Он вспомнил, что за ужином тогда в Москве директор их школы спросил Татьяну:
- Чем занимаешься?
- Закончила ветеринарную академию и поступила в аспирантуру научно-исследовательского института.
Он прикинул ее возраст. Если академию она закончила в двадцать два и год в аспирантуре, следовательно, она старше его на двенадцать или тринадцать лет. Когда мужчине двадцать шесть, а женщине тридцать восемь, разница в возрасте, конечно, большая, но еще возможная, но женщина в сорок восемь - уже пожилая, а мужчина в тридцать шесть еще молодой мужчина. Но возрастные подсчеты он будет делать позже, а сейчас он хотел, чтобы она пришла к нему в коттедж. Хорошо бы ее попросить, чтобы она пришла в том трикотажном платье, но вряд ли платье могло сохраниться за те шестнадцать лет, что они не виделись. Но если сохранилось, он обязательно попросит надеть то платье.
Школа, где разместили ветеринаров, была всего метрах в пятидесяти от его коттеджа.
Татьяна оставила в передней заляпанные грязью резиновые сапоги, он вынес ей тапочки большого размера, он всегда предлагал женщинам тапочки большого размера, пусть думают, что они единственные и неповторимые.
Она вошла в ванную, и он услышал, как она обрадовалась:
- Горячая вода! - И, выглянув из ванной, сказала: - Я приму душ!
Ванная комната не запиралась, он сам снял задвижку. В ванной побывало не так уж много, но и не мало женщин. Он обычно стучал в дверь и вносил большую махровую простыню, говоря:
- Простите, я забыл повесить простыню.
У женщин было только два стереотипа поведения. Одни закрывали ладонями грудь, другие поворачивались спиною.
И на этот раз он внес простыню. Татьяна, нагнувшись над ванной, стирала свои трусики и футболку. Она разогнулась, дала ему возможность рассмотреть себя, потом повернулась спиной и спросила:
- Осмотром доволен?
- Очень, - подтвердил он.
- Тогда принеси мне свою чистую рубаху и что-нибудь потеплее, вроде спортивного костюма, пока не подсохнет мое бельишко.
Потом она сидела за столом в его спортивном костюме "Адидас" и пила водку, разбавленную клюквенным сиропом.
Он уже придумал, что сказать:
- Двери школы закрыты, чтобы никого не будить, можешь остаться у меня. Себе я постелю на кухне.
Но Татьяна его опередила, сказав:
- Завтра рано вставать, пошли спать.
Он торопливо стелил постель.
- Постель была расстелена, и ты была растеряна, - сказала Татьяна.
Как она замечательно шутит, подумал он тогда, не зная, что это строка из стихов Евтушенко. Он по-прежнему мало читал.
Татьяне он решил показать все свое мужское умение, поэтому не торопился. Из книжек по сексологии он знал, что необходима прелюдия, да и почти всем женщинам, которые прошли через его коттедж, нравилось, что их вначале ласкают. Но Татьяна оказалась нетерпеливой.
- Извини, - сказала она. - Я уже год без мужика. Я хочу сразу.
Ее откровенность он воспринял почти как оскорбление. Наверное, это же самое она сказала бы любому другому. Он был грубее, чем обычно.
- Ты животное! - сказала она. - Но сильное животное. Мне такие еще не попадались. Ты мне нравишься.
А ему с нею было так же хорошо, как с Мариной. Она и похожа была на Марину просторными бедрами и мощью зрелой женщины, и так же понимала его и отдавалась ему, а не он ее брал. Тогда он подумал, что, если ему не встретится женщина, похожая на нее или Марину, он не будет счастлив. И только сейчас он понял, почему мужчина, разведясь с одной женщиной, женится на другой, очень похожей на прежнюю.
В тот вечер она мгновенно уснула, пробормотав:
- Только бы не залететь.
А он подумал: пусть родит. Он будет приезжать к ней в Москву и помогать своему сыну или своей дочери. Если дочери похожи на своих матерей, то Татьяна наверняка воспитает хорошую дочь.
