Дир Сергеевич опустил голову. Не было никакой возможности смотреть в эти выцветшие, но монументально убежденные глаза. Светятся тихим огнем святого идиотизма. Бедный Митя был в очередной раз раздавлен, но вместе с тем и успокоился. Ему стало ясно, что ничего он про исчезновение брата матери не скажет. Лучше уж прямо дать ей яду. Страшная вещь – репутация. В Древней Греции все умные мысли приписывали Сократу, зарекомендовавшему себя первым мудрецом. Он, Митя бедный, перетягивает в свой адрес все семейные глупости, потому что зарекомендовал себя первым мудаком.
– Я поеду, мам, если что, сразу звони. Блины были замечательные.
Клавдия Владимировна покорно вздохнула.
– Вот, а ты никогда не поблагодаришь.
2
Майор Елагин с Патолиным шли по глубоко ноябрьскому лесу, топча слоеный настил из облетевших листьев, присыпанных тонким слоем снега. Пахло сыростью и какой-то предсмертной свежестью. Над торчащими в небо голыми кронами пролетали двухцветные серо-белые облака, то скрывая, то открывая истерически голубые небесные полыньи. То справа, то слева обрушивались на лес краткие очереди невидимого дождя, твердого как град. Окаменевшая от любопытства белка провожала гостей булавочным глазом.
– Мы правильно идем?
– Да, Александр Иваныч, да вон, уже видно.
Они сделали еще несколько непреднамеренно пружинистых шагов, и сквозь штриховку голых веток стали проступать очертания крупного строения. Здание, вернее то, что от него оставило время, стояло на большой поляне. Двухэтажная обшарпанная руина с очень толстыми стенами, но без крыши, перекрытий и оконных переплетов.
– Это их стадион, – пояснил Патолин.
– А я думал штаб-квартира.
– А может, и штаб.
– А где тут вход?
– Да везде, я думаю.
Майор с помощником собрались было двинуться к зданию, как из его дырявого нутра донесся довольно сильный и довольно стройный крик.
– Что это? – спросил майор.
– Клич, я думаю.
– Они кричат "Вася", может быть, зовут моего шофера?
Патолин хихикнул.
– Нет, они кричат: "Бо сеан!". Это тамплиерский клич, с ним рыцари ходили в атаку.
– О, Господи, – пробормотал майор и картинно перекрестился.
– Я же вам рассказывал, идемте.
Проникнув внутрь, гости увидели интересную картину. Внутри заброшенное здание представляло собой что-то вроде театральной сцены. Облупленные стены были увешаны белыми полотнищами в красных крестах и красными полотнищами в белых. Утоптанную площадку занимали несколько групп молодых людей, одетых странно и, главное, неудобно. На них сидели картонные короба, на ногах носатые сапожищи, к плечам были прицеплены простыни, опять-таки с красными крестами. В руках они держали копья, увитые белыми, но уже грязными лентами, и мечи, вероятнее всего, деревянные.
– Бо сеан! – громыхнула одна группа. Вторая сделал коллективный шаг вперед и ответствовала:
– Не тебе, не тебе, но имени твоему!!!
После этого раздался истошный, одновременный крик всех собравшихся, и две группы набежали друг на друга, опуская копья и поднимая мечи, и стали без всякой скидки молотить деревом по картону.
– И что, все это украинцы? – спросил майор.
Патолин помотал головой.
– Да нет, конечно, и ведь нам это и не обязательно. Переоденем в украинскую форму и все. Будут кричать "рятуйте!" перед телекамерой и хватит.
Майор кивнул.
– Наверно, ты прав. – Наверно, ум уже заходит за разум, подумал начальник службы безопасности, слишком уж включился в логику Митиного бреда. Как будто он и в самом деле сейчас подбирает, кого придется пристрелить.
– Здесь человек шестьдесят-семьдесят, – сказал Патолин, наклоняясь к уху шефа, – нам достаточно и половины.
– Согласятся?
– За сто долларов в день согласятся. Это ведь временно. На наших харчах.
– Понятно. Ну, мы их переоденем, а вот это все, я имею в виду снег, ноябрь?
У Патолина все уже было, видимо, продумано.
– Разумеется, рванем на юг, скажем, мыс Казантип, это азовский Крым. Что касается северной Месопотамии, это ведь местами самая настоящая степь.
– Не пустыня?
– Нет, нет, Александр Иванович, степь, и каменистая. В крайнем случае вкопаем пару пальм в кадках для особого кадра, и все.
Их обнаружили. Полсотни вооруженных, мрачноватого вида парней повернулись, невольно направляя в сторону неожиданных гостей хоть и бутафорское, однако все же оружие.
