Опираясь левой рукой о стену, она шарит правой в воздухе, движется с медлительной осторожностью; со спины ее фигура видится необыкновенно хрупкой. Сверкает, отражая коридорные лампы дневного света, кольцо на пальце, но сама рука неприятна своей жилистой худобой. Кадзама некоторое время глядит ей вслед, отмечает неестественность ее походки, а потом тихо спрашивает:
- Куда изволит направляться многоуважаемая гостья?
Она не отвечает.
- Куда вы? Это же запасной выход!
Женщина останавливается. Кадзама выходит из бойлерной, намереваясь подойти поближе. Взметнулась в воздухе грива собранных на затылке смоляных волос, и к нему обернулось лицо в темных очках. Немолодое лицо. За притемненным окном автобуса и в глубине зеркала там, в бойлерной, блеск солнечных очков не позволял разглядеть лицо. Пожилая дама, лет шестидесяти пяти, а то и семидесяти, в уголках губ прячется улыбка, она хочет что-то сказать, но Кадзама успевает спросить:
- Вы наша гостья из клуба "Сальвия"? Вам куда?
Пожилая дама приблизила к нему лицо и слегка вздернула подбородок; в темных очках причудливо преломился свет ламп; за морщинстыми губами забелел ровный ряд зубов:
- Вы здешний? Сейчас, мне нужно сообразить…
Голос мягкий, спокойный. Кадзама ощутил резкий запах незнакомых духов.
- Прошу прощения, я плохо вижу. Глаза, знаете ли… У меня… как это? - воспаление сетчатки.
Кадзама пробормотал короткое "да", понимая, что дама и вправду слепа, но зеркальные стекла очков не позволяют разглядеть ее глаза. Разговаривая с гостями, полагалось фиксировать взгляд чуть пониже переносицы. Женщина слегка улыбнулась, снова продемонстрировав прекрасные зубы. Вставные, скорее всего.
- Позвольте проводить вас, госпожа… - Кадзама посмотрел сначала на золотую цепочку под широким воротником свитера, потом перевел взгляд на золотую подвеску в виде какого-то животного, похожего на ламу.
- Да-да, ужасный снегопад…
Женщина слегка повернула голову, словно откликаясь на шорох снега за окном. В тепле мочка ее уха слегка порозовела. Кадзама заметил отверстие для серьги, точно как у Ёсимуры, и улыбнулся про себя. Слегка вытянутая дырочка напоминала надрез скальпелем, сделанный твердой опытной рукой.
- Прошу прощения… Мне нужно к стойке администратора, да, именно туда. Могу я отправить телеграмму… известить… Сан-Николас?…
- Что, простите?
- Телеграмму можно послать?
- Телеграмму?
- Да, телеграмму… Сан-Николас…
Что это - имя человека, название города? Кадзама никогда не слыхал такого. Он подумал: старуха плетет что-то несусветное, это точно. А может, она не в своем уме?
- Позвольте сейчас же проводить вас в рецепцию. Обопритесь на меня, пожалуйста!
Кадзама поймал ее худую руку, безвольно плавающую в воздухе, и тотчас почувствовал, как по телу побежали мурашки. Кроме тех случаев, когда он бывал партнером в танце, он никогда вот так запросто не брал женщин за руку. Она перестала держаться за стену.
- Как страшно… У меня такое чувство, словно я двигаюсь вдоль обрыва. Вы позволили опереться на вашу руку, но прошу, пожалуйста, помедленнее. Извините меня…
В глубине коридора появилась пожилая дама лет шестидесяти. Мелко семеня, она торопливо шаркала шлепанцами и громко повторяла: "Иду, иду".
- Это же Ёсико! - проронила женщина из-за плеча Кадзамы.
- Ах, сестра, я уж не знала, что и думать. Куда ты запропастилась?
Ёсико, запыхавшись, приблизилась к Кадзуме и его спутнице и наклонилась, силясь перевести дух.
- Прости, сестра, я же ничего не вижу, вот и причинила тебе беспокойство. Мне ведь телеграмму нужно отправить… да, Сан-Николас…
Ёсико, слушая, глянула снизу на Кадзаму и слегка ему подмигнула, а тот широко распахнул глаза и кивнул.
