Когда он покидал Токио, шел сильный дождь, но на подступах к Насу перестал. И пока он отдыхал, вырулив машину на парковку Абукума, небо очистилось. Было бы хорошо сейчас позвонить Канне и сообщить, как далеко он заехал. Когда один ведет машину, а другой следит по карте за его передвижением, может получиться неплохая игра в реальном времени. А если пользоваться не только картой, но предварительно узнавать еще и прогноз погоды в пункте назначения, игра будет еще интересней. На этом этапе задача у Канны была бы по телефону разузнать прогноз погоды для городов Корияма, Сэндай и Мориока. Таким образом она могла бы на практике усвоить, как сильно вытянут в длину Японский архипелаг и как далеко простирается воздушный фронт, формирующий погоду. А если еще установить на машине термометр и барометр, получится отличный урок по метеорологии. Для разделенных многими километрами отца и дочери лучшего развлечения не придумать.
Но в это время Канны нет дома. Она в школе, изучает применение тригонометрических функций, построение причастных конструкций в английском языке, деяния первых японских императоров и преамбулу конституции. Или же расспрашивает подруг об их сердечных страданиях. Или же пускает по кругу блокнот с шаржами на бездарных преподавателей. Или ест шоколад. Позже идет на тренировки. Похоже, у них в школе спорту уделяют больше внимания, чем учебе. Напряженные тренировки длятся с того времени, когда тусклые лучи послеполуденного солнца проникают через высокие окна спортивного корпуса, и до того момента, когда, подняв глаза на вспыхнувшие плафоны, вдруг замечаешь, что на улице уже совсем темно. Когда же тренировки заканчиваются, девочки испытывают особую гордость оттого, что столько часов потратили, разминая свое тело, этот неподатливый глиняный ком.
Потом, по дороге на станцию, покатываясь со смеху от самых пустых шуток, девочки заходят в какую-нибудь лавку перекусить. Этот обычай тоже можно считать частью тренировок, своего рода психологическим тренингом. Только после этого они расходятся по домам. Канна возвращается домой одна, готовит неприхотливый ужин, ест в одиночестве, глядя в телевизор, принимает ванну и, немного позанимавшись, ложится спать. Может быть, допоздна болтает с кем-нибудь по телефону. Мытье волос она оставляет на утро. Вот и весь день. Устоявшийся распорядок.
Только выехал из Абукумы, как впереди показались горы. Один ландшафт сменяет другой, будто вырастает изнутри описываемой дорогой дуги. Делаешь поворот, взбираешься на холм, гонишь машину, как будто предвкушая впереди что-то новое, - но там опять только уходящие в бесконечность повороты и холмы. То здесь, то там мелькают щиты с указателями местности. Но в этих указателях нет ничего конкретного. Налево - ответвление дороги, вот и все. А поскольку в окружающем пейзаже также отсутствует какое бы то ни было своеобразие, в памяти вообще ничего не остается.
Движения тела и работа мозга делаются все более автоматическими, чувствуешь, как постепенно сужается поле зрения. Вести машину посередине полосы, держать скорость на ста десяти километрах, соблюдать дистанцию с идущими впереди машинами, а если она слишком сократится, решить, сбавлять скорость или обгонять, - заложив в себя такую программу, только и остается, что следить за тем, как с каждой минутой пункт назначения приближается на десять километров. Когда усталость одолевает и в голове уже нет ничего, кроме этой программы, когда, дойдя до предела, сознание начинает затуманиваться, сворачиваешь в сервисную зону. Идешь в туалет. Потом пьешь кофе из бумажного стаканчика, разминаешь спину. Немного прохаживаешься. Это тоже программа.