– Это мы! – крикнул Патолин, и хотя в этом сообщении не было никакой новой информации, по сравнению с самим фактом их появления, в толпе тамплиеров, кажется, поняли. Сразу трое рыцарей отделились от массы и направились к гостям, выдыхая клубы боевого пара. Главным, видимо, был молодой мужчина лет тридцати в сапогах с острыми загнутыми носами, стриженный под бокс, с настоящим глупо склепанным шеломом на правой руке. Он не слишком-то походил по форме на те головные рыцарские уборы, которые можно видеть в фильме "Александр Невский" под музыку Прокофьева.
– Это вы мне звонили?
– Да, – сказал Патолин.
– Меня зовут Танкред.
Майор и помощник представились настолько же не своими именами, как и мужчина с шеломом.
– Если я вас правильно понял, вам нужна массовка?
– Да, Танкред.
– Для кинофильма?
– Да, – опять кивнул помощник майора.
– Тридцать человек?
– Да, нужен примерно взвод.
– Срок неделя?
– Примерно, может, больше, может, меньше. Оплата сто долларов в день.
– Каждому! – Рыцарь поднял палец.
– Само собой. Плюс проезд и питание.
– И проживание, – уточнил Танкред.
– Да, да.
– И не сто долларов, а три тысячи рублей.
Патолин кивнул.
– Понимаю, вы патриоты.
– Патриоты, – с веселым вызовом сказал Танкред. Рыцари, стоявшие ошую и одесную, шумно подтвердили слова главного.
– А скажите, – вступил в разговор Елагин, – как это вот все называется? Извините, я просто не в курсе.
Танкред переложил железный головной убор с руки на руку.
– Это называется – ролевая игра. Мы берем какой-нибудь, как сейчас говорят, культовый рыцарский роман и представляем его вживую. Если говорить конкретно о сегодняшнем действе, то это роман Октавиана Стампаса "Цитадель". Не слышали?
Гости синхронно и отрицательно покачали головами.
– А зря. Этот дед еще хоть и жив, но уже вошел в историю. Каталонский аристократ. Пишет сразу на трех мертвых языках, тосканском вульгаре, старопортугальском и лингва-франка.
– И вы читаете на этих языках? – с невольным уважением в голосе спросил майор.
Танкред хохотнул сочно, по-тамплиерски.
– Нет, конечно. Есть русские очень хорошие переводы.
– Понятно.
– Чтобы стало еще понятнее, в двух словах объясню, в чем суть интриги этого романа.
Майор вспомнил лекции "наследника" и затосковал. Но рыцарь оказался на редкость лаконичен.
– В основе лежит вражда двух великих орденов, ордена рыцарей святого храма Соломонова и рыцарей ордена Святого Иоанна. Тамплиеры провожали паломников под охраной от палестинского побережья до Иордана, а иоанниты, по-другому – госпитальеры, лечили тех, кто устал и заболел в дороге. Говоря современным языком, проводники и врачи не поделили доходы.
– Понятно, – кивнул майор. Патолин, судя по всему, и так был уже знаком с темой.
– Надеюсь, у нас с вами проблем в финансовой сфере не будет?
– Не будет, – пообещал Патолин и посмотрел на шефа, потому что на один шаг пролез поперед батьки. Но майор только кивнул.
Танкред обернулся к толпе своих и поднял шлем на острие деревянного меча. В ответ раздался дружный, хотя и не вполне стройный рев:
– Бо сеан! Бо сеан! Бо сеан!
– Александр Иваныч, – прошептал на ухо майору незаметно подкравшийся шофер Василий, – там пришло сообщение на ваш компьютер.
– До свиданья!
– До свиданья!
Когда двигались обратно по заснеженному лесу, майор спросил у помощника, как дела у раненого Василя.
– Шкуру порезали на боку. И ребро помяли. В общем, на заказную акцию совсем не похоже.
– Боится?
– Наоборот, храбрится. Парень, по-моему, дурной. Девчонка, та боится. Все время ноет: спрячьте, найдите работу.
Майор потопал ногами, выбираясь с лиственного наста на асфальтовую дорожку.
– И спрячем. И найдем работу.
Патолин отрицательно помотал головой.
– Не получится. Я дал им адрес Кляева, денег, но сумасшедший этот Василь послал меня. Я даже с трудом сдержался.
Майор брезгливо выпятил губы.
– Тогда что ж, и мы его пошлем. Хватит няньчится с дураком. Больше о нем при мне не упоминать.
– Понял.
Елагин сел на заднее сиденье, открыл крышку ноутбука. Пошелестел пальцами по черным клавишам. Некоторое время сидел задумавшись. Потом опустил крышку.
– Погоди.
Патолин осторожно сел рядом.
– Что-то случилось, Александр Иванович?
– Кажется, да.
