Все-таки он начал говорить:
- У нас без матери осталась девочка. Зовут ее Саша.
С Ниной стало плохо. Сергей отнес это на сообщение из дома. Нина долго сидела у телефона, заказывала разговор. Приняли только на утро. Она почти не ложилась.
- Ты говоришь не с дочерью, а с врачом! - кричала она утром в трубку. - Что?.. Я еду! Слышишь? Еду! Я еду, - спокойно сказала она Сергею.
Он поехал за билетом, С вокзала позвонил, что взял билет только на вечерний.
Нина отпросила на работе три дня, потом хотела ехать по магазинам, но сил хватило только на то, чтоб купить колбасы и масла. Целый день она не могла ни присесть, ни прилечь, думала все о том, что болезнь матери (а про себя она поняла и готовила себя, что смерть) - это наказание ей за ее грехи. Она именно это слово говорила: это мне за моя грехи.
Сергей проводил ее. Передал для отца сигарет, бутылку коньяку. Она не хотела брать. "Я пока не на поминки". - "Выпьете на радостях".
На платформе было ветрено, угольная гарь летела в глаза. Оказалось, что Нина в купе одна.
- Сейчас бы вместе ехать. Тепло, вдвоем.
Нина измученно взглянула на Сергея. И он снова не сказал о Сашеньке.
Если не считать незначительных, но обязательных взаимных слов, ни о чем не говорили. Сергей достал сверху и расстелил матрас. "Сразу ложись". - "Зачем? Всего четыре часа".
С платформы он постучал в стекло, переждал отправление и, когда поезд дернулся, повторил одну из своих шуток прежних прощаний, показал, что он в таком горе от разлуки, что готов головой биться о железную опору.
Раньше, уезжая, она представляла его путь обратно, сейчас забилась в угол, ни о чем не думая. Проводница предложила чаю-Нина отказалась. Поезд определился в направлении, перестало мотать на стрелках!
Мать, уже не работавшая в совхозе, колотилась по хозяйству, старалась побольше послать детям. "Ни на минуту не присядет", - возникло вдруг в голове Нины. Это были чужие слова, кем-то сказанные о матери или о таких, как она. Вспомнилось, как она передала им тушку кролика и сало. Кролика съели, а сало так долго лежало в холодильнике, что наконец выбросили.
Не переступая порог купе, какой-то мужчина попросил разрешения войти. "Конечно", - сказала она, думая, что это сосед по купе.
- Прошу вас, чтоб вам не показалась странной моя просьба.
- Да? - тогда она почему-то подумала, что в поезде кто-то болен.
- Мы хотели что-то взять па дорогу, но перед отправкой оказалось, что сейчас около вокзала ничего невозможно купить. Так мы охраняемся от пьянства. Но нам же не для пьянства, нам для настроения, для веселья. Для нервной разрядки. Может быть, у вас есть хоть что-то?
Она почему-то обрадовалась случаю отдать коньяк. Мужчина чуть не подпрыгнул. Убежал, быстро вернулся, стал звать Нину в их купе.
- Если вы не пойдете - и я не пойду. Пусть они пьют, мне лучше около вас.
Но его друзья пришли и вытащили их обоих. В коридоре он спросил ее имя. Она назвалась - почему? - Наташей.
По-мужски изуродованная ножом колбаса и неочищенные разрезанные апельсины лежали на газете.
- Наташа, - сказал мужчина, севший рядом, - эти морды совсем не знают, зачем их сюда позвали, им лишь пить. Вы за что, морды, пьете?
- Доложи!
- Я и Наташа празднуем не то чтоб свадьбу, но общую точку отсчета сошедшихся жизней.
Нина невольно улыбнулась.
- Что ж, пусть вам будет горько, - ответили им.
Когда они вернулись в купе, ей оставалось ехать часа два. Она вошла первая, но уже чувствовала, что он не отстанет. Мужчина говорил, что вся его жизнь была ожиданием ее, что только она поняла его, что он готов ради нее и так далее. Что на всем белом свете только этот мчащийся поезд и они в нем, что сиротство и обездоленность в нас самих, что, в конце концов, что изменится в мире, если им будет хорошо.
Что-то сломалось в ней.