Когда утром он проснулся, Татьяна готовила завтрак.
Весь день у него было замечательное настроение. Его не расстроил приезд клиента с жалобой, что ему не отрегулировали карбюратор. Он сам промыл, продул и отрегулировал карбюратор, не дожидаясь, когда освободится слесарь. Он радовался, как будто получил подарок, который очень хотел получить. Он получил эту взрослую красивую женщину, такую недоступную шестнадцать лет назад и такую доступную сегодня.
Во второй половине дня часа за три до окончания работ он приехал на участок ветеринаров, подошел к ней и сказал:
- Поехали ко мне! Я могу съездить и сказать твоему бригадиру, что отвез тебя для консультаций в соседнее отделение. Проверять будут вряд ли, - предложил он ей.
- Плевать на бригадира!
- А на коллег?
- И на коллег тоже.
- А на меня?
- На тебя очень хотелось бы…
Он не ожидал такого ответа. Обычно ведь задают определенные вопросы, чтобы получить на них ожидаемые ответы. Она могла ответить:
- Никогда!
Или:
- Как ты мог такое подумать!
Или:
- Ты мне очень нравишься.
Тогда бы он улыбнулся и сказал:
- Ты мне нравишься очень-очень!
То, что ей хочется и на него наплевать, ни в одном стереотипе его ответов не предусматривалось. Заготовки не было, и он молчал.
- Если очень хочется, надо плюнуть, - наконец нашел он ответ.
- Ты не очень внимателен. Я сказала, что очень хотелось бы, но…
- А что за этим "но"?
- Я вчера впервые подумала, что сплю с мужиком намного моложе себя. И сегодня весь день думала, что приду к тебе, а мне очень хотелось прийти, и увижу у тебя в доме молодую телку.
- Ты молодая.
- Уже не очень, если об этом думаю. Раньше я об этом не думала. Я была молодая, и вокруг меня были тоже все молодые. Я спала с мужиками, своими ровесниками или старше, но я была молодая. Я не блядь. Я изменяла мужу так, по случаю. Но вчера я переспала с мужиком, уже думая, что он моложе меня.
- Почему я моложе тебя?
- Потому что Света моложе меня на десять лет, а ты учился с ней в одном классе.
- Я не учился с ней в одном классе. Я учился в сельской школе, а не в московской.
- Извини, но ты не мой знакомый.
- Я твой знакомый, как и знакомый Светы, и твоего отца, и твоей матери. Просто ты не запомнила меня.
- Когда это было и где, если я тебя не запомнила?
- У вас в доме. Тогда ты училась в аспирантуре.
Татьяна задумалась.
- Не могу вспомнить, подскажи, - попросила она.
- Как-нибудь, - ответил он неопределенно.
- Ты был студентом ветеринарной академии?
- Не был. Я закончил сельскохозяйственный. Извини, я включу последние известия.
- Известия будут позже. В конце года или начале следующего.
- О чем ты?
- О том, что он долго не протянет. Эмфизема легких, два инфаркта.
Это была осень тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Два года назад умер Брежнев, немногим больше года руководил из больницы Андропов, теперь болел Черненко. На очередных выборах в Верховный Совет он голосовал в больнице. В костюме, при галстуке, но в тапочках. Не все предусмотрели. Наверное, старика долго одевали, и он устал. И решили: сойдет и так. Отберут фотографии, где Генеральный по пояс, но в газетах напечатали во весь рост, и все увидели тапочки. Раньше такого в Кремле не случалось.
Деревня обсуждала и очень пристально вглядывалась в экраны телевизоров. Деревня верила только своим глазам. Умер один старик, пришел другой и тоже через год умер, теперь доживал третий. Он уже не встречал в аэропорту зарубежных президентов и королей. Ковровую дорожку раскатывали перед кремлевским крыльцом, старик осторожно ступал на дорожку, все видели: сил у него немного, и гадали, насколько этих сил хватит.
