Через неделю Настя вынула из почтового ящика калифорнийский driving license. Теперь она одна могла ездить на интервью, к фотографам и даже на работу, куда ее стали брать все чаще. Арчи злился. Он так хотел быть главным и решающим! Он вырывал телефонную трубку, он сам составлял расписание на следующий день, ставил крестики или минусы против имен фотографов. Он все равно ехал на интервью с Настей. "Ты же еще плохо говоришь по-английски, зайчик!" Арчи не понимал, что манекенщица вообще много не должна говорить. Предоставила свое портфолио фотографу или арт-директору, стоишь и улыбаешься. "Hi!.. Fine!.. Bye!.." Ну, еще, может, добавишь, что "Russian. Настия" - она стала произносить свое имя как американцы.
Как всегда день заканчивался сидением на провалившемся диване перед огромным телевизором.
Арчи только что закончил подсчет денег, заработанных Настей за последний месяц, и был очень доволен, потирал руки. Джоди выписывала чеки на его имя, вычитая свои 10 процентов. Несколько раз уже Арчи говорил, хитро пощипывая ус, о том, как бы обойти Джоди и получать деньги прямо с клиентов. "Какой он мудак!" - думала Настя. "Мудак" было любимым словом Арчи и значило в принципе - кретин. Но для Насти он все больше становился именно мудаком.
- Зайчик, ты все понимаешь? - Арчи имел в виду английский.
Настя не хотела понимать. На экране люди в ковбойских шляпах - все - ругались или обнимались. Это была какая-то миллионная по счету серия. Но не "Ангелов Чарли", а "Далласа". Настя разглядывала прошлогодний "Вог", который Арчи попросил у хозяйки квартиры. На новый он жалел деньги. Настя изучала мэйк-ап по фотографиям. Через три дня ей предстояла первая крупная работа. Два дня съемок для каталога магазина "Bulocks". И платить ей должны будут СТО долларов в час!
- TV - это один из способов выучить английский. Ты теперь в Америке живешь. Это наша новая Родина. - Арчи подсел к Насте.
Ей стало противно - и из-за "новой Родины", и из-за небритой физиономии Арчи. Она мысленно помолилась кому-то о том, чтобы Джоди выписала чек на ее имя за работу для каталога, как Настя ее попросила. Чтобы она смогла взять деньги и уйти от Арчи, оставив ему записку - "Никогда не бывшая твоей. Настя".
- Ты на своей новой Родине тоже мог бы кое-чему научиться. Из реклам бритв и дезодорантов. От тебя уже не пахнет, а просто воняет! - она встала и пошла на кухню.
Только цепей здесь не хватало! Все было убрано-спрятано. Ей вдруг безумно захотелось выпить коньяку, а он стоял на полке в закрытом шкафчике. Она тихонечко открыла дверцу. Выпивали они, только когда приходил Друг и буквально "раскалывал" Арчи на коньяк или шерри. Насте стало стыдно за то, что она старалась беззвучно отвинтить пробку, за то, что решила не брать конфетку, потому что они лежали в пакете из шуршащей бумаги… Арчи пришел на кухню.
- Пардон, зайчик. Я завтра помоюсь. Только зачем ты собираешься пить? - Он взялся за бутылку.
- Не твое дело. Я еще и конфеты собираюсь есть. Вот, смотри! - Настя демонстративно положила в рот конфету и, не проглотив ее, отправила вслед вторую. - Видишь? - Она вырвала из рук Арчи бутылку и налила коньяк в круглую, толстого стекла рюмку - посуда была "обязаловкой" при покупке мебели.
Арчи "заиграл" кушаком халата, полы которого распахивались, демонстрируя желтое пятно от мочи на трусах. Настя ушла в комнату.
- Некоторые твои качества, зайчик, мне тоже не нравятся. То, что ты пить собираешься, например. - Арчи стоял за диваном и щурился от дыма сигареты в углу рта.
- Ой, отстань! Я что, как свинья валяюсь на полу напившись? Надоело жить, как в пионерском лагере!
- Ну, ты целый год без меня в Москве… провалялась, дорогая.
