6
С того дня Юрка зажил яркой и целеустремленной жизнью. Шел май, и у нас, в нашем северном городке, было не так чтобы жарко, особенно по утрам. Но Юрка каждый день, до работы, в одних трусах бегал от своего дома до моего. Добежав, брал какой-нибудь камешек или щепку и кидал мне в стекло.
Я просыпался раньше времени, ругаясь, тащился к умывальнику, смотрел, как Юрка приседает, подпрыгивает, выжимает двухпудовку, а потом обливается холодной водой прямо из колонки. Брр!
Как-то раз, проделав все свои комплексы, Юрка подбежал к моему окошку и крикнул, чтобы я помог ему окатиться. Я вышел, потягиваясь, в брюках и теплой рубашке, постукивая зубами от холода. Юрка уже стоял у колонки с полным ведром. Ничего не подозревая, я протянул руку, но Юрка размахнулся и окатил меня холоднющей водой.
- Гад! - задохнулся я, но Юрка так хохотал, что попрекать его значило вызвать новые припадки хохота. Я ушел и полдня не говорил с ним, но потом мы помирились и на другое утро вместе бегали голышом по непроснувшейся улице, орали и хохотали, хлопая себя по бледным животам.
- Пресс! - кричал Юрка. - Для космонавта главное - брюшной пресс. Чтоб была не бледная кожа, а сплошные мышцы!
И мы принимались развивать пресс, и бицепсы, и мышцы ног и спины…
После работы мы шли прямо к Юрке. Он открывал почтовый ящик, шарил в пустоте, а потом кричал Марье Михайловне:
- Мам! Мне писем не было?
Писем почему-то не было, и мы бродили по городу или брали билеты в кино, снова и снова толкуя о том, как Юрка поступит в школу космонавтов.
Я об этом не мечтал. Я знал, что меня в такую школу все равно не примут: я носил очки. А очкариков, как известно, в космос не берут, а то еще проглядят что-нибудь важное.
Но я тренировался с Юркой не переставая. Я решил, что это мне никогда не повредит. Разве хуже быть Главным теоретиком космонавтики? Или Главным конструктором? Таинственным человеком, имя которого не пишут в газетах. Конечно, про Главных это я так, но ведь у Главных есть неглавные, есть помощники. Я хотел бы быть помощником. Никому не известным человекам в очках, решающим сложные задачи. Я мечтал осенью поступить в университет, на физико-математический. Так что с Юркой мы, может, еще и встретимся. Где-нибудь в пустыне, на космодроме. Я усмехнулся. Он в скафандре, а я - в очках. Не то все-таки! Особенно для девушек. Пусть даже у тебя не голова, а дом Советов. Но ничего. Влюбляются и в очкастых… Вон, в кино - на каждом шагу. Раз очкастый - значит умный.
…В цехе я собрал анкеты.
Юрка меня поразил. Все десять его любимых книг были о космонавтах, об авиации. Циолковский, Жуковский, Чкалов, специальные технические книжки.
- Ты читал их? - спросил я.
- Нет еще, - простодушно ответил Юрка. - Выписал в библиотечном каталоге. Но я прочитаю. Не беспокойся.
- Юрка, как же! - сказал я. - Ведь нужно то, что ты читал, что ты любишь.
- Ну, я эти книги и люблю. Только вот еще не читал. Так прочитаю же! Я тебе говорю!
А с Матвеичем вкусы у нас оказались общие. Он тоже записал и "Евгения Онегина", и Есенина. А еще "Рассказы о первой конной" Бабеля. Интересно, что за книжка? И кто такой Бабель? Ходит у нас по реке пароход, называется "Бебель". Не тот, значит. Надо бы узнать. И вообще, как много надо прочитать, посмотреть, узнать! Все какие-то дела, дела. И никак ничего не успеваешь. А сейчас тем более. Утром зарядка с Юркой, работа, потом подготовка к экзаменам. Про Анку я стараюсь не думать. Когда она ждет Юрку у проходной, я чуточку отстаю от них, а потом исчезаю.
Кажется, все-таки Юрка тогда просто заливал этому Николаю Кузьмичу про "товарища по работе". И как я сразу не додул? Ну вот поставь я себя на его место. Как бы я ответил? То же самое. Что ж еще скажешь?
Теперь каждый день Юрка с Анкой после работы уходят одни. То в кино, а то просто гуляют по улицам.