Украина
1
Роман Миронович Рыбак, Регина Станиславовна Гирнык и мэр местечка Дубно стояли на маленьком пустыре, который с одной стороны ограничивался двухэтажным каменным зданием довоенной постройки, а с другой – излучиной большого ручья, невидимого за ивняком. Сеялся мелкий, какой-то московский дождь, отчего и здание и заросли выглядели неприятнее, чем могли бы. Мэр городка, ярый западенец и националист, как выяснилось к началу описываемого разговора, носил немного неуместную в данном раскладе фамилию Коновалов, но беседу вел на настолько густой мове, что это снимало все вопросы. И даже наоборот, рождало, по крайней мере у Рыбака, чье сознание было изрядно замусорено ввиду долгой жизни и работы в среде русского языка, чувство неловкости. Многих слов он не понимал, оставалось удовлетворяться улавливанием основного смысла. Сам он предпочитал говорить по-русски, если нельзя было промолчать и отделаться кивком. Москаля не станут стыдить за то, что он не знает ридной мовы.
Смысл состоял в том, что стоят они трое сейчас на том месте, где раньше располагался большой деревянный амбар и сарай для сена. Сюда местные крестьяне свозили с незапамятных времен пшеницу и подсолнечник, потому что помимо маслозавода с масличным жомом имелась на ручье и запруда с мельницей. Было время расцвета этого единоличного предприятия и колхозного его загнивания. Была у маслозавода и патриотическая слава – здесь до трех суток скрывался от тупой сталинской облавы Антон Гецько, хорунжий, раненый герой, выданный НКВД каким-то безродным скотом с партбилетом.
Мэр, крепкий, квадратный мужчина в джинсовом костюме с большим националистическим значком на кармане куртки и мобильным телефоном в указательной руке, говорил сочно, с наслаждением, испытывая редкий вид интеллектуального оргазма, достающийся на долю переделывателя истории. Хотя бы в голове одного-единственного слушателя. Про Регину Станиславовну он уже знал, что она вполне просвещена в свете новейшего национального знания.
На обозреваемом месте, где и состоялось пронзение вилами народной мести пьяного оккупанта Мозгалева, предполагалось отцами городка строительство мемориала. Объявлен конкурс проектов, и есть уже очень интересные работы. И что важно – местных талантов производство. Значит, в народе жива память о своих героях и заступниках. Есть очень хорошие работы. Не надо думать, что все очень уж примитивно и прямолинейно. Лежит на соломе москальский офицер с вилами в груди, а рядом парубок возносит к Богу благодарственные молитвы. Никакой пошлости и натурализма. Высокие художественные решения. Единственное, что пока не ясно, что делать с названием, ведь не напишешь же, что памятник поставлен в честь "вильной Украины", могут подумать, что тут речь о вилах, которыми была совершена справедливость. Но решение будет найдено.
Одно пока препятствие: в этом месте бойкий мэр заметно помрачнел – финансирование. Антинациональные киевские власти не спешат с принятием закона, который бы обязал соответствующие правительственные структуры в полной мере финансировать увековечивание памяти борцов за свободу Украины. А собственным, поселковым бюджетом такого дела не осилить. Всякие ехидные голоса советуют – а ты пройдись по дворам с шапкой, нехай туда накидают гривен от самостийного сердца, кто сколько сможет. Но он, как мэр, как политически уже мыслящий человек, отвечает им: а почему бедный украинец должен из своего дырявого кармана финансировать то, что обязано поддерживать деньгами родное его государство. Один раз оно уже собрало подоходный налог, теперь хочет собрать налог с каждой совести.
– А Канада? – спросил Роман Миронович, лишь бы показать, что внимает в тему.
Мэр сказал, что над этим они работают.
– У меня дядя в Канаде, – сказала Регина Станиславовна.
С мэром Роман Миронович столкнулся на кладбище, куда они пришли с Региной Станиславовной на могилку совсем недавно почившей Янины Ивановны. Глава городка что-то инспектировал в этот момент на городском погосте. Почуяв в спутнике учительницы солидного иностранца, он тут же навязал себя в экскурсоводы. Отказаться было трудно – гостеприимство мускулистая вещь. Да и не вежливо – человек от всей души горит на своей работе. Кроме того, Роману Мироновичу надо было подумать. У него было вполне конкретное задание: встретиться с Яниной Ивановной и выспросить все-все про те давние, мятежные дни. Без истины, к тому же письменно заверенной, ему было не велено возвращаться. Смерть объекта, конечно, хорошая отговорка, но что-то подсказывало Рыбаку, что для укрепления своего положения в фирме неплохо было бы проявить и что-то вроде инициативы. Начальство любит корпоративный патриотизм, неформальное отношение к делу. Такое, например, как у местного мэра. Только ведь всякая инициатива опасна своей возможной неугодностью. К размышлениям побуждало и сообщение Регины Станиславовны, что к ней уже приезжал один московский гость – по описанию легко вычислялся новый помощник Елагина. Какую информацию увез этот товарищ по работе? Если только эскизы памятников богатырю с вилами, то ладно, а если что-нибудь более интересное?