8
Он помог ей вынести чемодан. Спрыгнул и принял ее на руки. Сунул ей в карман, она знала что.
- Интересно, - сказала она, - сколько стоит час профессиональной проститутки?
’- Что ты! - говорил он. - Это же ото всех, за коньяк.
- Теперь это так называется, - говорила она, вспоминая Наташу.
- Так как? - спросил он. Он умолял назвать номер ее телефона. Когда он вернется из командировки, они встретятся.
- Нет. Ничего этого не было.
- Не было, не было, - торопливо согласился он, - мне только видеть тебя. Клянусь чем угодно, всем святым клянусь.
Его звали от поезда. Проводница смотрела на них, из-за нее глядели его приятели.
Поезд тронулся.
- Я найду тебя, - пообещал мужчина и убежал.
На этой остановке сошла только она. Навстречу ей из маленького вокзальчика под руки вывели отца…
Через четыре дня, этим же поездом, она возвращалась. Достался билет только в общий вагон. Сидеть среди плачущих детей долго не смогла и пошла в ресторан. Там что-то заказала. И вдруг встала и, понимая, что это ненормально, прошла через два следующих вагона в тот, в котором ехала на похороны.
Постояла в коридоре. Рядом остановился мужчина. Закурил, немного опустил окно. Стало слышнее грохот состава, холодный воздух опахнул.
- Не дует?
'- Нет.
- Уже все, - продолжал он, следя, чтобы дым не попадал на нее, - уже все, холодов не жди. То есть таких настоящих, ядреных. Будет то ветер, то снег, а в основном слякоть.
Дверь того самого купе отодвинулась. Но никто не вышел. Нина не выдержала и заглянула. Женщина и двое мужчин играли в карты.
- Не составите компанию? - пригласили ее.
Она, слова не сказав, ушла. В ресторане было по-прежнему пусто.
- А я думаю, кто это увел такую очаровательную клиентку, - пошутил официант, что-то ставя на столик. - Немудрено: такую красавицу. О, вот и охрана!
- Позвольте причалить? - За столик без всякого позволения садился офицер в голубых погонах. Щелкнул пальцами, официант, кивнув, ушел. - Почему это, - начал офицер, - вот я - летчик, а выражаюсь морскими словами: затралить, заякорить, взять на буксир. Валера, мне говорят, ты ж сверхзвуковик, ты говори: приземлиться на три точки, или: крыло в крыло…
"Жеребцы, - подумала Нина и встала. - Сколько это стоит? - старалась угадать она, глядя на тарелку. - Оставлю пятерку".
- Па-апрашу! - отвел ее руку офицер.
"Ну и плати", - подумала Нина и ушла.
Все-таки в своем, общем, вагоне невыносимо долгим показался ей обратный путь.
Сидя спиной к движению, она сердцем тянулась обратно, на родину, и час за часом вспоминала, как хоронила мать. "Куда же сейчас отец?" - думала она. С ней он не захотел. На кладбище он обнес из своих рук могильщиков, выпил с ними. "Вот тут, - показал он им, - мое место". - "Приезжайте", - осторожно ответил старший, тоже пожилой, краснолицый оттого, что целыми днями был на свежем воздухе. Нина вспомнила, как сзади нее тихо говорили, что покойница выболелась, что все - по-хорошему. Тогда у нее мелькнула мысль, что если бы мама умерла внезапно, то и тогда нашли бы что сказать в утешение, сказали бы, что хорошо: легкая смерть.
И даже на кладбище, и после поминок, когда отец повел ее смотреть в чулан и подполье, сколько у нее наготовлено припасов, чтоб она не беспокоилась, даже в подполье, а может быть, именно в нем, Нина вспоминала мужчину в ночном купе. Ее обдавало жаром, она кляла себя последними словами, но мужчина вспоминался.
Сейчас, в цыганском шуме общего вагона, она думала, что, может быть, эта встреча и была, как говорят психиатры, отвлекающим моментом. И смягчила удар потери матери. И этой мысли она ужасалась. "Саша! - закричал ее - отец, когда начали подносить ко гробу крышку и могильщик, набрав в рот гвоздей, перевернул топор обухом вниз. - Саша! Открой глаза! Саша! Зачем ты оставляешь меня здесь? Возьми с собой!"
