Бен сделал несколько шагов вперед и поклонился. Он встал перед мужчиной, заслонив луч света, и открыл было рот, но мужчина поспешно сгреб чеки и замахал руками, давая понять, что кафе закрыто.
Бен отступил на шаг. Он вдруг почувствовал, как в нем забурлили, просясь наружу, японские слова.
- Я… Это… - выдавил он первый звук.
На длинном, табачного цвета лице мужчины мелькнуло удивление. Не дожидаясь, пока оно распространится на всю физиономию, начиная со лба до поросшего редкой щетиной подбородка, Бен выпалил всю фразу до конца:
- …тут прочел объявление о приеме на работу…
В наступившей тишине голос его словно отразился от люстры и рассыпался на множество мелких звуков.
Но мужчина как будто уже не слышал того, что последовало за первым звуком "я". На лице его застыла маска удивления. Потом удивление переросло в замешательство. Неуверенно - так, что Бен даже не понял, сердится тот или заискивает, - мужчина произнес на ломаном английском:
- Закривать, закривать! - и замахал, как ветряная мельница, руками, как будто хотел убрать Бена с глаз долой.
- Но я хочу здесь работать! - бессильно прошептал Бен. Однако пока он заканчивал японскую фразу, в голове уже сложилась фраза из английского перевода романа про юношу-заику: "Слишком поздно!" Слишком поздно. Сильно сомневаясь, что мужчина вообще слышит хоть что-то из того, что он говорит, Бен тем не менее пробормотал по-японски: "Извините за беспокойство", - и смущенно попятился к двери.
Видя, что Бен наконец отошел от кассы, мужчина вздохнул с облегчением и опустил руки.
Когда Бен подошел к стеклянной двери, мужчина вдруг вскочил и поклонился. Он был намного старше Бена, но поклонился низко-низко и сказал, исторгая из глотки английские звуки:
- Супасибо!
Бен повернулся и толкнул стеклянную дверь.
Сзади доносилось распевное, как заклинание:
- О-о, супасибо, супасибо! Кэннеди, ах нет, гудбай!
Выйдя из кафе, Бен опять попал на боковую улочку. С площади струился утренний свет, слышался скрип отпираемых ставен. У салона видеоигр стояли двое парней. Они отпирали замки. Похоже, того же возраста, что и Бен, - вероятно, работники магазина. При виде застывшего, словно статуя, Бена парни разинули рты и, бросив работу, принялись пялиться на него. Это неожиданно разозлило Бена, хотя еще вчера он бы и внимания не обратил. Он угрюмо побрел вперед, к трамвайным путям.
Обследовав карманы, он обнаружил три разные по величине банкноты. До вчерашнего вечера там еще лежало выданное посольством удостоверение личности, которое отец с иронией величал "свидетельством экстерриториальной неприкосновенности". В карманах каталось еще несколько холодных на ощупь монеток. Среди них было несколько тоненьких, с дырочкой посередине.
Наступая ногой на каждую плитку мостовой, словно ощупывая поверхность под ногами, Бен раздумывал, а не вернуться ли ему обратно в консульство.
Но консульство - это дом отца. Отца, его жены и их черноволосого сына - сводного брата Бена. Еще до побега Бен неоднократно позволял себе являться домой от Андо после ужина, когда вся семья уже встала из-за стола. В таких случаях отец грозился отправить его обратно в Вирджинию, к матери. Он никогда не упускал случая объяснить Бену его статус. "Dependant", говорил он, - это всего лишь иждивенец. Это совсем не то, что "INDEPENDANT" - независимый человек. Иными словами отец обладал властью и правом в любую минуту вышвырнуть Бена вон из Японии. Отец был родом из Бруклина и в такие минуты любил переходить на южный диалект. "Black you like a bad leaf!" - гремел он: "Я стряхну тебя, как гнилой лист с ветки!"
