- Все, что надо, нашла, - ответила Катерина, подняв на бабушку потемневшие, посерьезневшие глаза, - все, что надо.
- Ты хоть косу-то расчеши!
- А как сейчас возьму ножницы, да как отрежу я эту косу! Надоела она мне до смерти! Где расческа?..
Катерина подошла к комоду, на котором стояло квадратное, обрамленное искусно сделанной гранью зеркало, и распустила косу. Блестящие светло-русые волосы тяжело упали на спину. Катерина расчесывала длинные пряди, иногда рвала их немножко, если запутывались, а мысли ее шли своим беспокойным путем…
"Ох, Марфа Тихоновна! Придется нам с тобой, Марфа Тихоновна, поспорить! Трудно это, очень мне это будет трудно… но что же делать? Поспорить все-таки придется!"
Подоив коров, Катерина сразу пошла искать деда Антона. Дед Антон вышел из телятника с тусклым и хмурым лицом; меж бровей у него лежала глубокая морщина.
- Дедушка Антон, ты что? - спросила Катерина с затаенным страхом. - Неужели Золотая Рыбка…
- Пока ничего особенного, - ответил дед Антон и, почесав затылок, сдвинул шапку на брови, как делал всегда в минуты затруднений.
- Золотая Рыбка не поправляется?
- Да вроде получше, там старуха над ней трясется - уж не знаю как. Больше, чем над ребенком. Может случиться, и выходит. Если бы не старуха, не знаю… Хоть и дело бросай.
У Катерины немного отлегло от сердца: Золотая Рыбка жива, а может, ещё все-таки и поправится.
- Дедушка Антон. - серьезно сказала Катерина. - Послушай-ка, что я тебе скажу.
Дед Антон, подняв брови, взглянул на нее:
- Ну-ка?
- Ты костромские книжки читал?
- Читал. Ну а как же!
Катерина вспыхнула:
- Ну, и что, же ты, дедушка Антон: прочитал да и на полку положил? А в телятнике-то вон что делается! Почему же ты из этих книжек для себя ничего не взял?
- "Не взял"! Эко ты, голова! - миролюбиво возразил дед Антон. - Ну, а как же не взял-то? Кое-чего и у нас сделано. Рацион кормов, ну и насчет чистоты. Вот теперь весна придет - будем пастбище налаживать…
- Ну, а про телят? А про телят ты запомнил что-нибудь или нет? Ведь у нас же все не так делается, все не так!
Дед Антон вздохнул:
- Закрутили вы мне совсем голову с этими телятами!.. Ну что ж мне теперь, старуху Рублеву со двора гнать, что ли!
Катерина посмотрела на расстроенное лицо деда Антона и участливо улыбнулась:
- Приходи к нам вечером, дедушка Антон. Подумаем вместе, как быть, с нашими посоветуемся, а? Приходи, дедушка Антон. Ты у нас так редко на Выселках бываешь!
- Может, приду, - ответил Антон Савельевич. - Кстати, мне там у вас телочку надо посмотреть. Может, на племя возьмем. Давно собираюсь.
- Ну, вот и приходи!
Вечером, когда дед Антон прибрел на Выселки и вошел в избу к Дозоровым, то в удивлении остановился у порога:
- Что такое - собранье здесь, что ли? Или изба-читальня?
Катерина сидя у самой лампы, читала толстую книгу.
Около нее, тоже поближе к лампе, сидела мать и что-то шила. Около печки уселась соседка, старая вдова, тетка Матрена Брускова. На печке, свесив ноги, сидела Катеринина бабушка. Почти у самого порога, присев на корточки, с "козьей ножкой" в зубах, устроился дядя Аким. Он часто сидел так, на корточках, - у старого пильщика болела поясница от работы продольной пилой. И тут же, в полутемном уголке, приютилась забежавшая на минуту, да и забывшая, зачем пришла, подруга Катерины, кареглазая Анка Волнухина…
Катерина подняла лицо от книги:
- А! Дедушка Антон пришел! Вот и хорошо!
- Садись, Антон Савельич! - приветливо сказала мать. Она встала и подставила деду Антону табуретку: - Погутарь с нами.
