- Вы правы, - сказал Кукин, - но с некоторых пор на Россию в Японии стали смотреть как на злобного медведя.
- Кто это - Толстоевский? - шепотом спросила Канна.
- Толстой и Достоевский, - ответил Фумихико. - Я вспомнил забавную вещь. В детстве я написал восторженное письмо Терешковой.
- Терешкова… А это кто? - удивленно спросила Канна. - Актриса?
- Космонавт, - сказал Кукин.
- Да, первая в мире женщина-космонавт. Она тогда казалась мне такой прекрасной, что я решил написать ей письмо. Ни до, ни после, никогда больше не писал писем знаменитостям.
- Письмо отправили?
- Нет, не стал. Постеснялся, да и адреса ее у меня не было.
Кукин расхохотался. Так громко, что задрожал стол.
- Японцы - это что-то! Она со всего мира получала сотни писем от поклонников, и только из Японии - совсем ничего. А все почему? Японцы ведь тоже писали письма, но, из-за своей стеснительности, не отправляли их. Что значит - не было адреса? Можно было послать на адрес посольства. Но еще не поздно. Скорее отправляйте!
- Да я уже давно его потерял. К тому же и она уже, так сказать, сошла с орбиты.
- Вы правы. Сейчас она занимается общественной деятельностью.
- Помните - "Я, Чайка"?
- Точно, точно. Хорошая у вас память!
- Что это значит? - спросила Канна.
- "Я, Чайка". Это были позывные Валентины Терешковой. Когда она вышла на орбиту, это были ее первые слова, обращенные к Земле.
- Все как с ума посходили, когда услышали ее голос по радио. Но лично мне больше нравился Гагарин. Первый человек, поднявшийся в космос. Я им восхищался, потому что считал, что именно таким должен быть настоящий мужчина. А вы знаете, какие у него были позывные?
- Нет, не знаю.
- "Я, Орел". Стремительно летящий орел. В 1968 году он погиб в авиакатастрофе.
- Да-да, я слышал.
- Орел мог бы, как и чайка, один раз взлетев, вернуться на землю и жить в свое удовольствие, но он продолжал рваться ввысь, - сказала Канна.
- Как это верно! - согласился Кукин. - Ведь и нам нужен был орел, летящий все выше и выше. Гагарин это знал.
- Нам? Вы имеете в виду вашу страну, Россию?
- Нет, подростков вообще. Когда становишься взрослым, герои уже не нужны. И это естественно.
При этих словах Фумихико задумался: а в каких героях сейчас нуждается Канна? И даже немного удивился, что не имеет об этом ни малейшего понятия.
В ту ночь, лежа в постели и глядя в потолок, Фумихико пытался припомнить, что он написал в письме Валентине Терешковой. Было ли оно из тех писем, которые поклонники пишут своим кумирам? В то время ему было пятнадцать. Какая Вы замечательная… Какая мужественная… Как бы я хотел с Вами встретиться… Когда вырасту, мечтаю, как и Вы, полететь в космос… Ничего подобного! Если бы он хотел отправить что-нибудь в этом роде, он бы наверняка, собравшись с духом, старательно сочинил длинное письмо, потом несколько раз переписал бы его и, запечатав в конверт, в ту же минуту освободился от одержимости. Он не засунул бы его в дальний ящик стола, чтобы потом в течение двадцати пяти лет даже не вспомнить о нем. Нет, совсем не из застенчивости он не отправил свое письмо. После того как письмо было написано, отправлять его не имело смысла. Ему не нужен был автограф первой в мире женщины-космонавта.
