31
Мы с Рейне стоим на ступеньках Драматического театра в абсолютно одинаковых костюмах и улыбаемся друг другу. Щелк-щелк-щелк.
- Белла, повернитесь немного в эту сторону, вот так, отлично, а вы, Рейне, чуть-чуть отведите руку. Так, хорошо, - говорит женщина-фотограф.
Она делает еще несколько снимков и меняет карту памяти в фотоаппарате.
Люди, прогуливающиеся с утра пораньше, останавливаются и наблюдают за происходящим. Наверняка им страсть как хочется узнать, что за звезд тут фотографируют. Смотрите-смотрите, думаю я, ликуя в душе, пока не вспоминаю, что стою в желтых штанах-буфах, а щеки мои покрыты щетиной. Перед фотосессией у нас брала интервью журналистка из газеты "Афтонбладет". Она спросила меня, как мне нравится играть в паре с Рейне. Очень нравится, ответила я. (Вообще-то у нас всего одна общая сцена, если не считать сцен сновидений.) Потом меня попросили рассказать о Виоле и о моих предыдущих ролях. Матушка Театр, похоже, не произвела на журналистку особого впечатления, как, впрочем, и тот факт, что я играла новоселку в спектакле "Смысл союза", классике 70-х (моя самая значительная роль в театре округа Норботтен). Потом настал черед Рейне рассказывать о своей карьере - тут журналистка достала небольшой магнитофон, тщательно проверила, записывается ли звук и хорошо ли слышно: "Раз, два, три", а потом Рейне пришлось отвечать на кучу всяческих вопросов. Зажав крошечный микрофон между большим и указательным пальцами, журналистка чуть ли не в рот его Рейне засовывала, чтобы не упустить ни слова из его рассказа. Потом она двадцать пять минут расспрашивала Рейне про съемки в фильме "Ангельская обитель". Она сказала, что это ее любимый фильм. Вскоре появилась и женщина-фотограф, которая тоже оказалась поклонницей этого фильма. Правда, продолжение ей понравилось больше.
После фотосессии мы с Рейне смываем грим, а потом смотрим репетицию "Трехгрошовой оперы" на Большой сцене. Мы сидим в пустом зале в шестом ряду партера. Считается, что это самые лучшие места во всем зале, не считая королевской ложи - такого выступающего балкончика с правой стороны сцены. Вообще-то королю оттуда довольно плохо видно, зато, когда он там, его видят все, так что ему уж точно не вздремнуть, иначе зрители тут же начнут перешептываться: "Смотрите, смотрите, король спит!", да и актеры со сцены заметят, что король повесил голову, как увядший тюльпан, оскорбятся и станут поддевать спящего монарха, переиначивая реплики: "Спать иль не спать, вот в чем вопрос" и веселя публику, публика разразится смехом, король проснется, еще толком не понимая, на каком он свете, но на всякий случай тоже усмехнется и захлопает в ладоши.
- "Вот в какую шлюху она превратилась. Очень хорошо. Очень приятно".
Мэкки-Нож только что тайком женился на Полли Пичем, и папаша Пичем переживает. Как только Микки выходит на сцену, остальные актеры словно исчезают. Честно говоря, я не очень-то люблю "Трехгрошовую оперу", по-моему, довольно скучная вещь, но сейчас меня так и подмывает взбежать на сцену и поучаствовать в спектакле. Микке на сцене просто неотразим. Прямо-таки излучает свет. Когда репетиция подходит к концу, я говорю Рейне, что мне нужно подняться на сцену, чтобы освоиться.
- Конечно. Белла, - отвечает он, - я пока пойду пообщаюсь с актерами.
Я поднимаюсь на сцену. Это такое странное чувство. Зал пуст. Передо мной четыре яруса и 752 пустых кресла. Белые стены в позолоте. Ка потолке изображено небо с белыми облаками и каким-то божеством, восседающим на крылатом скакуне. Скоро я буду здесь стоять под аплодисменты и ликование публики. Я подхожу к самому краю сцены. Представляю, как раз за разом нас вызывают на поклон. Браво! Мне вручают цветы, я кланяюсь. Или лучше сделать реверанс? Нет, это как-то несовременно… Лучше поклон. Я отвешиваю поклон - сначала легкий, потом до самого пола. Спасибо, спасибо.
