Чтобы попасть в курятник, надо было подать голос. Голос Игната Трофимыча служил для оперативника, что дежурил там, своего рода паролем. Очень хорошо представлял себе Игнат Трофимыч, как, заслышав шаги снаружи, оперативник, взяв наизготовку пистолет, смотрит на запертую им изнутри дверь, слушает все наружные звуки и, если что, выстрелит, защищая бесценное государственное имущество, без всякого раздумья.
- Э-этта… - заикаясь, выдавил из себя Игнат Трофимыч, остановившись перед закрытой дверью. - Я этто…
Курятник не отозвался ему. Можно было б подумать, что там и нет никого, кроме птицы.
- Ну… я это… хозяин… - сумел выговорить, будто встащил себя на высочайшую вершину Земли, Игнат Трофимыч.
Внутри немного погодя произошло, наконец, движение, замок дважды провернулся, и дверь отщелкнулась.
- Ох, Трофимыч, - сказал оперативник, поигрывая пистолетом в руке. - Будешь еще так фокусничать - получишь дырку в лоб, обещаю. Казне убыток, а тебе кладбище. Давай изымай. Час уже, как ждет тебя.
Игнат Трофимыч шуганул топчущихся по соломе кур, они заквохтали, прыснули, давя друг друга, в солнечную дверную щель, и он увидел яйцо. Оперативники последнее время приспособились отбывать дежурство, сидя на чурбане, и Рябая перестала нестись им на ноги, снова неслась в углу, на прежнем своем любимом месте.
Кряхтя с особым усердием, словно бы трудно ему это было делать - неимоверно, Игнат Трофимыч нагнулся к яйцу. Простое яйцо, что лежало у него в холщовом мешочке, зажатом в ладони, выскользнуло оттуда, золотое же заняло его место, и Игнат Трофимыч разогнулся. И было теперь у него в руке два яйца.
Но взять золотое яйцо в мешочек на место простого было только полдела. А вернее, лишь четверть дела. А может, и вообще не дело. Нужно было избавиться от мешочка вместе с яйцом. И оставалось на эту операцию пространство в какие-нибудь двадцать метров - по дороге от курятника до дома. Так было приказано смолоусым: в дом не заносить, избавиться на улице.
И были бы то первые дни, когда молодые люди спортивного кроя не спускали с Игната Трофимыча глаз, контролировали самое малое его движение, пока он шел от курятника к дому, - не избавиться бы ему от яйца, да что там не избавиться, не зевнуть незаметно.
Рутина жизни, однако, сделала свое дело: никто не следил за Игнатом Трофимычем. Тот, что дежурил в огороде, сошелся с тем, что дежурил в задней части двора, стояли у прясла спиной к Игнату Трофимычу и весело беседовали на какую-то интересную им обоим тему. Тот же, которому вменено было в обязанность дежурить около крыльца, обретался в калитке, открыв ее и наблюдая за чем-то на улице.
Бог не выдаст, свинья не съест, воскликнул мысленно Игнат Трофимыч, и, заложив вираж к груде дощатого хламья рядом с курятником, он стряхнул мешочек с яйцом в похожую на нору щель между досками.
Стряхнул - и почувствовал, что вспотел. Боже праведный, покаянно возопило его естество, что же я сделал!
Но то была лишь какая-то часть его естества, что возопила. Другая же понудила его сделать несколько шагов, чтобы отойти от груды досок, а потом заставила провопить те же самые слова вслух:
- Боже праведный!
- Что такое? - с револьвером в руке вывалился из курятника оперативник, дежуривший там.
- Что?! - метнулся к Игнату Трофимычу оперативник от калитки, которому положено было бы находиться около крыльца.
А оперативники у прясла первым делом прыснули друг от друга, а уж затем, по отдельности каждый, со своей стороны прясла, тоже бросились к Игнату Трофимычу.
Игнат Трофимыч стоял, вытянув перед собой руку с раскрытой ладонью, и на ладони лежало белейшее, даже как бы отдающее голубизной, обыкновеннейшее яйцо.
- Золотое было, - сказал он, обводя ошалелым взглядом сбившихся вокруг него оперативников.
- Было золотое, сам видел, час над ним просидел! - подтвердил оперативник из курятника, пряча пистолет у себя под мышкой.
- Это как может быть?! - неверяще и грозно вопросил оперативник с огорода.
- Так как не может, - сказал Игнат Трофимыч. - Было уже такое. Превращались. Только чтобы в моей руке…
- Ну, ты чего там застрял, Трофимыч? - появился на крыльце старший смены из дома. - Взвешивать надо, инкассатор ждет… - И встревожился, уразумев по необычности сцены во дворе, что случилось что-то из ряда вон. - Лейтенант Иванов, доложите обстановку!
- Чертовщина, товарищ капитан! - сделал два шага вперед оперативник из курятника. - Непонятное явление. - И смолк.
Игнат Трофимыч понял: кроме как ему самому, сообщать неприятное известие некому.
- Во! - снова вытянул он перед собой руку с яйцом.
2
На ночь Игнат Трофимыч вновь отправился в комнату к Марье Трофимовне.
Оно, собственно, и без надобности было сегодня ложиться вместе, обо всем сказано-переговорено потихоньку днем, однако же хотелось поговорить еще, поговорить всласть, оттого и не тяжело было думать о предстоящей маете: как будут мешать друг другу, ворочаться, пихаться, засыпать и просыпаться.
- Теперь несколько дней ни-ни, - сказала Марья Трофимовна. - Пусть успокоятся.
- Ну так, ну так, - сказал Игнат Трофимыч. - Конечно. Нам чего жадничать. И им хватит, и нам достанется.
- А ты, значит, дрыг рукой - и нет его?! - с восторгом заново переживаемого спросила Марья Трофимовна.
- Так а чего ж! - с довольством отозвался Игнат Трофимыч.
- Ловка-ач, ничего не скажешь! Я и не знала о тебе!
- Ну так, ну так, - Игнат Трофимыч похекал умасляно. - Ты его хорошо перепрятала-то? Надежно?
- Надежно. Баба спрячет - сама не найдет.
- Ты что?! - так и вскинулся, сам не ожидая того, Игнат Трофимыч.
Марья Трофимовна пустила невольный смешок.
- Найду, найду, - успокоила она потом Игната Трофимыча. - Так это я, шуткой.
У них у обоих было такое состояние - могли б, полетели бы. Не много раз выпадает за жизнь человеку подобное; с годами вероятность того все меньше и меньше, а уж о старости и совсем нечего говорить.
Нечего говорить - а им вот выпало.
Думали, конечно, нахлынувшие нынче всякие проверяющие о подмене, намекали на то - но осторожно, прощупывали - но и не больше. Боялись! Не решались обвинить! Могло превращаться прежде, почему же не превратиться теперь?
Наберем три яйца - тогда и отдадим, почему-то так вот решили Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем, опять протолковав шепотом едва не до белого света. Почему-то вот так решилось у них. Неизвестно почему. И проговорить едва не до белого света - это же не в июне было, сентябрь уже подступал, осень начиналась, дни сделались короче, а ночи длинней! Однако же вот проговорили. Молодыми себя чувствовали. Будто заново начиналась жизнь…
3
Встреча Игнату Трофимычу была назначена на той же автобусной остановке, что и в прошлый раз.
Три автобуса подкатили и откатили, а неприметных серых "Жигулей" все не было. Шел дождь, дул ветер, от дождя Игнат Трофимыч надел серый, стоявший колом, гремучий плащ из кожзаменителя, никакого навеса на остановке не имелось, дождевая вода, скатываясь с плаща, попадала в ботинки, и ноги у него давно уже были мокрые.
Наконец серые "Жигули" появились. Лихо, на полном ходу подвернули к небольшой толпе, вновь собравшейся в ожидании следующего автобуса, тормознули, и светлоусый, высунувшись из задней дверцы, прокричал Игнату Трофимычу, без всякой конспирации:
- Давай, дедуля, залазь!
Народ на остановке мигом обратил свои любопытные взоры на Игната Трофимыча, но делать было нечего, и Игнат Трофимыч на виду у всех послушно полез в машину.