Терешкова обогнула землю сорок восемь раз. Семьдесят один час с высоты небес (на такой высоте, запрокинув голову, видишь не небесную лазурь, а темное, как ночь, пространство, усеянное бесчисленными немеркнущими звездами, среди которых самая ослепительная звезда - солнце, самая большая звезда - луна) она смотрела вниз на земной шар. Земной шар - голубовато-белый, окутанный тонкими облаками, висящий в абсолютно беззвучном мире, под ее взглядом продолжал свое медленное спокойное вращение. Сама же она, плавно кружа в противоположном направлении, словно бы обматывала земной шар наискосок длинным поясом. Земной шар в ее орбите стал похож на мяч, обвитый сорок восемь раз разноцветной нитью. Что в то время взволновало Фумихико более всего, так это ее идущий сверху, из межзвездного пространства взгляд, ее взгляд, ласкающий земной шар со всех сторон. Он хотел сообщить спустившейся на землю Терешковой, что почувствовал ее взгляд на себе. Земля облачилась в вуаль, наброшенную ее кружащим кораблем, в тонкую, прозрачную, как паутина, ткань, накрывшую теплые и холодные течения, муссоны, облака, северное сияние, магнитный пояс… Фумико видел в ночном небе эту ткань. И ему казалось, что взгляд с высоты небес направлен и на него тоже.
Гагарин, точно так же взиравший на Землю из космоса, на эту роль не годился. Титов, Николаев, Попович, Быковский - никто из них не годился на эту роль. Это могла быть только женщина. Мужчина, поднимаясь в небо, обретает еще больше мужских качеств. Становится героем в глазах подростков вроде Кукина. Терешкова, поднявшись на корабле "Восток-6" в небо, перестала быть просто женщиной, но и не стала мужчиной; в тот момент она была ни мужчиной, ни женщиной - точкой, излучающей взгляд. Взгляд с небес, благословляющий Землю. Опровергая устоявшееся представление о Боге как о существе мужского рода, она стала божеством, которое не судит, не карает, она стала прекрасным ангелом, который весь - созерцание, весь - благословение, она оплела земной шар сетью своих орбит.
Второй раз такого уже не произошло. Как сказал Кукин, Терешкова спустилась с неба на землю. Поэтому, когда в космос полетела Светлана Савицкая, когда полетела Салли Райд, он воспринял это лишь как обычное сообщение в потоке новостей. Для него это уже ничего не значило. Космос перестал быть обиталищем ангелов. Да и забыл он уже о том своем письме, забыл то смутное, но жгучее, не укладывающееся в слова чувство, которое он испытал, когда глядел, запрокинув голову, в ночное небо, забыл, как в течение многих дней мучительно пытался передать это чувство на бумаге.
Сейчас такое же влекущее вдаль чувство, какое когда-то он испытывал по отношению к Терешковой, вызывал в нем запущенный несколько лет назад с Земли научно-исследовательский беспилотный спутник, облетавший одну за другой далекие планеты. Слыша за дверью, в соседней комнате, дыхание спящей дочери, которое напоминало ему тихий шелест набегающих и отступающих волн, он представлял себе этот спутник, летящий так далеко, что Земля оттуда кажется звездочкой меньше Венеры.
Спереди и сзади, слева и справа, сверху и снизу, со всех сторон окруженный холодной черной пустотой, преодолевая тяготение крупных небесных тел, один совершает он свой беззвучный полет. Впереди по курсу виднеется планета. Через три года научно-исследовательский спутник должен приблизиться к ней. Он не опустится на планету. Пролетая мимо, он изменит курс под воздействием ее гравитации и, ускоряясь, направится к еще более далеким планетам. И наконец, покинув Солнечную систему, он устремится к звездам, чей далекий свет не мерцает в пустоте пространства. Но прежде чем он приблизится к следующей планете, пройдут десятки тысяч лет. И если в этом необъятном пространстве он потеряет связь, его молчание будет длиться десятки тысяч лет.
Но вот однажды с Земли приходит привет. Голос, преобразованный в электромагнитные импульсы, преодолевает пространство за два часа и улавливается развернутыми на аппарате мощными антеннами. Когда спутник начнет сближаться со следующей звездой, у него будет много дел, а сейчас послания не содержат никакой особой информации. "Привет!" или "Эй!", что-нибудь в этом роде. И спутник посылает ответ: "Продвигаюсь нормально", или: "Посылаю данные о температуре тела, кровяном давлении и самочувствии", или: "Вот что я наблюдаю вокруг", или: "Грустно и одиноко", - его голос, десятками тысяч бит в секунду, за два часа проделывает обратный путь.
