Хрустов один, как перст. Правда, по приезде он некоторое время поглядывал на Машку Узбекову, довольно пожилую (лет двадцати трех) девицу, старшую лаборантку из стройлаборатории и даже намекнул ей по время танцев, что женится, если они получше узнают друг друга. Маша тут же напряглась, зарозовела, заморгала, но разговор на эту тему больше не повторился. Да, как писал Пушкин: со мною друга нет, с кем горькую запил бы я разлуку. Хрустов, кстати, пил мало, он больше любил беседы вокруг бутылочки. И сегодня он был рад случайным встречным, которые, боясь, что он - следователь, внимали трепетно всем его разглагольствованиям.
- He торопитесь, - говорил, уныло усмехаясь, Хрустов, - никто не отнимет. Вы хоть где ночуете, граждане? Понимаю. Конспирация. Но разве мы не знаем? Где-нибудь в подвале, на толстых трубах отопления. Сейчас зима, снег. И собаки, наверное, рядом скулят… - Бич в бороде прослезился и пожал легкую руку Хрустову. - Боже! Как быстро человек может потерять образ и подобие человеческое! Впрочем, я не о вас… Еда, еда. Все сводится к ней. А те, кто говорят, что идеями питаются… просто другую еду едят - осетрину, икру! В полутьме свечек - на старом тусклом серебре - чтобы возбуждало аппетит… Даже умнейшие люди, получив власть, место, начинают хапать! И не важно, что лезет в руки - борзые щенки или красные знамена, в конечном счете все равно все сводится к самому банальному - к жратве, пардон! К пряностям, фруктам, к сладкой воде. И попробуй, у этих… - Хрустов подчеркнул "этих", - отними - заорут матом почернее нашего! Мещане, микро-начальники! Ах, самое прекрасное время - когда ты молод, голоден и бескорыстен… верно?. ничего не имеешь и мало чего просишь - хлеба и воды… Что говорил Сократ?
Бородатый чуть не подавился.
- То-то, - назидательно отметил Хрустов, подняв указательный палец. - А что говорил… э-э… Спиноза? То-то, граждане бичи. Кушайте, кушайте, аплодировать будете после. Вот взять золото. - Хрустов понизил голос, интеллигентный бич побледнел и отложил вилку. - Это звезда, бог, черт те что во все времена. А что в нем, в золоте? Чем лучше меди? Если бы договориться с самого начала, что медь - прекрасный металл, то медь прятали бы в подвалах, за медь умирали… Всё условно - кодексы, привязанности… но что ж, слаб человек, хочется ему, чтобы золото было, был бог. Что, я не прав? - Хрустов вдруг еще более заскучал, машинально оглянулся на незнакомого, безмолвствующего соседа за столом. - Господи!.. А что дальше? Ну, работа… еда… потом гроб с Шопеном. Ешьте, ешьте! Ешь и мой лангет, гражданин бич в бороде. Ты похож на Карла Маркса, а вряд ли читал "Капитал". Мне грустно.
Вдруг все в ресторанчике заоборачивались, Васильев тоже посмотрел на входную дверь - видимо, на перроне, за белыми стеклами, мохнатыми, как подушки, что-то происходило. Через зал быстро прошел милиционер, за ним - женщина в роскошной шубе и трое молодых людей, явно приезжих. Послышались голоса:
- Говорили - приедет… Она и есть - кинозвезда.
- Шуба-то! А народу с ней! В штатском… охрана, видать.
- "Видать"! Ее мужья, режиссеры.
- Брось, дурак! Молчи, дурак!
- Охрана, конечно… еще бы. Вдруг такой, как ты… да на нее…
- Да уж! Замну - живо слетят стекляшки…
Хрустов ревниво усмехнулся, быстро заговорил:
- И ресницы слетят накладные, и пудра, пуд муки! Одни уезжают, другие приезжают. То никого калачом не заманишь, то кинозвезда, видите ли! Ее в Москве и знать никто не знает, а у нас на ГЭС будет, лапонька, кочевряжиться. Мол, нет ролей, а плохие я не беру. А сама бы рада - удавилась бы! Впрочем, пускай. Мы всех любим. Мы гуманисты, нам нечего терять, кроме своих цепей. - Он достал из кармана часы с цепочкой, долго хмурился, гладя на секундную стрелку. - Время идет, в старости ей покажется, что она была любимой актрисой сибирской стройки. Будем гуманны, давайте лучше выпьем. Ты чего загрустил, рыжий? - удивился Хрустов, воззрившись на раскисшего от еды и питья бородача. - Не надо себя жалеть, не надо! Герцен что сказал? То-то. Зачем жалеть-то? Ты кто - Ломоносов? или Моцарт? То-то. Ах, до чего тоскливо мне… кто бы понял…
Бичи почтительно смотрели на него.