Порой люди будто бы не замечают удовольствия, которое испытывают, выполняя какую-нибудь заданную программу. На самом деле они только не находят слов, чтобы его выразить. Повторяя одни и те же движения, возделывать поле, чтобы время убывало по мере того, как убывает доля невозделанной пашни, или шагать за стадом коров, тянущихся во след вожаку, и присматривать, чтобы они не слишком разбредались, чтобы волки и дикие собаки держались в отдалении. Каждый день производить сто - двести изделий-близняшек. Упражнять свое тело, повторяя одни и те же движения. Во всем этом есть свое счастье. Взять хотя бы Канну: вольные упражнения, бревно, разновысокие брусья, конь.
В Сэндае он передал управление двум, подсевшим к нему сотрудникам филиала фирмы из отдела обслуживания, и в тот же вечер, приехав в Мисаву, остановился на ночлег. На следующее утро, пока эти двое занимались обычным осмотром и отладкой автомобиля, он выслушивал отзывы ответственных на месте об эксплуатации поставляемого его фирмой оборудования. Во второй половине дня прочел доклад о новейших технических достижениях и намечающихся тенденциях. О том, насколько благодаря цифровым технологиям передающие устройства стали лучше защищены от внешних шумов и возмущений. В качестве самого яркого примера он привел систему связи беспилотных исследовательских спутников, выведенных на орбиту для изучения внешних планет. Стоя перед доской, он давал подробные разъяснения. Какое неимоверное совершенствование всех технических характеристик необходимо для того, чтобы на расстоянии в несколько сот миллионов километров передавать без потерь большие объемы информации! Результаты уже сейчас налицо в самых разных областях. Затем Фумихико перешел к тому, что составляло его специализацию, а именно - к центральному компьютеру, объединяющему управление всеми передающими устройствами.
В одинадцать часов ночи, вернувшись в гостиницу, он попробовал позвонить. Канна, должно быть, уже спала, потому что взяла трубку только после седьмого гудка и, выражая свое недовольство, отвечала короткими фразами. Все нормально, что такого может случиться? Охота надоедать бестолковыми страхами. Кипятком не обожглась, школьный автобус с обрыва не свалился. И хулиганы на улице не избили. Ты волнуешься всего лишь в соответствии с программой под названием "родительские страхи". И если по мере моего взросления не научишься программу обновлять, выговаривала она ему, так и будешь трястись надо мной, как над младенцем. Как же назвать эту следующую программу отношений с Канной? - смутно пронеслось у него в голове, после чего, поддавшись опьянению, он уснул.
На следующий день, возвращаясь, он видел ровно то же, что накануне. Втроем доехали до Сэндая, там он заглянул в филиал и после обеда расстался со своими спутниками. Когда, покончив со всеми делами, выехал на скоростную магистраль, было уже два часа. Вскоре он почувствовал, как тело начала сковывать усталость. В Фукусиме, в районе Иидзаки, он взглянул на указатель и совсем пал духом - впереди еще двести пятьдесят километров. Может, простудился? Голова была тяжелой. Словно наполнена туманом. Мелькающие перед глазами за лобовым стеклом красные огни задних фар других машин напоминали видеоигру. В самом деле, в зависимости от его манипуляции рулем и педалью акселератора красные огни сдвигались из стороны в сторону, удалялись и приближались, но все это казалось совершенно нереальным. Как будто по ту сторону стекла был лишь пронизанный потоками электронов вакуум. За которым - интегральные схемы и электропровода. Даже если он допустит ошибку, картинка погаснет, а на экране высветится надпись "игра окончена" с суммой заработанных очков, только и всего. Невозможно вообразить, что в случае аварии машина ударится во что-то твердое, реально существующее, и этот удар передастся его телу. Невозможно поверить, что по ту сторону машины - настоящее шоссе. Он всего лишь играет в игру, сидя в тесной, стилизованной под автомобиль кабинке.
Пока он, управляя машиной, боролся с чувством нереальности, его стало клонить ко сну. Он утратил всякий интерес к плывущим впереди красным огням. Выиграет он или проиграет, уже все равно. Этак недалеко до беды, подумал он. Казалось, что поле зрения вдруг резко сузилось. Надо передохнуть. На глаза попался указатель следующей сервисной зоны Адатара. Еще два километра. Эти два километра, свернув на левую полосу, он ехал как можно медленнее. Несмотря на это, он постоянно упускал из виду белую разделительную полосу, бегущую по левому краю. Глаза начали учащенно моргать.