- Ну как ты там, Белла? - кричит Рейне из зала.
- Да вот, пробую разные варианты. Правда же, реверанс сейчас не делают?
- По-разному. Кто-то делает. Как кому удобнее. Вообще-то я хотел сказать, что ухожу. Микке и еще пара ребят из "Трехгрошовой оперы" идут выпить пивка в "Риш", но мне пора домой. Так что до послезавтра. Адье, адье, - говорит Рейне, отвешивая изысканный поклон с воображаемой шляпой с плюмажем.
32
Не успеваю я подняться по ступенькам кафе "Риш", как тут же вижу его. Он стоит в одиночестве у барной стойки. Я встаю рядом спиной к нему, делая вид, что не замечаю его. Подходит бармен, и я нарочито небрежно произношу:
- Баккарди с колой. И покрепче. - Потом оборачиваюсь и изображаю изумление: - Ой, Микке, привет, ты тоже здесь?
Он задумчиво смотрит на меня, словно не узнаёт.
- Ты что, не помнишь меня? Я Белла. (Тьфу, теперь я веду себя так, будто мне не привыкать к тому, что меня не помнят.)
- Простите, что?.. Кружку пива, пожалуйста.
- Э-э… я тоже работаю в Драматическом театре. Мы с тобой недавно столкнулись в коридоре, помнишь, у Весы Сааринена? У меня тогда еще были длинные волосы, совсем светлые, а не соль с перцем. В смысле, цвет такой. Как сейчас. То есть не такие, как сейчас. С проседью.
(Так, нужно срочно прекращать этот словесный понос! Все сначала - и как можно более невозмутимо. Я же вообще жутко клевая! Все, больше ни слова. Ни звука. Буду просто стоять с загадочным видом.)
Микке смотрит на часы.
- А теперь я буду играть Виолу, сестру-близнеца Рейне Брюнольфссона. Ну из "Двенадцатой ночи".
Он смотрит на меня. Улыбается.
- Ах, так, значит! Ну и как идут репетиции? Я слышал, Бергман сейчас болен.
(Я не отвечаю. Изображаю загадочность. Стою, потупив взгляд.) Бармен приносит ему пиво. Микке достает несколько скрученных в трубочку банкнот и платит за наши напитки. Нет. Только за себя.
- Как, говоришь, тебя зовут?
(Не могу же я и дальше молчать. Нужно ответить как-нибудь пооригинальнее.)
- Белла. Белла Эклёф. А тебя зовут Микке, я знаю. Я тебя по телевизору видела, ну и вообще в курсе - ты играл в "Угрозе", "Фанни и Александре" и в "Тысяче братьев" (Ну и идиотка! Загадочная незнакомка, тебе говорят, а не чокнутая фанатка!), а еще мы с тобой познакомились на новогодней тусовке у Агнеты Хелин. Ты ко мне подошел, и мы разговорились. Мясоеды. Р-р-р!
Он окидывает скучающим взглядом зал. Хотя почему обязательно скучающим? Может, он просто ищет своих спутников. Или наоборот, ищет столик, за который мы могли бы присесть, только он и я, и продолжить наш разговор?
- Белла, - он произносит мое имя, словно пробуя его на вкус. - Ладно, Белла…
Он берет свое пиво и отходит от стойки. Я за ним не пойду. Я загадочна. Неприступна. Черт, он же сейчас уйдет, вон уже направляется к ресторану!
- Микке!
Он оборачивается.
- Ты сегодня так здорово играл на репетиции! Я сидела в зале. Ты был лучше всех! (Ну просто сама загадочность - интересно, на сколько баллов я сейчас тяну по пятибалльной шкале?!)