После завершения экскурсии состоялся обед.
– Это очень старое кафе, – пояснила Регина Станиславовна, – еще довоенное. Здесь польские офицеры играли на биллиарде.
Сводчатый беленый потолок, крепкая деревянная мебель, кристальной чистоты скатерти и посуда, улыбчивая обслуга. И ни одного посетителя. Словно угадав наблюдение гостя, мэр сообщил, что постоянный клиент собирается к вечеру.
Покушали хорошо. Гороховый суп с копченостями. Мэр прерывисто, между ложками, объяснял, чем здешний рецепт отличается от венгерского, что бытует под Ужгородом. Затем подали жареную свинину с мелкой обжаренной картошкой. Ей так же сопутствовали культурно-кулинарные пояснения. Пили отличную яблочную водку.
– А вы думали, что украинская кухня – это только борщ с пампушками, вареники и горилка? – вдруг неожиданно спросил Коновалов на чистейшем русском языке, сверля иностранца проницательным зрачком.
– Я бывал в гостях на Черниговщине, там именно так, – отвечал Рыбак, не моргнув глазом.
В этом месте все проявили чувство юмора, столь свойственное богатому украинскому характеру. Посмеялись.
Роман Миронович полез в карман за бумажником. Мэр гневно цапнул его за кисть, мол, не обижайте хозяев! Вы меня не поняли, объяснил Рыбак, я хочу внести лепту в строительство будущего памятника герою освободителю Дубна. Пусть эта скромная сумма заграничных денег ляжет в основу и так далее…
Наконец они остались с Региной Станиславовной одни. Коновалов, сделав вид, что он заметил, какими они обмениваются взглядами, гостеприимно удалился.
Роман Миронович заказал еще кальвадосу, в самом деле замечательного.
Выпили, в основном гость.
Помолчали.
– Может, вы все-таки расскажете для чего приехали? И кто вы? Причем здесь Черниговщина?
– Черниговщина не при чем.
– А зачем вам нужна моя мама?
Роман Миронович напрягся, он уже решил работать напрямик, и сейчас ему показалось, что шансы на успех, отнюдь не пятьдесят на пятьдесят. Но не рисковать было уже нельзя.
– Я приехал по просьбе сыновей капитана Мозгалева.
Регина Станиславовна молчала. Глядя на рисунок, вышитый на скатерти. Не уступавший в своем роде качеством кальвадосу.
Сейчас встанет и молча уйдет.
А может, еще и какую-нибудь гадость скажет.
Роману Мироновичу трудно было сидеть в неподвижном ожидании. Он потянулся к графину.
– Хорошо, – сказал Регина Станиславовна, – пойдемте.
– Они просто хотят выяснить, что же на самом деле тогда произошло. Мать не хочет им ничего толком объяснить. Или не может.
– Пойдемте, – повторила Регина Станиславовна.
Дома она сварила кофе, отправила дочку в дальнюю комнату и велела погромче включить телевизор. Принесла деревянную шкатулку с красивыми перламутровыми выкладками. Вынула оттуда конверт. Все это – вздыхая и нервно подкашливая.
– Что это? – спросил Рыбак, хотя и так почти все было ясно.
– Это письмо, – ответила хозяйка. – Адреса здесь нет, но это письмо. И понятно кому. Прочтите.
– Оно же не мне.
– Прочтите. И сами решайте, везти его в Москву или нет!!
Роман Миронович, как и все люди его профессии, особой щепетильностью не отличался, приходилось и подсматривать и выкрадывать чужие бумаги по долгу работы, но сейчас ему стало как-то непрофессионально на душе.
– Вы считаете, что мне нужно прочитать это?
– Я не хочу одна брать грех на душу.
Роман Миронович взял в руки конверт, повертел его, потом кинулся к кофе – все-таки легальная отсрочка принятия решения.
– Хорошо, я прочту. Но вы дадите мне слово, что никто не узнает, что я это читал.
Регина Станиславовна вдруг хмыкнула.
– Вы слышали сами, что только что сказали?
– Я всегда говорю то, что хотел сказать. Обещайте!
– Странно. Вы, насколько я могу понять, что-то вроде адвоката…
– Я курьер. Гонец. Гонцу с плохой вестью отрубают голову. Здесь, – он потряс конвертом, – плохая весть?
– Прочтите и узнаете. Повторяю, я не хочу брать грех на душу одна. Мама не успела перед смертью дать распоряжение, как поступить с этим. Мне обидно за нее, за то, что с ней сделали, но я не знаю, имею ли я право так уж мстить.
Роман Миронович вздохнул, и открыл незапечатанный конверт.