Адатара была пуста. Стоянку пронизывал холодный ветер, в торговом комплексе тоже было безлюдно. Еще только вечер, а кажется, что уже глубокая ночь. Он сел в углу ресторана, выпил чашку кофе. Снаружи совсем стемнело. Лампы на потолке, отражаясь в большом окне, уплывали светящимися точками вдаль. Ряды этих точек казались вереницей космических кораблей, выстроившихся в ряд в ночном небе. Вот один, вот другой корабль, направляясь к какой-то дальней цели, пускался в плавный полет. Пустота за окном - это не искусственный вакуум в катодной трубке, это пустота настоящая, ничем не заполненная, не знающая конца и края.
Под действием кофеина он почувствовал себя лучше - но до Токио еще так далеко!
Приободрившись, он уже собрался встать, когда кто-то, подойдя к столику, остановился возле него.
- Прошу прощения… - прозвучало неуверенно.
Кто-то из знакомых, подумал он и поднял глаза. Перед ним стоял среднего роста тучный человек, иностранец. Лицо незнакомо. Медленно, старательно выговаривает слова.
- Разрешите обратиться с просьбой…
Осторожность прежде всего. Первое, что приходит в голову, - бродячий торговец, религиозный проповедник, мелкий мошенник. Но как себя вести с иностранцем? Конечно, встречаются мошенники, не вполне владеющие японским языком, но это явно не то. Судя по одежде - твидовый костюм с красным галстуком, - скорее всего бизнесмен.
Он кивнул. Незнакомец сел напротив. По годам он выглядел старше его лет на десять, но вообще-то мог быть и одного с ним возраста. По-японски говорит вполне уверенно. Благодушный вид. Круглое лицо, густые усы, слегка раскосые глаза. Не европеец, скорее ближе к азиатскому типу. Красноватая кожа.
- Дело в том, что со мной случилась небольшая неприятность… Боюсь показаться неучтивым, но не могли бы вы любезно оказать мне содействие?
Он говорил глядя прямо в глаза, но где-то в глубине его глаз пряталась усмешка. Японский правильный, но излишне вежливый. Жизнерадостный отличник.
- Прошу прощения за забывчивость. Позвольте представиться. - Он достал из внутреннего кармана бумажник, из которого выудил визитную карточку. Толстые пальцы, округлые руки, поросшие черными волосами. Он вручил визитную карточку точно так, как этому учат в школе. На карточке стояло: "Сибирский лесэкспорт. Японское представительство. Павел Иванович Кукин". Адрес представительства - Токио, район Минато. Русский он, что ли?
- Я могу чем-то помочь?..
- Да, понимаете, машина у меня сломалась…
- Ну и?..
- Объясню все с начала. Я работаю в Токио, а именно - занимаюсь экспортом древесины из СССР в Японию. Вчера был в Фукусиме, и вот на обратном пути машина сломалась. Я понадеялся на здешнюю ремонтную мастерскую, - русский сделал жест в сторону темного окна, - но у них не нашлось нужной детали. Говорят, придется ждать до завтра. Я могу без проблем оставить здесь машину, но мне самому непременно нужно быть сегодня в Токио.
Он замолчал вопросительно, а про себя, казалось, посмеивается. Интересно, по-русски он тоже так говорит? Все свои сорок - пятьдесят лет так и прожил, посмеиваясь?..
- Я понимаю, что, с моей стороны, весьма дерзко обращаться к незнакомому человеку с такой просьбой - но если вы едете в Токио, не могу ли я составить вам компанию? Конечно, если это не доставит вам затруднений…
Он не слышал, что ему говорит незнакомец. Схватывал только отдельные слова, которые тот произносил. Наверно, много занимался японским языком. Его собственный английский оставлял желать лучшего.