Он возвращается. Ставит свое пиво на стойку. Смотрит на меня. Отпивает.
- Правда?
(Срочно скажи что-нибудь остроумное! Что-нибудь такое, что его поразит, неожиданное и оригинальное, чтобы дать ему понять, что я тоже непроста.)
- Тебе нравится работать с Челем Сундваллем? Ты же работал с ним в нескольких картинах. Я их все видела. Если не ошибаюсь. (Пять баллов, Белла, очень неожиданно и оригинально.)
Он чуть наклоняет голову, это может означать все, что угодно. (Ага, и что же, к примеру? Что он считает, что Чель хороший режиссер, но не любит его как человека? Или что ему не нравится работать с Челем, но он не хочет поливать грязью своего коллегу? Или что он тайно влюблен в Челя и только что признался ему в любви, но тот ответил: увы, Микке, ничего у нас с тобой не выйдет, даже если бы ты был последним человеком на земле, и поэтому-то Микке отправился в "Риш", чтобы залить свое горе и попытаться убедить себя, что можно прожить и без Челя в этих его казаках и кепке. Хм, вряд ли.)
Повисает пауза. Микке допивает пиво и кладет десять крон на стойку. Да черт с ней, загадочностью, главное, чтоб не ушел. Ну говори же что-нибудь, что угодно.
- Ты, кстати, сегодня газету читал? Там была статья про одного старика, который сохранил все телефонные каталоги, когда-либо выходившие в Швеции. Начиная с самого первого, который был просто списком номеров. С тех пор, когда еще существовали однозначные номера, типа номер один. "Позвони мне!" - "Хорошо, какой у тебя номер?" - "Три". - "У тебя ручка есть? Дай запишу!" Ну или гусиное перо с кровью вместо чернил, или что там у них тогда было. Короче, этот старикан сохранил все экземпляры, от первого до последнего, того самого, которым пользуются сейчас. А ведь в наше время их выходит штуки по четыре в год, как минимум. А жил этот старикан в маленьком домике в какой-то глуши, в Смоланде, что ли, и в итоге забил всю комнату этими каталогами, так что ему приходилось пробираться по узеньким…
- Слушай, Белла, а телефон у тебя есть?
- Что?
- Мне сейчас пора идти, но я бы с тобой еще встретился. Можем сходить куда-нибудь. Ты что любишь - футбол или музыку, Белла?
Мне так нравится слышать свое имя из его уст.
- И то и другое. И есть тоже люблю. Позвони, что-нибудь придумаем, - отвечаю я без малейшей дрожи в голосе.
Я записываю свой номер телефона на салфетке и протягиваю ему. Он берет меня за руку. Задерживает ее в своей. Руки у него теплые и сильные. Он выпускает мою ладонь. Затем поворачивается и выходит.
- До встречи! - кричу я ему вслед.
Он не оборачивается. Только поднимает руку, выставив указательный палец. Потом спускается по лестнице и исчезает за дверью.
33
- Алло?
- Белла, чем занимаешься?
(Я лежу и сплю. Сколько времени? 22.15.)
- Что? Кто это?
- Я тут сижу и думаю про того старикана с каталогами. У него самого-то телефон был? Или он просто собирал каталоги? Интересно, был у него любимый телефонный номер? Может, встретимся, расскажешь о нем поподробнее?
(О-о-о! Это Микке. Так, спокойно, спокойно!)
- Да вот, лежу, читаю.
- И что же ты читаешь?
(Э-э, что же мне ответить? Что я читаю? Это должно быть что-то интеллектуальное, свидетельствующее о моей незаурядной личности, чтобы он понял, что я не из тех, кто читает всякое барахло… Хотя могу же я иногда побаловаться бульварном чтивом, будучи человеком, чуждым литературного снобизма, поэтому изредка вполне могу взяться за самую что ни на есть банальную Бриджит Джонс, просто читаю ее с долей иронии. Или можно сказать, что я читаю что-нибудь посвященное критике современного общества, но не хотелось бы попасть впросак, если он вдруг начнет задавать вопросы, на которые я не смогу ответить, - вдруг он заведет разговор о палестинском конфликте и тому подобном, и тогда я точно буду выглядеть полной дурой, лучше уж назвать книгу, которая…)
- Алло?
