Русские люди очень любят праздники, особенно чужие, особенно экзотические. Они настолько стремительно приживаются у нас, что иногда кажется: это чисто наш, русский праздник. По большому счету, я не вижу в этом чего-то уж совсем плохого. Я не ярый славянофил, но в то же время и не западник. Я абсолютно равнодушно отношусь, к примеру, ко дню святого Валентина, потому что более глупого праздника и придумать нельзя. Все эти валентинки, сердечки и плюшевые зайчики, по моему мнению, лишь повод для хорошей наживы у торговцев и не больше. Разве для того, чтобы признаться кому-то в любви, нужно обязательно придумывать какой-то повод?
Что же касается дня святого Патрика, то я не являюсь ярым поклонником ирландской культуры, пива "Гиннес", но кельтскую музыку очень люблю. Я просматривал в сети сайты московских клубов и думал, на какой же концерт сходить. Вариантов было достаточно. Но когда я прочитал, что сегодня будет сольный концерт Сергея Калугина, то тут же забыл обо всех других вариантах.
Об этом музыканте можно говорить много и не сказать ничего. Поэт-романтик, христианин, мистик, прекрасный гитарист и вокалист. Это все про него. На его концерты ходит довольно своеобразная публика. Нередко там можно увидеть довольно известных художников и писателей, а можно запросто встретить стареющих хиппи или эльфоподобных друзей Соло. Концерт должен был начаться через пять часов, в Центральном Доме Журналиста, а это значит, что в зале не будут курить и пить, а будут слушать музыку, и в принципе это правильно.
План на день был составлен. Сначала я решил поехать в Дом журналиста и купить билет, пока есть выбор хороших мест. А до концерта можно будет прогуляться по весеннему городу, заглянуть в какое-нибудь кафе или клуб, пройтись по паре книжных магазинов.
В тот раз я собрался очень быстро. Есть у меня такой недостаток: я слишком долго собираюсь, тщательно проверяю, взял ли я собой все, что хотел. И в итоге на сборы уходит не меньше часа, хотя по-хорошему можно было собраться и за двадцать минут.
В Доме журналиста было уныло и тихо. Старая вахтерша дремала за столиком. На стене висела скромная черно-белая афиша: "Сергей Калугин, акустический концерт, начало в 18.00".
Когда я стоял около столика вахтерши и выбирал на плане наиболее удобное для обзора место в концертном зале, я услышал за спиной стук женских каблучков. У меня этот до боли знакомый звук вызывал в душе примерно такие же чувства, как у крестоносца зов боевого рога.
По фойе Дома журналистов шла девушка. Это была не просто девушка, а ОЧЕНЬ красивая девушка. На вид ей было двадцати два года. На ней было легкое черное короткое пальто, на ногах - высокие черные сапоги на каблуках. А на голове черная шляпа с широкими полями. Что-то завораживающее было в ее облике. Что-то, что притягивало мой взгляд и заставляло неотрывно следить за ее легкой грациозной походкой, движениями чуть пухлых чувственных губ и тонких бровей.
Увидев, что я залюбовался ею, она улыбнулась мне в ответ, и в этой улыбке не было ни тени смущения, наоборот - в ней был вызов. Вызов сильной женщины, увидевший мужчину, которой нагло смотрит на нее и раздевает взглядом.
- Хорошие места еще остались? - подойдя к столику вахтерши, спросила она.
Голос у нее был очень низкий, но довольно приятный.
- Полно. Пользуйся моментом! - Затем я показал на схеме место, где сижу я сам, и она, недолго думая, купила билет на место, расположенное рядом.
- Ксюша! - Она протянула мне руку для поцелуя.
Я не без удовольствия поцеловал ее, любуясь изящной ладошкой, с длинными тонкими пальчиками, оканчивающимися чуть заостренными ногтями. Я невольно представил себе, как эти ногти дотрагиваются до моей кожи, еле ощутимо царапают ее, потом я представил, как ее губы касаются моих. Когда я снова посмотрел в ее темно-карие глаза, она улыбнулась, обнажив ряд ровных белых зубов. "Женщина-вамп!" - подумал я тогда.