- Ты-ы ушла-а… и твои плечики… - Тихо запел Хрустов. - Скрылися в ночну-ую тьму-у… Объявляю конкурс - кто меня поймет, приз - ящик водки.
Бородатый бомж расчувствовался - утер рукавом глаза.
- Мне жалко тебя, Лев Николаевич.
- Запомнил?! - Хрустов удивленно привстал, заметался, наливая бичам водки. - Как приятно, когда тебя по имени-отчеству. Эх, друзья! Я рад, что с вами встретился. Вы боитесь меня? - Хрустов укоризненно помолчал. - Ну-у. Ну-у. Поэтому не пьете? Ну-у. Ну-у. Не бо-ойтесь, я такой же человек, как вы.
Бич в очках застенчиво спросил:
- Вы, наверное, в душе поэт… гражданин следователь? Или музыкант?
Хрустов с минуту разглядывал его впалый висок, острый подбородок, заношенную рубашку, потерявшую клеточки на сгибе воротника, галстук из синтетики, с пальмой посередине.
- Все мы грешили… - пробормотал он, пытаясь понять, почему ему не весело, не смотря на этот идиотский розыгрыш. - Сонеты… сонаты… си бемоль мажор… тамбур-мажор… мажор-дом… Но во имя кого? Скажете - во имя женщины?
Бич-интеллигент серьезно кивнул.
Васильеву надоел их разговор, он отвернулся - смотрел по сторонам, слушал в оба уха гул голосов.
- Лично меня обманула лучшая в мире… - не унимался Хрустов. - А что говорить о худших?! О, душа женщины - это как тулуп мехом внутрь… - Он понизил голос. - Скажите, ребята, я даже не спросил, как вас зовут… да не бойтесь! Никакой я не следователь! Рабочий, сварщик. Просто увидел вас там - решал на пушку взять… захотелось посмотреть, как будете себя вести. Ну, тяпнем? За баб, которые нас не любят? За шалашовок! А потом я вам расскажу…
Но видя, что они не верят, держатся настороженно, Хрустов достал из-под свитера, из кармана фланелевой рубашки измятый теплый паспорт. Бичи осторожно приняли документ и начали внимательно, с профессиональным интересом изучать его. Затем озадаченно подняли головы.
В это время за освободившийся соседний столик сели двое - деревенского вида парень, постарше Хрустова, в драном романовском полушубке, с двумя чемоданами, и румяный подросток в красной, лопающейся на мощном теле японской курточке. Парень в полушубке прислонил носки сапог к чемоданам, чтобы услышать, если кто попытается утащить багаж, а второй заказал еды и дешевого "солнцедара", парни закурили.
Было видно - тот, что постарше, уезжает. Альберт Алексеевич подался вперед, впился в него глазами. А Хрустов ревниво повысил голос - он теперь хотел, чтобы и четвертый за столом слушал его, и те, за соседним столиком, слушали.
- Теперь поверили? - Хрустов рывком забрал у бичей паспорт. - Ха-ха-а! Да, она была тогда другая - девочка, белое платьице… знаете, детство - счастливая пора… Синее небо, красные цветы, зеленые стога. Все ярко… а потом всех надо убивать. Чтобы осталось в памяти только счастливое. Впрочем, если всех убивать детьми, то как же воспроизводство? Впрочем, нас спасут китайцы… Ах, она была красивая. Волосы - цвета вороненой стали. Ну, пистолета. Да не пугайтесь вы! Надоели! Не мент я, не мусор - Климов мой кореш! откройте шнифты! Поднимите шнобели!.. Я только для того вас сюда пригласил, чтобы увидеть - вам стыдно, ведь верно? Ведь стыдно? Я вижу слезу! - Хрустов ткнул указательным пальцем на рыжего. - Рыжий, браво! Земля! - закричал Колумб, увидев Америку. Слезы! - восклицаю я, значит, не пропадет цивилизация, если кому-то еще стыдно, хоть никто нынче работать не хочет - только зарплату получать! О процессе мышления я и не говорю - это нонсенс. Словно последнее в истории поколение людей живем - жрем, спим, пьем, тайгу выжигаем, реки травим… в мозгах последняя извилина выпрямилась, как на противоположной части тела… Но вас - люблю!