- Что за намеки, "дорогой"?! Я ждала от тебя приглашения в Америку!
- Вот именно! Благодаря мне ты сидишь в этой квартире, в Лос-Анджелесе. А не ебешься с кем-то под забором.
- Не смей так со мной разговаривать. Мне неизвестно, чем ты тут занимался целый год, тем не менее я ни на что не намекаю. - Она встала, сделала большой глоток коньяка и опять пошла на кухню.
- Зато мне известно! Мне известно, что ты ебалась с этим мудаком Беловым! - Арчи не кричал. Он говорил тихо и зло. Слова откуда-то из-под усов выпрыгивали.
Настя действительно спала с известным баскетболистом Беловым. Она влюбилась в него. Арчи об этом узнал из писем своей мамы. А бедная Дора Марковна от мамы Насти.
Настина мама наивнейшим образом "поделилась" с мамой мужа дочери: "Вот какой, понимаете ли, случился казус. Влюбилась она и никуда ехать не хочет. Не гнать же мне ее с родного порога?!" На официальное разрешение на выезд в Израиль на постоянное место жительства Настя написала заявление с просьбой разрешить ей остаться на Родине. "Никто вас и не гнал!" - сказали в ОВИРе и опять прописали в Москве. Это произошло как раз в тот день, когда рефьюзники не уходили из ОВИРа с требованиями соблюдения Хельсинкского соглашения о правах человека. Арчи звонил из Рима и плакал. Настя плакала в Москве - Белов, ей казалось, в нее не был влюблен Потом Арчи плакал, звоня из Лос-Анджелеса. Настя уже не плакала - роман закончился. Она попросила мужа прислать ей приглашение из Америки. Но визы ей не дали, а предложили поехать в Израиль. "Но у меня уже просрочено приглашение!" - сказала Настя "Не волнуйтесь, мы вам его сами продлим", - ответил начальник ОВИРа, прячущий "Мальборо" в ящичке стола.
- Белов не был мудаком! И даже после тренировок от него не пахло, как от тебя! - ей было стыдно за Арчи.
Он ведь умолял ее приехать! Письма-клятвы писал. Даже ее матери, что, если что-то у них не получится, он Настю на произвол судьбы не бросит. Сейчас она видела, что бросит да еще гадостей наделает.
Она уже собиралась налить себе коньяк, как Арчи выхватил бутылку и сильно ударил ее по скуле. Она ахнула и плеснула ему в лицо оставшийся в рюмке коньяк.
- Не смей ко мне прикасаться, негодяй!
Но Арчи уже завелся: "От него не пахло? От хуя его не пахло, когда ты ему сосала его?! Блядь!" Еще несколько ударов. Настя разревелась и побежала в спальню, захлопнув дверь. Ее тут же распахнул Арчи. Он сильно пихнул ее на кровать: "Я тут ждал тебя, ночами не спал… Блядь!" - и еще удар. Последний. Настя завопила во всю мочь и уткнулась лицом в подушку.
На утро правый глаз Насти не открылся. Губы тоже еле-еле шевелились. Из-за удара в нос левый глаз заплыл. Настя с ужасом смотрела на себя в зеркало: "Вот тебе и заработала деньги. Вот и переехала. Какой кошмар!"
Арчи, конечно, избил Настю не из ревности. Его образ жизни без нее был далек от пуританского. С той же Люськой он не раз встречался в одной постели. Скорее, это было проявлением слабости и беспомощности, которые он с каждым днем, ощущал все больше. Настя, его жена, уплывала от него. Настя, которую он любил, так вот жадничая и скупясь, на которую он ставил такую ставку - женился-то на ней, когда документы на выезд уже были поданы, и вместо бриллианта, спрятанного в ножке мебели, он вывозил ее, семнадцатилетнюю… А Настя не хотела поддаваться его влиянию. Она сама по себе хотела быть, независимо, отдельно от него. От него?! Но ведь это ОН вывез ее, ОН сделал ей профессию, ОН купил ей машину, ОН… А она даже не ценила этого! Он видел, как она смеется над ним, над его восторженностью перед Америкой, "Надежным Путем", барахолками… "Только поросячьего визга не хватает к твоей радости!" - говорила она.