- Да ведь я вроде по делу, - начал было дед Антон.
Но со всех сторон сразу отозвалось несколько голосов:
- Все тебе дела да дела! Отдохнуть пора уж, тоже не молоденький!
- Раз в год к нам, в Выселки, притащился, да уж и бежать скорей!
- К бабушке Анне торопится!
- Ты вот, Антон Савельич, сядь-ка да послушай! - сказала тетка Матрена. - Ты сядь-ка да послушай, какую историю Катерина читает!
- Ну, вот еще! - возразила Катеринина мать. - Антону Савельичу это слушать скучно.
- Это ему-то скучно? - засмеялась Катерина. - Да его хлебом не корми, а дай хорошую книгу послушать. Садись, садись, дедушка Антон!
- Ну давай, Катерина! - подал голос от порога дядя Аким. - Что дальше-то?
- Ой, бабы! - негромко сказала бабушка. - Да неужели он ее убьет?
- Ну и страсти же творятся! - вздохнула в уголке Анка.
Дед Антон уселся на табуретке и снял шапку, приготовившись слушать.
И опять в полной тишине зазвучал голос Катерины, и опять ожили и заговорили люди со странными именами, люди, жившие в неизвестной, чужой стране и в давно прошедшие времена… Но заговорили таким понятным языком, такими искренними словами, что сердце не могло не отозваться на них.
…Береги платок заботливее, чем зеницу ока.
Достанься он другим иль пропади,
Ничто с такой бедою не сравнится.Дездемона: Неужто это правда?
Отелло: Говорят.
Дездемона: Так лучше бы его я не видала!
Отелло: Ага! А что так?
Дездемона: Что ты говоришь, со мною так стремительно и дико?
Отелло: Платок потерян? Где он? Говори.
Дездемона: О боже!
Отелло: Говори!
Дездемона: Нет, не потерян. А если потеряла, что тогда?
Отелло: Как - что тогда?
Дездемона: Платка я не теряла.
Отелло: Так принеси его и покажи.
Дездемона: Могу, но после. Это отговорки, чтобы о Кассио не говорить. Прими обратно Кассио на службу.
Отелло: Ты принеси платок. Мне в этом всем, мерещится недоброе.
Дездемона: Послушай, ты никого достойней не найдешь.
Отелло: Платок!
Дездемона: Давай о Кассио сначала.
Отелло: Платок!
Дездемона: Он трудности делил с тобой, и на слепой любви к тебе построил, всю жизнь свою.
Отелло: Платок!..
- Э-ка дурак! - сказал вдруг дед Антон. - Ну что он с этим платком к ней привязался? "Платок, платок"! Велика важность - платок!
- Да ведь он думает, что она его Кассию подарила! - горячо возразила Анка. - Ревнует, видишь! А она и не знает ничего!
- Ну, спросил бы раз, да и ладно!.. - проворчал дед Антон. - А то эва - пристал с ножом к горлу!
- Давай, Катерина, давай дальше! - снова напомнил дядя Аким.
Катерина посмотрела на деда Антона:
- Дедушка Антон, может ты торопишься? Может, пойдешь телочку посмотришь?
- Подожди ты! - махнул рукой дед Антон - Ты давай читай, что у них там будет-то! Поладят как ай нет?.. Что она, сбежит, что ли, твоя телочка!
Катерина принялась читать дальше. Трагедия подходила к концу. Вот уже и Отелло, безумный и обманутый, произнес свой горький монолог. Вот уж и Дездемона, предчувствуя смерть, поет свою печальную "Иву":
Несчастная крошка в слезах под кустом
Сидела одна у обрыва.
Затянемте ивушку, иву споем
Ох, ива, зеленая ива!
У ног сиротинки плескался ручей.
Ох, ива, зеленая ива!
И камни смягчались от жалости к ней.
Ох, ива, зеленая ива!
Все это убери. И поскорей.
Сейчас придет он…
Тут голос у Катерины задрожал, а в углу, где сидела Анка, началось сморканье.
Обиды его помяну я добром.
Ох, ива, зеленая ива!
Сама виновата, терплю поделом.
Ох, ива, зеленая ива!
