- Вот это удар мозгам, - бормотал он. - Знаете, я заметил, начинаю по привычке говорить телеграфными фразами - без знаков препинания и некоторых очевидных слов. - Идя по вагончику, он застонал, как дерево в ветреную погоду. Ну, почему вода вдруг стала расти? Первая мысль: донные засорились. Но там, извините, можно трактор на трактор ставить, шесть метров в диаметре. Что заслонило? Враг фанеркой? Смешно.
- Пока на две отметки, - угадал и подсказал начштаба. - Впереди есть еще месяца полтора-два, я подсчитал.
- А если быстрее начнет нарастать? - А.А. поднял чемодан, Туровский попытался отнять, начальник стройки буркнул: - Идите к черту…
Вот мимо прошли и остановились огни кантегирского вокзальчика, белые и синие фонарики на путях.
- Значит, месяц? А потом нам всем надо стреляться, если ничего не придумаем! - продолжал свистеть сквозь зубы Васильев, спрыгивая на черный снег, опуская наушники и надвигая шапку на глаза, как если бы не хотел, чтобы его здесь узнавали. - Из пушек! В ближайшем историческом музее! Наши лбы пистолет уже не возьмет! Езжайте без меня, я тут побуду.
- Мне сказал Титов, чтобы вас ждут на квартире, Альберт Алексеевич. Там наши доблестные женщины подготовили… опять же орден. - (Зачеркнуто. Вписано черным жирно: Утконос подобострастно) улыбнулся. - Вы устали, вам надо развеяться.
- Развеете по ветру, когда сожжете. Ну, хватит же! Я сказал?
Мимо пробрела полупьяная кампания, один паренек, с распущенным желтым шарфом до колен, пел:
- Не хочу я пряника!
Не хочу я цукер!
Потому что паника,
Потому что шухер!..
"Сидели и ждали! - наливался бессильным гневом и тоской Васильев. - Неужели без руководства все мы - ничтожества?" (Позже приписано синими чернилами: точно!)
- Идите же! Утром в семь - штаб, в девять - планерка в Управлении.
- А машина?.. Вас же Вадим встречает, - напомнил начштаба.
- Вот и кати на ней. Чемодан забрось. - Васильев поморщился. - Ну, пусть через часок подъедет… я тут потолкаюсь. Всё, аллес!
(Нумерация страниц прервана. Видимо, что-то вынуто или потеряно - Р.С.)
(На отдельном листке - отстукано пишущей машинкой. Судя по всему, черновики телеграмм. - Р.С.)
МЕХЗАВОД КАТЫМОВУ КРАНЫ KБГC–I000 ПРИБЫЛИ ГДЕ КОМПЛЕКТОВОЧНАЯ ВЕДОМОСТЬ РЕЖЕТЕ БЕЗ НОЖА ВАСИЛЬЕВ ТИТОВ.
НАСТОЯТЕЛЬНО ТРЕБУЕМ УМОЛЯЕМ ТОВАРИЩИ ПОТОРОПИТЬСЯ УТЕПЛИТЕЛЬНЫМИ ПЛИТАМИ СТЕКЛОВАТОЙ БРЕЗЕНТОМ.
САЯНПРОМГРАЖДАНСТРОЙ ПО ВАШЕЙ МИЛОСТИ… ИЗ-ЗA ВАШЕЙ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТИ… ИЗ-ЗА ВАШЕГО РАЗГИЛЬДЯЙСТВА… ИНТЕРЕСНО КУПЕЦ ПЕРВОЙ ГИЛЬДИИ И РАЗГИЛЬДЯЙСТВО СОЧЕТАЛИСЬ ЛИ ЭТО НЕ НАДО ЗАПИСЫВАТЬ СВЕТА…
ВАСИЛЬЕВУ РАСТЕТ УРОВЕНЬ ВОДЫ ПЕРЕД ПЛОТИНОЙ УЗНАЙТЕ ЛЕНИНГРАДЦЕВ КАК ПРОБА МАКЕТЕ… НЕ ОТПРАВЛЯТЬ… ТИТОВ
ТРЕВОЖНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПРОСИМ ГЕНПОДРЯДЧИКОВ…
(начало обуглено - Р.С.)