- Что ж вы, ребята, без всякой маскировки? - попробовал он укорить своих благодетелей, когда смолоусый за рулем дал газ.
Смолоусый, повернув голову, глянул на него с усмешкой.
- Кому о чем догадываться, папаша, если ты не продал?
- Не продал?! - ткнул его большим пальцем под ребро смолоусый, и, хотя жесткий кожзаменитель плаща притушил боль, Игнат Трофимыч, икнув, тотчас вспомнил свое место. - Показывай, давай, вытаскивай! - потребовал светлоусый.
- А деньги с вами? - поколебавшись опасливо, спрашивать ли, решился все-таки на вопрос Игнат Трофимыч. - Деньги покажите.
- Деньги ему! - вскричал светлоусый. - Ох, бытя… дам я тебе промеж рог!..
Смолоусый, правя машиной, остановил его:
- Замри! - И обратился к Игнату Трофимычу, глядя на него через зеркальце заднего вида. - Боишься, папаша, яйца возьмем, а деньги не отдадим? Не бойсь, папаша! Ты нам еще нужен будешь, как же не отдадим? - Правя одной рукой, он полез другой во внутренний карман своей "вареной" куртки и вытащил несколько пачек красноватых десятирублевок. - Видишь? Сечешь?
- Сечешь? - тут же подхватил светлоусый рядом. - Видел? Показывай давай, показывай, падло!
Яйца Рябой лежали у Игната Трофимыча, завернутые в тряпицу, во внутреннем кармане пиджака. Он запустил руку за пазуху и вытащил тряпицу.
- Ну-ка, ну-ка! - хотел выхватить у него тряпицу из рук светлоусый, Игнат Трофимыч еле успел отдернуть их.
- Не трогай! - вскричал он. - Пока деньги не отдал, не трогай!
- Как это? - угрожающе проговорил светлоусый и снова потянулся к яйцам.
- Превратятся! - совсем уже в панике закричал Игнат Трофимыч. - Скажи ему, скажи! - обращаясь к смолоусому, завопил он. - Пусть не трогает, простыми станут!
Светлоусый убрал руки.
- Как это? - снова спросил он.
- Да, папаша, как это? - тоже спросил смолоусый, холодно глядя на Игната Трофимыча в зеркальце над лобовым стеклом.
- А так это, как это! - сказал Игнат Трофимыч. - Деньги не отдал, прикоснешься - и все.
- Херня какая! - вытолкнул из себя через паузу светлоусый. Но рук больше не тянул.
Смолоусый молчал несколько дольше. Потом оглянулся назад, на дорогу, стал притормаживать, подрулил к тротуару и встал.
- Открой, дай глянуть, - развернувшись на сидении, сказал он Игнату Трофимычу.
Игнат Трофимыч торопливо раскрутил тряпицу, разметал в стороны концы и поднял ладони с яйцами вверх, к свету из окон.
Некоторое время, не издавая ни звука, парни смотрели на яйца, белая тряпица под ними подсвечивала их отраженным светом, и, что это за яйца, было видно прекрасно. Затем светлоусый зашевелился, засопел, отпрянул в свой угол и спросил оттуда:
- За десять дней - и всего три штуки? Мы что, дедуль, на стройке коммунизма - такие темпы?
- Больше нельзя, осторожно, ребята, надо, - смирно сказал Игнат Трофимыч.
- Заверни обратно, - велел ему смолоусый.
Игнат Трофимыч, вновь торопясь, замотал яйца в тряпицу, а когда замотал, увидел, что светлоусый держит наготове, раскрыв, небольшую кожаную сумку с длинным ремнем, вроде планшетки.
- Опускай, дедуль! - сказал он.
Игнат Трофимыч мягко положил яйца на самое дно, смолоусый передал сумку напарнику, снова вытащил пачки красненьких, отделил три, сунул остальные обратно, а эти три протянул Игнату Трофимычу.
- Согласно уговору, папаша! В каждой по две, как в аптеке. Дорогу отсюда найдешь сам?
- Найду, найду, - даже обрадовавшись, что его выгоняют из машины, закивал Игнат Трофимыч. Адом была ему каждая секунда здесь.
- Через десять дней, на той же остановке, в это же время.