Тетка Матрена вдруг тоже принялась утираться концом своего белого головного платка.
- Неужто что сделает с ней? - прошептала мать, отложив шитье и устремив на Катерину внимательные глаза.
Отелло: Ты перед сном молилась, Дездемона?
Дездемона: Да, дорогой мой.
Отелло: Если у тебя, есть неотмоленное преступленье, молись скорей.
Дездемона: Что хочешь ты сказать?
Отелло: Молись скорее я не помешаю. Я рядом подожду. Избави бог, убить тебя, души не подготовив.
(И снова безумные речи мавра и мольбы беззащитной его жены.)
Дездемона: Дай эту ночь прожить! Отсрочь на сутки!
Отелло: Сопротивляться?!
Дездемона: Только полчаса!
Отелло: Нет. Поздно. Решено.
Дездемона: Еще минуту! Дай помолиться!
Отелло: Поздно чересчур.
(Душит ее)
Глубокий вздох прошел по избе:
- Ах, батюшки, ах, злодей! Задушил!
- Да ведь ни за что задушил-то!..
- Ну, давай, давай, Катерина, что там дальше!..
Трагедия кончена. Занавес. Отелло умер, обливая своей кровью тело убитой Дездемоны.
Катерина широко открытыми потемневшими и какими-то чужими глазами несколько секунд молча смотрела прямо перед собой. Молчание стояло в избе, будто тело несчастного мавра, ещё не остывшее, лежало перед всеми.
- Эх, голова! - заговорил наконец дед Антон. - Эва, как поступил глупо! А ведь, небось, тоже ученый был!
- Послушался Ягу этого! - подхватила тетка Матрена.
- Я бы этого Яго… ну не знаю, что бы я с ним сделала! - сказала вся исплакавшаяся Анка. - Загубил двоих!
- Да… вот так история, - отозвался и дядя Аким, закручивая новую цигарку. - Какой народ бывает - сразу душить да резать!
- Да не мог он, дядя Аким! - вздохнула Катерина - Не мог он этого вынести, потому что уж очень прямой человек был, честный! Поверил, что жена обманула его, а обман для него простить было невозможно. И этому Яго поверил тоже, потому что душа у Отелло была, как у ребенка, чистая, он даже и не подозревал, что может на свете такая вот низость существовать… Вот и убил свою Дездемону. И себя убил потому, что виноват, и потому, что любил ее больше жизни…
- А что, я гляжу, граждане, - сказала тетка Матрена, покачивая головой, - и все-то у мужиков баба виновата… Свою вот так молодость вспомнишь… Ох, да кровные же вы мои! И мужик-то мой был так себе, ледащенький… Поглядеть особенно не на что, а уж как себя надо мной высоко ставил! Пьяный с праздника придет, рассядется на лавке - снимай ему сапоги. А как чуть поперечишь, так и по скуле да за косу…
- Ох, а моего вспомнишь - не тем будь помянут, царство ему небесное! - подхватила бабушка. - Только печкой бита не была, а об печку была! Бывало разойдется - на улицу выгонит, на мороз, куда хочешь иди. Спрячешься бывала в овчарнике да сидишь, к соседям-то идти стыдно!
Катерина слушала, снисходительно улыбаясь. Ведь вот какие! Она им великую трагедию прочла, трагедию огромных чувств, а они сейчас же на свою бабью долю повернули! Но слушала она их - и улыбка ее пропадала…
- А чего же вы на них не жаловались? - нахмурясь, спросила Катерина. - Почему всё прощали?
Тетка Матрена усмехнулась:
- "Прощали"! А кто нашего прощенья спрашивал? А жаловаться-то кому? "Жена да убоится мужа своего" - так и в священном писании сказано…
- Да, бабы, - сказал, вставая, дед Антон, - уж кому-кому, а вам советскую власть день и ночь благодарить надо. Такой свободы, какая у нас женщине дана, ни в одной стране на всем свете нет и не было!.. - Дед Антон надел шапку. - Пойду, пожалуй. Ночь на дворе. А телочку как-нибудь днем зайду посмотреть, чего же зря ночью скотину тревожить.