…трещала звезда электросварки - строилось к первому мая новое здание вокзала. Старый деревянный давно скособочился, в левой его половине, за освещенными сизыми в снежной бахроме окнами мелькали тени - гулял ресторанный люд, а зал ожидания - в правой части дома - при полупогашенных лампах дремал.
А.А. постоял возле бачка с водой, с алюминиевой кружкой на цепи. Посидел на скамейке - нашлось место между оленьими рогами и толстой бабкой с грудным ребенком, обернутым в одеяльце и грязноватые тряпки. Начальника стройки здесь не узнавали. Да и откуда им знать в лицо Васильева?! Что он, Брежнев? Конечно, назовись - его тут же окружили бы толпа: "Нет того… нет этого… потому и уезжаем… И что это за жуткие слухи? Почему скрывают?.."
Они все, разумеется, помнили: до него четыре начальника топтались на стройке восемь лет, а Васильев и денег достал, и механизмы, и в обкоме мог стукнуться прямо к первому секретарю по фамилии Семикобыла - не то, что прежний начальник, милейший тишайший Иван Иванович Таскин с малиновым носом (не пьяница, нет - просто больной нос) - сидел, стесняясь, в прокуренной комнате с инструкторами обкома: мол, неудобно больших людей беспокоить. Это ему-то, начальнику крупнейшей в мире стройки! Ох, смиренный русский человек!
А.А. и сам бы вырос таким, если бы не внушение сосланных в свое время и оставшихся жить на юге людей. Да и тамошняя обстановка. В Средней Азии бывало так: неделю шпарит ливень, вязнут телеги, машины… но вышло солнце - и снова все в камень засохло. Попадешь колесами в колеи, как в каменные траншеи, - не выскочишь. Ни тебе цветок сорвать в стороне, ни в воду арыка поглядеть - езжай, как до тебя тут проехали в ливень. А до Васильева в Саянах плутали на пустом месте…
Оттолкнув начальника стройки, в здание вокзала вломилась группа парней в фуфайках и военных бушлатах. А.А. услышал частушку:
- Приезжай ко мне на ГЭС,
здесь берлоги, темный лес…
Будет каждо воскресенье
по берлогам новоселье.
В том-то и дело, не дают денег на жилье. Вот сейчас Васильев привез окончательно утвержденные цифры - в этом году должен освоить на сорок миллионов больше прошлогоднего плана. А как?! Где людей взять? Деньги выделены только на бетон, ими, как осенними листьями, можно всю хвойную тайгу засыпать.
- Граждане… посторонитесь… - мимо проскрипел, прошагал милиционер. За ним два дружинника.
Что мог сделать А.А., возглавив стройку? Когда он впервые приехал и увидел этот кавардак, хотел отложить намеченное на седьмое ноября перекрытие Зинтата. Необходимо же вначале подготовить базу! Но в газетах уже чернели заголовки: "ДАЕШЬ ЗИНТАТ!" И как я уже писал в первых главах, райком и обком КПСС по очереди вызвали Васильева на красный ковер. Он, Васильев, послан Москвой ускорить стройку… как же он может быть против перекрытия? Наоборот, должен перекрыть досрочно! И с отчаянной улыбкой он перекрыл досрочно - на три дня раньше срока. "Моя самая крупная ошибка". Товарищи из министерств по телефонам жужжали: "Давай, Альберт, давай! Получишь Звезду! Зинтат - не Днепр, не Волга, в два раза мощнее их, вместе взятых!"
А когда перекрыли, а когда пять тысяч народу на берегах прокричало "Ура!..", махая шапками и флагами… вмиг стало ясно: не хватает бетона. И людей. Теперь-то их надо в четыре раза больше! А медлить нельзя: Зинтат - река бешеная… что весной-то будет - когда ледоход? Перекрыли Зинтат - словно коня подвесили копыта подковать, а гвоздей нет! И пошли по окрестным деревням собирать. Коняга повисит-повисит, ремни порвет… столбы выдернет…
Васильев бродил в толпе, вглядываясь в лица. Нечаянно задел кого-то с рюкзаком на спине, с оленьими рогами, торчащими из рюкзака, - они повернулись и ударили в скулу изогнутым кончиком - хорошо не в глаз…
- Слепой, что ли?! - выругался кто-то невидимый. Васильев помедлил, кивнул и сел рядом. "Он умеет доставать, - говорили о Васильеве. - Не в пример предыдущим начальникам, умеет убеждать. Накачивать. Строгать".