Арчи ходил за Настей по квартире - "Зайчик, прости меня, мудака, зайчик!" Она смотрела на него с диким удивлением: "Даже сейчас, когда знает, как он мне омерзителен, не оставит меня в покое, лезет в душу".
- Отстань от меня. Езжай в аптеку и купи что-нибудь против всего этого ужаса на моем лице. Не знаю, что в Америке есть. Может, американские мужья не бьют своих жен?
Арчи помчался в "Надежный Путь", а Настя бросилась звонить Другу. Тот умудрился пошутить: "Может, он все-таки не очень плохой, не меркантильный, раз избил тебя. Забыл о деньгах на минуту". Настя умоляла его помочь ей найти квартиру. Друг знал о ее планах уйти от Арчи, но не переставал удивляться, как же она могла жить с ним в Москве.
- Америка выявила в нем все омерзительные качества. Он без стыда заявляет, что мне никуда не деться, что я в полной зависимости, и что он не побоится представить в суде письмо своей мамочки как свидетельство моей неверности, и что я, ты слышишь? не получу ни копейки, и он озверел!
Друг обещал поездить в районе, где когда-то жила Люська - там было недорого.
Арчи вернулся, когда Настя вешала трубку. Он заволновался: "Ты с кем-то говорила, зайчик?" Настя выхватила у него пакет из "Надежного Пути".
- Да. Разговаривала. А теперь ты поговори с Джоди. Вот звони и объясни, почему я не смогу работать. Расскажи ей. - И она ушла в спальню.
Она не верила в магический эффект крема, купленного Арчи, и опять заплакала - о работе для каталога нечего было и думать. А как они вместе с Джоди радовались, когда арт-директор позвонил и утвердил Настю на работу…
Она заехала в тот день к Джоди показать новые фотографии. Дверь в маленький офис была открыта. В приемной никого не было, а из-за перегородки раздавался голос с акцентом.
- …да, я пошлю вам только пять моделей. Но вы должны обещать, что не будете обращаться в другие агентства. Иначе я пошлю вам пятнадцать моделей! Устраивать такую катавасию из-за часа работы… Кто там? - обратилась Джоди за перегородку.
- Это я, Джоди! - Насте не надо было называть имени: ее акцент Джоди тоже легко различала.
- Настия, иди сюда! Простите, сэр… в понедельник, сэр. Спасибо… всего хорошего… - Джоди положила трубку и обмахнулась фотографией какой-то модели. Весь стол был завален фотографиями.
- Эти люди сводят меня с ума! Я тебе говорю, Настия. Они такие дешевки! Я тебе говорю…
Джоди достала из-под стола сумку и из нее термос. С кофе. Сидя в офисах, Америка выпивала в день от пяти до восьми стаканчиков светло-коричневой жидкости на человека. Настя знала, что еще в сумке у Джоди в алюминиевой бумаге есть какая-нибудь еда.
Из кофи-шопа мужа Джоди. Она почему-то называла его на французский манер Жаком. А сам Жак был русским, из Шанхая. Джоди приглашала Арчи с Настей на обед. Арчи тогда сожрал все, что мог, и очень старался понравиться. А Жак с радостью по-русски рассказывал про Шанхай, про Юльку Бринера и вспоминал стишки Саши Черного о старичке, у которого черт-те чего в карманах только нет, и даже баночка с клопами.
Настя показала новые фотографии, отснятые студентом Арт Центра Кентом Маршалом. У бедного мальчика уже в девятнадцать лет почти не было волос. А те, что были - были врощены. Будто маленькие пучки, посаженные в клумбу-затылок.
- Очень хорошие снимки, Настия. Но не советую тебе тратить много времени со студентами. Они талантливые, и у них еще не пропал интерес к творчеству и искусству. Но работы у них нет.