- Дедушка Антон, а ты свою бабку Анну, чай, тоже бил? - озорно спросила уже повеселевшая Анка.
Дед Антон усмехнулся:
- А как же? Пробовал. Я ее кулаком, а она меня ухватом. Да так и отстал. Свяжись только с вами, с бабами!
Все засмеялись. Дед Антон простился и пошел домой.
Катерина проводила его через темные сени, раскрыла дверь на крыльцо.
- Да, вот какие дела бывают! - вздохнул дед Антон. - За любовь, за правду люди жизни не жалеют.
И пошел, покачивая головой в ответ своим мыслям. Катерина, тепло улыбаясь, глядела ему вслед.
"Ну, хоть нынче дедушка Антон от своих забот и, неприятностей отдохнет - до утра теперь будет бабушке Анне рассказывать эту историю!"
И, слегка вздрогнув от холода, вернулась в избу.
Беседа про мавра и про Дездемону, и про старое житье да про тяжелую бабью долю ещё долго плелась и переплеталась с былью и небылью, с воспоминаниями - веселыми и страшными. Только мать Катерины молчала - она со своим мужем жила дружно, любовно. Красивый был, сероглазый. Катерина в него. Да не суждено было дожить вместе до старости - отец Катерины погиб на фронте, на Курской дуге.
Раздор
Приближался день производственного совещания на молочной ферме, и на душе у Катерины становилось все тяжелей, все тревожней.
Иногда малодушие одолевало ее:
"Да, бросить все это! Какое мне дело? Что я, заведующая фермой? Или я зоотехник? Схватиться со старухой Рублевой…"
Катерина живо представила, как Марфа Тихоновна возмутится, как она будет ругать Катерину, как будет трудно ее переспорить - у старухи слова словно из решёта сыплются - и как все это будет неприятно…
"И, главное, зачем? Знаю своих коров - и ладно. А какое мне дело в телятник лезть?"
- Ой, не связывайся ты, не связывайся с Рублихой! - шептала Катерине ее подружка Анка Волнухина. - Ославит тебя на всю округу. И все равно не уступит. Ты же в дурах останешься! Неужели охота?
- Не буду, - решила Катерина. - Пускай, как хотят, так и делают. Дед Антон костромские книжки читал, он все эти дела не хуже меня знает, пускай сам и говорит! А если он не хочет с Марфой Тихоновной ссориться, так мне-то что? И я не буду!
Так решила, и снова стало легко на душе. И снова стала ощутимой радость наступающей весны. Эта радость сверкала в синих, обрамленных ледком лужицах; она сквозила в тонких, пригретых солнцем березовых ветках, висящих над крыльцом; она звенела в оживленных голосах птиц, щебечущих на крыше. Она таилась и в глубине Катерининого сердца, и от этого каждый день казался ей праздником.
Как-то в полдень, после дойки, Катерина, напевая, вышла из коровника и загляделась на небо. Веселые розоватые облака летели, как большие птицы, - видно, там, наверху, очень сильный ветер, так он их гонит! Ветер с запада - жди дождя. Пройдет дождик, смоет застаревший снег, вызовет зеленую травку из земли… Хорошо!
- Смотрите, - засмеялась Тоня, проходя мимо, - Катерина ворон ловит?
- Ступай обедать! - дружелюбно окликнула Катерину тетка Аграфена. - Об чем задумалась?
- Мало ли у молодых девок дум… - вполголоса сказала тетка Таисья. - Ведь целая жизнь впереди! Сердце-то, чай, трепещет, как щегол в клетке. Идем, идем, Катерина!
- Сейчас… только в молочную зайду, - отозвалась Катерина. - Я там платок забыла.
Никакого платка Катерина не забыла в молочной, ей просто хотелось побыть одной, посмотреть на синеву неба, на теплые, потемневшие крыши сараев, на стайки щебечущих воробьев, на березовую рощу - всю рябую и сквозистую, белеющую за дворами…
Вдруг в телятнике хлопнула дверь, и оттуда вышла Маруся Чалкина, молоденькая девушка-зоотехник, которую недавно прислали в колхоз из района. Она быстро взглянула на Катерину и отвернулась, чтобы скрыть свое заплаканное лицо.