9
Позвонив в совхоз и узнав о смерти тещи, Сергей решил тем более не медлить и перевез Сашеньку домой. Коляска, кроватка и манежик - все было куплено, и все самое лучшее. Чисто медицински Сергей рассчитал, что заботы о ребенке перекроют горе потери.
Пока он встречал Нину, с девочкой побыла его мать.
Но Нина отнеслась безучастно к тому, что детская комната теперь не только так называется, но что в ней поселился маленький человечек. Подошла к кроватке, взглянула девочка спала, - поздоровалась со свекровью и, не раздеваясь, позвонила в больницу. Извинилась, что перерасходовала одни сутки сверх данных, и сказала, что сейчас будет. И уехала.
В ординаторской, на щите объявлений, обведенный черной рамкой, висел лист ватманской бумаги, и на нем коллектив сотрудников выражал ей, по случаю потерн матери… Она не дочитала, защелкнула за собой дверь и упала на белый диван.
Не полюбила Нина Сашеньку. То есть все, что было нужно для нее, она делала. Ходила на детскую молочную кухню, стирала пеленки, но что-то не пробуждалось в ней. Даже при купании, когда Сашенька уморительно высовывала язык и ловила прохладную воду окачивания, даже тогда.
Дело было, может быть, и в том, что основную тяжесть тащили все-таки Сергей и свекровь. Сергей не давал вставать ночью, ездил сам за пинетками и ползунками и злился, что ползунков нет. Носил Сашеньку на руках. Свекровь гуляла с коляской.
Однажды Сергей не вытерпел:
- Ведь она будет называть тебя мамой.
Между ними стояла кроватка.
- Ей это никто не запрещает. Или как ты говоришь: это ее личное дела.
- А ты не считаешь, что мы преступники?
- Ты бы хоть предупредил, я б хоть месяца три подушку на животе поносила.
- Я Сашку не брошу. Уж скорей кого другого. Ведь, например, ты ни разу не вышла с коляской.
- Я в няньки чужому ребенку не нанималась. - Она видела, что глаза его сужаются. - Няньки нынче дорогие, так что я подумаю, может быть, и соглашусь.
- Рано или поздно, - сказал он яростно, но она уже не боялась, что он сделает ей больно, - рано или поздно мы разойдемся.
- Лучше раньше.
- Да.
- Что я должна для этого сделать?
Сашенька заворочалась во сне.
- Поживи пока у Наташи, - вполголоса сказал Сер" гей, делая жест, чтоб и Нина говорила тише.
- И она перейдет сюда?
Сергей повернулся спиной.
Ей до смерти не хотелось уходить из своей квартиры. Но оставаться сейчас она не могла. Когда он стал останавливать, она решила уйти назло.
Заплакала Сашенька. Сергей сам распахнул дверь настежь и ушел к ребенку.
- Я непрерывно вру, - говорила Нина. - Дай сигарету. Да брось ты этот инкубаторский журнал мод. Оловянные дуры.
- Не скажи, - отвечала Наташа. - Конечно, чувствую воспитание Сергея. Но куда бедным-то крестьянкам податься? Хочешь журнал с неприличными картинками? Боря достал. Расстарался, понимаешь, для потешить взор.
- Ты и с Борей спала?
- Нет, он импотент. ИМПО-78. Потом - 79 и так далее. Так что же ты все врешь?
- А!
- За мужичка в вагоне хвалю. То-то мне икалось. Вдруг да найдет меня, ' вдруг да родство душ.
- Голова кружится, - встала Нина. - Пойду умоюсь. Даже что-то тошнит.
- Перекурила, - сказала Наташа. - Сейчас проветрим. Тебе где стелить?
- Только не на диване.
Ночью Нине снова стало плохо. Она не стала будить Наташу, пошла в ванную и вдруг догадалась - беременна.
"Девочка допрыгалась", - сказала она себе.
Сквозь шелковую сорочку (ночной рубашки она не взяла) она почувствовала холодный эмалированный край ванны.
Не выдав тайны Наташе, днем, когда в ординаторской никого не было, она позвонила Сергею на работу.
- Ты один?
