Настя подъехала на такси к комплексу из кирпичных зданий, и Люся, смотревшая из окна, крикнула: "Звезда! Шикарно!" Настя была во всем новом, купленном в Блюмингдэйлз. И мэйк-ап она сделала, как советовал гример у Ватсона. И волосы расчесала, избавив от тугих завитушек, на которых настаивала Муз Модерн, превратив прическу в беспорядок, как у Джэни Дикинсон. Поживи она в Нью-Йорке месяц, никто бы и не додумался, что она с "презренного" Западного побережья.
Мартышка вела себя наглее - первое, что заметила Настя. То есть она всегда была очень самоуверенна, надменна. Но только по отношению к окружающим, не к Гарри. Сейчас он даже не называл ее Мартышкой. "Люси, диар Люси", - говорил пополневший Гарри, который в Москве посылал всех на хуй. Гарри просили, умоляли сделать перевод. Он заламывал цены, и ему платили. Очень часто в долларах, которые он копил для выезда. Вернее, для первоначальной жизни в Америке. Гарри стал постаревшим и тихим. Люся - насмешливой.
Привезенная Настей бутылка "Муммз" произвела впечатление. Насте стало неловко, и она призналась, что украла бутыль. Это буквально разбило холод начала, и все стало проще. Как в Москве. "Конечно, не как в Москве", - подумала Настя, оглядывая квартиру. Это была one bedroom с темной мебелью. Не Гарри с Люсей. Лендлорда.
- К сожалению, ты застала нас не в самый лучший период. Мы только что почти обанкротились. Пришлось закрыть фирму. А какой офис у нас был в Манхэттене. Gorgeous! - Люся сидела на диване, покрытом их московским пледом из искусственного меха.
И сидела Люся в той же московской позе. Только плед уже не казался шикарным - он облез. И Люся не выглядела светской дамой. Она наверняка готовилась к Настиному приходу, одевалась специально…
Выглядела она убого. И как раз сейчас ей подошло бы имя Мартышка. Это в Москве ей надо было говорить: "Люси, диар Люси", - там она "валялась" на кушетке XVIII века, в шелковых пижамах или шифоновых пеньюарах, потягивая "Чинзано" из хрусталя Баккара, позвякивая браслетами и "хныкая": "Кошмар. Прикрыться нечем. Гарри, дарлинг, надо попросить жену переводчика австрийского посла, чтобы она привезла мне немного тряпочек на лето. Я не могу ехать в Сочи в тех же, что и прошлым…"
Они втроем повспоминали Рим, и потом, как в Москве, Люся взяла Настю в спальню. В Москве, правда, их "девичьи" разговоры проходили в Люсиной комнате. Там у них была четырехкомнатная квартира.
- Люсь, ты не жалеешь? - Настя решила, что нечего притворяться, потому что она знала, как они жили там.
- Ох, ну что теперь жалеть, Настасья. Обратно ведь не поедешь. Представляешь себе Гарри возвращающимся? Шанхайский вариант номер два.
Гарри родился в Шанхае. Когда там началась заваруха, его родители, как истинные патриоты, вернулись на Родину. А Родина послала их в лагеря. Освободившись, Гарри поселился в Воронеже. Там он и с Люсей познакомился, в университете, где стал преподавать. Знание трех языков помогло быстрому продвижению Гарри по социальной лестнице. И в конце концов он оказался в Москве.
- Я только жалею, что мы так плохо были информированы, Настя. Пойми фразу - мы. Это когда из нашего дома иностранцы не вылезали! Житейский опыт расспросами не приобрести. И это в Москве они все были друзьями, потому что Гарри там был переводчик номер один. А здесь он - эмигрант. Ой, ну ты сама знаешь. Для него это удар ниже пояса. В пятьдесят семь лет…
Настя подумала, что прошло три года с последней их встречи, и Гарри действительно уже пятьдесят семь… но он не изменился! Он оставался все тем же привилегированным Гарри, членом советской элиты. Которому не нужна эта американская свобода для всех, он никогда не был, как все, всегда получал больше, чем все, имел больше возможностей, чем все.
- Девчоночки, посплетничали? - Гарри заглянул в спальню, тихо постучав.