Хрустов театрально пожал руки бичам, парень в красной куртке за соседним столиком, смеясь, уставился на него. А тот, что в полушубке, мрачно слушал. Раздраженный Васильев собирался уже уходить, но разговор его все же заинтересовал, этот бородатый говорун стал неожиданно нравиться.
- Вот возьмите нашу стройку, - продолжал сорванным голосом Хрустов. - Окиньте ее гневным, как говорится, пылающим глазом! Куда торопились? Раньше времени Зинтат перекрыли. Экскаватор забыли на скале - мол, потом как-нибудь снимем. Теперь стоит он наверху, над котлованом, работать не может - камни посыплются на людей. И взрывать скальный грунт в котловане опасно - вдруг экскаватор сверху загремит…
- А ну его! - неожиданно развязно отмахнулся бич в очках. Он, наконец, понял, что Хрустов - никакой не следователь, и отныне его не боялся. - Hay xay! Это по-английски: знаю как. Hay xay.
- Почему? - сорванным баском отозвался вмиг пораженный Хрустов. - Почему так говоришь? А тут вода в Зинтате поднимается… что-то непонятное, опасное.
- Hay xay, - смеялся бич в очках. Скорее всего он намекал на похожие обидные русские слова.
- Пошел ты сам! - огрызнулся Хрустов. Он тер лоб, он упустил мысль, не с кем было поговорить. - А может, правда, - не наша забота? Но как же так? Черт, в якорь, в парус мать!.. Торопились. А бетона нет, людей нет, девушек нет…
- Ы-ы-ы… - вдруг протянул бородатый.
- Чего ты?! Все-таки стыдно? - обрадовался Хрустов.
- Вспомнил… - Бородатый вытер глаза. - Девушек вспомнил, какие они.
Хрустов отчужденно и презрительно помолчал. "Им все безразлично. Наверное, тоже уедут". И вдруг смутная мысль взволновала его.
- Товарищи… вы… мигрируете?
Бич в очках не понял, сурово блеснул очками:
- В Азраиль? Что вы.
- Да нет! Как гуси! Как олени! По стране мотаетесь? Нынче куда весной?..
- На кудыкину гору! - Бич в очках осекся, продолжил на всякий случай более спокойно. - На средний Енисей. Там тоже собираются ГЭС строить… Начнем новую замечательную жизнь.
- В Белоярах будете? Да?! - Хрустов побледнел, привстал. - Будете? Не врешь, бич?.. Я тебя умоляю… хочешь, десятку дам? Или целый ящик чаю тебе куплю?.. Загляните, братцы, загляните там к одной… возле вокзала… там старухи помидоры в банках продают… дом два, квартира семь… на двери зеленый ящик, написано Яшины. Там Галя Яшина живет… Мы в школе вместе учились. Запомните? Галя.
- Красивое имя, никогда не забуду, - проникновенно отозвался бородатый. - Галя. У Сальвадора Дали жена была тоже русская, тоже Галя.
Хрустов раздраженно прервал:
- Скажите! Привет, мол, из мрачных Саян… мол, Лева, лежит больной… медведь покалечил… и зэк потом… Уколоть их мещанскую обыденность, уязвить!.. Она меня забыла… простить не могла чепуху… Вот, я вам еще закажу водки, хотите? Девушка! Сюда!!!
"Разве я не любил тебя, Галя, Галинка-малинка! Вернулся из армии - в военной форме - а ты на крыльце, в белом платье ситцевом, скребешь доски косарем. Метнулась ко мне - я отстранился, ты мокрая была… Запомнила, обиделась. Потом запирались несколько раз, пока матери нет и брат Гришка в школе, целовались до онемения в теле, я настаивал… ты говорила: "Когда поженимся". Старомодные страхи! неужели я тебе не родной, а поставят чернильный штамп в паспорт - стану лучше? Ты плакала и молчала. А я твои письма перечитывал в армии десятки раз. Они на изгибах рвались, я эти клочки тасовал как колоду карт и читал снова, в любом порядке, и получалось как бы новое письмо. А ты меня, выходит, не ждала. Ждала, но прохладно. Однажды, правда, забыла свои мещанские условности, мы сидели на полу - чтобы с улицы не видно… но тут через окно залез Гришка, он не любил меня, а тебя ревностно охранял. Я его звал Лопоухим. Ты потом говорила о своем разговоре с ним: "Галка, ты голову не теряй. Я вчера в кино смотрел, там тоже вот так. А потом она все на дудочке играла, и пела, и плакала, и ты тоже потом будешь на дудочке…" Я разозлился и уехал. И чего тебе наговорили - не знаю. Ты начала дружить с другим мужчиной, Митькой-кузнецом. Одна грубая физическая сила, ума - не больше порции творога в столовой… никогда не прощу!"
