- Женщина для тяжелых физических работ - это извращение. И для легких романов тоже.
- Возможно, - согласился он. - Но в жизни так. А вы уже определились?
- Я в растерянности.
- Так много претендентов?
- Претенденты есть. Но в основном старики. Наверное, они не считают меня старухой, но более молодые им если не во внучки, то уж точно в дочери годятся, а я для них и не старая, и не молодая. Такой вроде бы можно предложить переспать, и она не должна обидеться. Конечно, я бы должна их отблагодарить, что крошкой во время войны осталась в живых, потому что они меня защитили, но их родина благодарит каждые пять лет на очередном юбилее победы, выдавая очередные медали. У меня отец был на фронте и вернулся с двумя медалями: "За взятие Будапешта" и "За победу над Германией", а сейчас у него восемь медалей, за тридцать лет прибавилось еще шесть юбилейных.
Ветеран войны сделал еще одну попытку пригласить Лору на танец, и хотя стоял с нею почти рядом, но он и на этот раз оказался проворнее ветерана.
После танцев он пригласил Лору в свой номер.
- Не зайдете ли ко мне на чашечку кофе?
- Зайду не только на чашечку…
К коньяку он подал домашний осетинский сыр и мандарины, купленные на рынке. Лора взяла со стола русско-английский словарь. Он знал довольно много слов по-английски, но у него было чудовищное произношение. Когда Лида однажды услышала, как он говорит по-английски, она долго смеялась и заявила, что выправить его псковское произношение невозможно. Лора спросила его по-английски о каком-то пустяке, он ответил, она удивилась знанию английского и похвалила его.
- А произношение? - спросил он.
- Чудовищное, - ответила она. - Но ты же не собираешься работать в разведке и маскироваться под англичанина. Главное, чтобы ты понимал и тебя понимали. Но ты говоришь очень медленно, мекаешь, долго подбираешь слова.
- А ты язык так хорошо успела изучить в университете?
- Язык я изучала на лондонских улицах. Второй мой муж был физиком, собственно, он и сейчас физик. Его пригласили в Оксфорд на стажировку, я поехала с ним.
- И сколько вы прожили в Англии?
- Я два года, а он живет до сих пор.
- А ты сколько раз была замужем?
- Официально три раза и два неофициально, то есть я собиралась за них выйти замуж, но они на мне не женились.
Двадцать четыре дня отдыха прошли быстро. Лора запомнилась на всю жизнь, как все, что происходит впервые. Еще до того, как он увидит через несколько лет оральный секс на видеокассете в порнофильме, он узнал от нее, что нежность женщины, как и нежность мужчины, без орального секса - не полная нежность.
За эти двадцать четыре дня он почти бегло заговорил по-английски, не обращая внимания на ошибки и не думая о произношении. Что-то в нем за эти дни изменилось. Никогда еще рядом с ним не было такой естественной женщины. Даже во время любовных ласк она требовала:
- Скажи по-английски, о чем ты сейчас думаешь.
- Я не думаю, я трахаю тебя.
- А что чувствуешь?
- На твоей попке очень нежная кожа.
В английском у попки, как и в русском, были более грубые и, может быть, более точные синонимы.
- Откуда ты знаешь такие выражения? - спрашивал он.
- У меня был любовник докер.
- Англичанин?
- Ирландец.
- А разве ирландцы не англичане?
- Не скажу.
- Почему?
- Сходи в библиотеку, возьми соответствующую книгу и почитай.
Она сводила его в городскую библиотеку и научила, как пользоваться каталогами, чтобы найти нужную книгу.
Они загорали с ней на пляже, перед обедом она забегала к нему в номер, и он понял, что любовью можно заниматься всегда и везде, вне зависимости от времени и места.
После обеда она спала, восстанавливая силы, и приходила к нему вечером. Рядом с ней он вспоминал Марину, иногда Лиду; кого вспоминала она, он никогда не узнает, несколько раз в забытьи она называла его Вадиком.
Его беспокоило, что Марина, не получая от него писем больше двух недель, могла заказать телефонный разговор с уведомлением, в коттедже у него телефона не было. И совхозные телефонистки могли ей сказать, что он в доме отдыха в Сочи, телефонистки ведь не дают клятв не разглашать чужих секретов, да и то, что он в доме отдыха, они не считают секретом, какой секрет, если об этом секрете знает весь совхоз, состоящий из нескольких деревень.
С Лорой он не вел откровенных разговоров, но однажды она все-таки спросила его:
- Чего ты хочешь добиться в жизни?
Они говорили по-английски, и поэтому у него было время, чтобы оттянуть ответ.
- Повтори вопрос, - попросил он.
- Кем ты хочешь стать? - уточнила она. - Ты так гордо поправил меня, что ты не механик, а старший механик. А какой дальше может быть механик?