И вот теперь Бена нет дома уже несколько дней. Отец наверняка уже начал действовать. Вызвал секретаря-японца и обратился через него в полицию. "Кэннеди, ах нет…" - передразнил Бен мужчину у кассы. Он в сердцах сплюнул на мостовую. Вдали виднелась арка с надписью "Район Кабуки. Первая улица". Через арку тек беспрерывный поток черных голов. Волны толпы катились от станции в город. Их рассекали подходившие один за другим трамваи и автобусы. Бен подошел к улице с трамваями. Людской поток разделялся под аркой, часть его стекала вниз по склону к переулку навстречу одиноко бредущему Бену.
Слишком поздно.
Бен ощутил устремленные на него мимолетные взгляды. Казалось, они вопрошали его: "А ты что тут делаешь?" Пристальное внимание буквально давило его. Ему вдруг захотелось исчезнуть, испариться, чтобы не ощущать жгучего стыда. Бен повернулся спиной к этим взглядам и почти побежал. Потом опрометью влетел на пересекавшую квартал Кабуки длинную улицу.
Вечером того же дня Бен снова стоял у двери "CASSEL", но на сей раз в сопровождении Андо. Когда Бен показал приятелю на алеющую у входа надпись "15 тысяч иен в месяц", тот только и сказал: "О, класс!" - и решительно толкнул стеклянную дверь. Бен хотел было пройти следом, но Андо жестом остановил его: "А ты подожди на улице".
На улочке уже кое-где зажигались неоновые огни рекламы. Бен изнывал в одиночестве. Заглянув через стеклянную дверь, он увидел на том же месте, где сам стоял сегодняшним утром, бритую голову Андо, склонившегося перед с мужчиной за кассовым аппаратом. Андо и мужчина все время кивали, то дружно, то попеременно. Улыбка то гасла, то появлялась на их лицах. Беседа явно затягивалась. Андо несколько раз показал пальцем на Бена, стоявшего за стеклянной дверью, но мужчина отрицательно качал головой. Спор становился все ожесточенней. Бен, наблюдавший перепалку через затуманившееся стекло, чувствовал себя изгоем, отверженным, непричастным к происходящему.
В молочном свете люстры мелькнули руки. Андо зачем-то показал на петлицы своей студенческой формы, потом достал из нагрудного кармана какую-то карточку - студенческое удостоверение? - и предъявил мужчине за кассой, словно хотел его в чем-то убедить.
Минуты через две-три страсти улеглись, и разговор вошел в спокойное русло. Озаренный молочным светом люстры, Андо последний раз склонил свою бритую голову. Мужчина только кивнул, но не поклонился в ответ - не то что в беседе с Беном.
Выйдя на улицу, Андо изобразил знак победы, однако почему-то потупился. На его губах блуждала странная ухмылка, словно ему рассказали неприличную шутку.
Когда Бен поинтересовался, в чем дело, Андо промолчал. Бен заглянул ему в лицо, но тот отвернулся. Некоторое время Андо молча созерцал улицу, потом вдруг выпалил:
- Теперь я твой поручитель!
- Кто-кто? - не понял японского слова Бен.
Андо сосредоточенно нахмурился, как на экзамене по английскому языку, припоминая нужное слово:
- Ну, тот, кто дает гарантию.
- Гарантию? Гарантию чего?
Андо смущенно улыбнулся:
- Я за тебя поручился.
- Зачем?
Андо отвел глаза и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать плиты на мостовой. Бен тоже посмотрел туда: на плитах плясали причудливые блики неоновых огней. Все еще пряча глаза, Андо сказал:
- Если никто за тебя не поручится, тебя не возьмут никуда.
- Почему? - упрямо спросил Бен. Звук получился почти горловым.
Андо за рукав потащил Бена прочь от кафе.
Когда они подходили к длинной улице, пересекавшей квартал Кабуки, где Бен проходил нынешним утром, Андо повернул голову и искоса посмотрел на Бена. Он ничего не сказал, но Бен почувствовал себя ничтожной букашкой. Глаза Андо будто говорили: "Ты не можешь жить в Японии, если у тебя нет поручителя!" В этих изучающих глазах Бен впервые заметил тень жалости.