Что должен чувствовать тот, кто никогда не сможет вернуться на Землю? У машин нет страстей. Летательный аппарат не испытывает никаких ощущений. Только человеку по силам, прикинув, где он находится, вообразить, какое огромное расстояние отделяет его от Земли. Только человек способен отдаться этому иллюзорному чувству. А хорошо отлаженный, снабженный источниками питания заброшенный в космос аппарат - что он чувствует там, где нет никого и ничего, как отзывается в нем изредка доходящий голос далекого хозяина?
У него нет страстей, вновь подумал Фумихико и заметил, что его мысль, зажатая между персонификацией и механицизмом, топчется на одном месте. Но ведь он существует в воображении множества людей, этот далекий, лишенный способности чувствовать спутник! И время от времени люди вспоминают о нем, пытаясь представить, что видит в данную минуту его глаз - телекамера, связанная с записывающим устройством, какое возбуждение он испытывает, приближаясь к следующей намеченной звезде, как реагирует на то, что вокруг него абсолютная пустота? Без такой иррациональной персонификации не было бы связи между запущенным в космос аппаратом и человеческим сознанием. Тот, у кого окоченели ноги, пробует пошевелить пальцами, чтобы убедиться, что они еще подчиняются ему. Так же и здесь: чтобы убедиться, что устремленный к далеким планетам спутник все еще управляем им, человек, поставив себя на его место, пытается вообразить, что тот видит, вообразить его одиночество посреди пространства, лишенного материи. Многие поддаются этому искушению.
Канна - тот же спутник. Канна уже бороздит другой мир. Время от времени она посылает сообщения о неведомых ему пространствах. Расстояние между ним и дочерью стремительно растет, уже требуется несколько часов для электромагнитных волн, и ему уже не узнать, какие чудеса увидит она в далеких мирах, принадлежа уже не отцу, а новым блистательным сферам. Но она не будет тосковать. Она найдет для себя там множество интересного. О чем это я?.. Ах да, невозможно объять Вселенную, мир людей… Что-то я становлюсь сентиментальным, подумал Фумихико, уже наполовину погружаясь в сон.
- Господин Такацу, вы женаты? - спросил Кукин. Они во второй раз встретились в ресторане. Канны с ними не было.
- Мы разошлись. Уже четыре года.
- Вот оно что… Извините, что задал бестактный вопрос.
- Ничего страшного. Развод нынче не такая уж редкость. Конечно, то, что дочь осталась на воспитании у отца, может показаться немного странным.
- Да, но она у вас такая разумная…
- В этом возрасте уже особо воспитывать не приходится. Никаких забот о детском питании, о яслях. Можно сказать, она уже сама себя воспитывает, а я только наблюдаю со стороны. Конечно, иногда приходится помогать…
- Разумеется.
- А у вас есть семья? - сменил разговор Фумихико.
- Есть, в Иркутске. Жена, трое детей. Оба старших - мальчики, младшая - девочка. Я женился рано, поэтому старшие уже окончили институт. В Японию меня послали одного, я давно их не видел. Но уже хочется вернуться, я начал об этом хлопотать.
- Вы в Японии десять лет?
- Да, долгие-долгие десять лет. К счастью, дети уже не в том возрасте, когда им более всего необходима близость отца. Они ведь у меня взрослые. Но письма пишут, не забывают.
Кукин посмотрел вдаль, потом перевел глаза на Фумихико.
- Да что я, лучше скажите, как вам живется вдвоем, трудновато? - он вновь вернул разговор к Фумихико.
- Да, хозяйство по большей части лежит на мне. Раз в неделю приходит уборщица. Канна тоже много помогает. В отличие от семей, в которых жена домохозяйка, ей приходится много делать по дому. Она с самого начала была не слишком привязана к родителям. Да и родители не слишком ее опекали.