В райкоме поговаривали, что, наверное. Генеральным секретарем станет Горбачев, самый молодой из Политбюро. Может, не сразу, но станет обязательно.
В райкоме при Андропове поменялась власть. На пленуме первым секретарем выбрали молодого директора соседнего совхоза, и тот теперь подбирал в райком молодых. Заехав к нему в мастерские, отозвал в сторону и спросил:
- Пойдешь инструктором?
- Я в партии всего год.
- Поэтому и предлагаю инструктором, через год сядешь на отдел.
- Могу подумать?
- Только неделю.
Неделя заканчивалась через два дня. Он сделал свои расчеты. Главным механиком он мог стать через год, года три надо будет поработать главным инженером, через четыре года он мог стать директором совхоза. В райкоме он мог проработать год инструктором, год заведующим отделом и получить назначение директором. Экономия в два года. Он спросил Татьяну:
- Ты член партии?
Татьяна расхохоталась.
- Представляешь, если бы в фильме мужчина, поимев женщину, спросил: а ты член партии? Какой бы хохот стоял в зале! Это ты к чему? Я даже самым близким подругам рассказать не смогу, что ты, трахая меня, спрашивал: а ты член партии? Зачем тебе это?
- Мне предложили перейти на работу в райком партии. Через два дня я должен дать ответ.
- Ты спрашиваешь моего совета?
- Мне интересно знать твое мнение.
- Не ходи.
- Почему?
- Партия блуд на стороне не поощряет. Вдруг ты трахнешь какую-нибудь учительницу или врачиху. Ну, выпил, ну, подвернулась! А она тут же в райком. И тебе скажут: женись! И женишься, если она дочка даже мелкого районного начальства. И я не смогу к тебе приезжать. И ты ко мне тоже.
Чтобы свернуть разговор, он сказал:
- Убедила, не пойду.
- Конечно не ходи. Этой партии осталось недолго.
- В каком смысле?
- В прямом. Неужели ты не понимаешь, что их якобы деятельность ничего кроме смеха не вызывает. Их призывы к ноябрьским и майским праздникам, их передовицы в газетах. А еды становится все меньше. Пока нет только мяса. А если начнутся перебои с хлебом? Их власть всем надоела.
И хотя он знал, что в коттедже не установлены подслушивающие устройства, на всякий случай промолчал и спросил:
- Ты в это веришь?
- Конечно.
- Таких, как ты, много?
- Все такие. Или почти все.
Татьяна осталась у него ночевать, а на следующий день принесла свою сумку с вещами.
- Не боишься, что в институте будут обсуждать твой роман с деревенским механиком?
- Не боюсь. Пусть обсуждают и завидуют.
- А чему завидовать-то?
- Ты молодой, симпатичный. Я в тепле, с горячей водой и могу каждый вечер принимать душ, есть нормальную еду, а не надоевшие макароны по-флотски.
- И за это можно пожертвовать девичьей честью?
- Конечно. Даже за меньшие блага можно пожертвовать.
Пока он не понимал, когда она говорила серьезно, а когда ерничала.
- Расскажи о себе, - попросил он.
- Ты же все знаешь обо мне.
- Я знаю до момента, когда ты поступила в аспирантуру. После этого мы не виделись.
Она задумалась, подсчитывая годы.
- Значит, мы не виделись шестнадцать лет. Почти половину моей жизни. На первом курсе аспирантуры я уже вышла замуж, на втором курсе у меня родилась дочь.
- Сколько ей сейчас?
- Скоро будет пятнадцать.
- Кто твой муж?
- Однокурсник по институту. Он тоже поступил в аспирантуру, но диссертацию так и не смог написать.
- А ты написала?
- Конечно.
- Ты кандидат наук?
- Конечно. И старший научный сотрудник.
- А почему он не защитился?
- Атрофия воли.
- Такое бывает?
- Очень часто. А откуда бы тогда брались алкоголики и наркоманы?
- Он алкоголик?
- Ты догадливый.