Они миновали еще один переулок, пересекли несколько мелких дорожек, а длинная улица все не кончалась. По обеим ее сторонам стояли зазывалы и заманивали прохожих. Завидев Андо, они дружно завопили: "Эй, господин студент! Всего за три тысячи". При виде шагавшего следом Бена они захохотали и перешли на ломаный английский: "Эй, ты хотеть японская кошечка?" Андо с Беном молча прошли сквозь их строй. В конце улицы, у желтого здания районного управления, Андо снова повернулся к Бену, словно припомнив что-то важное:
- Завтра приходи туда к семи вечера.
- Прошу любить и жаловать, - следуя наставлениям Андо, церемонно поклонился Бен. Мужчина у кассы, который велел называть себя "управляющим", воззрился на Бена. На его длинной, "лошадиной", по меткому определению Андо, физиономии отразилась странная смесь показной скромности и неприязни. Тем не менее он жестом велел Бену следовать за ним и стал молча подниматься на второй этаж по полутемной служебной лестнице, куда не доходил свет пластиковых люстр.
Следуя за управляющим, Бен тоже поднялся на площадку второго этажа. Слева был какой-то проем. Бен попытался заглянуть в него, но уткнулся в темно-пурпурную бархатную портьеру.
- Это что? - поинтересовался Бен у управляющего, с деловым видом взбиравшегося по крутой лестнице на третий этаж, освещенный лишь тусклой электрической лампочкой. Тот буркнул что-то нечленораздельное. Бен разобрал лишь окончание - что-то вроде "кабинета".
На третьем этаже помещалась раздевалка, где в ряд стояли темно-зеленые шкафчики. Управляющий молча распахнул самую левую дверцу. Внутри на плечиках висела сильно накрахмаленная форма.
- Это что, форма? - спросил Бен по-японски. Его пронзительный смущенный голос, наверное, резал слух, потому что управляющий, казавшийся гораздо внушительней в желтом свете голой лампочки, вдруг сморщился и приказал, глядя мимо Бена, по-английски:
- Надевайть, надевайть! - потом прибавил уже по-японски: - Переоденешься, спускайся вниз.
Жестом изобразив, будто застегивает пуговицы, он показал пальцем на лестницу.
После чего опрометью бросился вниз, словно отделался от неприятной работы.
Оставшись в одиночестве, Бен задумчиво рассматривал висевшую в шкафчике белую форму, не осмеливаясь прикоснуться к ней. Вверху, у крохотного вентиляционного отверстия плясали розовые, голубые и лиловые огоньки. Неоновые всполохи беспорядочно метались в окошке, как шарики в игральном автомате, и казалось, только они и согревали холодную раздевалку. Из "кабинета" донеслись музыка и звуки высокого женского голоса. Песня становилась все громче. Бен с трудом разобрал лишь одну повторяющуюся фразу: "Только я".
Он скинул мокасины, медленно расстегнул пуговицы на фланелевой рубашке, которую ему купила в Вирджинии мать примерно в это же время в прошлом году. Его вдруг охватила нервная дрожь, даже страх. Еще до того, как он снял рубашку и джинсы, ему показалось, что он совсем-совсем голый. Он еще никогда не чувствовал себя таким беззащитным.
Он достал из шкафчика куртку и поднес ее к свету электрической лампочки. Ткань оказалась застиранной, в тон порозовевшей от холода кожи Бена. У ворота куртка пообтрепалась. Интересно, сколько таких же вот тощих мальчишек, сбежавших из дома, надевали до него эту куртку? Сколько их отринуло уют родного гнезда вместе с одеждой, заботливо купленной родителями, чтобы найти себе прибежище в ночном Синдзюку?
Бен сбросил фланелевую рубашку и надел белую куртку. Она пришлась точно впору. Он застегнул пуговицы до самого ворота и оглядел себя. На нагрудном кармашке крохотными буквами было вышито "CASSEL". Тут Бен впервые осознал, что английское слово написано с орфографической ошибкой. Правильно было бы "CASTLE" - "замок". Ну и что. По-японски-то все равно никакой разницы нет. Бен шепотом повторил японское звучание. Приятный, гладкий, как галька, звук. Натянув форменные брюки, Бен засунул свои вещи в шкафчик. Бросил взгляд на длинную лестницу, спускающуюся к площадке второго этажа. Недавний страх испарился.