- Значит, сестра, пойдем в рецепцию, чтобы телеграмму отправить?
- Да-да, надо сообщить Брогарду, что деньги задерживаются.
Кадзама видит, как в темных очках Мицуко, словно капли воды, поблескивают огоньки, и они же отражаются от полированного оникса в ее перстне. "Постаревшей коже идут обсидианы", - думает он, но, смутившись собственных мыслей, быстро отводит взгляд.
- Мы сию минуту отправляемся в рецепцию! - Ёсико смотрит снизу на Кадзаму и молитвенно воздевает руки.
- Позвольте проводить вас.
Кадзама снова подставляет даме руку, чтобы она смогла на нее опереться. Ее пальцы с неожиданной силой впиваются в него, и он кожей чувствует страх, охвативший в незнакомом месте эту незрячую пожилую даму.
Сойти по ступеням, свернуть направо, еще на одну ступеньку вверх, потом длинным коридором с красной ковровой дорожкой… И все это время Мицуко негромко посмеивается - слышатся ее короткие горловые смешки.
- Что ты, сестра?
- Этот господин… - тонкими пальчиками она прикрывает ровные зубы за приоткрытыми губами, - этот господин… от него пахнет яйцами из горячего источника. Вот здорово!
- Как можно, сестра… И тебе не стыдно?! Ужасно! - Ёсико легонько ударяет сестру по руке, но сама точно так же подносит ко рту ладошку, чтобы скрыть смех.
- Прошу вас, не стоит беспокоиться…
Кадзаму буквально в жар бросило, лоб взмок от пота.
Вот как круто переменилась его жизнь! Теперь в этой высокогорной гостинице среди высоченных снежных сугробов он ежедневно варит в горячем источнике яйца, и сам съедает два. Служа в рекламном агентстве, он душился одеколоном "О соваж" от Диора, но в этой дыре запала хватило всего на неделю.
- И вовсе не ужасно! Удивительно приятный серный запах. Мой муж… он уже пятнадцать лет как умер… рак легкого… он курил и всегда прикуривал от спичек. С молодых лет все спичками чиркал, - и Мицуко снова прикрывает рот ладошкой и тихо смеется. - Говорят, в земном нутре так пахнет… А как вас зовут?
- Кадзама.
- Вот оно как, Кадзама…
У стойки администратора Мицуко заявила Хёто, что хочет послать телеграмму. Хёто так и застыла с открытым ртом; Кадзама молча наблюдал, как Ёсико, ни слова не говоря, развела руками, а потом воздела их в молитвенном жесте и нахмурилась.
- Имя… Нестор, Нестор Брогард. Гостиница… Гостиница… ах, вылетело из головы! Гостиница… а эта как называется?
- Наша гостиница называется "Миноя".
- Вот-вот, "Миноя"! Именно так! Отель "Миноя", улица Кордова, 640… Буэнос-Айрес, Аргентина… Прошу простить за беспокойство… Неловко, право… но денежный перевод может задержаться… мне нужно телеграмму отправить.
Сцепив на животе руки в старческих жилах, Мицуко что-то живо втолковывает Хёто. Время от времени она выпрастывает руку из рукава своего вязаного костюма и указательным пальцем быстро по памяти пишет в воздухе, верно, поясняя служащей орфографию имени и адреса.
Распустив галстук-бабочку, так, что концы его болтаются у пояса, поникший Току сидит на стуле в служебке. Он цедит сквозь зубы сигаретный дым и тоненько выводит мелодию "Испытания".
- Что действительно испытание для нас, так это - чертова "Сальвия". Свалились, понимаешь, на нашу голову! Неси, говорят, это… белое… Гадаю - что бы это могло быть? Вино, что ли, белое? Так бы и сказали.
- "Бордолино"?
- Как же! В той комнате, где циновки, не пьют. Оказалось, белую доску! Спросишь зачем? Президент этой "Сальвии" надумал на доске одну из танцевальных фигур изобразить: быстрый поворот, пробежка…
Такую фигуру Кадзама запомнил еще по урокам Такэмуры, тот даже схему шагов тогда рисовал. Кадзаме все это показалось полным идиотизмом, и по дороге домой он скомкал рисунок и зашвырнул его под насыпь. А сколько часов он провел, наблюдая все эти шажки и повороты! От одного воспоминания тошно делалось.