- …Зайдете?! Дом два, квартира семь. Не забудете? Любое вознаграждение!
Бичи, шатаясь, поднялись, Хрустов попробовал удержать за рукав очкастого и нечаянно оторвал пуговицу. Бич в очках завопил:
- Гражданин, не приставайте! И отдайте мне мою собственность! Отдай пуговицу, дуб-бина!..
Оставшись один, Хрустов горестно похлопал по карманам - не было спичек. И обратился к человеку напротив, который странно улыбался, - к Васильеву.
- У вас спички есть? Эй! Алло!.. Всегда есть некто, кто сидит рядом и молчит.
Альберт Алексеевич заглянул ему в глаза.
- Я не молчу, я воплю, но никто не слышит…
- Во-первых, "воплю" нельзя говорить - вульгарно. - Хрустов недоверчиво обрадовался возможности поучать. - Лучше - вопию. Во-вторых, вы что - муравей, никто вас не слышит? Сократ что говорил?
- Что? - серьезно спросил Васильев и достал записную книжечку с карандашиком. - Я запишу.
Лева смутился.
- Спичек дайте… - Он закурил и затосковал, как школьник. Человек с длинным прямым носом, кажется, издевался над ним. Хрустов хотел бы немедленно уйти, но он не рассчитался с официанткой. - Би-ирюзовы… вы мои колечики…
- Лев Николаевич, бросьте, вы же не пьяный… - заметил Васильев. - Вы сказали очень много справедливого про нашу стройку…
- Что я сказал? - испугался Хрустов. - Я ничего не говорил.
- Говорили. Вы всегда говорите только правду?
- Ничего я не говорил! - Лева озирался по сторонам. Но в нем не мог не победить бойцовский характер. Хрустов вызывающе вскинул бороденку. - Ну и что?! А вам-то какое дело? Тоже, небось, уезжаете? Как эти? - Он кивнул на парней за соседним столиком. - Угадал?
Альберт Алексеевич покачал головой.
- Послушайте… - Он понизил голос. - А что бы вы сделали, если бы к вам в эти трудные дни обратился за помощью… сам начальник стройки Васильев?
О, самонадеянный, наивный, хвастливый Хрустов! Даже и теперь он не узнал Васильева! Единственный случай в жизни, за который ему мучительно стыдно. Нет, есть еще два-три случая, но этот - несомненно останется занозой в душе.
- Васильев?! Ха-ха-а! Обратится! - язвительно ожил Хрустов. - Он - железный монстр. На фиг ему Хрустов, сварщик и трепло.
- А вот представьте, - сосед по столу значительно помолчал и вытащил удостоверение. - Посмотрите. Васильев.
Хрустов, выпятив нижнюю губу, небрежно глянул на красные "корочки".
- Знаем мы, как эти ксивы делаются! Вы художник?
- Вот так вам и бичи не поверили… - хмурясь, пробормотал Васильев, жалея, что вызвался на откровенность. Оглянулся - официантка как сквозь землю провалилась. - Увы, все мы любим шутить. Юмор удлиняет жизнь. Хи-хи.
Хрустов снисходительно кивнул, подозревая в нем авантюриста, и обернулся к соседнему столику, где парень в полушубке и подросток в красной тесной курточке сумрачно пили вино.
- Уматываете? - с презрением спросил Хрустов. - Как крысы с корабля?
Парень деревенского вида, скуластый, как бурят, одна бровь выше другой, медленно кивнул.
- Брось, Бойцов, выпьем, - отозвался его спутник.
- Эх, Бойцов, Бойцов, - начал снова наглеть Хрустов, щурясь и раскачиваясь на стуле. - Тоже мне - Бойцов! Заработки упали? Бросаешь нашу ударно-комсомольскую?! Да-а, деньги уже не те, что были вначале… как шарфами заматывались! Небось, на новую стройку? Где еще меньше людей, и никто пока ни за что не отвечает, и идет золотой дождь? Нуте-с? Понимаю.