3
У парня был нездоровый бледный цвет лица. Причем не только из-за искусственного мертвенного света пластиковой люстры. Вид у него действительно был больной, но отнюдь не жалкий. Скорее даже высокомерный. Парню явно не исполнилось и двадцати, но впечатление было такое, будто он проработал в этом кафе лет сто. Во всяком случае, он мог простоять на своем месте у стойки на втором этаже, не двигаясь и не отходя никуда, много часов.
Когда Бен спустился по лестнице на второй этаж, парень уже поджидал его. Он натянуто улыбнулся - ведь Бен был в точно такой же форме. Но стоило Бену приблизиться, как улыбка погасла. Бен подошел еще ближе к стойке, на которой аккуратными рядами стояли стаканы для воды и чисто вымытые пепельницы. Парень попятился. Бен даже растерялся. Надо поскорее представиться, лихорадочно подумал он. Только вот ему еще ни разу не доводилось представляться по-японски. Можно сколько угодно кланяться, а вот сказать-то нечего. В голову лезет какая-то чушь, вроде предложения из учебника японского языка, которое Бен когда-то почерпнул в университете W. В данном случае она просто нелепа. Интуитивно почувствовав это, Бен выбрал кое-что попроще: "Рад познакомиться. Меня зовут Бен Айзек".
Сказал - и самому стало неловко. С Андо он никогда так не разговаривал. И зачем только он сказал эту неуклюжую фразу? Однако парень отреагировал самым обычным образом. Он даже глазом не повел, словно и не заметил смущения Бена. Он промолчал и долго-долго смотрел на американца. Форма-то такая же, а вот лицо…
Парень смотрел молча, и на его зеленоватой физиономии не выразилось никакой мысли. От этого прекрасно отрепетированного молчания у Бена зазвенело в ушах. Наконец это стало просто невыносимым. Ощущая себя существом низшего порядка, Бен пересилил себя и спросил:
- А вас как зовут?.. - И тут же сообразил, что совершил промашку - спросил недостаточно вежливо, ведь он разговаривал с вышестоящим. Бен поспешно поправился. Парень нехотя раскрыл рот и процедил:
- Масумура.
При этом его бесстрастная физиономия слегка напряглась. Вот оно как! Да парень просто изображает из себя крутого! На самом деле он сам боится Бена. Смех, да и только!
Парень опять погрузился в молчание. Ничего не поделаешь, подумал Бен, придется теперь тут каждую ночь работать с ним за одной стойкой, с восьми вечера и до шести утра. Иначе плакали 15 тысяч иен в месяц! При этой мысли Бен ощутил легкое отчаяние. Надо как-то разрядить обстановку - но как? Лихорадочно пытаясь что-то придумать, он вдруг уцепился за фамилию парня. Бен определенно встречал где-то что-то похожее… Может, в учебнике японского языка? Или в журналах и книгах, наваленных грудами в комнате Андо? А может, то было "Масуда" или "Масума"? Но точно там был иероглиф "масу", обозначающий глагол "увеличиваться", "возрастать". Во всяком случае, в памяти Бена сохранилось смутное воспоминание о фамилии с таким иероглифом.
Бен протянул руку ладонью кверху. Ему вспомнилось, как некогда Андо пальцем рисовал на ладони иероглифы своего имени. Так и теперь Бен начертил на ладони сокращенный вариант иероглифа "масу", а потом более четко вывел "мура" - "деревня".
- Ваше имя пишется такими иероглифами?
Масумура брезгливо скривился.
- Нет, не такими, - отрезал он.
И ничего не добавил. Словно давая понять, что больше о себе он ничего не скажет.
И Бен отступился. Так парень и остался в его памяти просто "Масумурой". Эти безымянные, безликие звуки стали неотъемлемой чертой парня - как и его бесстрастная зеленоватая физиономия.
Масумура еще раз окинул взглядом Бена, точно сравнивая лицо и форму. Потом отступил еще на шаг.
Ему тоже явно хотелось о чем-то спросить. Но он не знал, как обратиться к Бену. В результате он не сказал ни "вы", ни даже "ты", а просто ткнул подбородком туда, где стоял Бен, и коротко бросил:
- Американец?