- Видал эту странную старуху? Солнечные очки носит и, похоже, впала в детство.
- Солнечные очки? Мне не до того было. Там такой шум стоял, что заказы трудно расслышать.
- Только что телеграмму отбила. В Аргентину.
- В Аргентину?!
У Току глаза лезут на лоб, он роняет пепел с сигареты, которой размахивал в такт внутренней мелодии, под которую двигался даже сидя на стуле; ловким движением гитариста он стряхивает пепел со своего фрака.
- Ну, точно, ненормальная. Потрясающе! Ты бы ее на танец пригласил, то-то был бы восторг!
Току смеется собственной шутке, поблескивают серебряные коронки на коренных зубах.
Кадзама застегнул пуговицы на манжетах сорочки, приладил галстук-бабочку и зацепил крючок. Достал с полки тюбик с гелем, выдавил чуть-чуть на ладонь, натер руки. Потом с отвращением, будто его с ног до головы водой окатили, провел ладонями по волосам, гладко укладывая их назад; они заблестели, отражая лампы дневного света.
"Вылитый черный таракан", - подумал Кадзама.
- Хару ушла?
- Нет, видно, сегодня в ночь дежурит. Ее к ванным приставили. Скоро и Танака явится.
Танака - второй сын владельца бензозаправки Такэнокура - шесть лет назад считался, пожалуй, лучшим правым крайним в Косиэн. По всему Кадзама должен бы по телевизору в Токио видеть его первые матчи, но его игра ему совершенно не запомнилась. В свои двадцать три года Танака производил впечатление туго сжатой пружины, и в "Миноя" только он один умел по-настоящему зажигательно танцевать "латину".
Над раковиной в глубине комнаты Кадзама смыл с рук остатки геля. За овальным оконным стеклом в металлической раме клубилась тьма. Свежий снег налип на раму, очертив белым контур окна. Он протер запотевшее стекло, и за ним встала тусклобелая ночь. Казалось, что особенно густо снег валил под уличным фонарем, свет которого придавал снеговым шапкам на деревьях, гостиничной вывеске, камням у крыльца странные, причудливые очертания. "Прямо-таки белый морок", - подумал Кадзама.
- Ну, я пойду потихоньку, - Току поднялся. Глотнул чая из кружки, прополоскал рот.
По внутреннему телефону Кадзама связывается с кухней, подтверждает заказ на вино и шампанское, потом гасит в служебке свет. Белизна за окном свидетельствует о сильнейшем снегопаде, "Миноя" постепенно утопает в снегу. По потолку мечутся черные тени от стола и шкафа - это пылает огонь в керосиновой печурке, которую зимой никогда не выключают. Пламя пульсирует, и тени то сгущаются, то становятся почти прозрачными, а окно уже совсем залепило белым снегом.
В клозете рядом с танцзалом Кадзама сидит на унитазе и курит. Доносится мелодия песенки Джонни Мэтиса "Moon River", Кадзама неторопливо выпускает дым. Следом зазвучит вальс из "Крестного отца", потом "May each day" и "Золотое танго", затем "Эль полито", "Славный парень", "О, это чувство!", "Эта девчонка мне по вкусу". От всей этой музыки его давно наизнанку выворачивает.
Он потянулся к маленькой пепельнице, погасил сигарету и единым махом забросил в рот сразу три подушечки жевательной резинки "Клоретс". Наверное, открылась наружная дверь, потому что музыка из зала вдруг зазвучала очень громко и послышались голоса мужчин, явно не первой молодости:
- Что-то я совершенно не держу спину! Обвис, точно бегун на финише.
- И со мной то же самое!
Теперь выйти из кабинки показалось Кадзуме не вполне удобным, и он остался сидеть на крышке унитаза. Голоса мужчин, справляющих малую нужду, зазвучали тоном ниже.
- Зачем Цудзиикэ притащил ее сюда, да еще с сестрой? Ну, ты понимаешь, про кого я говорю.
- A-а, про эту, как ее? - Саватари, что ли.
- Твержу-твержу, чтобы в "Сальвию" людей тщательно отбирали! Говорят, она в порту Хоммоку иностранцев по вызову обслуживала. Сестра вице-президента с ней в одной школе училась. Уж она-то знает.