- Ага, ага. На той же остановке, в это же время, - согласно покивал Игнат Трофимыч.
Он заталкивал деньги в пиджачный карман, туда, где лежала прежде тряпица с яйцами, и никак не мог затолкать - до того тряслись руки. Так не тряслись, даже когда подменял яйца.
- Ну, ты долго, дед?! - рыкнул на него светлоусый.
Пачки с красненькими, наконец, втиснулись в карман, и Игнат Трофимыч, ничего не видя вокруг, совершенно оглушенный, будто и впрямь из ада выдираясь, нащупал ручку - и вывалился из машины.
И какое блаженство он испытал, оказавшись под дождем и ветром, ощутив на лице восхитительную колкую влагу.
Но когда ночью, запершись в комнате, пересчитывали с Марьей Трофимовной при жалком свечечном огне полученные деньги, ничего уже не помнил Игнат Трофимыч о том, как ему было в машине. Вымылось из него все общей их с Марьей Трофимовной радостью.
- Шесть тыщ за три яйца из-под Рябой! - счастливо восклицал он время от времени шепотом.
- А ты не хотел! - так же счастливо укоряла его Марья Трофимовна.
- Не хотел! Так ведь боязно же…
- Че боязно. Че они с нами сделать могут! И те, и другие. Ниче не могут! - с победной хвастливостью парировала Марья Трофимовна.
Игнат Трофимыч соглашался внутренне: не могут, нет. Нужны! И тем, и другим.
- И за что нам привалило такое… - блаженно произносил он в другой раз.
- А за нашу жизнь, правильно Надька тогда сказала, - отвечала ему Марья Трофимовна, с убежденностью и внутренней силой. - Чего-чего мы с тобой только не вынесли. Разве не так?
- Да уж натерпелись, да, - соглашался Игнат Трофимыч.
И снова, как и в ту ночь, когда удалось утаить первое яйцо, чувствовали себя молодыми - заново прямо вся жизнь!..
4
Под утро, только-только начало светать, Игната Трофимыча прижало во двор. Так прижало - будто резали его изнутри ножом. Видно, страх, что пережил днем, передавая яйца, не прошел бесследно, забродило у него внутри - и вот сказалось.
Поохивая и покряхтывая, он сполз с кровати и, не в силах обуваться, так, босиком, пошлепал к двери. На кухне горел свет, и за столом, с картами в руках, сидели четверо: к двоим, несшим караул в доме, присоединились и те двое, что должны были б вести наблюдение на задах двора и огорода.
По несчастному виду Игната Трофимыча, по прижатой к животу руке было абсолютно ясно, что случилось, и начальник дежурной смены пошутил, отрываясь от карт:
- Если что, призывай на помощь!
Знать бы капитану, как уместны его слова. Но он шутковал, веселился, и вовсе не вкладывал в свои слова серьезного смысла.
Постанывая, Игнат Трофимыч справился со сложным иностранным замком на двери и боком, боком, сошел по крыльцу на землю. Нутро рвалось наружу, и он удерживал его в себе из последних сил. Какой-то шорох послышался в огороде неподалеку, но слух Игната Трофимыча, уловив его, оставил услышанное без внимания. Дойти бы, сжимая ягодицы, думал он об одном, и ни на что другое его внимания не оставалось.
Нужник уже был рядом, уже черная высокая тень его на чуть посветлевшем небе сделалась отчетлива, когда Игнат Трофимыч снова услышал какой-то негромкий шорох, треск, и вслед за тем что-то обрушилось на него сбоку, свалило на землю, распластало на ней, и сквозь ужас, стиснувший спазмом все его естество с головы до ног, он узнал в двух нависших над ним фигурах своих покупателей. А затем, еще к большему своему ужасу, ощутил шеей тонкий холод приставленного к ней ножа.
- Ты какие, падло, яйца продал? - прохрипел ему в лицо светлоусый.