- Главный.
- А потом генеральный механик?
- Генеральных механиков не бывает.
- Тогда о чем мечтает главный механик?
- Главный механик может стать директором совхоза.
- А что это за люди, которые мечтают стать директором совхоза? Вот ты мечтаешь стать директором совхоза?
- Я об этом не мечтаю.
Он не мечтал стать директором совхоза, но не исключал этой должности как промежуточной в своей жизни. Но он никогда и никому не говорил о своих планах. Когда-то он сказал матери Лены, что будет работать в Москве, и был высмеян. Он спланировал свои последующие пять лет, и в эти пять лет в его планы женитьба не вписывалась, может быть не во все пять лет, но в ближайшие два года абсолютно точно. И совсем необязательно жениться в двадцать четыре года. Но две женщины хотели, чтобы он женился на них.
У него в мастерских работал слесарем парнишка, которому только что исполнилось восемнадцать лет, и до ухода в армию осенью он свою жизнь рассматривал как временное состояние, как и большинство парней его возраста. Настоящей жизнью они собирались жить после службы в армии. Он пошел на танцы, выпил для веселья и раскованности, все деревенские парни перед танцами выпивали. После танцев он пошел провожать одноклассницу, с которой танцевал, соседка все же. Ее родители уехали к родственникам, и они оказались вдвоем.
- И что было потом? - спрашивали его слесаря из мастерской.
- Ничего не было. Только ткнулся, и сразу все кончилось. И пошел домой. И больше не ходил. Не нравится она мне. Потеет всегда. И в школе от нее потом пахло. В десятом классе она за партой сидела одна. Я и забыл уже, три месяца прошло. А ее мать приходит к моей и говорит, что она беременная и я на ней должен жениться. Мать меня вызывает и спрашивает:
- Было?
- Почти не было, - говорю я.
- Если забеременела, то и почти считается, - говорит ее мать.
Я им говорю: я же не хотел, чтобы она беременела. Я ее только погладил, она сама трусы сняла. Значит, ей хотелось. Можно считать, что я выполнил ее желание. И почему я за это должен на ней жениться?
- Придется тебе жениться, - говорили слесаря. - Если ребенок твой, то и грех твой. А чего, женись! Пока в армии служить будешь, сын подрастет. А когда вернешься из армии, и думать тебе ни о чем не надо. Баба всегда под боком. Каждую ночь ее можешь хоть ложкой хлебать. Все твое. А потение пройдет. У меня баба тоже от волнения потела. А теперь, когда трое детей, чего ей волноваться, я уже никуда не денусь, она и потеть перестала.
Он слушал эти разговоры и думал, что сам не в лучшем положении, чем этот маленький слесаренок. И как бы он ни объяснял Марине, что надо подождать, она ждать не хотела. Он представлял, как привезет Марину в совхоз и как однажды она и Лида встретятся в магазине. И он представил драку. Конечно, в драке одолеет Марина, она крупнее и выше.
Закончился срок путевки, и он проводил Лору на аэродром, он уезжал поездом на следующий день. Они расцеловались. Почему-то Лора не оставила своего адреса и не спросила его адрес. Однажды, почти через десять лет, он увидел ее или похожую на нее очень располневшую пожилую женщину в Москве. Все-таки не она, решил он и не подошел.
Из Сочи он не писал ни Марине, ни Лиде. Когда вернулся в совхоз, телефонистки сказали ему, что звонила по междугородней какая-то Марина, ей ответили, что он в Сочи на курорте.
Он хотел написать Марине, но все оттягивал. Наступило лето. Как всегда, он вставал на рассвете и затемно возвращался в свой коттедж. Он все-таки написал Марине, что много работает, что особых новостей нет. То, что был в Сочи, он не написал. Как-то один из слесарей сказал ему:
- Лидка вчера уехала.
- Куда? - спросил он.
- В Москву, наверное, грузовик был с московскими номерами.
Потом он узнал от ее подруги, что она вышла замуж за своего сокурсника, который, оказывается, все эти годы любил ее. Теперь он кандидат наук и преподает в институте, где они учились.
- Красивый, - сказала подруга. - Только горбатый.
Значит, горбатому повезло, подумал он тогда и еще подумал, что его связь с Лидой забудут через полгода, ну, через год. Его немного беспокоило, что Марина не ответила на его письмо. Но пришло письмо из дома, в котором вперемежку со всеми деревенскими новостями мать сообщала, что Марина уволилась с маслозавода и завербовалась на разделку рыбы на Сахалин. Он даже обрадовался, что наступила передышка, когда не надо принимать главных решений. Из их деревни несколько женщин побывали на разделке рыбы. Обычно они возвращались через три месяца. К концу лета мать написала, что Марина приезжала в деревню с мужем, военным летчиком. Те, кто его видел в форме, говорили, что полковник, но отец, который разбирался в званиях, сказал, что старший лейтенант.