- Вроде как шлюха, значит…
- Слепота небось - последствие сифилиса, да и слабоумие тоже. С такой потанцуешь - потом сраму не оберешься.
- А что муж? Знал?
- Понятия не имею. Теперь темные очки нацепила, чтобы не позориться.
- Что до меня, то я не прочь поразвлечься с женой этого Иэнага из Исикавы.
- Как же, как же, отменная красотка…
Раздался высокий металлический звук - это разом засмеялись оба собеседника. Смех престарелых астматиков напоминал собачий лай. Когда они наконец ушли, Кадзама закурил еще одну сигарету. Из коридора доносится испуганный голос Ёсимуры: "Потом сделаю это, следом - то. Все расписано наперед". Ему делается грустно. Возникает ощущение deja vu, будто с ним все это уже происходило прежде; жизнь кажется ему лишенной всякого блеска; он словно преодолевает ползком бесконечные ухабы на заснеженной дороге.
Пока Такэмура произносил приветствие, Кадзама разлил шампанское по бокалам на серебряном подносе. Глядя на золотисто-прозрачный винный круг, он на какие-то мгновения даже теряет представление о перспективе. Чуть припозднившись, в зал вошел Танака и встал, дожидаясь шампанского. Он замечает, что стекла очков намокли от снега, быстро отступает на несколько шагов и протирает их носовым платком, поглядывая в сторону Кадзамы.
- Теперь давай.
В зале не продохнуть от ароматов бриолина и прочей косметики. Да еще примешивается нафталиновый запах, которым пропиталась одежда. Аляповатые люстры ярким светом заливают блестящее колышащееся многоцветье розовых и золотистых, пурпурных, изжелта-зеленых, красных и голубых платьев. Их нелепо отороченные воланами подолы скорее подошли бы для маскарада, чем для танцевального вечера.
Кадзама взглянул на Такэмуру. Тот, раскачиваясь на каблуках лакированных танцевальных туфель, держал торжественную речь. "Ну, сейчас затянет свое…" - пробормотал себе под нос Кадзама.
- С ним рядом в розовом (все-таки розовом!) платье, приосанившись, стоит хозяйка. Забранные в пучок волосы присыпаны пудрой с блестками, на веках - ядовито-розовые тени, словно она "латину" собралась танцевать.
- Итак, слово имеет президент танцевального клуба "Сальвия" господин Фукано! - наконец-то Такэмура открыл вечер.
По его знаку Саваки и Току разлили оставшееся шампанское и с отменной выправкой заскользили с подносами по залу. Проверили сервировку для аперитива, в который раз подтвердили последовательность мелодий. Теперь - танцы.
- Клуб "Сальвия" был основан в шестьдесят первом году Сёва, иначе говоря, в 1986 году. Спустя год мы стали членами Ассоциации спорта Центрального района Йокогамы и вот уже одиннадцать лет ведем активную деятельность. В конце минувшего года мы одержали победу на более престижном, чем Кубок Лиги, конкурсе Мастеров, и удостоились чести блеснуть в заключительных показательных выступлениях…
По знаку Такэмуры Кадзама проверяет, все ли бокалы наполнены, и начинает обносить гостей шампанским, стараясь никого не пропустить. В этот момент за спинами собравшихся таинственно возникла Мицуко в солнечных очках. Рядом держалась ее сестра Ёсико, прикрыв рот рукой, она чему-то смеялась.
Голубое платье с косой серебряной вставкой от левого плеча дополняли серебряные туфельки. Издалека разглядеть было трудно, но затененная худая шея и ямки между ключицами рождали ощущение ее крайней изможденности.