Кукин понимающе кивнул.
- Ее мать никогда не любила сидеть дома. Хоть я и не совсем обычный служащий, все же должен ходить на фирму. Вот она с ранних лет и ушла от родителей в свой мир. Там она играла, с друзьями или же одна, всегда чем-то увлеченно была занята. Когда в компании - играет в цирк, когда одна - стоит вверх ногами, тренируется. Кажется, ее не слишком печалит, что она живет без матери. У нее нет понятия, что родители обязательно должны жить вместе.
Так ли это на самом деле? Он ни разу напрямую не спрашивал об этом Канну. Супруги разошлись. Дочь потеряла мать. Или - раньше обычного вышла из-под ее опеки. Для школьницы жизнь ее не вполне обычна. Наверно, скоро она и из-под опеки отца уйдет. Будет жить одна, вполне довольная, найдет себе хорошую работу, иногда из чувства долга будет встречаться с отцом. Может быть, уедет за границу…
Однажды, на распутье, сделав свой выбор, не перестаешь гадать, куда бы вывела тебя другая дорога. Если бы дочь росла с матерью, какой бы она стала? Неизвестно. Но никто не делает выбора, загодя взвесив все "за" и "против". Завидует ли Канна детям из обычных семей? Фумихико не имел ни малейшего представления.
В ту ночь после ресторана они отправились еще выпить. Пили допоздна, не чувствуя опьянения. Много говорили на разные темы. Кукин настоял, чтобы он называл его Павел. Потом подробно рассказал о своей извилистой жизни, о своем детстве в Иркутске, о переезде в Москву и возвращении в Иркутск, о долгом пребывании в Ленинграде и командировке в Японию. Чем больше он пил, тем чаще в его японскую речь вкрапливались русские слова. Японские согласные, похожие на обструганные бруски, до блеска отшлифованные хвощом, постепенно уступали литой бронзе русских согласных. Однако грамматика и словарный запас оставались на прежнем уровне.
Он был искусным рассказчиком. Эпизоды из детства следовали один другого забавнее. Слушая, Фумихико не мог сдержать смеха. Затем начал рассказывать о себе. Каким образом, недоумевал он, этот человек сделался моим задушевным собеседником? Мы стали друзьями по странному стечению обстоятельств. Надо бы еще расспросить его о Сибири… Мир широк, но не настолько… Победа человека - поражение мира… Тут он впервые заметил, что пьян.
В следующий раз, по инициативе Кукина, они втроем отправились на крытый каток. Фумихико уже лет двадцать не стоял на коньках, но оказалось, что он не разучился управлять своим телом и сделал два круга, скользя с былой легкостью. Канна раньше каталась на роликах, но на лед вышла впервые. Первые три круга Фумихико поддерживал ее рукой. Но стоило ей научиться стоять на лезвии, как она с ходу побежала, умело скользя по льду. Не упала ни разу.
- Здесь не страшно, что попадешь в туман, - шепнула она на ухо Фумихико, а уже в следующее мгновение была на противоположной стороне катка. Фумихико дивился, наблюдая, как задорно она скользит, объезжая нерешительных новичков, ссутулившихся точно орангутаны.
Но кто его по-настоящему поразил, так это Кукин. В своем обычном черном костюме, он надел принесенные с собой ботинки и живо спрыгнул на лед. И куда только девалась его неповоротливость? Удивительно ладно заработали ноги, рассекая лед. Подавшись вперед, он стремительно, на одном дыхании, сделал несколько кругов. Фумихико не мог сдержать восхищения. Ясно стало, что тягаться с этим выросшим в Сибири человеком бессмысленно. Сделав очередной круг, Кукин плавно подъехал к Фумихико, скинул пиджак и неожиданно протянул ему.