- Секунду. - Он закрыл трубку ладонью и через какое-то время сказал: - Да?
- Я в положении.
- От святого духа? Или от кого?
- Как от кого? - не сразу спросила она. И замерла.
- Я же не могу иметь ребенка. Ты это знаешь. Вот соберусь и лягу на операцию, тогда и приходи с подобными заявлениями. Не ерунди, Нинка, возвращайся.
- Но я… - заикнулась она и прикусила язык. - Прости, меня требуют.
Она долго сидела, не отвечая на звонки. Потом взяла чистый типографский бланк больницы, сходила вниз, в регистратуру, поставила печать, вернулась. И выписала сама себе направление на прерывание беременности.
- Все мы, "бабы, трясогузки и канальи", поэт не зря сказал, довели, - говорила Наташа. - Ну вот что, сидим - и что? - и скучно. Дожили, свистнуть некого, хоть на панель иди. На крупноблочную. Ну что ты вся прямо как вещь в себе? - Нина гладила белый халат. - Тебе кто вензель вышивал? Тетя Фаня? (Они вспомнили дежурную, которая сейчас была на пенсии, а до того работала нянечкой во многих больницах.) Ты знаешь, Нин, эта тетя меня во многом убедила, вот слушай:
Не говори, что к дереву и птице
В посмертное мы перейдем родство.
Не лги себе! Не будет ничего,
Ничто твое уже не повторится.
Жестоко, правда? А от тети Фани останутся эти вензеля. Я тебе рассказывала свой дико художественный роман? Так тот художник говорил, что так закомпоновать три буквы мог только большой талант. Раньше была целая профессия вензелистов. Включим телевизор? И вот, я вышла замуж, инициалы изменились - и что? Тетя Фаня на глазах изумленной публики вышивает новые. Я разошлась, инициалы опять-таки меняются и…
- Прибавь звук, - попросила Нина. - Нет, убавь. И на глазах изумленной публики тетя Фаня вновь и так далее. - Нина погладила халат. - Вот у меня скоро инициалы сменятся, пойду просить.
Наташа смотрелась в зеркало.
- Хо! - ответила она. - Наконец-то мой рыцарь свободен. Но я узнала это в тот момент, когда заметила рождение морщины. - Она тупо смотрела на экран, потом встряхнулась: - Выключи! Всегда кажется, что услышишь что-то умное. Я и мужиков перебирала, думала, дождусь "необщего выраженья". Где там! Думала, вдруг количество перейдет в качество, - дождалась. Далее следует курсив…
КЗ
Зазвонил телефон.
- Меня. Нет, - сказала она через минуту. - Сегодня - нот. Мало ли что я обещала. А вот я такая, нелогичная. Ой, мало ли причин! Я решила присоединиться к очередному большинству, встала на очередь на прическу "Мирей Маттье". Так что "чао, бамбино, соре". Не знаю, не знаю, когда. Новая прическа, новый стиль поведения, за день эго не делается. Ну, хоп!
- Я тебе помешала встретиться? - спросила Нина.
- Ты мне помогла не встретиться… Так вот, - продолжала Наташа, включая ногой телевизор, и, пока он нагревался, закончила: - Я бы эту мразь, эту сволочь, пустившую идею, что жизнь одна, что надо брать от нее все, я бы лично эту гадину сожгла на спичках.
- Сейчас мы болтаем, а Сергей пеленки стирает, - сказала Нина.
- Дай уж доисповедаться. Думаешь, я кого-то обвиняю в своей искалеченности? Нет, сама виновата… Не только, - сказала она, подумав. - И литература. Читала до одури - сплошная мораль: нельзя грешить. Нельзя! Будет опустошение души, потеряется смысл жизни. Но мораль доказывается только одним путем - показом грехопадения. Иначе кто поверит! Бог почти так же. Он радуется больше не праведникам, а заблудшим и раскаявшимся. Кто Магдалина? Блудница. Всплакнула разок хорошенько - и прощена. Но ведь внутри-то у нее все перегорело, куда ей дальше. А история блудного сына? Не обидно ли другому сыну, что отец рад не ему, а развратнику, промотавшему наследство. - Наташа сидела понурясь, перебирая отстегнутую с шеи золотую цепочку. - Так что, по грехам своим, я готова покаяться, но кому? Как остро в мире не хватает любви. И не преступление ли - две, можно сказать, красивые бабы, с высшим образованием, уж который день простаивают?!