- Что?
- Ты еще там?
- Да, я читаю книгу Хокана Несс…
- Слушай, ты вроде говорила, что любишь поесть? Ты была в "Гондоле"? Может, встретимся там через полчаса?
- Ну, не знаю, вообще-то я лежу и читаю… (Браво!)
- Я был бы рад тебя видеть.
- Ладно. Я еду. (Хм. Не такая уж и неприступная. Ну и ладно! Зато он позвонил!)
Я мчусь в метро. Не хочу опаздывать, но и приходить раньше времени тоже нежелательно, тьфу ты, даже не знаю, что это со мной, но мне не хочется, чтобы он думал, что я из тех, кто общается с ним только потому, что он знаменитость, что я бы клюнула на кого угодно, даже на какого-нибудь там Лассе Кронера и Мартина Тимелла… Только я и правда на него запала. С того самого первого знакомства у Агнеты. Меня к нему тянет. Мне кажется, мы отлично друг другу подходим. И не обязательно как пара. Может, мы станем отличными друзьями. Самыми лучшими. Ага, конечно. И друзьями по переписке в придачу.
34
Микке ставит на кровать поднос с завтраком. Если это можно так назвать - черный кофе в маленькой чашке с красными снегирями, два крекера (овсяных хлебца) и чуть-чуть пармезана на блюдечке.
- Вот! Приятного аппетита! Подожди, сейчас принесу тебе утреннюю газету, - говорит он, затем выскакивает в коридор и приносит "Дагенс нюхетер". - Дома у меня еды не бывает, надеюсь, тебя это устроит… Все, я в душ, ой-ой-ой, я уже страшно опаздываю!
Я все съедаю (довольно, кстати, вкусно) и тщательно читаю все новости на первой странице. Микке выходит из душа, завернутый в полотенце. У него мокрые волосы и обнаженный торс, и я стесняюсь на него смотреть. Он поет: "Я так спешу, так спешу, о-о-о, как я спешу!", открывая и закрывая ящики гардероба. Пока он достает одежду, я тайком поглядываю на него из-за газеты. Внезапно он замолкает и смотрит на меня. Я быстро прячусь за газетой, делая вид, что изучаю репортаж о том, что компании, занимающиеся страхованием жизни, по-прежнему обеспечивают самые надежные пенсионные вложения. Микке ныряет ко мне под одеяло.
- Вот теперь я и в самом деле страшно спешу, - говорит он, сбрасывая полотенце на пол.
35
Второй раз выходя из душа этим на редкость приятным утром, Микке говорит:
- Слушай, Белла, я тут подумал - будет лучше, если все это останется между нами.
Он надевает штаны и клетчатую рубашку. Наспех вытирает волосы полотенцем.
- В смысле?
Он вытаскивает из ящика шкафа два разных носка.
- Ну, знаешь, все и так болтают почем зря, а этих театральных кумушек хлебом не корми, дай посплетничать, и вот уже через две секунды тебе названивают журналисты, расспрашивая про твое любимое блюдо. Это ведь наше личное дело, зачем посвящать в это окружающих, правда?
Я не знаю, что сказать.
- Да, я и сама хотела тебя об этом попросить, Микке. Чтобы ты особенно не распространялся о нас. Ради тебя же. Раз уж ты меня повстречал. Иначе тебе радиостанции все телефоны оборвут. С вопросами про твое любимое блюдо.
- Все, мчусь в театр, - говорит он. - У тебя есть какие-нибудь планы на вечер?
- Да, есть, вернее, нет, вообще-то нет. Как раз сегодня у меня выдался свободный вечер. А у тебя есть предложения?
- Я тебе позвоню.
- Ага. Звони по номеру три.