В мастерских отмечали день рождения бригадира слесарей, и он напился так, что не мог идти, и его отвезли в кузове проходящего грузовика. Такое с ним случилось впервые. И на этом у него закончился период, когда он непрерывно ставил цели и добивался их: поступить в институт, сдать сессию, перейти с курса на курс, получить направление в Подмосковье, закрепиться в совхозе. Главные цели. Были и не главные, но обязательные тоже: купить голубую рубашку к коричневому костюму, купить галстук в горошек или в орнамент для костюма в полоску, а это значило каждый день заходить в совхозный универмаг, чтобы не пропустить необходимое, товаров завозили так мало, что их хватало не больше чем на сутки.
Он был хорошим механиком, его считали немногословным, неболтливым, бережливым, может быть, скуповатым, но надежным. Сдержанности и неболтливости он научился у отца. Он не позволял себе расслабиться. Чем меньше о тебе знают, тем меньше возможностей посмеяться над тобой. За годы учебы в институте он поссорился только с матерью Лены и с деканом. Он не хотел этих ссор, но не мог избежать их. Он никогда не рассказывал об отце и матери, не то чтобы стеснялся их, но тракторист и доярка - слишком просто, как у всех в деревне. Он ничего не придумывал из своей жизни, просто не рассказывал ни женщинам, ни начальникам, ни когда трепались в мастерских. И все про всех знали, не знали только о нем, и это вызывало если не уважение, то некоторую настороженность.
Он год отработал старшим механиком, но, чтобы стать главным механиком, надо было вступать в партию. Все главные специалисты совхоза были членами партии. По стандартной характеристике он обладал всеми достоинствами для вступления в партию: не судим, не привлекался, пользуется уважением у подчиненных и руководства. Объективно он был лучшим механиком в совхозе. Не хватало стажа работы старшим механиком, но через год, когда у него закончился бы кандидатский срок, он вполне мог уже стать главным механиком. У него почти не было недостатков. Он не пил, вернее, никогда не напивался, не воровал, не принимал подношений, а такие попытки делались постоянно, от механика всегда много зависело. Ему хватало денег от подработок на станции технического обслуживания, слесаря честно отдавали ему десять процентов от всех заработанных сумм, так было принято на всех станциях. Его спокойствие, несуетность, молчаливость настораживали, он оставался не очень понятным. То, что он получил половину коттеджа и не женился на племяннице директора совхоза, а сейчас председателя райисполкома, большинство расценило как бунт. Мужики уважали за смелость, женщины считали, что должен был жениться, а потом если бы не сошлись характерами, то и развестись. В партийной организации совхоза женщин было немного, но они были самые крикливые, страстно отстаивающие интересы тех, чьи мужья пили, заводили любовниц, а некоторые даже уходили из семьи к другим женщинам. Все они себя считали специалистами по семейным отношениям, и если на собрания, где обсуждались производственные вопросы, они не ходили, то когда на повестке значился моральный вопрос, собирались все. Конечно, ему припомнят Лиду, хотя им довольно трудно будет сформулировать обвинения, формально он не был женат и не он бросил, а его бросили, ведь не он женился, а она вышла замуж за другого.
Для вступления в партию ему были нужны рекомендации, и он начал присматриваться к партийным, с кем у него были хорошие отношения. Среди его слесарей партийных было только двое, и он им стал делать послабления на случай, если ему придется обращаться к ним за рекомендациями. Одну рекомендацию ему дадут в комитете комсомола, она приравнивалась к рекомендации коммуниста. Его пытались привлечь к работе комитета комсомола, он жалел время на собрания, но, помня о рекомендации, всегда давал комсомольцам машину из своего отделения для поездок в райцентр, поменял электропроводку в клубе, чинил клубные магнитофоны и телевизоры. Но коммунисты совхоза его знали плохо. После ухода прежнего директора дела в совхозе стали разлаживаться, доходы снижались, главные специалисты совхоза объединились против нынешнего директора во главе с более молодым главным инженером совхоза. По слухам, главного инженера поддерживал бывший директор совхоза, нынешний председатель райисполкома. Он понимал, что, если власть в совхозе переменится, ему придется искать себе новое место работы. Бывший директор так и не простил, что он не женился на его племяннице. Из главных специалистов совхоза только главный зоотехник не участвовал в заговоре против директора.
В воскресенье он постучал в дверь второй половины коттеджа. Жена зоотехника открыла дверь, придерживая вздувшийся живот. Она была на шестом месяце беременности. Пять месяцев назад он, зная, что зоотехник уехал в самое дальнее отделение и его можно ждать только к вечеру, постучал в стену, разделяющую две половины коттеджа. Она ответила условным двойным стуком. Но когда он обнял ее, она отстранилась и сказала:
- Извини, я беременна.