- Но я не насос… не рубанок… - бормотал про себя Альберт Алексеевич.
Рядом, возле висевшего на стене огнетушителя, пили водку из бумажных стаканчиков. Солдат, стоя, играл на гитаре, его девушка сидела на пузатом бауле, девчушка с куклой бегала от матери вокруг фибрового чемодана, хохоча во все горло, волокла куклу за ногу, а мать все хотела накормить дочку, очистила картофелину…
"Верят и помогают только тогда, когда ты демонстративно уверен, полон железа, как ящики в типографии, набитые разными буквами. А если вам душу человеческую открыть? Как вы отнесетесь? Кто не предаст меня? Титов?"
Титов - очень уверенный в себе человек, рослый, как и Васильев, но пошире в кости, сын золотоискателя и охотника, потомственный сибиряк, нравился Альберту Алексеевичу. Оглушительно, гулко смеется, громко говорит, яростно гневается. Но если рядом оказывается красивая женщина, совершенно глупеет: утирая мокрые губы, начинал рассказывать, как на медведя ходил с гвоздем. Врет, конечно. Молодой еще Александр Михайлович.
Он предложил осенью Васильеву стать соавтором его идеи. Он придумал такую новацию: чтобы весной ледовое поле не разбило стык плотины и дамбы, которой отгорожен новый котлован (это чтобы льдины не перемахнули под напором Зинтата с высоты на людей, на механизмы!), нужно насыпать в верхнем бьефе из негабаритов, из гранитных обломков КОСУ, прикрыв ею, как ладошкой, этот самый стык, наиболее уязвимое с точки зрения сопромата место. Он предложил Васильеву эту идею еще тогда, на банкете по случаю перекрытия. Новый начальник довольно раздраженно отказался. Александр Михайлович обиделся. Возможно, ему хотелось подружиться с Васильевым. А может быть, здесь раньше так и делалось, чтобы руководители строек могли при случае сказать, что тоже принимали непосредственное участие в разработке чисто гидротехнических идей. Титов знал, конечно, что Альберт Алексеевич - не гидростроитель, бывший инженер с механического завода, позже - партийный работник. Правда, участвовал в Средней Азии в строительстве ГЭС, но тамошняя ГЭС в сравнении с этой - уздечка на дохлого осла, как обмолвился однажды сам Альберт Алексеевич.
Но почему же Титов не встречает Васильева, как встречал пару раз в прежние приезды? Наверное, у "медвежатника" "медвежья болезнь", он в страхе и говорить с ним сейчас бессмысленно. "Ты сам должен придумать выход".
Васильев бешено глянул на бичей, пьющих рядом водку из горлышка (хоть бы захлебнулись, что ли!), и прошел в ресторан. Домой ехать смертельно не хотелось - пусть там ждут-пождут да уйдут. Дался им этот орден! А голод, между тем, поддел Васильева как на сучок.
Вступив в густой сигаретный дым, он долго стоял в дверях, щурясь и хмыкая, привыкая к дыму, гомону голосов, звону посуды. Наконец, углядел свободный столик в углу, возле рыжей пальмы в кадке.
Ждать пришлось долго, официантка старательно отворачивалась от посетителя - какой ей смысл обслуживать столик, если три стула еще не заняты? Наконец, показалась пестрая компания - впереди, визгливо смеясь, шел мокрогубый парнишка с бородкой, за ним - два человека постарше, лицо у одного обросло красным волосом в ладонь, другой был лыс, шапка в руке, узкоплеч, в очках. Эти двое пытались отстать от первого, улизнуть, но парень с бородкой строго указал им на стулья, и они сели.
Васильев холодно посмотрел на них. Он ждал заказа, закурил и сам. На синтетической молочной поверхности стола было начертано чернилами: Таня + Коля + Миша + Вовка + Серега + Миша…
Люди умели писать. Но смогут ли они дружить, когда беда?
(Зачеркнуто, но можно разобрать:.