- Позвоню по номеру три. У тебя есть гусиное перо с кровью вместо чернил, я запишу? Вот ключ, положи его в почтовый ящик, когда будешь уходить. Черт, как же я опаздываю!
Он целует меня, несется в гостиную, возвращается, снова целует меня, мчится в коридор, врезавшись во что-то на бегу.
- Ай, черт! Мы обязательно должны сегодня встретиться, обещай мне, Белла! - кричит он и захлопывает входную дверь.
В гостиной стоит желтый диван. Я походя листаю журнал по дизайну интерьеров, лежащий на журнальном столике. Делаю вид, что я здесь живу и подумываю переделать кухню. Плитка из морских камней на пол. Стены из светло-розовой плитки. Хотя нет, розовый лучше подойдет для ванной. Тогда голубая итальянская мозаика. Нет, это тоже для ванной. Что же тогда? Коричневая мозаика? Нет. Черная? Тоже нет. Какого цвета обычно бывает плитка на кухне? Оранжевого? Красного? Зеленого? Придумала, будет просто разноцветная мозаика и большой…
Звонит телефон. Я беру трубку в кабинете.
- Алло, квартира Микке, Белла слушает.
- Привет, это я. Я кое-что придумал на вечер. Встречаемся у входа в театр в восемь. Оденься потеплее.
- А что мы будем делать?
- Увидишь.
- Но можешь хоть намекнуть, о чем речь?
- О еде. Ты же любишь поесть.
- Ну дай еще подсказку. На какую букву начинается?
- В каком смысле, начинается?
- Ну на какую букву?
- На "п".
- Попугаи? Мы что, пойдем в "Скансен" смотреть на животных?
- Нет, п-и.
- Пи… пиктограммы? Мы будем расшифровывать пиктограммы?
- Нет, п-и-к…
- Это что-то пикантное, да?
- Ага, пикантные огурчики. Здорово, правда?
- Что?
- Ладно, отгадывать ты не умеешь, это мы выяснили.
- Но это правда сложно, мне нужно больше букв!
- Пикник.
- Хватит заливать.
- Да нет, правда. Мне тут сняли номер в отеле "Дипломат", это апартаменты с утепленной террасой и с потрясающим видом на весь город. Так что устроим самый настоящий пикник!
36
- Сегодня, Изабель, мы сделаем по-твоему. Переходим ко второй фазе, - говорит Владек, задумчиво кивая.
Ну наконец-то. Уф! Я уже купила мерзкие облегающие чешки, напоминающие носки на прорезиненной подошве, и черное трико в магазине "Танец", но до сегодняшнего дня Владек упорно отказывался видеть во мне будущую акробатку. Сегодня же все изменится, и мы перейдем к настоящим тренировкам. Должна признаться, что уже начала слегка волноваться, хотя теперь мне ясно: прежде чем приступать к смертельным трюкам, нужно научиться терпению.
- Обычно это занимает несколько месяцев, но я понимаю, что время не ждет.
- Ох, ну слава Богу!
- Имей в виду, Изабель, что это потом аукнется. С этого момента в твоем акробатическом мастерстве появятся значительные пробелы. Но раз уж ты говоришь, что готова пойти на это на свой страх и риск…
- Конечно! Я сама во всем виновата! Я согласна! Вторая фаза! Вот здорово!
Никаких больше фрикаделек, начинается настоящая цирковая жизнь! Я более чем созрела для второй фазы и очень рада, что Владек считает меня готовой к серьезной акробатической работе. И главное, вовремя - первая репетиция моих трюков уже завтра! Мы с Бустремом встречаемся в репетиционном зале в одиннадцать.
- С чего же мы начнем? С пробега по стене или с мун-кика? - спрашиваю я.
- Нет-нет-нет! - отвечает Владек, отмахиваясь от моего вопроса, как от назойливой осы. - Нет. Ты перейдешь на следующую ступень в своем обучении на настоящего acrobato. Сегодня ты научишься делать длинные кулубуки. Но для начала - разминка!