- Но у нас есть еще, как минимум, семь месяцев.
- У нас с тобою нет уже ничего и ничего не будет.
И он вдруг сразу понял, что никакой любви у них не было, она хотела ребенка, а с зоотехником что-то не получалось, и она выбрала его, они с зоотехником были в чем-то похожи, светлоглазые и блондинистые.
- Я рад за тебя, - сказал он и добавил: - Спасибо тебе за все.
- И тебе спасибо, - ответила она.
С тех пор они только здоровались.
- Мне нужно посоветоваться с вашим мужем, - сказал он.
- Он спит.
- Я уже не сплю, - ответил зоотехник, вышел на кухню в нитяных шароварах и застиранной ковбойке и сразу стал похож на его слесарей, которые предпочитали такие же шаровары, ковбойки и брились только в субботу перед воскресным днем.
- Пришел за советом, - сказал он.
- Польщен, - ответил зоотехник. - Я из Москвы вчера привез пива.
- С удовольствием, - ответил он.
Она выставила на стол пиво, соленые грибочки, сушеного подсоленного леща, но из кухни не уходила, начав протирать и так очень чистую плиту. Чтобы ее успокоить, он сразу начал с сути:
- Как вы думаете, у кого больше шансов выиграть - у директора или главного инженера?
- А вы за кого? - спросил зоотехник.
- Если снимут нынешнего директора и поставят нового, которого поддерживает бывший наш директор, мне надо будет уходить из совхоза.
- Конечно, - подтвердил зоотехник. - Главный инженер вас не любит. Вы явный претендент на его должность. Вы моложе его и всегда будете дышать ему в затылок. И председатель исполкома вас терпеть не может, вы не женились на его племяннице.
Не только он все про себя понимал, про него понимали и другие.
- Может быть, я схожу к себе и принесу водки? - спросил он. Ему захотелось выпить, чтобы унять, как ему показалось, дрожь внутри себя.
Зоотехник достал из холодильника графинчик водки. Они выпили, и он спросил снова:
- А кого вы все-таки будете поддерживать?
- Я еще посмотрю, - ответил зоотехник. - Шансы у бойцов почти равные. Нынешнего директора поддерживает секретарь райкома, рвущегося к власти - председатель райисполкома. У нас больше поддерживают нынешнего директора, чем будущего. Нынешний понятен. За него все старые кадры. За нового выступают молодые. Через неделю начинаются общие собрания по отделениям. Там-то и определится расклад сил.
И он понял, что ему надо выступать на этом собрании. Обычно он избегал выступлений на собраниях. Один на один он мог убедить, потому что свои мысли излагал четко, аргументированно, но скучновато. Выступления на публике у него не получались. Слушая удачливо выступающих, он пытался анализировать, почему их слушали, радовались, смеялись, его же выступления воспринимали как необходимую, но скучную информацию. У него явно не было ораторского дара, и все-таки он выходил к трибуне, говорил необходимое, чувствуя, как сохнет во рту от волнения, хотя поводов для волнений не было, он ни на кого не нападал и не ждал нападения на себя. Но другие нападали и чаще всего выигрывали. Преподаватели побаивались таких выступлений, студенты ждали только таких выступлений.
Обычно на общеинститутских собраниях все выступления записывались на магнитофон, а потом лаборантки перепечатывали их для протокола. Однажды в комитете комсомола он увидел еще не расшифрованные магнитофонные кассеты с прошлого собрания, поставил их на магнитофон и прослушал самые интересные, которые пересказывались в коридорах и на следующий день. Его поразило, что выступления оказались очень простыми и даже примитивными. Одна-две мысли, рассказанная смешная ситуация, на которую зал реагировал особенно эмоционально, повтор сказанного для закрепления и чаще всего остроумная концовка. Импровизировать он не умел, поэтому свое выступление начал готовить заранее. Еще надо было найти способ выступить сразу после главного инженера. Как только закончил свое выступление главный инженер и еще не отгремели аплодисменты, он выкрикнул:
- Черт знает что! Категорически против! Прошу слова!
И пошел к трибуне, зная, что, если он успеет дойти до сцены, его уже не остановят и будут вынуждены дать слово. Главный инженер был родом из райцентра, деревенскую жизнь не любил и хотел вырваться, но понимал, что если сейчас переедет в район, сможет рассчитывать только на место инструктора райкома партии или заместителя председателя исполкома. Если он уйдет в район с места директора совхоза, сможет стать вторым секретарем райкома, а закончив академию общественных наук, сразу займет должность заведующего отделом обкома партии или даже инструктора ЦК партии.
Он уже стоял на трибуне, и в зале наступила тишина. Он еще ни разу не выступал на собраниях.