Весна, у нас в палисаднике распускается сирень. В апреле, когда полетел Гагарин, были маленькие серые почки. Потом они начали толстеть. Толстели-толстели. А раз пришел я с работы - смотрю, листочки выползли. Сморщенные, ярко-зеленые. Такие, что потрогать хочется. А потрогаешь - приклеишься: липкие!
Вчера я купил книгу про Эйнштейна. К утру прочитал всю. А потом оторвал корочку с портретом, обрезал аккуратно и поставил на стол. Теперь Эйнштейн всегда будет рядом. Я смотрю в распахнутое окно, на сирень. Я думаю про Эйнштейна. Как это раньше мне казалось, что язык математики сух и бесцветен? Нет, он живой, язык уравнений.
У Юрки отличная идея. Он пришел ко мне с журналом, где напечатаны фотографии - Юрий Гагарин на тренировке.
- Давай, - говорит, - сделаем тренировочное колесо и вот такие качели!
Я сразу согласился, два дня сидел над чертежами, и вот - все готово, можно делать, бревна в сарае есть. Юрке вот только некогда, он то на совещании сидит, то Анка его у проходной ждет. Пришлось мне самому орудовать. Договорился я с начальником механического цеха, с ребятами, и каждый день после работы уходил к ним, слесарил, варил поперечину к колесу, работал на тисах. Потом свез колесо и металлические части качели домой и еще пару дней копал ямы под столбы. Ребята с нашего двора помогли мне все смонтировать. Вот шуму-то было! Тетки охали и причитали. Им теперь, видите ли, негде сушить белье, "эти шалопаи" перерыли весь двор. И так далее и тому подобное. А у снарядов - настоящая давка, пацаны отпихивают друг друга, вот-вот подерутся. Я уж и не знал, куда мне деться, как вдруг появился нарядный Юрка. Конечно же, все мальчишки с нашего квартала уже знали, что он тезка космонавта. Юрка подошел к мальчишкам, и они сразу притихли, внимательно и серьезно разглядывая его веснушчатый нос и серый галстук с зажимкой в виде ракеты.
- Ты чо! - сказал он мне укоризненно. - Зачем их пускаешь?
- А что же, замок повесить?
Он крутнул колесо, потрогал качели и сказал:
- Можно и замок. Я достану цепь - и к столбу.
Я ухмыльнулся:
- Иди ты к черту!
Юрка хотел завестись, но я поманил его в сторонку.
- Слушай! - сказал я. - Есть идея! От этих мальчишек все равно не отвязаться. Замок, конечно, там не повесишь…
- Почему это? - удивился Юрка и приготовился было повторить про цепочку, но я его перебил:
- Слушай! Замок, конечно, не повесишь, а так они в два счета все доломают. Вот я и подумал - если их обмануть. Сказать, что мы создаем уличный отряд космонавтов. Открытый конкурс! Берем двадцать самых крепких. И два часа в день с ними занимаемся. А остальное время они будь здоров как будут караулить наши качели и колесо! Понимаешь? А ребята клюнут! Вот увидишь! Еще бы, командир отряда космонавтов - Юрий Гагарин! Звучит!
- А-а, чешуя, - сказал Юрка, но подумав и почесав нос, хлопнул меня по плечу. - Идет, старик! Ты пока проводи оргсобрание, а я сейчас…
И исчез. В тот вечер он так и не появился. А я велел мальчишкам сесть на бревна. Когда они расселись, я снял очки, хотел их спрятать в карман, но глянул на ребят и вместо лиц - веселых и серьезных - увидел лишь белые пятна. Нет, так не годится!
Я надел очки и сказал строго:
- Ну вот что, у нас во дворе будет заниматься уличный отряд космонавтов. Командир отряда - Юрий Гагарин, - я подумал и добавил: - из тридцать седьмого дома. Знаете его?
- Знаем! - хором крикнули мальчишки.
- Ну, кто хочет записываться?
Я увидел лес рук. Я смотрел на этих мальчишек, которых раньше как-то не замечал. Да и о чем мне с ними было говорить? Все они младше меня лет на пять - шесть. А сейчас я смотрел на них с тревогой и думал, что же это я затеял, какую чепуху. Ведь если ничего не выйдет, они нам проходу не дадут, житья не станет!
- Значит, так, - сказал я. - Все хотите? Ну ладно, будет конкурс. Двадцать пять лучших примем в отряд.
7
На другой день я крупно поругался с Юркой.
После обеда он куда-то исчез, сказал, что по делам, а когда я пришел с работы, то увидел во дворе настоящий спектакль. Юрка в спортивном, как у Гагарина на снимках, тренировочном костюме с белой полосой у ворота стоял перед строем ребят, на фоне нашего "космического" колеса и качелей. Мальчишки почти не дышали и только молчаливо вращали глазами, а перед ними то вскакивал, то приседал - будто плясал, - длинный человек с фотоаппаратом. Наконец он напрыгался, с чувством потряс Юрке руку и, крикнув: "Смотрите номер за пятницу!", побежал со двора. Юрка махнул небрежно мальчишкам, что, видно, означало команду вольно, и устало опустился на бревно.
- Кто это? - спросил я.
- А-а! - небрежно ответил Юрка. - Из газеты интересовались…
- Юрка, - сказал я, - признайся, это твои штучки? Куда ты уходил сегодня? В редакцию?
- Ну и что! - ответил он. - Всякое начинание надо пропагандировать.
Я не выдержал.
- Трепач! - крикнул я. - Надо сначала сделать, а потом уж трепаться!
- Что? - спросил Юрка надменно, но не выдержал и тоже закричал: - От трепача слышу…
Дым стоял коромыслом. Мы ругались, покраснев от злости, два длинношеих петуха, а мальчишки сидели на бревнах и откровенно хохотали. Это был позор! Кажется, я спохватился первым.
- Ладно! - сказал я Юрке. - А теперь уходи! Уматывай!
Он фыркнул и исчез. Я подошел к мальчишкам. Они смотрели на меня и жизнерадостно улыбались. Что им сказать теперь? Сказать - не обращайте внимания, это недоразумение? Глупо.
Я обозлился:
- А вы рады-радехоньки! Что, малыши, что ли? Еще экзамена не прошли, а туда же, фотографироваться!
Мальчишки больше не улыбались. Этого они не ждали. Думали, перед ними извиняться будут. А я еще поднажал:
- А ну, стройтесь! Посмотрим сейчас, на что вы годитесь.
…В пятницу в областной газете красовалась фотография: Юрка на фоне ребят и космического колеса. Рядом его статья "К звездам!". Ох, как далеко еще до звезд, а он уже - "К звездам!" В статейке было много трепа, но больше всего меня задели Юркины слова: "Мой заместитель - Владимир Боков, товарищ по цеху…". Сам командир еще ни разу на занятиях не был, а мы собирались уже на пятую тренировку.
Я решил в этот же день поговорить с Юркой. Спокойно, без крика. Но не нашел его, а утром он кинул камешек в окно, и мы побежали по прохладному утреннему кварталу. Пять дней Юрки не было по утрам.
- Ты не злись, - сказал Юрка веселым голосом. - То, что в газетке написано - это парень из редакции насочинял. Так что я не виноват.
"Виноват", - подумал я, но ссориться расхотелось.
- Когда придешь на занятия, космонавт? - спросил я.
- Сегодня! - сказал он. - Сегодня буду непременно.
С того дня он вел все тренировки. Однажды я задержался на заводе - было заседание бюро комитета. Когда я вошел во двор, то увидел, что Юрка сидит на бревнышках среди ребят и курит. И мальчишки курят вместе с ним. Сердце у меня остановилось, я хотел крикнуть Юрке, подбежать к ним и вырвать у мальчишек папироски - не дай бог, увидят мамаши этих шпингалетов, моментально разгонят наш отряд. Но у самого меня в руке была папироска. Делать нечего, я подошел к бревнышкам, подщелкнул вверх свою папироску, взял Юркину и тоже кинул подальше.
- Между прочим, - сказал я, - космонавты не курят.
Мальчишки бросили папироски.
- Придется отвыкать, - подтвердил Юрка и вдруг сказал зло: - Если еще кого увижу! - и потряс кулаком.
Мы вытащили из карманов начатые пачки, я принес из дому свои запасы - полтора блока ленинградского "Беломора", мы сложили все это богатство в кучу, подожгли и устроили возле костра танец маленьких лебедей.
8
В цехе у нас творятся великие дела. Мы давно уже знали, что дирекция хочет поставить к нам новый стан. Сам-то стан как раз не новый, но он применялся до сих пор только при прокате черных металлов. Там - что, топорная работа, разве это прокат? В черной металлургии толщину проката сантиметрами, миллиметрами измеряют. А у нас в цветной - долями миллиметра. Но чтобы добиться этих долей, металл проходит сначала один стан, потом другой, и наконец третий. Три стана! А новый будет сразу выдавать нужный прокат. Только надо его приручить. Ох, как поработать надо!
- Это, ребята, - сказал нам Матвеич, - все одно что блоху подковать…
И вот теперь монтажники собрали стан, пробовали электрооборудование. Нашу бригаду поставили на "подковку блохи".
А выглядит она ничего себе, эта блошка. Двухэтажная махина, и наверху капитанский мостик. Можно на нем постоять. Но прокатчики не там, не на мостике. Главный, вальцовщик, сидит на крутящемся стуле у пульта, метрах в пяти от стана. Перед ним рычажки, кнопки, зеленые и красные глазки мигают. Но пока еще он туда по-настоящему сядет!..
Мы почти не выходим из цеха. С утра и до позднего вечера под командой Матвеича регулируем валки. Только в пять, когда кончается смена, мы уходим на два часа домой, пообедать и часок вздремнуть, а к семи собираемся снова и работаем часов до одиннадцати. Начцеха, главный инженер и сам Митрофан Антонович тоже почти все время у нас. Главный инженер повесил в шкаф, на плечики, свой щеголеватый костюм, а уж про шляпу говорить нечего, и в рабочем комбинезоне вместе с нами подкручивает болты.
Математику я пока забросил - просто не хватает сил после такой работенки еще сидеть над учебником. Но нашу "космическую" зарядку не бросаю. Она-то как раз меня и выручает.
Юрка со всеми остается редко. Он теперь у вас настоящий общественник. Горком комсомола посылает его с какими-то проверками по разным организациям, и заседаний у него не убавилось, а вроде бы наоборот. У нас этим уже никто не возмущается - привыкли. Да и я не очень на Юрку жму - все-таки должен кто-то тренировать наших космонавтов. Я их уже вторую неделю не вижу. И Анку тоже. В цех она что-то не заходит. И Юрка от нее приветов не передает.
А сегодня утром, когда шли на работу, он хлопнул меня по плечу и дико захохотал.
- Слушай, Вов! Хочешь, расскажу штуку?
- Валяй! - улыбнулся я.
День сегодня солнечный, будет, наверное, жарко, а сейчас еще прохладно, мы шагаем в тени домов, и свежий ветерок обдувает меня.
- Представляешь! - сказал Юрка. - Выхожу я вчера из цеха, у проходной меня ждет Анечка. Как всегда.
Я поморщился, как от зубной боли. Вот пижон!
- Ты чего? - не понял он.
- Давай, давай! - сказал я. - Руби дальше!
- Ну так вот, пошли мы с ней в кино…
- Как? - удивился я. - Ты же вчера в горком ходил.
Юрка смутился.
- Ну да, в горком, а потам в кино!
Он снова настроился на веселый лад.
- Ну, сходили мы в кино, мура какая-то. Аргентинский фильм про нежную любовь! И пошли мы, значит, домой. Сначала я ее проводил. Потом она меня, потом опять я. Анька и говорит: "Пойдем, - говорит, - Юра, в парк, надо нам поговорить". Ну, пришли мы в парк, а там тишина, никого нет, темно, только луна светит. Шли мы, шли по дорожке, вдруг мостик. Знаешь, есть там такой маленький мастик. Деревянный…
Я кивнул. Я знал этот мостик. Там очень красивое место. Я часто бывал там осенью. Лапчатые листья клена и золотые - липы медленно плыли по черной воде, сбивались в разноцветные острова и, тихо кружась, уплывали куда-то. Наверно, в ручей побольше, а потом в маленькую речку, а потом и в большую реку. Было жаль, что уплывает такая красота, такое несметное богатство.
- Ты не слушаешь? - спросил обиженно Юрка.
- Слушаю, старик. Слушаю, - ответил я.