В Москве он никогда не стучал. Он врывался, как и Арчи.
- Гарри, а помните, как мы с Люсей оперу посещали? Вы за нами шофера посылали…
Они сели на кухне, и Гарри открыл шампанское.
- Помню. Он мне, этот остолоп, звонил и говорил: "Гарри Александрович, опера уже отпелась, а вашей супруги с подругой нигде нет". Я ему говорил, чтобы искал двух самых красивых женщин. Мартышке тогда шубу отгрохали в Доме моделей, а ты, Настя, по-моему, на выход одевала дракуловскую накидку.
- Да, эту бы шубу здесь… Я ее продала, Настя, перед отъездом. За доллары. Но что мы там знали о ценах! Зато привезли много янтарных украшений. С голой жопой, но в янтаре! Со свиданьицем, чин-чин…
Настя себя чувствовала очень неудобно - она будто была лучше их. И виновата перед ними в этом. "Никогда не надо встречаться с людьми из прошлого, если хочешь сохранить о них хорошие воспоминания". Еще она подумала, что люди меняются к худшему, если вообще меняются.
- Обеда еще нет, но вот салат есть из креветок, - и Люся поставила на стол салатницу.
"Как нарочно!" - заметила Настя: креветки в салате были малю-ю-сенькие, из банок за доллар девяносто.
- Люся, ты помнишь, перед самым моим отъездом, читала статью о манекенщицах за границей? У меня в памяти остался такой образ - бегают у подножий небоскребов карлики, а среди них ступают великанши-красотки. Ничего я не ступаю. И манекенщицы вовсе не красотки. И работы мало. Денег совсем нет, - Настя поймала себя на желании показаться им неудачницей. - Думаю в Нью-Йорк переехать.
Люся достала бутылку вермута. Не "Чинзано", американского: "Вспомним Союз, Настасья!" Гарри тихо посмотрел и так же тихо сказал: "Потихонечку, Люся…" Настя подумала, что наверняка они часто ругаются, но что Люся никогда Гарри не бросит. Двенадцать лет совместной жизни обязывают. И эмиграция обязывает - среди эмигрантов выбор поклонников ограничен, и роман с таксистом не соответствует Люсиным стандартам. Пусть и стандартам прошлого. Среди американцев ей тоже сложно было бы найти "поклонника" - с ними они связаны по работе. А "там, где жрешь, там не срешь!" - был Люсин принцип.
- Какие мы дураки, что так торопились из Италии… А может быть, лучше бы мы сразу приехали в Америку. Не было бы романтизации Запада.
- А что, Европа не Запад?
- Нет, наверное. Она все-таки остается чем-то близким, знакомым с детства по книгам и чем-то домашним… Мы там столько денег угрохали. Думали, нас тут ждут не дождутся. Фигушки, здесь все мало-мальски знающие язык пытаются подрабатывать переводами. А так как все эмигранты с высшим образованием, некоторые с двумя, да с аспирантурой, все дают объявления - перевожу! - Люся допила вермут и налила снова.
Настя как-то очень явно представила, что, если переедет в Нью-Йорк, дружить с ними не будет. "Я буду приходить и хвастать. Даже не желая того. И они меня возненавидят. Даже за то, что я хорошо буду выглядеть. Неудачников презирают и над ними злорадствуют, а победивших ненавидят и разглядывают через лупу".
Люся вышла с Настей поймать ей такси. В дубленке, которую в Москве она называла "рабочей одеждой". Желтая лягуха такси затормозила, скрипя стершимися тормозными колодками. Настя села в "коробок" и помахала Люсе, глядя на нее из окна, с заднего сиденья. И ей стало легко. Совсем не так, как в Москве, когда она не хотела уезжать от Люси домой, к мужу.
Поездка в прошлое обошлась в тридцать пять долларов "Могла бы купить две пары дизайнеровских колготок", - Настя вышла из такси на Пятой авеню, рядом с "Саксом".