- Встретимся на концерте? - спросил я ее, когда мы выходили из дома журналистов.
- В принципе, мне особо делать нечего до концерта, - ответили она.
И мы пошли гулять по центру города.
Все-таки мужчины, подобные мне, исповедующие принцип практической пользы и холодного расчета, имеют один серьезный недостаток: они не обделены некоторой долей самовлюбленности и самолюбования. Когда эта очень красивая женщина шла со мной рядом, улыбалась мне и только мне, я чувствовал гордость. Я ловил на себе завистливые взгляды других мужчин, которые, хмурясь, провожали нас и думали: что это девушка нашла в нем? Чем я хуже?
До Нового Арбата мы дошли довольно быстро. За это время мы успели о многом поговорить. Как это бывает с людьми, которые познакомились на почве общих интересов, мы почти ничего не рассказывали друг о друге, но говорили на интересную нам тему современного фолк-рока. В чем-то мы с ней сходились, в чем-то нет. Но, по крайней мере, я понял, что ее поход на концерт Калугина - это не дань модному увлечению. Это был ее осознанный выбор. Ведь она пришла одна, а не в компании друзей.
Вообще, она с самого начала показалась мне какой-то странной. При ближайшем рассмотрении я понял, что одежда на ней весьма дорогая. Обычно счастливые обладательницы подобных шмоток предпочитают night life в дорогих клубах, а не концерт барда, широко известного в довольно узких кругах. Даже ее стильная черная шляпа, которую я сначала принял за обычную мужскую ковбойку, которую можно было купить в любом рок-магазине, на проверку оказалась довольно дорогой и уникальной вещью. На тему моды я не очень любил писать, но слишком уж хорошо платили глянцевые яркие журнальчики.
Автомобильное движение на Новом Арбате было перекрыто. Сегодня оживленную трассу отдали на откуп желающим восславить святого Патрика и пиво "Гиннес", которое только в этот день бывает зеленого цвета. Я стоял рядом с Ксюшей и смотрел на это странное действо: не то карнавал, не то парад. Сначала по улице прошли ирландские волкодавы, некогда мощные и сильные собаки, охранявшие стада от волков, а теперь превратившиеся в вырождающуюся породу, страдающую болезнями костей и живущую меньше десяти лет, но при это все равно красивую и гордую.
Затем по улице пошла шумная, галдящая, пьяная от пива и весеннего солнца толпа, одетая в косухи, килты, зеленые плащи, шлемы и кольчуги. Толпа орала, улюлюкала, трубила в рога, потрясала щитами и мечами и была счастлива.
А мы стояли на обочине, наблюдая за этим буйством, и улыбались. Я никогда не любил ни свои, ни, тем более, чужие праздники. Я вообще не любил праздники и никогда их не полюблю.
Мы еще долго бродили по улочкам и говорили о многом, а по большому счету ни о чем. Я так и не узнал, чем занимается Ксюша, и она не сильно интересовалась тем, кто я такой и чем я живу. Через какое-то время наши руки сцепились и уже не разжимались, и я предвкушал время, которое проведу с ней после концерта.
К Дому журналиста мы подошли за сорок минут до начала. На глаза мне попалось несколько моих знакомых, с которыми, впрочем, у меня не было особо близких отношений. Это были самые обычные московские маги, жители страны мертвых.
Один из них, стареющий хиппи с длинными волосами и бородой, в которую уже закралась седина, предложил мне выпить с ним коньяка. Одет он был вполне прилично, как и его жена. У обоих были какие-то усталые, грустные лица, лица людей, которые уже испробовали в этой жизни все и живут лишь по привычке. Мир вокруг них изменился. Все, что было нельзя, стало теперь можно, но только за деньги. Таким людям было очень непросто. Они недолюбливали интернет, при этом тратя на чтение блогов по 3–4 часа в день, они морщились при упоминании о модных книгах и при этом читали их и вывешивали в блогах подробные рецензии, большинство из которых сводилось к тому, что мир погиб, музыка и литература окончательно умерли.
Но при этом они оставались умными, начитанными людьми, которые свои энциклопедические знания умело прятали за масками цинизма и жуткого, порой доходящего до фарса снобизма.
Знакомый достал из рюкзака бутылку хорошего армянского коньяка и предложил мне и моей спутнице выпить. Мы отказались. Тогда он сам приложился к бутылке и потом протянул ее своей жене, довольно приятной женщине с удивительно умными, живыми глазами на практически не выражающем никаких эмоций лице.
Времена меняются, но мне кажется, что люди меняются гораздо реже. Точно так же, стоя в ожидании подпольного концерта где-нибудь в начале 90-х, они пили из горла, только не хороший коньяк, а крепленое. И так же ворчали по поводу того, что русский рок окончательно выродился и скоро умрет.
- Вообще это все ерунда! - отхлебнув коньяка, сказала жена моего знакомого. - Ничего нового уже придумать нельзя: ни в литературе, ни в музыке. Для меня рок - это "Queen", "Doors", "The Who". А это все повтор пройденного материала. До чего додумались там и спели на английском двадцать лет назад, то у нас сейчас идет на ура.
- А смысл тогда ходить на концерты? Для чего? - спросил я.
- Да так. - Она пожала плечами. - Вот, мужу стало интересно, и мы решили сходить, делать сегодня все равно особо нечего. Ладно, мы пойдем… - сказала она и потянула за рукав мужа, который, пока я разговаривал с его женой, достал из рюкзака книгу и начал увлеченно читать.
Я закурил. Вид у меня, видимо, был очень мрачный. Потому что, посмотрев на меня, Ксюша тоже нахмурила брови.
- Это еще не худший вариант, - наконец сказала она.
- Я знаю, они могли сторчаться, спиться, погибнуть на трассе под колесами грузовика, попасть в дурку. Да мало ли еще что.
- Могли, - согласилась девушка. - Ты их понять не хочешь, ты со своей колокольни судишь и думаешь сейчас небось: я никогда не буду таким. Я приложу все усилия, чтобы не стать таким, как они. Но не зарекайся! Хорошо?
- Да. - Я вздохнул. - Но где? Где найти баланс? Баланс между работой и отдыхом, между удовольствием и пользой. Я становлюсь циником, я скоро сам как они буду рассуждать про литературу и музыку.
- Ты - нет. Во всяком случае, это случится не скоро. Бери поправку на возраст и на время их молодости. Ведь они жили бунтом. А против чего сейчас бунтовать, если по большому счету всех все устраивает?
- Так уж и всех?
- Похоже на то. Когда все можно, то таким людям жить неинтересно. Среднестатистический человек приспособится к любому строю, к любой эпохе. Они - нет. Им нужен бунт, им нужна война. Война внутри них же самих. Они могут написать гениальные стихи после жуткого запоя, сидя на полу притона, но не напишут ни строчки, сидя в теплой и уютонй комнате за ноутбуком, подключенным к сети. Это уже не их время. И они это понимают, но никогда в этом сами себе не признаются. Но они не все такие.
- Не все. - Я тут же вспомнил Свету, и мне стало так грустно, что хотелось завыть.
- Пойдем. Уже пора. - Она ласково положила мне руку на плечо и наклонилась ко мне так близко, что запах ее духов начал с новой силой будоражить мое сознание.
Я ничего не хочу писать об этом концерте. Скажу только, что это был один из лучших концертов Калугина, на котором я когда-либо бывал. Вообще к отчетам с концертов, которые так любят вывешивать в блогах и на сайтах, посвященных музыке, я отношусь довольно скептически. И когда девочка лет семнадцати с умным видом пишет, что во второй песне, дескать, слажали барабаны, хотя у это девочки нет не то что музыкального образования, но даже общих понятий о музыкальной теории, - мне становится смешно.
Все эти отчеты с концертов, где в маленьком помещении нельзя развернуться, а пиво в баре начинает заканчиваться после первого часа выступления, можно свести к одному: "Концерт был отстойный, группа стремительно деградирует, но я обязательно пойду на следующий концерт".
После концерта мы немного погуляли по Старому Арбату, поужинали в каком-то недорогом, стилизованном под американскую забегаловку ресторанчике, а затем она посмотрела на меня своим пронзительными, темно-карими глазами и сказала: "Ну, поехали к тебе?" Я кивнул.
Перед дверью в мою квартиру случилось что-то совсем уж странное. Ксюша стояла и не решалась войти. Словно опомнившись и решив: "А что я вообще здесь делаю, зачем я иду в квартиру к совершенно незнакомому молодому человеку?"
- Ну, что же ты? Проходи, будь моим гостем.
- Ты разрешаешь мне войти? - спросила она совершенно серьезно.
- Конечно, по-твоему, зачем же еще я пригласил тебя?
- Вот теперь мне можно войти. - Она повернулась ко мне, и чуть заметная улыбка тронула ее губы.
Но, переступая порог, она как-то внутренне напряглась. Будто бы ожидая удара от какой-то невидимой силы.
- Не ожидала, что у тебя квартира освященная, - сказала она, снимая свои изящные высокие сапожки.
- Откуда ты знаешь? - вздрогнув, спросил я.
- У тебя крестик деревянный висит над дверью. Такие обычно батюшки вешают, когда квартиру освещают. Вернее вешали, сейчас обычно просто стикер с крестом.
- А почему бы и не освятить? - пожал плечами я. - Это старинный обычай.
- А ты это только как обычай воспринимаешь? - Она с искренним удивлением посмотрела на меня.
- Нет, - серьезно ответил я. - Я думаю, что это имеет силу.
- Правильно думаешь, - ответила она. - Ты мне сделаешь горячий кофе? Я что-то замерзла.
- Сделаю.
Мы устроились в моей комнате и стали пить горячий кофе. Я тоже порядком промерз. Все-таки весна еще окончательно не вступила в свои права. Мы продолжили разговор о религии.
- Значит, в силу обрядов ты веришь? - спросила она.
- Верю, - ответил я. - Только не особо придерживаюсь их.
- Напрасно. - Она улыбнулась.
- Послушаешь тебя, так ты прямо за церковь. Не похоже это на девушку двадцати трех лет.
- Почему же? Ты что, считаешь, что в церковь ходят исключительно девушки в платочках и юбках до пят, стыдливо опускающие глаза, когда в метро им улыбается молодой человек.
- Нет.
- Но ведь тебе трудно было бы представить меня стоящей в церкви на службе. Ведь так?
- Да. Даже если ты будешь по-другому одета.
- Тебя не обманешь, маг и рыцарь. - Она улыбнулась.
А я лишь рассмеялся в ответ. Рассмеялся скорее чтобы снять излишнее напряжение. Что-то меня начинали раздражать эти разговоры.
- Ты прав, в церковь я не пойду.
- Сейчас у молодежи две крайности по поводу религии. Либо соблюдаем все обряды и спорим на форумах до хрипоты о христианстве, либо ничего не соблюдаем и на тех же форумах кричим, что вера в Бога - это одно, а религия - это опиум для народа, священники наживаются на вере, а Господь учил бедности.
- Ну, ты знаешь, насчет веры и религии можно спорить бесконечно. Одно могу тебе сказать - не было бы религии, не было бы христианства, и Христос так и остался бы безумным учителем, которого распяли по доносу первосвященников.
- В том-то все и дело, - ответил я, - что если бы за христианством не было реальной силы, реальных чудес, знамений, правды наконец, то оно бы не покорило весь мир.
- Буддистов все равно больше.
- Просто китайцев больше. - Я улыбнулся.
- Ты знаешь, вот что я тебе скажу. Отрицать Бога может только безумец. - Она пристально посмотрела на меня. - Такие люди мне не интересны. Ведь каждый получит по вере своей. Так ведь в писании сказано? Вот они и получат свою конечную смерть.
- Страшно это, может, в сто раз хуже пекла.