- Что вы, ребята… что… - Прорезавшийся голос Игната Трофимыча был сипл и брызгуч - будто заговорил отключенный от сети водопроводный кран. - Видели, какие… смотрели…
- Почему они, сволочь, простыми вдруг оказались? - Это уже спросил смолоусый, и куда девалась его обычная ласковость, прошипел он, а не спросил, - и, прошипев, взял Игната Трофимыча за редкий лесок его волос на темени и дернул с силой. - Ну, отвечай, сволочь, или живым не встанешь!
- А-а… - просипел полый водопроводный кран внутри Игната Трофимыча от вспыхнувшей боли. - Золотые, ребята, золотые, какие еще… - смог он выдавить из себя.
- Почему они, падло, простыми оказались, тебя вот о чем спрашивают! - хрипанул ему в лицо светлоусый, страшно надавливая одновременно ножом.
- Не знаю, ребята… не знаю… - выдохнул Игнат Трофимыч и вдруг почувствовал, что стиснувший все его тело спазм разжался в одно мгновение, исчез, и сам он, вслед этому исчезнувшему спазму, тоже стал исчезать, проваливаться куда-то - стал умирать, вот что; а уходила из него жизнь через живот - судорожными, резкими толчками…
- Фу, ё-моё! - первым откачнулся от замершего в неподвижности Игната Трофимыча смолоусый. - Да он обосрался!
Долгий тяжелый звук трубно вырвался из потерявшего сознание Игната Трофимыча.
Светлоусый, сверкнув финкой, вскочил на ноги и пнул Игната Трофимыча в бок.
- У, падло! - проревел он. - У, дерьма кусок!
Звонко щелкнуло в ночи что-то металлическое, и, обрывая рев светлоусого, прорезал рассветные сумерки резкий голос:
- Стой, кто идет?!
Это оператиивник из курятника, давно уже смущавшийся непонятным шумом и невнятными голосами поблизости, не выдержал больше своего заточения и с пистолетом наизготовку, отщелкнув замок, вывалился наружу.
- Стой, стрелять буду! - закричал он, увидев смутные силуэты в задней части двора.
Силуэты ответили ему топотом ног, треском рухнувшего прясла, хрустом ломаемых смородиновых кустов, и, выбросив пистолет перед собой на вытянутых руках, молодой человек выстрелил им вслед.
Грохот многих ботинок раздался на крыльце. Но молодой человек, не дожидаясь поддержки, выстрелил еще раз, и еще, и рассветные сумерки огласились жутким, истошным воплем, от которого проснулись во всей ближайшей округе и те, кто еще не проснулся от звуков выстрелов, и со смачным тяжелым стуком упало на землю человеческое тело.
Глава девятая
1
Ну, вот и все, подходит к концу мой рассказ о событиях, имевших место некоторое время назад в нашем городе. Грустно и печально мне - нет слов, чтобы передать как. Посулила, кажется, жизнь праздник, брызнула веселым фейерверком, осветила небо над головой разноцветным огнем, - а вышло вместо праздника черт-те что, какие-то сапоги всмятку, жареные галоши, пшик с шумом.
А закончилась случившаяся история, как часто заканчиваются всякие истории, в суде. Потому как в ту достопамятную ночь, вскоре, как Игнат Трофимыч пришел в себя после обморока, был он взят под арест, познав на склоне дней всю радость и прелесть тюремного затворничества, и был обвинен не в чем ином, как в хищении государственного имущества в особо крупных размерах.
Никогда прежде за всю прожитую жизнь не случалось Игнату Тро-фимычу бывать в суде, только в кинофильмах и видел судебные эти заседания, не представлял даже толком, как они там проходят, и вот выпал жребий: испытать все собственной шкурой.
- Давай! - сказал ему один из двух конвоиров, что вели его каким-то длинным полутемным коридором, останавливаясь перед дверью в голой стене и открывая ее. Игнат Трофимыч, зажмурясь невольно после полупотемок коридора от яркого дневного света из окон, которому помогал электрический свет ламп под потолком, переступил порог и оказался в большой комнате, в одной части, поближе к нему, пустой, а в другой, справа от него, забитой народом.
- Ой, Господи! - услышал он в объявшей его режущей тьме плачущий голос и узнал свою старую.
- Батя! - перекрывая собой весь остальной говор, крикнул молодой мужской голос - будто скребанул ножом по стеклу: это был голос сына.