В этот момент раздался важный звонок, и Джоди приложила палец к губам. Затем она начала нахваливать Настю, и та пошла в туалет. Ей неудобно было слушать о том, какая она дисциплинированная, пунктуальная, работоспособная… Впрочем, так оно и было. Четыре часа без перерыва она позировала Кенту. А до этого сорок пять минут ехала по чудовищному фривею в Пасадену. Зажатая с двух сторон громадными грузовиками, она обеими руками вцепилась в руль. Это была ее первая самостоятельная поездка по фривею.
И он, как подлая змея, извивался, будто издеваясь - "Хочешь свободу? На, получай! Не хочешь, чтобы Арчи тебя возил? Крути баранку!"
Когда Настя пригрозила Кенту, что от голода будет eat him, он засмеялся.
- Ты знаешь, что значит это выражение? В Советском Союзе делают… "орал" секс?
Настя захохотала, а потом, обидевшись за Советский Союз, который Кент представлял иной планетой, стала подшучивать над ним.
- Я знаю, что тебе известно о России - ГУЛАГ, водка, Солженицын, фигурное катание, икра, рефьюзник, да?
Кент не стал возражать тогда - Настя была его первой живой знакомой из СССР. До нее он видел фотографии (действительно!) фигуристов и жены Хрущева.
Когда Настя вернулась из туалета, Джоди закричала, что ее взяли, и что она не сомневалась, и что она счастлива - "Я выбила из них сто долларов в час!"
Настя сидела перед зеркалом в спальне и расчесывала выкрашенные в розоватый цвет волосы. Уже не раз ее брали для шоу в салон "John Peter's" в Беверли-Хиллз. Платили за демонстрации причесок немного, но зато в любое время можно было подстричься бесплатно, и волосы всегда были ухоженными. "Теперь туда не раньше, чем дней через десять можно будет пойти. Десять дней с побитой физиономией… Мудак". Названный злым шепотом "мудаком". Арчи открыл дверь в спальню. Он позвонил Джоди, и та негодовала: "Сто долларов, сто долларов в час!" Арчи и сам вознегодовал - во-первых, он не знал об этой сумме, а во-вторых, тут же подсчитал и ужаснулся потере.
- Ты о'кей, зайчик? Что ты делаешь?
Настя попросила его уйти и в следующий раз без стука не входить. Она всегда его об этом просила, но он всегда врывался. "Что тут такого? Это же моя квартира! Моя спальня!" - не понимал он. В конце концов Настя сказала ему, что имеет право на privacy, что может быть занята изучением прыщика на попе! Ей казалось это таким элементарным правилом, естественным делом - тук-тук - постучать в дверь.
Арчи пошел в ванную, и она услышала, как он писает. Даже струя его мочи казалась наглой. Заявляющей будто о себе: "Это я. Арчи! Писаю!"
Настя подумала, что не только не любит его, но и перестает уважать. Хотя в нем были качества, заслуживающие уважения. На него можно было положиться. Стоило позвонить ему, сказать, что испортился проигрыватель, раковина засорилась или просто, что нет молотка, он тут же примчался бы, все починил… Он бы никогда не ушел! Он бы сидел и молча курил. А если бы говорил, то о ценах на барахолках.
Flea-market fan, он знал, на каком из них покупать джинсы, а на каком запчасти для автомобиля. Арчи был первым в эмиграции, открывшим "La Brea Circus" - магазин уцененных товаров, где продавали оптом десять банок сардин, пять банок томатов, три блокнота без обложек… Друг не церемонился с Арчи - когда тот надоедал ему "своим занудством" по телефону, он просто посылал его "на хуй". Другие знакомые не могли позволить себе такой роскоши и мысленно ругали его: "О, ебаный твой лысый череп!" Настю, кстати, не смущала его лысина. Арчи коротко стригся, не отращивая сальных волосиков веером, а обнажая бычью шею.
Читал Арчи только диссидентов. Еще и еще раз перечитывал Солженицына, будто уговаривая себя, убеждая в том, что совершил правильный поступок, покинув СССР. Он склонял "ебаную Советскую власть", как и все, кому она не дала наворовать больше, чем они успели. И прославлял Штаты, свою новую Родину, как и фарцовщики, называющиеся теперь оптовыми продавцами. На Европу Арчи "насрал" и называл ее "шестеркой" Америки. Насте было обидно за Европу - она всегда мечтала о Париже.
Использовав полтюбика мэйк-апа, Настя загримировалась и отправилась с Другом смотреть квартиру. Арчи знал об этом, но ничего не сказал гордо собирающейся Насте. Друг провел с ним беседу и посоветовал ему дать ей делать, что она хочет, и тем самым, может быть, изменить ее решение.
Перед тем как отправиться на осмотр single, они с Другом заехали в банк. Прождав в очереди, пока толстый, почему-то показавшийся им arm-dealer, мужик упакует свои пачки долларов в атташе-кейс и отойдет от прилавка, Настя протянула номер счета. Поиграв с компьютером, работник банка сообщил, что "Ваш муж, миссис, снял сегодня утром деньги. На вашем общем счету… четыре доллара". Настя нервно засмеялась.
- Ты видишь, Дружок, что я все-таки порядочней его. Ты ведь знаешь, я хотела взять только половину денег, а он взял уже. Все.
Друг дал Насте двадцать долларов, которые она оставила в залог менеджеру дома - религиозному, с пейсами, еврею. Ремонт в квартире был не закончен, но Настя решила все равно переехать через два дня. Менеджер только попросил ее отдать остальную сумму в понедельник, а в пятницу и субботу к нему с деньгами не приходить.
С Другом они съездили в телефонную компанию, и Настя заказала красный аппарат.
По TV опять шел "Даллас". Злодей в шляпе угрожал хорошему в шляпе. Настя подумала, что, может, она не понимает Америку, что такая она, может, и есть на самом деле. "Но в такую я не хочу!" - твердо решила она и почувствовала запах раскаленного металла. Она обернулась - Арчи стоял за ее спиной, и в руке у него была металлическая вешалка, изогнутая на конце - латинской "эн". Она действительно была раскалена докрасна. Левый рукав у Арчи был закатан выше локтя.
- Ты думаешь, я не люблю тебя, зайчик? Вот, смотри.
Настя не успела и слова сказать, как Арчи приложил раскаленное "эн" к тыльной стороне руки. Запахло паленым мясом, и Арчи, скорчившись и чуть присев, убрал от руки вешалку. Ожог был омерзительным. Настя вдруг подумала, что Арчи это сделал не только для нее, но и для своей "новой Родины" - русское "эн" она принимала бы за "аш". Ей совсем было не жалко шантажиста Арчи. Она дала ему пощечину, он успел выкрикнуть: "За что?!", и ушла в спальню.
Она могла поделиться только с Другом… Бедняга, он оказался между двух огней. Но Настя чувствовала, что он больше на ее стороне. Он стал отвлекать ее историей о Люське. Как раз вошел Арчи с перевязанной уже рукой. Он сел у зеркала - бледный, с грустными темными глазами. А Настя засмеялась - Люська нашла себе богача. Владельца куриной фермы. Она пригласила Друга на обед и продемонстрировала содержимое холодильника - в морозилке лежало шесть кур, на полках куриные ноги и шесть коробок, по десять в каждой, яиц. Настя смеялась, Арчи - бледнел. Она попрощалась с Другом и закрыла глаза.
- Зайчик, ну давай же поговорим. Не будь такой жестокой. Скажи мне, что я должен сделать, как измениться?
Настя лежала на кровати, поджав под себя ноги. "Зачем, зачем все это? Он мне не нужен - она взглянула на него - опять не бритый, в футболке с кругами пота под мышками, с черным почти ободком у шеи… Ему никогда не придет в голову бросить в стиральную машину свое грязное, вонючее белье. Свои трусы с пятнами кала на отвисшем заду или "семейные", в которых, даже когда они надеты под узкими джинсами, впечатление, что у него мошоночная грыжа!" Настя чуть не взвизгнула. А Арчи все сидел, раздвинув ноги, в протертых на "мошоночной грыже" джинсах. "Если бы я его любила, я бы ничего, ничего этого не замечала. А я ненавижу…"
- Я ненавижу тебя! Ненавижу! - закричала она ему.