Между рассказами, которые посвящены героям нашей летописи, я буду помещать время от времени краткие примеры человеческого письма. Чтобы вы, марсиане и сириусане, лучше представили колорит нашего времени…)
Жил там и я неподалёку, человек по фамилии Хрустов…
Нет, лучше в третьем лице: жил-был Лев Николаевич Хрустов по прозвищу Левка-баламут, а еще - Левка-мочало, Лев-профессор. Был тщедушный, но все-таки не лишенный физической силы, когда ходил - задумчиво сутулился, чтобы казаться внушительней, отрастил негустую русую бороденку, сквозь которую виднелись очертания подбородка и красные, вечно что-то жующие или говорящие губы. Нос торчал туфелькой, глаза сияли - круглые, как бы наивные, но ошибся бы тот, кто решил, что это недалекий парнишка. Да, да.
Знали его многие. Он тебе и стенгазету выпустит, и лекцию прочтет, хочешь - про исследователей Арктики, хочешь - про внешнюю политику Египта. А попробуй, обидь, задень - загипнотизирует словами, заговорит, затерзает.
(Далее синим зачеркнуто, но, если постараться, можно прочитать: Однажды напали на него хулиганы среди ночи - Левка захлопнул лицо ладонями и заверещал: "Отпустите честную девушку!" Расчет был верный: на Ю.С.Г. девушек катастрофически не хватает, девушки - существа святые, нападавшие были молокососы, лет семнадцати, они растерялись, потупились. Лева, вихляя бедрами, ушел. И в самом деле, черт разберет ночью, парень это или девушка, все ходят в свитерах, в кирзовых сапогах, а проверять, руками трогать неловко… Да и грива у Хрустова отросла до плеч… А бородки тогда еще не было…
Конечно, эту историю разукрасили, переврали, в Хрустова долго тыкали пальцем, но он только вызывающе смеялся. Такой парнишка.)
Вечером зимнего дня, когда из Москвы вернулся Васильев, и хрустовского звеньевого Климова за драку с Васькой-вампиром лишили премии (об этом станет известно утром), на вокзале, в черном просевшем доме, в той его половине, где буфет-ресторан, появился как раз он, Лева Хрустов с двумя странными спутниками..
- Давайте, давайте, садитесь, уважаемые граждане бичи, - говорил Хрустов им, занимая стул напротив некоего человека в дубленке, который одиноко сидел за пустым столом в ожидании заказа.
Позже Хрустов будет бить себя в обе скулы кулаками - не узнал начальника стройки Васильева! Он его привык видеть издали - гордо вскинувшим голову, иронично улыбающимся, при синем галстуке.
- Побеседуем, - продолжал, важничая, Хрустов. - Нуте-с. Это ничего, что я отвел вас не в кабинет, а сюда? Мы, следователи, иногда делаем так, для романтики. Итак, вы не отрицаете своей вины? Вы оставили без обеда наших плотников-бетонщиков? Нуте-с?
Бичи молчали. Рыжий моргал - его слепил свет. Очкастый, интеллигентного вида его товарищ был весь раскаяние, руки сложены на груди.
- Ай-яй-яй! - смеялся Хрустов, разваливаясь на стуле. - Думали, никто не увидит? "Он не увидит, не узнает, не оценит тоски твоей?" Ха-ха-а! А мы не дремлем.
Как можно было понять из дальнейшего сбивчивого разговора, и как несомненно понял и Васильев, бичи воспользовались текучкой кадров, тем, что рабочие плохо знают друг друга, - сели в бесплатный автобус, долго катались на нем по кругу, не могли решиться и, наконец, с группой строителей доехали до плотины, сделали вид, что замешкались в "бытовке", зеленом вагончике, оклеенном плакатами. Все - по рабочим местам, а они - по ящичкам. Забрали шарфы, свитер, бутерброды. Хрустов видел их издалека, когда они уходили, догнать не смог, выследил уже потом - в городе.
- А я смотрю - знакомая до слез борода! - смеялся, взвизгивая, Лева. - И очкарик с ним.
- Да, мы всегда вместе, - трагическим баритоном признался бородатый бомж. - Всегда-всегда.
- А зачем стекловату прихватили? В ней не согреешься. Она ж колется! В глаз может попасть. Ну, потом поговорим. Сначала я вас угощу. Раз уж вы такие красивые… один шарф вернули… Что кушать будем? - Хрустов взял в руки меню - замасленный лист бумаги, на котором под копирку были невнятно напечатаны блюда, и только по длине слов можно было догадываться, что имеется в виду - лангет или селедка… - Пить будете?
Бич в очках торжественно поправил грязный галстук.