Внезапно придя в себя, он задумался над просьбой незнакомца.
- Вы русский?
- Да, из СССР.
- Давно в Японии?
- Уже десятый год пошел. Десять лет.
Он задумался об этой протяженности - десять лет. Очевидно, чтобы до такой степени овладеть японским языком, потребовались громадные усилия. И, должно быть, оттого, что он подумал об этих десятилетних усилиях, на него навалилась усталость. Он вернулся мыслями к себе, вспомнил, как далеко еще до Токио.
- Ну что ж, - сказал Фумихико, - до Токио я вас подброшу, но только два условия…
Незнакомец внимательно глядел ему в глаза.
- Первое - не курить. Второе - вести будете вы. Я очень устал.
Русский расхохотался. Кончики глаз опустились, все лицо занял рот.
- О, вы просто спасли меня. Принимаю оба условия. Я не курю и вожу прекрасно. С тех пор как приехал в Японию - ни одной аварии, ни одного нарушения дорожных правил.
Оба поднялись и вышли наружу.
На противоположной стороне широкой стоянки - бензозаправочная станция. Там же делают несложный ремонт.
- Вон моя машина, - сказал русский, указывая пальцем в сторону станции. В дальнем конце стояла зеленая малолитражка.
- Ремонтировать будут завтра?
- Да, так мне сказали. Обещали завтра пригнать.
Машина Фумихико не имела автоматического привода, но русский, вначале пару раз опробовав сцепление, переключил передачу и повел машину ровно, точно свою. Плавно выехали на скоростную магистраль.
- Так как вас зовут? - спросил Фумихико после нескольких минут езды, когда его спутник привык к управлению.
- Кукин. Павел Иванович Кукин.
Даже русские слова он произнес как японские. Вот как хорошо он знал язык!
- Вам, господин Кукин, наверно, часто говорят, что вы превосходно владеете японским языком…
- Да, так точно. Но ведь я здесь уже десять лет, так что ничего странного в этом нет. К тому же я родился в городе, где впервые в мире была основана школа с преподаванием японского языка.
- И где же это?
- Иркутск. Слыхали?
- Место приблизительно представляю, но, конечно, бывать не доводилось. Восточная Сибирь?
- Точно. Возле Байкала. Там уже в середине восемнадцатого века существовала японская школа. Учителем был японец, потерпевший крушение на море и прибитый к русскому берегу. - После этого Кукин заметил, что по очертанию озеро Байкал почти совпадает с японским островом Хонсю, есть даже полуостров, соответствующий Токийскому заливу.
- Если бы туда передвинуть ваш остров, получилась бы отличная насыпь, - он засмеялся. Чувствовалось, что он уже не раз произносил эту фразу в разговоре с японцами.
- Позвольте узнать, как вас зовут?
- Ах да, извините. Такацу Фумихико.
- Господин Такацу… - повторил он.
Некоторое время оба молчали. Похоже, что Кукин, после того как они представились и обменялись любезностями, решил, что разговор исчерпан. Фумихико тоже ничего не говорил. Машина ровно катилась по шоссе.
Вскоре Фумихико стал засыпать. Кукин вел машину уверенно и спокойно, в салоне было тепло, усталость постепенно брала верх. Дремать, откинув голову на подголовник, - как это приятно! Как будто видишь сны, но образы встают перед глазами смутные и без всякой связи друг с другом. Кажется, что прошло уже много времени, но может быть и это иллюзия.
Приоткрыв глаза, он вдруг вспомнил, где находится и почему рядом с ним сидит этот странный русский. Посмотрел вперед. Задние огни едущих впереди машин расплывались радужными кругами. Более дальние огни едва виднелись.
- Туман, - сказал Кукин, должно быть заметив, что он проснулся.
- В это время года туман редкость, - сказал Фумихико, все еще плохо соображая.
В лучах передних фар туман расходился клубами. Еще не очень густой. Кукин немного сбавил скорость. Фумихико показал ему, как включить противотуманные фары.