Катерина живо окликнула ее:
- Маруся! Ты что? Подожди-ка!
Маруся остановилась и, не оборачиваясь, уткнулась в носовой платок, который выхватила из кармана. Она стояла на дорожке, маленькая, в синей шапочке, с тонкими косичками крендельком, лежащими на плечах, и плакала, будто школьница, получившая двойку. Катерина нахмурилась, большие светло-серые глаза ее помрачнели.
- В чем дело? Кто тебя - Марфа Тихоновна?
- Не буду я больше работать здесь! - всхлипывая и вытирая маленький покрасневший нос, сказала Маруся. - Уеду в район, да и всё!
- Ну, а что случилось-то?
- Ничего особенного… Только я здесь совсем не нужна. Нас не этому учили. А меня все равно здесь никто слушать не хочет. Марфа Тихоновна всегда… будто я пустое место. А скажешь Антону Савельичу - он только уговаривает меня, да и всё. А сам: "Ну что ж, старуха лучше знает!" А раз лучше знает, пусть и делает! - Голубые в покрасневших веках глаза Маруси опять налились слезами. - А сейчас Паша прямо сказала, что я в колхозе нахлебница, только даром деньги получаю…
- Ну, знаешь, - резко сказала Катерина, - я с этой Пашей сама поговорю! И деду Антону скажем!
Маруся нервно усмехнулась:
- А что с Пашей говорить? Она правду сказала. Конечно, даром получаю. Конечно, даром. А я не хочу! Сейчас пойду к председателю, пусть отправляет обратно!
Девушки шли по деревне и разговаривали. Катерина уже давно прошла мимо тропки, по которой она ходит к себе домой, на Выселки.
- Ты, Маруся, не горячись, - дружелюбно говорила Катерина, - подожди. Ты все-таки комсомолка, член нашей организации. Давай сначала поговорим с Сашей Кондратовым, он у нас очень хороший парень. И все-таки наш секретарь. Разве можно такие дела без секретаря решать? Вот зайдем к нему и поговорим.
Смуглый, темноволосый Саша только пришел из амбара - сегодня сортировали семенной овес, подготавливаясь к севу. Он умывался, крепко намыливаясь, - весь пропылился на сортировке. Младший братишка, Костик, поливал ему над тазом.
- Мойся не мойся - все равно цыган! - засмеялась Катерина.
- Беда! - улыбнулась и мать Саши, Матрена Андреевна. - Сколько мыла тратит - страсть! Все думает, что побелеет!
- Полюби меня черненького, - ответил им Саша, разбрызгивая по кухне воду, - беленького-то всяк полюбит!.. Костик, лей, не жалей!
- Вот так, лейте, лейте! Глядишь - по кухне-то и ручьи побегут!
- А мы с Костиком возьмем да и вытрем и пол вымоем! Что нам, привыкать, что ли!
- Ох, Саша, кому ты достанешься, - со смехом сказала Катерина, - счастливая будет: ты ей и пол вымоешь и хлеб испечешь!..
- Ну, та счастливая еще на свет не родилась, - ответил Саша, причесывая перед зеркалом свой черный блестящий чуб.
- Подумаешь, какой красавец нашелся! - заговорили сразу и Матрена Андреевна и Катерина. - Лауреат Сталинской премии!
- Пока не лауреат, а когда-нибудь буду!
- Ох ты! А в Москве еще вчера спрашивали: "Когда же вы Сашку Кондратова на премию выдвинете?" Там уже и орден приготовили! - подхватил шутку Костик.
Только Маруся стояла в сторонке и молча улыбалась, застенчиво поглядывая из-под припухших век.
Матрена Андреевна начала было собирать обед, но Катерина остановила ее:
- Подождите немножко, у нас тут к Саше важное дело.
- Ну ладно, - согласилась та, - поговорите, а я пока пойду корову подою.
Саша, выслушав девушек, сказал серьезно и твердо:
- Никуда никому уходить не надо. А надо работать. Это во-первых.
- А как с ней работать? - вспыхнула Катерина. - Ты же видишь, что она Марусе ничего делать не дает!