- Но это же лечится.
- С трудом. И только если сам человек хочет излечиться.
- Он не хочет?
- Он слабый человек. К сожалению, я слабость приняла за доброту. Милый интеллигентный, даже способный, но не способный на длительные усилия. Мой отец внес первый взнос на кооперативную квартиру, но это только треть стоимости. Остальное надо выплачивать. Мы не платили взносы три года. Кооператив подал на нас в суд. Но я не могла свести концы с концами, хотя и работала в институте и занималась частной практикой. Я устала от нищеты. Сорвалась, накричала на него, он собрал вещи и переехал к своей матери.
- Когда это было?
- Пять лет назад.
Он вспомнил ее фразу: "У меня год не было мужика" - и спросил:
- У тебя есть кто-то постоянный?
- Нет. Перебиваюсь по случаю. Я иногда ненавижу свое тело, потому что завишу от него. Надо каждый день есть, я не могу бросить курить, а иногда мне так хочется, что я готова затащить к себе любого мужика.
- Затаскиваешь?
- Оказалось, что я стеснительная и нерешительная. Если меня кто-то добивается, я, конечно, не убегаю, но что-то редко такое случается.
Две недели пролетели быстро. С ветеринарами расплатились картошкой. Татьяна получила два мешка.
- Можно мой урожай сложить в твой погреб? - попросила она. - Я к тебе буду приезжать по воскресеньям и раза за четыре всю картошку перевезу в сумках.
- Я отвезу твой урожай.
И отвез не только картошку. Накануне забили корову, которая сломала ногу, и специалистам продали мясо по себестоимости, практически по символической цене. Он отварил мясо, прокрутил на мясорубке, добавил соли, лаврового листа, перца и закатал в трехлитровые банки. В деревнях не рассчитывали на консервную промышленность и уже не одно десятилетие консервировали мясную тушенку, которая хранилась месяцами. Часть мяса он нарубил на отбивные и заложил в морозильник.
За ветеринарами прислали старый институтский автобус. Он Татьяну отвез на своей машине. Советский вездеход Ульяновского автомобильного завода, который поставлялся в основном в армию и колхозы, он купил по цене металлолома. За прошлую зиму перебрал двигатель, заменил электроагрегаты, вместо брезента поставил железный кузов, утеплил, и получился вполне комфортабельный автомобиль.
- Где делают такие автомобили? - спросила Татьяна.
- Я сам сделал.
- А зачем? Можно ведь купить "Жигули".
- Можно и "Жигули", - согласился он, чтобы не вступать в объяснения.
Конечно, он уже мог купить новую машину. Но в совхозе было несколько ульяновских вездеходов, и к ним постоянно приобретались запасные части. Собственно, из этих запасных частей он и собрал свой вездеход. Механик мог списать любой агрегат. Не будешь же объяснять Татьяне, что его автомобиль собран из ворованных деталей.
Татьяна сняла куртку и закурила сигарету.
- Сейчас я самая счастливая женщина, - сказала она и спросила: - А знаешь почему?
- Почему?
- Потому что мне не надо ни о чем думать хотя бы ближайшие два часа. Если бы меня сейчас везли на автобусе, то я бы думала, что надо искать такси, чтобы отвезти эту картошку до своего дома. Потом идти к магазину и уговаривать работяг, чтобы они отнесли мешки в подъезд. А если бы не работал лифт, а лифт у нас постоянно ломается, мне с дочерью пришлось бы раскладывать картошку по сумкам и таскать на девятый этаж. Не самое большое удовольствие. А так - я сижу, меня везут, картошку ты перетаскаешь. И я уже счастлива.
Татьяна жила на окраине Москвы в конце Ленинского проспекта в уже обжитом микрорайоне.
Он внес картошку, банки с тушенкой, медом, нарубленными антрекотами в небольшую двухкомнатную квартирку с узкой передней. Из комнаты вышла девочка лет четырнадцати в коротковатом халатике с уже округлившимися бедрами и заметной грудью. Со спины она была совсем уже женщиной. Перехватив взгляд Татьяны, он поспешно отвел глаза.