- Не знаю. - Она вздохнула. - Да и знать не хочу. Пустота берет пустоту. А по поводу христианства вот что я тебе скажу: христианство - это замечательная религия, которая учит добру и милосердию. Но это религия толпы, стада. Все просто: согрешил, пошел покаялся, потом опять согрешил, потом опять покаялся. А Бог он добрый, он все простит. Христианство - это религия слабых, которые не хотят идти своим путем, это религия нищих духом.
- Так уж и были нищие духом те, кто шел на арены Колизея в пасть ко львам, - я в который раз вспомнил "Камо Грядеши". - Так уж были нищи духом проповедующие у диких народов даже без надежды выжить. Можно ли назвать нищими духом императора Константина, Карла Великого, Людовика Святого?
- А ты уверен, что эти правители верили в Бога? Ты говорил с ними? Ты знаешь, о чем они думали? У них был крест на шее, а руки в крови по локоть. Я ничего не имею против христианства, хотя мир был бы другим без него. Может быть лучше, может быть хуже. Не знаю… - Ее лицо стало необыкновенно серьезным. - Но к Богу у меня накопилось много вопросов.
- К Богу? - я посмотрел на ее серьезное лицо.
- Да, к нему. Добро, любовь, милосердие. Это здорово. Мир без зла! - Она усмехнулась. - Но выбора!.. У людей совсем нет выбора. Вот в чем проблема. Кто не со мной, тот против меня. Тогда получается свобода выбора в том, чтобы быть либо с Богом, либо против него. Так? Или я не права?
- А чем тебе не нравится просто быть с Богом?
- Мне многое не нравится. Очень многое. И грустные лица на улицах, и болезни, и войны. Он мог все это остановить. Мог, но не захотел!
- Слезинка ребенка… - Я усмехнулся.
- Достоевский тоже был идеалистом. Собственно, как и ты. Но ты уже встал на путь разума. Понимаешь, когда ты убиваешь в себе чувство, твои глаза перестают быть зашоренными. Ты видишь так, как надо видеть, а не так, как этого хочет Бог.
- Герои книги восстают против автора, сами решают, как лучше надо писать книгу? Решают, не видя всего замысла.
Она долго смотрела мне в глаза, а затем рассмеялась. Громко, звонко и заливисто.
- Ты мне нравишься. Бог любит умных, но любит и сильных. Впрочем… Как и его противник.
Я наблюдал за ее изящными, плавными движениями, за мимикой ее лица. Я слушал эти слова, но они не доходили до моего сердца. Я не люблю софизмы. Мне не нравится, когда пытаются доказать, что солнце зеленое. Бунт против Бога. Много ли добились эти бунтари? Ницше, сошедший с ума. Французские революционеры, обрекшие простой народ еще на большие страдания и закончившие жизнь на гильотине. Да и наши революционеры, рушившие храмы, закончили ничуть не лучше.
- Бунт против Бога обречен на поражение, - после долго паузы сказал я.
- А я ведь соглашусь. Ты удивишься, но я соглашусь.
- А почему я должен удивляться?!
- Он обречен на поражение. Но разве не исполнены величия те, кто осмелился восстать?
- Мне лично не хочется бунтовать ни против власти, ни тем более против Бога. Я пишу статьи, книги. Вот и все.
- Ладно, давай оставим эту тему.
Я согласился.
Было уже около полуночи. Я чувствовал себя уставшим, от этих разговоров на душе сделалось совсем тоскливо. Я посмотрел на свою собеседницу и сказал:
- Ты не хочешь спать?
- Спать? - переспросила она. - Зачем нам спать? У нас с тобой вся ночь впереди. Хочешь, я станцую для тебя?
- Станцуешь?
- Да! - Она опять улыбнулась. - Я чувствую, что здесь было много женщин. Они приходили и уходили, они делили с тобой хлеб и постель, но ни одна из них не пела для тебя, не танцевала. Поправь, если это не так.
- Это так.
- Так почему бы мне не порадовать тебя? Просто так. Тем более я чувствую, что эту ночь ты запомнишь надолго. Да, я хочу, чтобы ты ее очень долго помнил.