- Как-то раз я едва не погиб в тумане, - сказал Кукин.
- Давно? - Голова немного замерзла.
- В детстве, мне было лет десять. Мы часто ходили кататься на коньках. В то время коньки достать было трудно, не то что сейчас. Но за год до этого мне подарили на день рождения конькобежные ботинки, а коньки выточил токарь у отца на заводе, из куска железа с поломанного трактора. Я очень ими гордился.
- Я тоже катался на коньках, - вставил Фумихико.
- Вот как? - сказал Кукин, но тотчас продолжил свой рассказ. - Обычно мы ходили на городской каток, устроенный на берегу реки, но как-то раз, в воскресенье, мы с друзьями, втроем, взяв бутерброды, поехали на электричке к Ангаре. Вторая станция от города. Оттуда и до самого Байкала река сильно расширяется, становится почти что частью озера. И вся затянута льдом. В отличие от катка, лед на реке неровный, и скользить по нему нелегко, но нам-то как раз и нравилось мчаться на коньках, лавируя между ухабами и буграми. И разумеется, мы были в восторге от открывшегося нам простора. Стоял ясный, погожий день. Кататься одно удовольствие!
На берегу реки возле железнодорожного полустанка торчала высокая труба, видная издалека. Мы забирались все дальше и дальше, будучи уверены, что, ориентируясь по трубе, легко найдем дорогу назад. Два моих друга подобрали возле берега какие-то палки, чурку и затеяли игру в хоккей. А я двигался дальше и только изредка оборачивался, чтобы убедиться, что труба еще видна. Каждая сотня метров приносила мне смешанное чувство гордости и беспокойства.
Да, в таких случаях удержу не знаешь, подумал Фумихико, любой человек стремится зайти как можно дальше. Но сам рассказ напомнил ему нечто очень знакомое.
- Вскоре труба уже была не больше спички. Я решил, что заехал слишком далеко и пора возвращаться. Меня переполняла гордость. Вот было бы здорово оставить какой-нибудь знак в подтверждение того, что я так далеко заехал! Но только я повернул назад, как заметил что-то белое, стелющееся по обледенелой поверхности озера. Туман. Посмотрел наверх - ясное голубое небо. По спине пробежал холодок. Даже в городе, бывало, из-за внезапного тумана ничего нельзя разглядеть. Скорее назад, в сторону трубы! Но туман так быстро густел, что уже не видно было ни трубы, ни других строений на берегу. Я в отчаянии погнал в ту сторону, где в последний раз видел трубу. Я был уверен, что если двигаться прямо, никуда не сворачивая, то непременно доберусь до станции.
Мне казалось, что я вдыхаю в себя белый туман. А надо мной было все такое же голубое небо. Туман поднимался над поверхностью озера метров на десять, и, будь во мне десять метров, я бы наверняка увидел расположенные на берегу здания, трубу, горы… Но я ничего не видел. Только белизну, пронизанную ослепительным солнцем. Я начал нервничать.
Кукин, как искусный рассказчик, нагнетал напряжение. Фумихико слушал молча.
- И вот, в то время как, набирая скорость, я мчался в правильном, как мне казалось, направлении, я вдруг упал. Должно быть, споткнулся о какой-то выступ на льду. Упав, кубарем покатился вниз и порезался об лед. Несколько капель крови окрасили лед, но особой боли я не чувствовал. На холоде боль не так заметна, да и кровь быстро останавливается. Страшно было другое - упав, я совершенно потерял ориентацию. Оглядываясь по сторонам, я старался хоть что-то увидеть. И не видел ничего. Со всех сторон сплошь белизна, и ничего больше. Я попытался найти свой след, опустился на лед, но сколько ни искал - всюду только естественные неровности и углубления, ничего похожего на след от лезвий коньков. Над головой по-прежнему простиралось голубое небо, но на пятидесяти градусах северной широты даже весной темнеет рано. Если до наступления ночи туман не рассеется, я замерзну. Мне стало по-настоящему страшно.