- Можно, да? - изумился бородач. - Нам - по пятьдесят грамм, нам больше нельзя. - И убежденно добавил. - Мы алкоголики. Спасибо.
- А еще сибиряки!.. Что ж - по пятьдесят, так по пятьдесят.
Наконец, к столу подошла официантка, приняла заказ. Хрустов покосился на Васильева - как я уже сообщил читателю выше, Хрустов не признал его, к тому же всегда побаивался людей с прямыми, как бы грузинскими носами. Да, марсиане и сириусане, у наших людей бывали странные симпатии и антипатии. Я знавал женщину, которая почему-то боялась синеглазых брюнетов, но это к слову. Хрустов сел так, чтобы оказаться почти спиной к Васильеву, чтобы тот не смущал тяжелым взглядом.
- Минуту, граждане, минуту… - бормотал Левка. Сейчас он выпьет и разойдется. - Пока нам готовят, скажите: вас не смущает, почему я с вами так себя веду? Я ведь пока никому ничего не сказал. В милиции, кстати, еще не знают.
Бичи взволнованно переглянулись. Бородач расчесал гребенкой бороду - она затрещала электричеством.
- О, как вас зовут? - нежно спросил очкарик. - Петенька? Васенька? Как?
- Лев меня зовут, - уточнил Хрустов, закуривая и пуская им дым в глаза. - Лев Николаевич я, не Левочка, а именно - Лев Николаевич.
- Левочка Николаевич, - начал бич-интеллигент, поправляя очки. - Нам, знаете ли, так неловко. Мы больше никогда не будем, - и он вдруг обратился к своему могучему рыжему другу. - Слушай, как я выгляжу? А? - Пригладив ладонью редкие волосики над ушами, он явно охорашивался. - Говори честно.
Бич с бородой оценивающе посмотрел, закивал:
- Лучше.
- С сегодняшнего дня, - сказал бич-интеллигент, - мы завязываем. Идем, взявшись за руки, трудиться. Только труд еще может сделать из нас человека.
Хрустов иронически поиграл пальцами, как пианист, по столу.
- Не надо клятв, граждане бичи! Гегель что говорил? То-то. Мне вас искренне жаль. Поэтому я вас не в кабинет, а сюда. Я гуманист, граждане бичи. Великий гуманист. Целуйте же мне руки! - Поймав неясное тело движение бородача, Хрустов покраснел и отдернул руки. - Мысленно!..
Официантка, наконец, принесла заказ. Васильев принялся ужинать. Хрустов налил водки себе и бродягам, и смотрел, как они жадно пьют, едят, роняют ножи, ругают друг друга шепотом за суетливость…
У Хрустова было сегодня скверное настроение. Мать с отцом писали, чтобы он вернулся в Белояры, поступил в институт - хватит ему этой дешевой романтики, неужели армии было мало. А ведь он мог и в армию не ходить - отец достал бы справку. У Хрустова-отца и у Хрустова-сына что-то ненормально с клапанами в сердце, но Лева этого совершенно не чувствовал и всегда скрывал, а медкомиссия перед армией не заметила. Лева отслужил два года, побывал дома, поссорился с Галей, с которой переписывался… и уехал на Север, оттуда на Восток, оттуда на юг Сибири, в Саяны. Приятелей и здесь завел десятки, а близкого верного друга не было, поговорить не с кем.
А как же его три верных друга, спросит проницательный марсианин? А дело в том, что одного из них забрали из бригады и назначили большим шишкой - начальником штаба стройки, и он сразу же стал чрезвычайно занятым. Поэту-бетонщику Алеше Бойцову еще предстояло войти в знаменитую бригаду, где верховенствовал Хрустов. А Серега Никонов влюбился в официантку Ладу, высоченную девицу с вишневым, накрашенным сердечком ртом, срочно учился играть на гитаре и петь блатные песни. Он и сейчас, наверное, валяется на топчане и мурлычет "Постой, паровоз, не стучите, колеса…" да расспрашивает бывшего зэка Климова, как брать эффектные аккорды. А бывший зэк, ныне звеньевой знаменитой бригады, показывает их исколотыми синими пальцами.
Они сидят, базарят в общежитии - до утра время свободное, смена у них на этой неделе дневная, авралов нет, хотя все ждут какого-то внезапного приказа - все знают, все помнят, что вода в верхнем бьефе почему-то поднимается…