Бойцов тяжело вздохнул, опустил голову, почесал затылок. Парень в куртке толкнул его в бок: не обращай внимания. Но Бойцов, видимо, страдал.
- Верно он говорит… Только я не из-за денег. Он давеча хорошо про этих… мещан.
- Здесь бессеребреники! - ожесточенно вскинулся Хрустов. - Я в первой бригаде работаю, слыхал? Мы включили в свою бригаду Саньку Матросова, который дзот своей грудью… За Саньку - лишний час каждую неделю. Что час перед вечностью?! Конечно… - Хрустов, как бы отягощенный государственными заботами, нахмурился, покивал, выдержал длинную паузу. - Есть трудности, есть… В общаге не всегда горячая вода… но когда-нибудь! - вдруг истерично закричал он, вставая. - Когда-нибудь! Мы вспомним эти годы! Как самые счастливые! Наши палатки! Наши костры! Уезжайте! Со свистом!
Бойцов, оправдываясь, пробормотал:
- Мне там квартиру обещают… я маму привезу.
- И хорошо! - мгновенно подладился Хрустов. "Чего я кричу на него? - подумал он. - Еще даст по морде? Мое-то какое дело?" - Может, и хватит, дешевой романтики, - продолжал Хрустов. - Хватит бараков. На дворе - последняя треть столетья. Только грустно мне… грустно… Что Гегель-то говорил? Эх, вы-ы, говорил Гегель. Шучу. Мы - последнее поколение романтиков, белые могикане.
- Точно! - вяло восхитился Бойцов. - Здорово это ты.
- Спонтанные наши дружеские излияния - как громоотвод для очистки совести, векторы наших устремлений неопределенны, как ножки у таракана, во все стороны. Равнодействующая равна нулю.
- Во дает! - Бойцов посмотрел на своего приятеля. - А, Вовка?
Вовка пренебрежительно засмеялся.
- Трепач! Ты ему, Леша, фокус покажи, он такого сроду не видел.
Бойцов простодушно согласился. Хрустов, скучающе потягиваясь, смотрел. Наконец, появилась и официантка, высокая, прыщеватая с крашеными губами девица, она тоже уставилась на Бойцова. Бойцов продемонстрировал всем свой указательный палец, затем с таинственным видом накрыл его носовым платком… что-то пробормотал, и сдернул платок. Теперь под ним оказалось два пальца - указательный и большой. Бойцов сам первый засмеялся, официантка, презрительно фыркнув, ушла.
- Ничего, - буркнул Хрустов свысока. - Ждешь чуда - а там всего лишь еще один палец. Обманутое ожидание. Черный юмор…
Неожиданно забормотало вокзальное радио: "На второй путь прибывает поезд Саракан-Матанинск". Бойцов вскочил, парень в красной курточке подхватил чемоданы, они заозирались в поисках официантки. Хрустов уныло спросил:
- И ты брит? Это один зэк другому. Далёко?
- На восток, - ответил Бойцов. - Где же она?
- На восток… на восток… - зашептал Хрустов. - Поезд идет на восток… был такой фильм. - И снова сладкая надежда охватила его. - Красногорск будешь проезжать?
- Ну, буду. Где же она? Мне ж идти.
- Лёша! Лёш!.. - Хрустов выбежал к нему из-за стола, схватил за локоть. - Алексей! Алекс! Выполни просьбу! Хотя… конечно… надо потерять на это минут пять… разве в наше время кто-нибудь сделает что-нибудь для другого?
Парень в курточке толкал Бойцова к выходу.
- Да расплачусь я, иди! Товарищ, нам некогда!
Бойцов растерянно скривился.
- У меня времени не будет. Я сразу до Иркутска.
- Но ты же можешь пересадку сделать в Красногорске?! Там все поезда идут на Байкал! Ну, пожалуйста.
- Не знаю я… - Бойцов переминался с ноги на ногу. - Не смогу я.
Хрустов, не слушая его возражения, быстро заговорил:
- Запомни, там рядом с вокзалом библиотека есть железнодорожная… такая коричневая. Там Таня, Танечка Телегина работает. Во дворе и живет. Скажи ей, Леша, что Лев Хрустов помнит ее… любит…
Хрустов с ней два раза на танцах встречался и провожал домой, когда служил в армии, не могла же забыть она Хрустова! Бойцов уже уходил. Левка бежал за ним, отталкивая парня в красной куртке и пытаясь забрать у него калугинский чемодан.