос:
– Из ЦК письма хватит?
– Хватит, хватит! – машет руками профессор. – Жду! Только не задерживайтесь, пожалуйста!
Шамиль не сказал, а декан не спросил, о каком ЦК идёт речь. А ведь их – цэка этих – у нас в те годы, когда в армии служили три, а во флоте и все четыре года, было не одно и не два… И идёт Шамиль в ЦК ВЛКСМ к земляку из Зеленодольска. Когда-то они росли на одной улице, а теперь земляк – видный деятель боевого отряда советской молодёжи. Посидели, зеленодольских девах вспомнили, и Шамиль задаёт тот же вопрос, что и декану:
– Назови мне хотя бы одного татарского философа…
– Мусса Джалиль! А тебе чего? Вторым хочешь стать?
– Хочу. Но нужна рекомендация от авторитетной организации.
– Давай звякну Наилю в Казань, пусть пришлёт.
– Мне сегодня надо, – говорит Шамиль.
И земляк диктует стенографистке: "… При зачислении для обучения на первом курсе философского факультета МГУ (заочное отделение) Центральный Комитет ВЛКСМ просит внимательно рассмотреть с учётом предусмотренных льгот личное дело абитуриента…"
– Вот! – подаёт Шамиль через пару часов письмо декану.
Декан смотрит на фирменный конверт ЦК ВЛКСМ и протягивает Шамилю руку:
– Поздравляю вас с новым учебным годом!
Было это в 1962 году.
Шамиль и эспандер
Приезжая два раза в год на сессию, заочники становились подселенцами. Их расталкивали по комнатам общежитий независимо от того, уехали их хозяева на каникулы или нет. А ведь далеко не все студенты рвались по домам сразу после того, как захлопнут "зачётку" до следующей сессии. Кого-то держали в Москве "хвосты", кого-то не отпускали с работы… И заочникам ставили в их комнатах раскладушки. Понятно, неудобно ни хозяевам, ни подселенцам, потому что только аспиранты жили в комнатах по одному, а студенты – по двое. В комнате и так не разбежишься, а тут ещё – раскладушка… А потом, дело-то молодоё!.. И чтобы никто не мешал, студенты чаще всего знакомились комната с комнатой ну, и сами понимаете, как при этом разбирались пары на ночь… А тут – третий лишний!
И ещё неудобство: тебе к экзамену нужно готовиться, а к хозяину приятели пришли. И, думаете, они тебя понимают? Помолчат минутку после твоего выразительного взгляда, и снова пошли трепаться! В лучшем случае скажут: "Шёл бы ты в читалку!", а то и так: "Мы тебя звали сюда?" И – бу-бу-бу!
У Шамиля на этот случай был хороший такой эспандер на четыре тугих шнура. Загалдят ребята, он молча вытащит эспандер и подаст любому: "Ну-ка, сколько раз разведёшь руками?" Пацаны молодые, хватают показать силушку. А её, оказывается, всего на одну-две разтяжки. Шамиль отбирает эспандер, и с улыбочкой своей жемчужной – оп, оп, оп – и двадцать раз размахивает руки в стороны.
– Сосчитали? – спросит.
– Здорово!..
– Ну? И всё поняли?
– Извини, старина! – И на выход.
Это бывало, когда подселяли в высотку на Ленгорах. А однажды случилось, что нас отправили в пятиэтажки на Вернадского, где жили в основном первокурсники. Там комнаты у студентов просторнее, но и их по четверо в каждой. А что такое первокурсник МГУ? Это пацан в 16–17 лет, из благополучной семьи, белоручка, которому мама, извиняюсь, ширинку застёгивала едва ли не до десятого класса. И вот четверо таких недорослей живут в одной комнате. Ни один из них веник никогда в руке не держал, не то, что тряпку. Хотя курить уже умеют и портвешком побаловаться, опять же, не дураки. Представляете, во что может превратиться комната за полгода беспризорного проживания четверых безруких интеллектуалов? Нет, санитарные комиссии от совета общежития, конечно, ходят и в комнаты стучатся. Но что такое помолчать пяток минут, пока девчонки стоят за дверью?
В общем, по заляпанному всем, чем угодно полу бегают тараканы, под лоскутьями обоев копошатся клопы, на столе по четырём его сторонам стоят чемоданы, на которых между грязных тарелок лежат учебники. А всё пространство между чемоданами почти доверху наполнено окурками и огрызками. Как сказал бы одесский опер Гоцман, – "картина маслом!"
Вот в такую комнату на летнюю экзаменационную сессию и предложили подселиться бывшему помкомвзвода, а ныне замзавотделом Зеленодольского горкома ВЛКСМ, студенту второго курса заочного отделения философского факультета Шамилю.
Он остановился на пороге, оставив раскладушку и чемодан в коридоре, оглядел место будущего прибежища, спросил у стоящей среди комнаты бледной сперахеты:
– Один? А где остальные? Разъехались?
– На кухне они, – ответила сперахета баском.
– Зови. И прихвати там где-нибудь совок.
Пришли ещё трое. Двое – вполне первокурсники: рослые, со следами давленых прыщей на лицах. Третий – совсем пацан, вундеркинд, значит. Принесли и совок, с удовольствием подали его Шамилю, мол, дураков работа любит!
Шамиль зачерпнул между чемоданами полный совок окурков, высыпал их на ближнюю взбаламученную кровать, стал набирать второй.
– Э! Дядя! – заорали аборигены. – Нас ведь почти четверо! Себе яму копаешь в окурках?
Шамиль, не торопясь, сходил в коридор, достал эспандер, бросил студентам: потренируйтесь сначала. Те поймали эспандер, попробовали растянуть сначала по одному, потом по двое. Вундеркинда прямо бросило на бледного.
– А теперь считайте хором! – сказал Шамиль и стал разводить руки в стороны.
– Двадцать пять, – тихо подвёл итог один из них.
– Правильно. Теперь слушайте мою команду. Полы – вымыть, комнату вычистить, вызвать санинспекцию. К вечеру приду, проверю. – И ушёл, оставив чемодан и раскладушку в коридоре.
Когда вернулся, двое старших домывали пол, третий подклеивал над кроватью обои. Вундеркинд, сидя на чистом столе, сняв три шнура, пробовал растянуть эспандер.
В комнате при открытых окнах ещё попахивало дихлофосом.
Шамиль и список
Всё началось с того, что однажды он увидел список стран, чьи студенты, обучаются в МГУ. Их, там было сто двадцать шесть. Это же такое многообразие! Едва ли ни весь земной шар! Жаль, к списку не приложены фотографии типичных представителей каждой нации, особенно представительниц. А то идёт по коридору какая-нибудь чёрненькая в петушином наряде, вся такая цветастая, а откуда она – не поймёшь. Надо спрашивать, а она, может, по-русски ни бельмеса. А по-английски он дальше ай лав ю пока не преуспел, потому что в Зеленодольской школе у него был немецкий, а на английский перешёл только здесь, в МГУ, но много ли ухватишь из чужого языка за два семестра? Ладно, решил именовать представительниц по их странам: из Ганы – ганка, из Мали – малёк, из Сан-Томе и Принсипи – сантомка, из Индии – индейка, ну и так далее. Не всегда это хорошо получалось, потому что представительницу Чада, например, пришлось называть "чалдонкой", а это вроде как совсем и не оттуда.
Трудился он над этим списком два полных вечера, и у меня возник естественный вопрос: "зачем?", на что у него нашёлся столь же лаконичный ответ: "на пробу". И я должен это пояснить. Дело в том, что объявилась на котором-то факультете его землячка и совсем не просто знакомая, а знакомая "близко". И вот она поделилась с которой-то из однокурсниц, что Шамиль привлекателен не только внешне, а удобен и для более глубокого знакомства. Мол, когда-то, ещё до армии он работал на сборке приборов, где применялись радиоактивные изотопы. Ну, и следствием этой работы стала его полная безопасность в смысле деторождения. Во всём же остальном – проверено на личном опыте – полный порядок. Весть эта неведомо какими путями разошлась буквально по всем корпусам университетского комплекса на Ленинских горах и, естественно, внесла дополнительное разнообразие в сессионную жизнь студента-заочника второго курса философского факультета.
Забегая вперед, скажу: то, что было весьма привлекательно в нём для лучшей половины народонаселения студгородка, в семейную жизнь Шамиля, очевидно, не вносило мажорной ноты. Сужу об этом хотя бы потому, что за двадцать лет нашего знакомства он расписывался и разводился ровно семь раз. Причем, насколько знаю и помню, они всегда расставались друзьями.
Но я отвлёкся. Привлекательность Шамилю придавал и его характер: дерзкий, находчивый, авантюрный. Студенты ведь не только "грызут гранит наук". Они ещё и развлекаются в кампаниях, споря и подначивая друг друга. Ну, была, например, такая "подначка": "Спорим, тебе не пройти по коридору в одних носках!" Подначили однажды так и Шамиля. Ударили по рукам на "грушу" Гымзы – были такие пузатые двухлитровые бутыли красного болгарского вина с узким горлышком. Продавались в буфете профессорской столовой не только профессорам и доцентам, но и заочникам, потому что, пойди их разбери – студент это или преподаватель.
Спорил Шамиль с видом дурашливого простака, и раздеваться начал под азартные взгляды кампании с ботинок. А потом снял рубашку, майку, брюки,… трусы и в одних носках вышел в длинный, разделённый холлом коридор, в каждой половине которого было по тридцать два жилых блока, а в каждом блоке – по две комнаты. И вот вышел он в такой далеко не пустой коридор и ровной походочкой, весь из себя стройный, широкоплечий, узкий в бёдрах, мускулистый, с белозубой улыбкой, не торопясь, продефилировал из конца в конец. Зрителей было!.. И никто не улюлюкал, тыча пальцами в разные части. Смотрели с удовольствием, восхищяясь, как фигурой в целом, так и отдельными её деталями. Ну, и разговоров потом было немало и в коридоре, и в целом студгородке.