- Довела она меня до мостика и остановилась. Ну, думаю, еще чего она сейчас выкинет? Какое-такое рацпредложение внесет. А она помолчала и говорит… Торжественным таким голосом говорит. - Юрка даже остановился. - "Юрий, - говорит она, - может быть, вы будете смеяться, - понимаешь, на вы меня величает, - но вы, говорит, не смейтесь и не осуждайте меня. Я знаю, что это нехорошо - говорить о таком первой, но я скажу! Юра! Я вас люблю!".
Я почувствовал, как весь похолодел. Стал ниже нуля.
А Юрка продолжал:
- И, понимаешь, хватает меня за шею. И целует! Аж прямо в губы! Ну, я, конечно, расхохотался и спрашиваю: Ань, а чего ты меня на вы называешь? Она в слезы! Я ей говорю - брось ты, нашла забаву, в любви объясняться. Мне осенью в училище или в армию идти, да и не люблю я тебя вовсе. Да ты посуди сам, - Юрка взял меня за рукав, - полюбить - это значит жениться. А как же жениться, если ей восемнадцать, а мне девятнадцать. - Он улыбнулся и подтянул штаны. - Не-ет! Меня не купишь. Еще успею, наженюсь.
Я стоял и глядел себе под ноги. И ничего не видел. Что-то быстро съеживалась у меня внутри, свертывалось, сжималось - вот уже до горошины, до точки, и от этого стремительного свертывания делалась все холоднее, страшнее, больнее…
Я представил себе деревянный мостик в парке и вдруг нашел, что он очень похож на тот, из фильма "Евгений Онегин".
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей…
Гименей, кто такой Гименей, думал я как во сне. И мне мерещилось, как Анка, моя Анка, целует Юрку прямо в губы, а он хохочет ей в лицо…
- Зачем же ты ходил с ней? - спросил я совсем глупо.
- А просто так, - весело ответил Юрка. - Ну, целовал я ее иногда! Что особенного? Все целуются. Как познакомятся, сразу за уголок и целоваться! Но ведь я же ничего ей не обещал. Не намекал даже. Не дай бог! Свяжешься, потом не развяжешься. Ходи, катай колясочку.
- Ах ты, гад! - выдохнул я. - Ах ты, сволочь!
Юрка остолбенел.
- Ах ты, гад! - прошептал я непослушными губами и врезал Юрке с правой. Я не видел Юркиного лица. Я видел только белое, смутное пятно. Я ударил в это пятно еще раз и рассадил руку. Потом я повернулся и пошел на завод.
Юрки в цехе в этот день не было.
А дела наши, хоть и со скрипом, но подвигаются. Медленно, но верно близится день, когда "черный" стан станет "цветным", день, когда мы окончательно "подкуем" нашу двухэтажную "блоху".
А пока звезд с неба мы не хватаем. Лента, которую гоняем на пробу, часто рвется. Или ее заклинивает. Не зря же есть поговорка: где тонко - там и рвется, а прокат у нас прямо-таки ювелирный.
Часто бывает, что, негромко ругнувшись, главный инженер зло плюется и отходит от стана, как отец от непутевого ребенка - хоть говори ему, хоть нет - все равно не понимает! Тогда Матвеич садится в сторонку, на скамейку, к нему подсаживаемся все мы и молча, хмуро курим.
Ох, как плохо, когда не получается. Сам себе кажешься маленьким, ничтожным.
Если становится совсем уж невмоготу, я поднимаю голову и ищу Лилькин кран. Странно, но Лилька всегда смотрит на меня, и всегда улыбается, и всегда машет мне рукавичкой. Лилька теперь для меня вроде валерьянки. Посмотрю на нее, на ее улыбку - и успокоюсь. Несколько раз я хотел позвать Лильку в кино или в театр - я всегда вспоминал, какой она тогда была богиней. Но я никогда не звал Лильку, не мог, как Юрка, просто так. Не хотел. Пусть я останусь дураком. Не хочу быть таким умником, как Юрка. Как другие…
Однажды нам пришлось особенно тяжело. С утра сломалась одна деталька - совсем пустяк, но без нее стан не работал. Мы полдня ждали, пока слесари сделают новую, а когда ее принесли и стан пустили, лента стала рваться буквально на каждом шагу. Мы все извелись, исчертыхались, а дело не подвигалось.
И тут Юрка подошел к Матвеичу и сказал, что идет на пленум обкома комсомола. Даже показал пригласительный билет. Матвеич посмотрел в бумажку сквозь свои "производственные" очки и сердито махнул рукой: иди!