Теперь промолчал Бен.
Он уклонился от пристального взгляда Масумуры и уставился на широкую лестницу, спускавшуюся со второго этажа на первый.
"Что, не о чем больше спросить?" - злобно подумал Бен.
Несколько секунд он стоял молча, изучая стеклянную дверь внизу. На лице он изобразил точно такое же бесстрастное выражение, как давеча Масумура. Однако ему становилось не по себе оттого, что Масумура смотрит на него все более подозрительно, и он уклончиво промычал:
- Э-э… Н-ну…
"Наверное, когда из подследственного вытягивают признание, он вот так же невнятно мычит в ответ", - подумал Бен. Но Масумура как будто того и ждал.
- Терпеть не могу Америку! - объявил он.
Как ни странно, это не нашло отражения на его лице, однако в голосе впервые за это время проскользнуло некое подобие эмоции. Он словно декларировал свои убеждения. Масумура еще раз взглянул на лицо Бена, перевел взгляд на его белую куртку и вздернул плечи, будто обороняясь.
- Я тоже ее не очень люблю, - согласился Бен.
Белая куртка, на которую пялился Масумура, туго обтягивала торс Бена. Ощущение было очень приятным.
Посмотри, Масумура! Ну чем я отличаюсь от тебя?
Масумура постоял в сомнении, потом выдавил:
- Нью-Йорк?
Бен так и не понял, что это было - вопрос или констатация факта. Во фразе прозвучала докучная назойливость. Масумура не то чтобы хотел узнать, откуда Бен родом или откуда приехал, его вопрос означал совсем иное: "Что ты здесь делаешь? Твое место в Нью-Йорке, ты и должен быть там, а не здесь!"
"Наверное, такой же тон у японского блюстителя закона, проводящего полицейскую проверку", - подумал Бен и снова погрузился в молчание.
Не получив ответа, Масумура не отрывал глаз от Бена. Лицо его сделалось еще более высокомерным, жестким. Он шевельнул тонкими губами, видимо, собираясь переспросить, как вдруг повернулся всем телом к широкой лестнице и истошно завопил:
- Премного благодарствуем, что посетили нас!
Проследив взглядом направление вопля, Бен увидел внизу у кассового аппарата парочку - похожую на хостес девушку лет двадцати и мужчину не первой молодости, одетого в пальто. Они как раз подходили к стеклянной двери, собираясь уходить.
Бен, хотя и с некоторым опозданием, но тоже завопил во весь голос:
- Большое спасибо!
Перекрывая Масумуру, его высокий ломающийся голос эхом заметался из угла в угол. Похожая на хостес девушка обернулась и, подергав за рукав мужчину, показала на Бена. Она что-то прошептала ему на ухо, и оба прыснули. Посмеиваясь на ходу, они вышли на улицу. В распахнувшуюся дверь ворвался многоголосый шум. Сюда долетали даже звуки с площади. Среди них выделялось женское пение, неправдоподобно чистое. Слов было не разобрать. Кроме Бена, никто даже внимания не обратил. Бен вспомнил лицо женщины, горделиво взиравшей с афиши. Он видел ее в сумерках, когда впервые пришел на площадь в Синдзюку. "Может, это она поет?" - У Бена разыгралось воображение.
- Нью-Йорк? - настойчивый голос Масумуры вернул Бена к действительности. Бесстрастная физиономия парня выражала нетерпение. Слово "Нью-Йорк" неожиданно прозвучало для Бена не как название города, где жили его еврейские родственники, а как бессмысленный набор звуков, какая-то абракадабра, ассоциировавшаяся с японской азбукой.
"Масумура-сан! Я не желаю говорить о Нью-Йорке. Не желаю обсуждать пустые звуки. Мы ведь в Синдзюку!" - подумал Бен.
Губы Масумуры еще раз шевельнулись.
Бен уже не слышал пения. Ему стало страшно.
Ну скажи что-нибудь, все, что угодно!
- Вашингтон… Федеральный округ Колумбия.
Масумура отреагировал мгновенно:
- Не знаю такого.
Это прозвучало подчеркнуто отчетливо, с ноткой самодовольства.