Подошел вечер. Курбатов и Денисенко посовещались, но не остановились ни на чем - лейтенант был плох, он не слушал их и лежал, закрыв глаза. Солнце закатывалось, порозовели вершины елок, последний луч прошел от горизонта через опушку, переломился на шоссе и лег на дот. Курбатов видел, как в канаве блеснул штык полуавтомата, в одном месте сверкнуло стеклышко очков или прибор снайперской винтовки. Курбатов засек это место и показал его Денисенко. Потом, уже в сумерки, Денисенко сменил Курбатова у амбразуры, и он лег рядом с заснувшим лейтенантом. Голода и жажды Курбатов не чувствовал и хотел спать, но заснуть не мог, думая о происшедшем.
Когда он заснул, его сразу же разбудили. Так ему, по крайней мере, показалось. Он не мог понять, где он и зачем его разбудили ночью. Подняв левую руку, он взглянул на свои часы со светящимся циферблатом. Было около трех часов.
- Курбатов, Саша!- говорил шепотом Денисенко, склонившись над ним, горячо дыша ему в лицо.- Ну, проснись, Саша!
Курбатов, все еще соображая, где они, не отвечал.
Денисенко тряс его за плечо.
- Что?- испуганно спросил Курбатов, припомнив все сразу.- Что случилось?- он пригляделся уже в темноте и увидел, как Денисенко шагнул к амбразуре.
Курбатов уселся на нарах, посмотрел на лейтенанта и почувствовал, что лейтенант смотрит на него.
- Так вот что я говорю...- начал тихо лейтенант, но, не договорив, замолчал. Они ждали.- Один из вас должен вырваться отсюда... Ждут ведь нас там... И доложить, что мост пока цел, что, кроме десанта, частей регулярных нет. В общем все расскажите... И о нас расскажите...
Он снова замолчал, дыша с трудом. Ему хотелось сказать, что он уж, вероятно, не выйдет отсюда, что тяжело ему и как он любил их, своих товарищей. Но он ничего не сказал.
Курбатов осторожно сел и, сняв сапоги, принялся растирать затекшие ноги. Потом надел сапоги, встал, потянулся и расправил плечи.
- Ну, вот, ты и пойдешь, Саша,- проговорил лейтенант тихо.
Курбатов хотел сказать ему что-нибудь хорошее, но, так же, как и лейтенант, постеснялся и ответил только:
-- Я готов, товарищ лейтенант.
Лейтенант приподнял левую руку, белевшую в темноте дота бинтами, и Курбатов, осторожно придержав ее своей рукой, наклонился над ним.
- Скажи ротному...- начал лейтенант.- Скажи ротному, пусть доложит генералу: мост пока свободен, пусть не дожидаются общего наступления...
Курбатов знал, что неуместно сейчас говорить "есть", "будет исполнено", когда командир называет его Сашей, но других слов не мог подыскать и ничего не сказал, а прикоснулся щекой к забинтованному лицу лейтенанта.
- Бывай здоров, Петро,- сказал Курбатов, подойдя к Денисенко.
Он посмотрел в амбразуру. Было так темно, что ничего не удалось разглядеть.
- Только бы до реки тебе добраться,- напутствовал его Денисенко.- Я прикрою, в случае чего...
Курбатов осторожно приоткрыл дверь. На него пахнуло сыростью реки. Медленно затворив дверь, он прижался спиной к ней и долго стоял так, потом прошел по маленькой траншейке, лег на землю и пополз, огибая дот.
Сошло все благополучнее, чем думал Курбатов. Течением отнесло его далеко; за поворотом, на фоне светлеющего неба, он увидел другой мост, около которого в прошлом году шли бои. Мост был взорван. Из воды торчали два бетонных быка, конец одного пролета лежал в воде.
Курбатов оглянулся в сторону "своего" моста - так он в мыслях называл тот мост, деревянный, у которого остались товарищи,- его отсюда не было видно.
Вылив воду из сапог, Курбатов пошел, не останавливаясь и проваливаясь пятками в сырой песок...
Когда командиру роты доложили, что пришел Курбатов, он так рванул плащ-палатку, завешивавшую дверь в его половину землянки, что сорвал ее.
- Ну?- спросил командир роты, входя в землянку, где на ящике из-под консервов сидел Курбатов, прислонившись к стене.
- Товарищ капитан...- Курбатов вскочил, оправляя мокрую гимнастерку.
Капитан обернулся к людям, бывшим в землянке, и те вышли, а он сел к столу, глядя на вытянувшегося перед ним Курбатова.
- Докладывай.
Курбатов доложил обо всем. Капитан склонился над столом, подперев рукой голову и закрыв глаза. Он долго сидел молча, барабаня пальцами по столу, потом вздохнул, поднялся и сказал отрывисто:
- Хорошо!- и посмотрел на часы.- Так вот, Курбатов, до шестнадцать ноль-ноль можешь отдыхать. Можешь выпить, поесть, переодеться, выспаться. В шестнадцать ноль-ноль тебя разбудят, придешь ко мне.
Когда Курбатов, сытый, вымывшийся, остался наконец один в землянке, он был почти счастлив; он лег на сено, покрытое плащ-палаткой, и быстро заснул.
Вечером Курбатов пошел обратно - к Денисенко и лейтенанту. Еще засветло он вышел к реке и спрятался в кустах. Вещевой мешок, в котором было его имущество, завернутое в непромокаемую противоипритную накидку, он положил рядом и стал наблюдать за противоположным берегом. Отсюда был хорошо виден деревянный мост, посеревший от воды, ветров и времени. Курбатов перевел взгляд на дот. Дот не подавал признаков жизни. На берегу было спокойно.
Еще до наступления темноты Курбатов поднялся вверх по реке. Кусты ивняка росли на берегу и спускались к самой воде. Здесь тоже было спокойно. Он сел на берег, положив автомат на мешок, закурил и стал ждать, когда зайдет солнце. Оно опускалось медленно за дот, за лес. Курбатов знал, что нужно быть терпеливым. Его клонило ко сну, от выпитой на дорогу водки было тепло. Он думал о том, как сейчас переправится на тот берег, как выложит перед Денисенко сало, хлеб, водку, табак. Он знал, что Денисенко обрадуется его приходу, и Курбатову было хорошо от этой мысли.
Звезды вспыхнули на. небе, а он все лежал и смотрел туда, где скрылось солнце. Там все еще было светло, и Курбатов думал, что у него не хватит терпения ждать.
"Хорошо тебе ждать,- думал он о себе, как о ком-то постороннем.- Хорошо тебе ждать. А где сейчас Петро? Он сидит в темном и сыром доте. Ты пил и ел дважды, а Петро не ел второй день. Петро сидит голодный, в темном и сыром доте, а на нарах лежит мертвый лейтенант".
Курбатов не заметил, как стемнело. Он посмотрел на часы, прикрыв их рукой. Шел двенадцатый час.
"Подожду еще час,- подумал он,- Нужно быть терпеливым. Ну, будь же терпеливым, иначе ты испортишь все дело!"- так он повторял себе, а сам в это время возился уже с бревном, которое облюбовал еще с вечера.
Бревно покачивалось, а он стоял по колено в воде и привязывал к нему вещевой мешок и автомат, затем осторожно вывел бревно из кустов, погружаясь все глубже и глубже. Вскоре стало тяжело идти, и Курбатов поплыл, ухватившись одной рукой за бревно и отталкиваясь изредка ногой. Затем он перестал чувствовать дно. Бревно плохо подавалось к центру реки и плыло параллельно берегу. Курбатов испугался, но, оглянувшись назад, увидел, что берег постепенно удаляется от него. Так он плыл долго: течение не давало ему пристать к другому берегу. Отвязав вещевой мешок от бревна, Курбатов прицепил его к поясу и с автоматом в правой руке поплыл на боку. Неожиданно он стукнулся коленом о дно. Он посидел в воде, глядя вперед, на берег, и направо, на темный мост, затем вышел из воды, надел вещевой мешок и стал подыматься в гору... Дот был в пятидесяти шагах. Курбатов полежал несколько минут и потом осторожно пополз. Когда Денисенко открыл ему дверь, он ввалился в дот мокрый и грязный.
- Как дела?- спросил он Денисенко.
- Ждем,- ответил тот злым голосом.
Курбатов снял вещевой мешок, но долго не мог развязать его: сырые и грязные лямки не поддавались. Тогда Курбатов взял у Денисенко нож и распорол мешок. Перебирая в темноте патроны, ракеты, гранаты, он отыскал электрический фонарик и включил его, положив под амбразуру так, чтобы свет не был виден снаружи. В неярком свете фонаря он увидел стены, бревенчатый потолок, нары. Лейтенант лежал, приподняв голову, и смотрел на Курбатова. Курбатов сделал шаг к лейтенанту и хотел доложить ему, но Денисенко остановил Курбатова и безнадежно махнул рукой: взгляд лейтенанта был неподвижен.
- Может, попить ему?- спросил Курбатов нерешительно.
- Иди к окну,- сказал Денисенко, не отвечая на вопрос.- Рассказывай.
- Завтрашней ночью начнется наступление. Танки пойдут через мост. Мы будем дежурить у моста. Когда они приблизятся, нам бросят четыре красных ракеты. Мы ответим одной зеленой в их сторону.
- А ракета?
- Принес.
- А как там, у нас?
Курбатов отошел к амбразуре и, глядя в темноту, рассказывал Денисенко обо всем. Денисенко, поивший лейтенанта, слушал, вставляя время от времени короткие фразы. Потом, когда лейтенант забылся, Денисенко стал есть.
- Намаялся я с ним...- сказал Денисенко, кивнув на лейтенанта.
Курбатов обернулся к Денисенко и только сейчас заметил, как тот похудел, как ввалились его глаза.
- Ложись спать,- сказал Курбатов,- я подежурю наверху.
- Да уж придется тебе.
- Ложись, ложись...
Курбатов стал собираться. Они помолчали.
- А как фрицы?- спросил Курбатов.
- Пока спокойно. Но один раз днем, когда я хотел выйти за водой, пустили в меня очередь. И учти - из пулёмета. Я боялся очень за вечер, за ночь: засну, думаю, и забросают они нас гранатами.
Денисенко замолчал и опустил руки между колен.
- Ложись, Петро,- сказал Курбатов.
На ветру в сыром костюме было холодно. Немцев Курбатов совершенно не слышал. Он подумал, что их, вероятно, мало и они, не зная еще, кто есть в доте, не решались начинать бой. Когда начало светать, Курбатов спустился вниз. Денисенко спал, разметав руки, разговаривая во сне. Лейтенант, повернувшись на здоровый бок, дышал ровно, спокойно.
Курбатова стало лихорадить. Он старался отогнать мысль о простуде и уверял себя в том, что просто устал. Но когда Денисенко предложил закусить, Курбатов отказался и лег. Голова его была горячей, а во рту накапливалась горькая слюна.
Днем его разбудил Денисенко:
- Зашевелились фрицы.
Курбатов подошел к амбразуре. Два немца подползали к мосту, толкая перед собой по ящику. Курбатов, не советуясь с Денисенко, влез в углубление, ловя на мушку немцев. Не успел он нажать спускового крючка, как пули пробарабанили рядом с лицом, подняв пыль и отбив осколочки от камней, которыми была обложена снаружи амбразура.
Курбатов выругался.
- Цел?- испуганно спросил Денисенко.
- А черт его знает!
Они видели в амбразуру, как оба немца поднялись с моста и побежали с ящиками в руках. В это время пулеметная очередь ударила по доту, за ней - вторая, третья. Курбатов стал сбоку, забравшись на нары. Пули не могли его здесь достать, но он долго ничего не видел, так как по амбразуре стреляли безостановочно.
Денисенко хотел открыть дверь, но по верхней части ее, которая возвышалась над траншеей, застучали пули. ..
- Заминировали, сволочи, мост,- сказал Курбатов прерывающимся голосом.
Позже пришел в себя лейтенант. Посоветовавшись,, они решили, что ночью попытаются разминировать мост, а если не удастся, переплывут на тот берег и предупредят своих.
- Тебе придется, Саша,- сказал очень тихо лейтенант, закрывая глаза,- ты знаешь дорогу.
Они решили, что Курбатов пойдет, как только стемнеет. Курбатов взглянул на часы. Часы стояли. Он перевел большую стрелку на цифру "4", решив, что это ближе всего к истине, и заснул. Через несколько часов он проснулся в холодном поту. Денисенко дал ему остаток водки, но его стошнило. По-прежнему было нехорошо во рту, болела голова. Курбатов заснул вновь и сквозь сон слышал, как настойчиво стучали дятлы. Потом рядом с его ухом застрочил автомат. Курбатов проснулся и увидел Денисенко, стоявшего над ним с опущенным автоматом. Под потолком стлался дым. Дятлы стучали где-то далеко. Это были пулеметы, он понял сейчас. Пули цокали по камням у амбразуры. Денисенко поднял автомат и направил его в амбразуру. Автомат задергался у него в руках, гильзы падали на ноги и на живот Курбатову. Денисенко швырнул захлебнувшийся трофейный автомат в угол и взял другой.
У Курбатова кружилась голова, болели все суставы, он стал замерзать, подтянул коленки к животу, но согреться не мог. Голова разрывалась, хотелось пить, и он пожевал сырой рукав. Денисенко клал поочередно сырую рубашку на лоб Курбатову и лейтенанту. Потом Курбатов забылся. Его разбудил гром. Он долго прислушивался и понял, что это канонада. В землянке было темно. Курбатов хотел снова заснуть, но вспомнил, что должен сейчас идти разминировать мост. Он посмотрел на часы: светящиеся цифры сливались в сплошной круг. "Но где же Денисенко?- подумал Курбатов.- Может, его убили? Может, умер лейтенант? Где же Денисенко? Где Петро?"
Курбатов торопливо встал. Лейтенант лежал рядом и тихо стонал. По ступенькам кто-то шел. Курбатов лег снова. Прежнее желание покоя вернулось к нему. Вошел Денисенко.
Курбатов поднялся на нарах.
- Я готов, Петро,- сказал он.- Пора идти?
- Ты бредишь, Саша. Лежи.
- Ах, что ты говоришь, Петро! Дай автомат. Проверь ракетницу. Дай запасные ракеты.
- Может, я пойду, Саша?- сказал Денисенко
Курбатов встал, пошатываясь, и, оттолкнув Денисенко, вышел. Светящаяся трасса прошла над ним. Он бросился на землю. Денисенко, прикрывая его, стрелял из амбразуры. Пулемет ударил по амбразуре. Курбатов проследил за направлением трассы. Потихоньку он выбрался из траншеи и пополз к реке. Опять одна очередь прошла над ним, и он лег, закрывая голову руками. Денисенко продолжал стрелять. Курбатов пополз вдоль откоса к мосту. В это время его ударили чем-то тяжелым в плечо. Падая, он увидел немца. Курбатов выстрелил в него, лежа на спине, но не понял, попал ли, так как сам покатился под откос мимо деревянных свай.
Сверху еще выстрелили в Курбатова, и одна пуля ранила его в руку. Он упал на отмель, в воду, и потерял сознание.
А Денисенко, услыхав выстрелы, выскочил наружу. Не останавливаясь, он швырнул одну за другой две гранаты туда, где, по его предположению, был пулемет. Когда он спустился к середине горы, сзади грохнули два глухих взрыва. Снизу выстрелили по Денисенко, и он лег на землю. Кто-то был у моста. Денисенко достал из кармана гранату, взвесил ее на руке и, выдернув кольцо, бросил. И сразу же метнул вторую. В карманах больше не было ничего, кроме патронов и ракет.
Денисенко ждал, не решаясь двигаться. Над лесом, на противоположной стороне, взвилась красная ракета. Когда она рассыпалась, взметнулась вторая. Мост и река были перед ним, как на ладони. У моста лежали двое убитых в темных мундирах. Недалеко, вниз по течению, на берегу, лежал третий, ноги его были в воде. Денисенко спустился под гору. Когда взлетела третья ракета, Денисенко в одиноко лежавшем узнал Курбатова. И поднимая немецкий автомат, увидел в свете от четвертой ракеты оборванный взрывом красный провод. Один кусок провода тянулся по мосту. Денисенко пошел на мост, осторожно щупая рукой шнур. У конца провода он остановился. Тут, у перил, стояли прикрытые доской два ящика, которые днем тащили немцы. Он опустился возле них на колени. И вдруг, не отдавая себе отчета, прикоснулся к ним с чувством ненависти и омерзения и, придвинув их к краю моста, опрокинул в воду. Потом он никогда не мог объяснить себе, зачем сделал это. Он думал, что взлетит сейчас на воздух. Прошло несколько томительных минут, а он все стоял на коленях. Затем поднялся, чувствуя, как дрожат и подгибаются его ноги, и пошел по мосту походкой очень усталого человека.
Он спустился к Курбатову, вытащил его из воды, положил на спину и стал отыскивать ракетный пистолет. Долго не попадая рукой в свой карман, Денисенко достал картонный патрон и вставил в ракетницу. И с радостью услышал, как завизжала ракета. Отшвырнув в сторону пистолет, он, повернувшись к Курбатову, склонился над товарищем в дрожащем свете зеленой ракеты.
1945
Танк лейтенанта Костина
Левый инсайд вышел с мячом на ворота. Навстречу ему выбежал защитник. Инсайд отдал мяч Костину, и Костин ударил, но мяч от ноги защитника пролетел над планкой, стукнувшись о бортик беговой дорожки, и запутался в георгинах, на овальной клумбе.
Все десять тысяч зрителей вздохнули, как один человек, и потом смотрели, как Костин бежал, прижав руки к телу, как доставал мяч из клумбы, как установил его у углового флага и ударил по мячу.
У Костина получилась срезка, но инсайд все-таки сумел подхватить мяч, и они разыграли комбинацию, которую набежавший центр нападения закончил голом.
Было очень радостно, когда парни с бритыми затылками, в широченных трусах, бросились обнимать друг друга.
Костин был счастлив.
Когда он шел домой, ему на глаза попалась девушка с собакой-таксой. У таксы были такие огромные уши, что они притягивали ее морду к земле. Ему почему-то очень запомнилась эта деталь - огромные уши у таксы - и почему-то рассмешила его.
Вот сейчас, по какой-то странной ассоциации, он вспомнил все это: и судью в белых трусах, с металлической сиреной в зубах, и солнце над западной трибуной, и таксу с большими ушами.
Это было год назад - их матч со спартаковцами...
Солнце пекло, и пыль стояла в воздухе, и дым стелился по земле. Время от времени вставали столбы земли, похожие на огромные черные фонтаны; они тяжело оседали, и осколки кирпичей падали рядом.
Бомбардировщики заходили в третий раз; они появлялись оттуда, с юга, и нависали над городом и бомбили его безостановочно. Костину казалось, что их было штук до пятидесяти. Они заходили с адским шумом, разрезая воздух воем сирен, и бомбы отделялись от них. Сначала они были хорошо видны, четкие и красивые, такие, как их изображают на макетах, потом они сливались с воздухом, превращались в сплошной вой и вдруг рвали землю, и воздух, и все, что было на свете.
Костин не знал, кто его посадил, спиной к стене, может, он и сам так сел - он этого не помнил. Он сидел, глядя вокруг, и потихоньку стонал.
Раньше этот грохот казался невероятным, и думалось, что человек не в силах выдержать его, а сейчас это было частью существования, и под него можно было стонать как угодно громко, не боясь, что услышат тебя. И он стонал, а вокруг все грохотало, и дрожала земля, и взлетали рядом столбы земли, и кружилась голова.
Он знал, что слабеет от потери крови, и глядел на висящие вдоль тела руки и окровавленную рубашку. Кровь засохла на рукавах, - они были заскорузлыми. И такой же была гимнастерка на груди. Голова кружилась. Все грохотало вокруг. Все грохотало вокруг оттого, что бомбардировщики заходили в третий раз.
Самолет провыл над ним. И взгляд сам потянулся за самолетом. Но голову было тяжело поворачивать, и Костин застонал громче. Он не знал названия самолета. Да и не мог раздумывать об этом. Самолет был желтым, грязно-желтым, таким же, как вся эта пыль, стоящая в воздухе целыми днями. На крыльях были черные широкие кресты с белыми полосками посредине.
Он застонал, повернув голову за самолетом, и снова вспомнил последний матч и таксу с большими ушами, и судью в белых трусах...
Костин лежал, прислонившись спиной к стене, и стонал, и солнце больно пекло ему голову.
Потом он потерял сознание, и снова пришел в себя.
Самолеты опять нависли над городом, и опять воздух рвался на части и дрожала земля.
Солнце зашло за разрушенную стену, тень легла на землю, стало легче. Костин повернул голову и взглянул на свой взвод.