А где разговоры, там потом и восхищённые взгляды, и шепоток за спиной, и быстрые знакомства с продолжениями и с отметками в списке стран, представительницы которых обитали в общежитиях на Ленинских горах.
– Ну, и что в итоге? – спросил я его, вспомнив список, уже после защиты диплома.
– Да в общем-то при всём разнообразии национальных традиций, практически всё одинаково. Темп, конечно, в каждом случае свой, но чтобы где-то поперёк, не было такого.
Шамиль и визитка
В те благословенные годы, когда мы учились на философском факультете, представление о личных визитных карточках имели, пожалуй, что дипломаты. Остальная советская голытьба видела их только в экспозициях именных музеев. Нужда в них, однако, была, особенно у людей общественно активных, ну, типа моего приятеля, охотно заводящего новые знакомства. Другие-то как говорили в таких случаях: "Девушка, не оставите свой телефончик?… И мой, на всякий случай, запишите". А Шамиль – раз! – и протягивает бумажку, на которой имя и номер телефона! И ей уже неудобно скрывать свои координаты, говорит: "Хорошо, запишите и мой телефон…"
Где-либо напечатать визитку в те годы было не реально. Но Шамиль и тут нашёл выход. Однажды, одурев от учебника по истории философии, мы с ним играли в бадминтон. И вдруг откуда-то сверху к его ногам упал бумажный комок. Стал разворачивать его, вывалилась небольшая гайка, хотел выбросить и бумажку, но заметил, что там красиво так написано: "Шамиль, заходи вечером. Зона "В", 6-й этаж, блок №… Амалия". Поднял голову на зону "В", увидел машущую ему руку, ответил взмахом ракетки и продолжил игру. Но пошла она уже вяло. До послания он гонял меня по всей площадке, а теперь едва отмахивался от волана, видимо, мыслями был уже на шестом этаже.
Утром, когда пошли завтракать, я спросил, какой номер Списка он освоил?
– Чёрт! Забыл спросить и по акценту не понял. Зато подхватил идею…
– Подожди, может, не только идею…
– Отстань! Они там пишут себе визитки! Берут листок ватмана, размечают и пишут тушью. Я заказал себе два листа по шесть штук. Вот увидишь!.. Хочешь, и тебе закажу.
– Уволь.
Вечером Шамиль принес два небольших листа ватмана, на каждом из которых было по шесть не разрезанных визитных карточек. Выполнены они действительно блестяще, как в студии каллиграфа: где на светло-розовом фоне вензелями было выписано: "Шамиль, философский факультет МГУ, тел. №…"
А на завтра мы сдавали политэкономию капитализма. Принимали экзамен трое: сухой и тощий, как доска доцент Закорюкин и две аспирантки, похожие как близняшки, избалованные собственной привлекательностью и свирепые, как пираньи. И что интересно, Закорюкин приглашал для ответа только заочниц, больше сюсюкак с ними, чем спрашивал предмет, а эти две – всех остальных, и в два счета разрывали даже самых подготовленных, отправляя "доучивать предмет". Быстро вылетел от одной из них с тем же результатом и я.
Очередь тянуть билет дошла до Шамиля. Он подошел к столу второй близняшки и, бледнея, уставился на неё яркой синью чуть прищуренных глаз.
– Так… Это вы и есть тот самый Шамиль? – спросила она, глянув в зачёту. – Ну, берите билет, идите готовиться.
Шамиль не двинулся, продолжая в упор разглядывать её.
– Возьмите же билет, – сказала она чуть мягче и подвинула веер билетов ближе к нему. Шамиль, не глядя, поднял один из них.
– Прибавочная стоимость, – сказал, так и не оторвав взгляда от её лица, шеи, туго натянутой на линии груди белой атласной кофточки.
– Ну, хорошо. Прибавочная стоимость. Идите, готовьтесь.
– Я не могу, – тихо вымолвил он, продолжая бледнеть.
– Хотите отвечать сразу? Тогда присядьте. Я слушаю вас.
– Я не могу. Я знаю про прибавочную стоимость. Но всё путается в голове, когда смотрю на вас…
– И что же нам теперь делать? – спросила она чуть слышно и, в отличие от него, начиная краснеть. Шамиль положил перед ней бледно-разовую визитную карточку. Она с интересом посмотрела на неё и так же тихо сказала: – Интересная штучка. Ну, не могу же я первая вам звонить. – Перевернула карточку, написала на обороте номер своего телефона. – Но больше трояка пока не могу поставить. Идите! – И добавила совсем уже тихо: – Вечером придёте досдавать.
…Утром Шамиль принёс зачётку с оценкой "Отлично!!!"
Шамиль и социология
К концу 60-х годов прошлого столетия социология у нас в стране всё ещё считалась буржуазной наукой, но ростки её всё-таки пробивались сквозь железобетон официального отрицания. Во всяком случае, при кафедре научного коммунизма философского факультета МГУ к тому времени уже существовала лаборатория социологии. Теплилось нечто подобное и в других вузах, включая Академию общественных наук при ЦК КПСС. А раз так, то и по стране под присмотром местных партийных органов проводились некие социологические опросы.