- …танцы больше, чем что-либо другое, способствуют сохранению молодости и могут считаться наиболее подходящим для этого видом спорта. Так, один профессор медицины, с которым мы состоим в дружеских отношениях, утверждает, что с точки зрения физиологии…
Нудные приветственные речи навевают скуку, и Кадзама почему-то припоминает токийскую станцию Симбаси в ночную пору. От нее тянется улица в сторону Гиндзы. Улица, по которой чудесно гулять. Брести вдоль вереницы красных огоньков такси, застрявших в пробке, мимо сияющих витрин, а потом свернуть направо и оказаться в узком переулке в самой глубине квартала. Здесь, в темноте, ничто не напоминает о близости Гиндзы; виднеются несколько вывесок над крохотными рюмочными. Почудилось, что именно там он сейчас и находится, размышляет, как бы порешительнее изменить свою жизнь, уехать из Токио и стать служащим в отеле, вот так стоять в танцевальном зале погребенной под снегом гостиницы…
Он даже тост расслышал не сразу. Поднял голову. В разновысоких бокалах искрилось шампанское, и Кадзама, повернувшись, включает музыку. В зале под аплодисменты плывет тихая мелодия. "Сент-Луис блюз". Первая по порядку.
Некоторые дамы, подхватив широкие подолы платьев, спешат удостовериться, что шампанское охлаждено в самый раз. Но большинство уже кружится в танце, плавно изгибаясь в такт музыке. Три пары средних лет с отменной выправкой заправских танцоров двигаются точно след в след, исполняя одну из важнейших фигур.
- Ну, Кадзама, давай-ка потанцуй! Видишь, старушки ждут.
Току, точно говорящая кукла, с застывшей улыбкой на недвижном лице стоит рядом с Кадзамой. Смотрит он на гостей.
- Я лучше потом, ближе концу. Сейчас что-то не тянет.
- Меня тоже.
- Можно вас на минутку! - обратился к ним один из гостей.
Току, слегка наклонив голову, устремился на зов. Господин лет шестидесяти с лишним постукивал об пол носком бальной туфли и что-то говорил. Опустившись на колено, Току провел пальцем по полу и сначала выразительным жестом показал Кадзаме, а потом и прошептал ему, нарочито шевеля губами, что требуется клейкая лента. Видно, какой-то изъян в полу, и гость зацепился башмаком. Когда принесли ленту, выяснилось, что откололась крошечная щепочка, похожая на наконечник стрелы каменного века.
Едва Кадзама возвращается на свое место, как к нему, благоухая своими мятными пастилками дзинтан, подлетает Такэмура. С нарочитой улыбкой на бледных губах он твердит: "Какая неприятность, ах, какая неприятность!", - и, обращаясь к Кадзаме, шепчет:
- Послушай, у нас может возникнуть проблема с компенсацией… Все наши гости - люди почтенного возраста, если кто упадет и переломает себе кости, это будет ужасно… А если какой постоялец окажется прикованным к постели - подумать страшно!..
Продолжая улыбаться, Такэмура исподлобья смотрит на Кадзаму. Потом возвращается в круг и танцует с хозяйкой, обряженной в пышное розовое платье.
Постепенно танцующие своими движениями словно бы взбивают воздух в зале, усиливается аромат косметики, к которому примешивается запах пыли. Будь среди гостей аллергики, не избежать бы приступов насморка или астматического удушья.
В вихре танца подолы платьев плотно обвивают женские фигуры. Кадзаме приходит в голову, что молча танцующие и даже не глядящие друг на друга кавалеры и дамы смотрятся до невозможности комично. Напряженные шейные мышцы, откинутые назад женские плечи да напомаженные затылки мужчин. Шаркают лакированные башмаки, ярко сверкают, кружась, золотые и серебряные туфельки на каблуках.
Вот Саваки предлагает руку сидящей на стуле и облаченной в белое платье даме лет шестидесяти пяти. Следом Току приглашает даму в изысканном лилово-желтом наряде. Кадзама, сверившись со списком мелодий, неторопливо отходит к стене.
Звучит вальс, и в круг устремляются почти все гости; через минуту уже весь зал бурлит. Похоже, как если бы в воду разом швырнули краски разных цветов и мигом перемешали. Время от времени чей-то развевающийся подол задевает ноги прогуливающегося Кадзамы, и тогда он отвешивает легкий поклон.
В дальнем углу смеялись и болтали, попивая вино, трое мужчин.
- Позвольте принести вам еще вина, - предложил Кадзама и двинулся дальше, когда его окликнул один из них, господин в очках в черепаховой оправе.
- Скажи-ка, дружище, не правда ли, в здешнем источнике красные термальные воды?
- Да, с разными минеральными солями.