Он тогда подумал, что года через три она станет совсем взрослой. На ее ровеснице через три года он мог бы вполне жениться. Разница в пятнадцать лет между мужчиной и женщиной если не норма, то встречается довольно часто. Татьяна представила его своей дочери.
- Старый знакомый нашей семьи.
- Слишком молод для старого знакомого, - сказала дочь и протянула руку. - Ольга.
Ладонь у нее оказалась большой и крепкой.
- Не так уж и молод, - возразила Татьяна. - Тебе в отцы годится. - Она, вероятно, прикидывала, мог бы он смотреться как отец девочки, и проверяла реакцию дочери.
- Вряд ли в отцы, - не согласилась Ольга. - Скорее в старшие братья. Сколько вам лет?
- Двадцать семь.
- Значит, вы должны были родить меня в двенадцать лет. Во сколько у вас была первая сексуальная связь с женщиной?
- Оля!
- Мама, ты же всегда говоришь: свое отношение к мужчине надо определять путем прямых вопросов, требуя от них прямых ответов.
- Я разрешаю не отвечать на этот ее вопрос, - сказала она ему.
- Мне было шестнадцать лет, - ответил он.
- Для вашего времени почти норма. Я читала, что сегодня первые сексуальные контакты у школьников начинаются в четырнадцать лет.
Девочка явно хотела казаться старше своих лет. Он не мог представить деревенскую девочку, чтобы она вот так спокойно и раскованно разговаривала со взрослым мужчиной, который только что вошел в дом.
- Будем готовить ужин, - сказала Татьяна.
Мать и дочь быстро поджарили картошку и мясо. Татьяна достала из холодильника бутылку водки. Он сидел во главе стола.
- А вы кто по профессии? - спрашивала Ольга.
- Инженер-механик.
- Сегодня механики хорошо зарабатывают, особенно в автомобильном сервисе. Большинство мальчишек из нашего класса мечтают стать автомеханиками.
- Он сам собрал машину, на которой меня привез.
Татьяне, вероятно, хотелось, чтобы он понравился дочери.
- Вы читали Маркеса? - спросила его Ольга.
- Только "Сто лет одиночества" и "Осень патриарха".
- Механики читают Маркеса? - удивилась Ольга.
- Механики читают все.
- Так уж и все?
- Даже больше, чем школьники и ветеринары.
- Например?
- Например, Ян Парандовский "Алхимия слова".
Ольга посмотрела на мать, Татьяна задумалась и пожала плечами.
- Один-ноль в вашу пользу, - подвела итог в споре Ольга.
Он не читал романов Маркеса, ему их пересказала Лида. Он по-прежнему не любил читать о придуманных писателями людях, которых не было в реальной жизни, предпочитая, как и детстве, читать о героях из книжной серии "Жизнь замечательных людей". А если ему рекомендовали прочитать какой-то роман, то он обязательно вначале читал биографию писателя в предисловии или послесловии, определял возраст писателя в момент написания книги и не читал, если это была первая книга или одна из первых книг писателя. Молодой еще, не все понимает в жизни. Не читал он и книги, написанные в старости, не веря в мудрость стариков. Все деревенские старики, которых он знал, были вздорными, хвастливыми и требовали, чтобы их уважали за прошлые заслуги и за то, что они старые.
Он остался ночевать. Перегородка между комнатами была тонкой. Татьяна поставила ему раскладушку на кухне. Ольга проснулась рано, вышла на кухню в ночной сорочке. Он открыл глаза и увидел, что она его рассматривает.
- Доброе утро, - сказал он.
Ольга приложила палец к губам.
- Не говори громко, разбудишь мать. Я буду яичницу, тебе пожарить тоже или ты подождешь, пока она проснется?
- Пожарь, - попросил он.
- Ты к нам еще будешь приезжать? - спрашивала Ольга.
- Если мать пригласит.