В Лос-Анджелесе мимо витрин можно было медленно проезжать. Но обязательно кто-то начинал сигналить сзади. "Куда они торопятся на своих гробах!" - возмущалась Настя. В Нью-Йорке витрины можно было разглядывать часами. Ходить и глазеть на витрины, которые оформители перед Кристмасом превращали в сцены из светской жизни.
Вот на одной манекен была обернута в метры шифона, сидя на стуле и вытягивая ногу в чулке. Над ней склонился соблазнитель. Но манекен была неумолима. На другом "экране" она уже благосклонней относилась к "сатане" - он преподносил ей палантин из песцов На третьей витрине манекен была в шубе до пят, в объятиях "дьявола". На четвертой она уже отдалась ему - вампиру, то есть лежала опять в шифоне, а кругом были разбросаны меха. Соблазнитель пил бокал чего-то красного.
Настя приблизилась, чтобы посмотреть, а нарисовали ли на шее манекена-два прокуса клыков, и узнала себя Плейгерл Настья № 9993В. Она все никак не могла договориться с Wolf and Со, специализирующейся на производстве манекенов, взять "себя". Три дня она позировала скульптору манекенов… Несколько зрителей рассматривали витрину рядом. Это тоже была плейгерл Настья. Настя испугалась и, быстро отвернувшись, ушла. Но, конечно, им и в голову не могло прийти, что оригинал стоял рядом.
Она зашла в продуктовый магазин и купила бутылку калифорнийского "Мускатель", стоившую в три раза дороже, чем в эЛ.Эй.
"Каждый день ты разодета в шелка, увешана бриллиантами, тебя закутывают в меха, выставляют на витрину… а вечером ты возвращаешься в пансион только для женщин, в комнату три на четыре…" - Настя стояла перед зеркалом своей комнаты Барбизона.
Она подумала о судьбе заурядной манекенщицы. Не девочки с обложки, а просто работающей модели. "О чем они мечтают? Чтобы шуба, которую ты демонстрировала, могла быть тобой куплена или куплена мужем. Они все ищут богатых мужиков. Jet set. Reach guys. Заработать денег и открыть свою фирму купальников?.."
Телефон издал рычащий звук, и Настя представила Барбизонью тетку, подключающую ее к линии.
- Настья! Джоди… Я тебе звоню сказать, чтобы ты ни в коем случае не оставалась в Нью-Йорке. Все равно сейчас начнутся праздники, все будет мертвым на месяц. И у тебя две работы. Для рекламы фильма. Я же говорила, что у тебя самый лучший рот в эЛ.Эй. Но они ненормальные… Возвращайся обязательно!
- Я вернусь. У меня не хватит денег остаться. И я больше никогда не буду работать на Муз! Пусть старые вешалки демонстрируют ее одежду… Мой манекен стоит в витринах "Сакса". На Пятой авеню! А заплатили мне, Джоди, чуть больше 500 долларов!
- Она phoney, я тебе говорю! Надо поднять твою ставку. О, я забыла, приезжает Джон Касабланка из Парижа. Я договорилась, что он посмотрит моих моделей. Может, он возьмет тебя в Элит. Я больше не могу говорить. О, эта PR женщина делает меня больной - она сказала, что ты не хочешь с нею работать!
- Это неправда! Я только не хочу разводить антисоветскую пропаганду. И так все этим занимаются, за исключением единиц.
- Да-да, я видела по TV каких-то толстых мужчин, бывших русских, - и Джоди захихикала, вероятно, прикрывая рот ладошкой. - Все. Настия, бай-бай!
Настя повесила трубку и вздохнула, как после забега на сто метров.
В Лос-Анджелесе приглашенные на пати манекенщицы всегда оставляли свои побитые, страшные или просто дешевые машины где-нибудь за углом. Никогда не подъезжая к месту пати на машине. Мексиканцы-парковщики посмеивались над разодетыми и разукрашенными девицами, выходящими в ночи из улочек, с разных сторон к "Карлос энд Чарли" на Сансете, к Поло Лондж в Beverly Hills Hotel. Манекенщицы стеснялись своих машин. И несмотря на то что автомобиль в Лос-Анджелесе был необходимостью, а вовсе не прихотью, по нему определяли твой социальный статус.
Вход-очереди в "Студио Fifty Four" были похожи на банковские. Они были разделены натянутыми между столбиками канатами. Кто-нибудь подвигал столбик, увеличивая пространство для себя и подруги, но жилетный тип ставил столбик на место, зажимая очередь. Рядом с жилетными стоял костюмный - главный. Он время от времени вызывал кого-нибудь из очереди. По какому принципу происходит отбор, Настя не успела разобрать. Может, просто по внешним данным. "Дайте-ка мне вот тот окорок, нет, тот, что попостнее, правее".
Настя подъехала на такси. Перед ней из другого высыпались девочки-"вешалки" на подгибающихся ногах. "Может, у них мода такая в Нью-Йорке?" - подумала Настя и, выйдя из такси, подбежала к ним: "Вы из Вильямины?" - "Это неважно!" - заорала одна. Вообще они все кричали, привлекая к себе завистливые взгляды очереди, костюмный отстегнул канат от столбика, и Настя с ними вошла в дискотеку. "Важно произвести впечатление, что ты принадлежишь, что ты в полном праве… Кто они-то такие, эти вешалки?!" - объяснила себе Настя свое недоумение, а как бы она вошла одна… Ни одна из "вешалок" не сдала в гардероб ни курточку, ни жакет, как у Насти. Они все побежали в зал, за штору, где и происходи пати Вильямины, отделенный от простого народа. "Копа Кабана" уже жарила бразильским солнцем в исполнении "Борьки Манилова". За шторой при появлении новой компании вспыхнуло несколько камер - какой-то фотограф, друг агентства, снимал пати для архива. Здесь было светлее, чем на части для народа. Кто-то пританцовывал, лавировал человек в белом пиджаке с подносом. У бара жевали. Туда устремилась "вешалка", ответившая Насте. И Настя пошла за ней.
Им сунули по бокалу шампанского. "Вешалка" поставила сумку-ранец на бар, достала расческу и, бросив волосы вниз, стала их расчесывать.
- Ты новая у Вильямины? - спросила она гнусавым - снизу - голосом.
- Я не с Вильяминой. Я из Лос-Анджелеса. Но хочу переехать.
"Вешалка" взмахнула расчесанными, электрически вставшими волосами: "Слушай, как там погода сейчас?" Настя ответила, что как всегда, к сожалению. "Вешалка" не поняла сожаления по поводу однообразия.
- Я через неделю еду. К подружке. Она не модель.
Настя подумала, что подружка, видимо, в актинг.
- Она актриса.
Настя продолжила внутренний монолог: "Но временно работает официанткой".
- Она только начинает, так что приходится работать. Она в Беверли-Хиллз устроилась. В компанию мороженого. "Basckin Robins" Настя знала, как и все любители мороженого. "Что они тут себе думают?! эЛ.Эй, Беверли-Хиллз, "Феррари", джакузи…"
- Пойдем, я тебя познакомлю с моей подругой.
"Вешалка", ее звали Каттон, поздоровалась с одной из теток, рассевшихся на полукруглом диване, сделав очень приличный вид. "Это самая главная у Форда эдженси", - сказала она Насте и тут же повисла на подбежавшем гомосексуалисте. "Он наверняка гример", - подумала Настя, а Каттон уже знакомила ее с гомосексуалистом Герри-парикмахером. Еще она познакомила ее с "самым лучшим в мире" дизайнером маечек, с "самой лучшей в мире" моделью купальников и с "самой лучшей в мире" телефонисткой из Вильямины. Все эти "самые лучшие в мире" напомнили Насте московских "гениев"- "познакомься, - это гениальный художник… гениальный поэт… гениальный" еще кто-то.
Они подсели к самой лучшей в мире подруге Каттон. Она критически-брезгливо посмотрела на нее: "Ты уже готова? Пати только начинается". Настя подумала, что под конец эта Хлопчатобумажная обязательно будет пьяная, с размазанным от слез мэйк-апом, зажатая в углу каким-нибудь хуевым, никому не известным фотографом, заставляющим ее ехать с ним факаться. "Она похожа на Келли, на прошмандовок в Москве. Везде есть такие девочки".
Долли, лучшая в мире подруга Каттон, послала ту в бар за орешками.
- Она всегда такая… шумная? - спросила Настя, которая вовсе не была тихоней.
- Подожди, когда она сходит наверх в туалет. Тогда начнется настоящий перформанс, - Долли налила шампанское в бокал и протянула Насте.
Настя поняла - везде было одно и то же. Она только не знала - курят здесь траву или нюхают кокаин.
- Если бы она была топ-модель, ей бы прощалось. А она идиотка. Даже на чип-шоу ее не берут больше, - Долли потушила сигарету, не докурив и до половины. - Ты куришь? Эти очень крепкие…
Настя открыла сумочку и достала пачку "Кент лонд". В сумке у нее лежало несколько композитов, взятых на всякий случай. Долли заметила и попросила показать.
- Грэйт! Ты должна переехать в Нью-Йорк. В эЛ.Эй. хорошо, когда ты уже звезда или пенсионер. Но начинать там глупо. Я там жила шесть месяцев и очень много работала. Но все работы там очень местные, никто тебя никогда по ним не узнает. А здесь, стоит тебе показаться на нескольких хороших шоу, и все будут тебя приглашать. Если ты, конечно, не будешь, как Каттон. Идиотка.
Хлопчатобумажная "идиотка" прибежала с орешками, Герри и с очень толстой девочкой. У шторы тем временем было столпотворение, вспыхивали камеры, раздавались приветственные вопли.
- Вильямина со своей свитой пришла. Я советую тебе не показываться ей на глаза, дорогая Каттон. - Долли посмотрела на севшую на корточки Каттон, как на собачонку, и та, как собачка, закивала головой, положив руки-лапки на колени Долли.
Толстая девочка взяла Настин композит со стола: "У тебя такое лицо яркое, что совсем мэйк-апа не надо. А то ты будешь слишком sophisticated".
- Mother-fucker! - чуть не вырвалось у Насти. Она ненавидела это слово. "О, ты такая софистикэйтед! Как ты можешь быть такой софистикэйтед? О, мы не можем вас взять в массовки, потому что вы будете выделяться своей софистикэйтед." Извращенный, искушенный, лишенный наивности - такой перевод давался этому слову в словаре Романова, которым пользовались в школе на Ферфакс. С последним Настя еще могла согласиться - никаких наивных мечтаний о том, что вот, подбеги сейчас Настя к Вильямине, та охнет, ахнет и сделает ее звездой, у нее не было.
- Это ты на обложке пластинки "Карз"? Альбом вышел в кандидаты на приз Grammy, - толстая девочка забросила в рот горсть орешков.
Настя даже не знала, что пластинка уже вышла.
- А где ты видела?
- Вчера no TV. Обложку выбрали в лучшую года. Тебе, наверно, очень здорово заплатили?
Настя сказала, что да, конечно. На самом деле ей заплатили, как за обычную работу, за три часа, минус 20 % агенту - 192 доллара. Впрочем, она была вспомогательным элементом, а не исполнителем. Почему же тогда ее взяли для обложки, а не исполнителей?
Моделей прибавлялось. В основном это были обычные манекенщицы, не звезды, но работающие. Нескольких Настя узнала. Одна девочка снималась для рекламы аспирина, другая для mini pads. Настя подумала, что не хотела бы быть узнаваемой по рекламе прокладок в трусы. "Да, мне нравится Грета Гарбо, а не Фара Фосет. Но и Гарбо сделали, как и Монро, - из рыжей Нормы Джин". Настя с трудом представляла себе это самое деланье. И уж то, что это может произойти в школе моделинг, за которую сумасшедшие родители платят, ей казалось совсем-абсурдным.
Настя пошла к бару. Там уже была очередь, и к стойке надо было пробиваться, орудуя локтями. Как раз перед Настей стояла маленькая тетка в кудрях и набирала орешки, оливки, шампанское. Настя слегка пихнула ее, поторапливая. Та обернулась, и обе замерли. Это была Муз Модерн. Ее злой взгляд сменился на испуганный, а потом будто кто-то потянул за ниточки, и рот ее расползся в улыбке.
- Настия! Какой сюрприз. О, давай выберемся отсюда.