- Подержите, пожалуйста! - сказал он небрежно. После чего, в белой рубашке и галстуке, выехал на середину катка и начал выписывать вензеля, как в фигурном катании. Кое-кто на катке выполнял схожие упражнения, но разница в уровне была очевидна. Когда он скользил мимо, все невольно останавливались и провожали его глазами. Для Кукина лед был родной стихией, и сейчас он в эту стихию вернулся. Смещая центр тяжести, он скользил то на левой, то на правой ноге, плавно переходя от одной фигуры к другой. Он прочертил восьмерку, и это была абсолютно правильная, без малейшего изьяна, точно проведенная по лекалу восьмерка.
Вокруг него образовалась толпа. Фумихико, убедившись, что Канна научилась кататься, перестал следить за ней и, стоя среди образовавших живое кольцо людей, сложив руки за спиной, наблюдал за Кукиным, выделывающим фигуры. Когда тот благополучно приземлился после прыжка с двумя оборотами, стоявший рядом с Фумихико юноша присвистнул.
- Вот это да! - воскликнул кто-то рядом, и, обернувшись, Фумихико обнаружил, что Канна, схватив его за руку, с восторгом глядит на Кукина.
- Да, здорово!
- Кто бы мог подумать - вроде бы деревенский дядек, а сейчас другое дело.
- Он тебе казался таким?
- Конечно, с его животом, да с его смехом - типичная деревня. Но тут ему надо отдать должное.
- Да, его мастерство действует заразительно.
Кукин катался минут двадцать, потом внезапно остановился, отыскал глазами Канну и, приветливо улыбаясь, подъехал к ней.
- Вы настоящий мастер! - сказала Канна с благоговением в голосе.
- К сожалению, у меня почти нет возможности тренироваться, - скромничая, сказал Кукин.
- А в соревнованиях вам не приходилось раньше участвовать?
- Один только раз, в семнадцать лет, ездил в Хабаровск. Но я только в одиночном катании ничего, а в паре - хуже некуда. Призового места я не получил. Потом только поддерживал себя на приличном уровне, немного преподавал в спортивном клубе, в Японии время от времени захожу сюда, вот, собственно, и все, заядлым спортсменом меня не назовешь.
- Я бы тоже хотела так уметь!
- Пожалуйста, могу помочь. Ты занимаешься гимнастикой, поэтому у тебя быстро получится.
- Мне правда можно будет брать у него уроки? - обратилась Канна к отцу.
- Тебе так понравилось? - спросил Фумихико.
- Очень. Но главное, мне невероятно повезло, что у меня будет такой учитель! - тут же выпалила она так, что Фумихико не успел вмешаться. Она всегда быстро принимала решения. Колебаться не в ее характере. Все делает по-своему…
Канна и Кукин тут же, стоя на льду, шепотом договорились об уроках два раза в месяц - во второе и четвертое воскресенье.
Вечером, вернувшись домой, Канна удивительно спокойным тоном объявила, что в гимнастике достигла своего предела.
- Сколько бы я ни занималась, выше мне уже вряд ли подняться. И по росту, и по возрасту я не гожусь, последнее время лидируют девочки лет тринадцати-четырнадцати. Гимнастика все больше смахивает на акробатику, да и возрастная планка понижается.
- Да, я слышал. Тенденция последних десяти лет. Чаславска выступала в двадцать два, а Команечи - в четырнадцать.
- К тому же сложность элементов, которые выполняла Команечи, - неимоверная. Не зря ее прозвали гимнастической машиной. А это было десять лет назад. Что до меня, за два года я сильно продвинулась, но мое тело по-прежнему скованно. Ничего не могу с собой поделать. Видно, достигла своего предела. Выступлю в последний раз на предстоящих соревнованиях, и хватит.
- Ты не хочешь продолжить занятия спортом в университете?
- Нет, пойду в обычный университет. Я не чувствую себя прирожденной гимнасткой. Потому и не пошла в спортивный клуб, ограничившись занятиями в школе. Может, буду время от времени тренировать ребят из младших классов. Коньки дело другое - это удовольствие.