10
На два дома приходилось жить матери Сергея. Готовила мужу и бежала к сыну. Хлопотала там и привязалась к девочке настолько, что потихоньку готовила мужа к тому, чтоб взять хоть не родную, а все-таки внучку, себе. Рассказывала ему, какая девочка забавная и крепенькая. Мать видела, что порыв сына прошел. Но он мужественно возился с Сашенькой.
Наконец и дедушка явился посмотреть внучку. Все, чем приманивала его жена, сбылось. Веселая, крепенькая девочка. Правда, она не сразу поймала его за палец, но, поймав, держала крепко.
- За девочку не осуждаем, - сказал отец. - Но как дальше?
Видно было, что ему стыдно, что у сына нет своего ребенка.
- Так как? - торопливо спросила мать. - Берем?
- Не вещь, - ответил отец, - человек.
- Подождите, - попросил Сергей. - Ничего пока не решайте.
Если бы эта скала легла на пути человеческих пороков, порокам пришел бы конец. Скала была вахтершей.
- Не положено.
- Я врач, - сказал Сергей. - В конце концов, я могу обследовать санитарные условия.
- Условия у нас хорошие. А если обследовать, давайте бумажку.
- Зовите коменданта.
- Ян есть.
И Сергей невольно рассмеялся, услышав фразу всех хамов, прикрытых тем, что они при исполнении служебных обязанностей, и посему оскорбляющих безнаказанно. "Вас много, я - одна", - сказала вахтерша.
Сергей сел в сквере напротив общежития. Веселая ярость овладела нм. Он отвел руку и посмотрел на пальцы - спокойны. Напряг руку в плече, предплечье - спокойна. Так он проверял себя перед операцией, уже в перчатках.
Окна первого этажа были зарешечены. "Полезу на второй". Он присмотрел открытое окно возле водостока. Вдруг в этом окне возникли руки, вывесившие за подоконник сетку с продуктами.
- И не проси, милый-золотой, и не положено. И нас за это гоняют, и тебе на работу сообщат.
Около Сергея стояла вахтерша с двумя сумками по бокам.
- И нас заругают, и тебе неприятности. А если что сердечное, я передам. Кому?
- Я - врач. -
- Я и сменщице сказала: ни под каким видом. У нас всяко притворяются, - сказала она напоследок.
"Боже мой, - думал Сергей, наблюдая входящих и выходящих в двери девушек. - Сколько их, куда их гонят? Зачем они приехали в город? Разве бросила бы Марина ребенка там, где ее знают, где училась в школе?"
- А вот так! - вдруг весело сказал он вслух. - Вот так у вас еще не притворялись.
Через минуту он требовал у новой вахтерши списки жильцов. Вахтерша предлагала ему свой стул.
- Тихо! - кричала она на проходящих девушек. - Не видите, агитатор пришел.
- А нас когда будут агитировать? - спрашивали некоторые.
Выписывая выбывших с момента прошлых выборов, он поражался географии приехавших и прописанных по лимиту. Были отовсюду.
- А куда выбывают?
- От нас путь один, - ответила вахтерша, - в замуж.
Он еще не дошел до фамилии Марины, как она первая узнала его.
- Сергей Михайлович! - вырвалось у нее. Она шла с работы.
Он поднял голову, и сразу кольнуло - Сашенька была не в мать.
- Можно мне пройти? - спросил он вахтершу.
- Еще бы - агитатору.
Пока они поднимались, он стал почему-то высмеивать себя: как он напоролся на комендантшу, как притворился агитатором. Они пришли в пустую, трехкоечную комнату. Сели к столу.
- Я узнала, - объяснила она, - потому что мне нянечка, тетя Фаня, сказала, что вы… я приходила, когда свободная смена, и ждала, что вы пойдете гулять, - договорила она с трудом.
- Марина, - выговорил он и, чувствуя, как начинает частить сердце, сказал совсем другое, не то, что хотел: - ' Я пришел предложить вам стать моей женой.
Она сказала единственное: