- Он, конечно, подробно описал ваш распорядок. И кое-кого из новобранцев, которые были в лагере вместе с ним. И человека, который был главным, - Клейтон, если не ошибаюсь?
Я слегка напрягся, услышав это имя. Сколько ей известно о роли сержанта Клейтона во всем этом деле, о приказах, отданных им в конце? И о людях, которые повиновались этим приказам?
- Да, он был с нами с самого начала и до конца.
- А другие двое? Уилл называл их Левый и Правый.
- Левый и Правый? - переспросил я, нахмурясь, не понимая, что она имеет в виду.
- Вроде бы подручные сержанта Клейтона или что-то в этом роде. Один всегда стоял справа от него, а другой - слева.
- О! - Я наконец понял. - Он, должно быть, имел в виду Уэллса и Моуди. Странно. Я никогда не слыхал, чтобы Уилл называл их Левый и Правый. Это на самом деле очень смешно.
- Он их все время так называл. Я бы показала вам письма, но мне не хочется, - надеюсь, вы не обижаетесь? Они очень личные.
- Ну что вы.
Я даже не подозревал, насколько мне хочется прочитать эти письма, пока не услышал, что мне их не дадут. Правду сказать, я никогда не задумывался, что там Уилл пишет домой. Я сам никому не писал из Олдершота. Но однажды, из окопов Франции, написал матери, прося у нее прощения за всю боль, которую я причинил. В тот же конверт я положил записку для отца, в которой сообщал ему, что я здоров и благополучен, и врал, что здесь не так уж плохо. Я уговаривал себя, что отец будет рад получить от меня весточку, но ответа не дождался. Почем я знаю - может, он как-то утром заметил мое письмо на коврике у двери среди прочей почты и вышвырнул невскрытым, чтобы я не навлек на его дом еще больший позор.
- Судя по письмам Уилла, эти Левый и Правый были совершенно ужасны, - заметила она.
- Да, они умели быть ужасными, - задумчиво произнес я. - По правде сказать, они и сами боялись. Сержант Клейтон был трудным человеком. С ним было тяжело и в учебном лагере. Но когда мы оказались там… - Я покачал головой. - Видите ли, он уже бывал там. Пару раз. Я его совершенно не уважаю - меня тошнит при одной мысли о нем, - но ему тоже было несладко. Он однажды рассказал нам, как рядом с ним убили его родного брата и его… ну… мозги забрызгали всю форму самому сержанту.
- Господи… - Она отставила чашку.
- И только потом стало известно, что он уже потерял на войне трех других братьев. Ему нелегко пришлось, Мэриан, это правда. Хотя это никак не извиняет того, что он сделал.
- Почему? - Она подалась вперед. - Что он сделал?
Я открыл рот, прекрасно понимая, что не готов сейчас ответить на этот вопрос. Да и смогу ли вообще когда-нибудь на него ответить? Ведь рассказать о преступлении Клейтона - это сознаться в моем собственном преступлении. А все связанное с ним я старался держать как можно крепче взаперти, внутри. Я напомнил себе, что я приехал, чтобы вернуть пачку писем. И все.
- А ваш брат… Уилл упоминал про меня в своих письмах? - Жажда знать оказалась сильнее страха перед тем, что он мог ей поведать.
- Да, конечно. - Мне показалось, что она колеблется. - Особенно в ранних. Да, он о вас много писал.
- Неужели? - спросил я, стараясь говорить как можно спокойней. - Приятно слышать.
- Помню, первое письмо пришло всего через пару дней после его приезда в лагерь. Он писал, что на самом деле все вроде бы хорошо, что вас там два взвода по двадцать человек и что его товарищи по взводу, кажется, не блещут интеллектом.
Я засмеялся:
- Что ж, это правда. Боюсь, мы в среднем не страдали избытком образования.
- Потом, во втором письме, всего через несколько дней, он вроде бы слегка пал духом, словно приподнятое настроение выветрилось и он понял, что ждет впереди. Мне было очень жаль его, и я в ответном письме посоветовала ему завести друзей, показать себя с лучшей стороны - ну, вся обычная чепуха, какую пишут совершенно несведущие люди вроде меня, когда не хотят портить себе настроение беспокойством за других.
- По-моему, вы к себе чересчур требовательны, - мягко сказал я.
- Отнюдь. Понимаете, я просто не знала, как быть. Я очень радовалась, что он идет на войну. Это звучит так, как будто я чудовище. Но, Тристан, вы должны понимать, что я тогда была моложе. Нет, конечно, я была моложе, это очевидно. Я имею в виду, что вообще ничего ни о чем не знала. Была одной из тех девиц, которых так презираю.
- А что это за девицы?
- О, вы их видели, Тристан. Вы живете в Лондоне, они там повсюду. Ради бога, вы вернулись домой щеголем в военной форме, не говорите мне, что они не осыпают вас щедрым градом своих милостей.
Я пожал плечами и подлил себе чаю. На этот раз я добавил побольше сахара и принялся медленно размешивать его, наблюдая за водоворотиками в мутно-бурой жидкости.
- Эти девицы, - продолжала она, сердито выдохнув, - они думают, что война - это ужасно весело. Они видят своих братьев и женихов в элегантной военной форме с иголочки. А потом те возвращаются, и форма у них уже не такая новенькая, но, боже мой, какие же наши солдатики красавцы, как они повзрослели! Ну вот, и я была точно такая. Читала письма Уилла и думала: "Но ты, по крайней мере, там!" И готова была отдать что угодно, чтобы самой оказаться там! Я просто не понимала, как там трудно. И до сих пор, наверное, не понимаю в полной мере.
- И обо всем этом он вам писал? - спросил я, надеясь вернуть ее к интересующей меня теме.
- Нет. Я окончательно поняла только после того, как все случилось. Только тогда я осознала всю чудовищность того, что там происходило. Так что в какой-то мере тон писем Уилла меня разочаровывал. Но через некоторое время они стали повеселей, и это меня радовало.
- В самом деле?
- Да. В третьем письме он написал про парня, который занимает соседнюю койку. Лондонец, но все равно неплохой малый.
Я улыбнулся и кивнул, глядя в свою чашку и словно снова слыша: "Ах, Тристан!.."
- Он писал о том, как вы дружите, как нужно человеку, чтобы было с кем поговорить, когда на душе тяжело, и как вы всегда были рядом, готовый подставить плечо. Я радовалась. Я и сейчас этому рада. Он писал, что от этого ему легче - от того, что вы ровесники и оба скучаете по дому.
Я удивился:
- Уилл писал, что я скучаю по дому?
Она подумала несколько секунд и поправилась:
- Не совсем так. Он писал, что вы почти не говорите о доме, но видно, что скучаете. И еще, что в вашем умолчании есть что-то очень грустное.
Я молчал, задумавшись. Интересно, почему Уилл никогда не спрашивал меня об этом в лоб.
- И та история с мистером Вульфом…
- О, он вам и об этом написал?
- Сначала - нет. Потом. О том, что встретил удивительного парня с очень неоднозначными взглядами. И о том, в чем они заключались. Вы, наверное, лучше меня это знаете, так что не буду их пересказывать.
- Не надо.
- Но я видела, что взгляды этого Вульфа заинтересовали Уилла. А потом, после того, как его убили…
- Никто так и не доказал, что Вульфа убили, - раздраженно перебил я.
- Вы считаете, что нет?
- Я знаю только, что доказательств ни у кого не было, - уточнил я, прекрасно понимая, насколько это жалкий ответ.
- Однако мой брат был в этом уверен. Он говорил, что смерть списали на несчастный случай, но сам он не сомневается, что беднягу убили. Он писал, что не знает, кто это сделал - сержант Клейтон, Левый с Правым, кто-то из новобранцев или все вместе. Но в том, что это было убийство, он не сомневался. Они пришли за ним среди ночи, написал он. Тристан, я думаю, именно тогда он и начал меняться. Со смертью Вульфа.
- Да, - согласился я. - В те дни многое происходило. Мы были в ужасном напряжении.
- И тогда беззаботный мальчик, с которым я выросла вместе - мальчик, который, вполне естественно, боялся того, что ждет впереди, - исчез, и появился новый человек, который хотел говорить не о Правом и Левом, а о правом и неправом. - Она улыбнулась своей шутке, но тут же снова сделалась серьезной. - Он просил меня в деталях передавать ему, что пишут газеты о войне, какие дискуссии идут в Парламенте, защищает ли кто-нибудь права человека, считая их, как он выражался, важнее грохота винтовок. Тристан, в этих письмах я его не узнавала. Но меня интересовал этот новый человек, и я старалась помочь. Я рассказывала ему все, что могла, а потом вы оказались во Франции, и он еще сильнее изменился. А потом… но что было дальше, вы и сами знаете.
Я вздохнул, соглашаясь. Мы сидели в молчании - как мне показалось, очень долго - и перебирали наши, такие разные, воспоминания о ее брате и моем друге.
- А он… обо мне он еще что-нибудь писал? - спросил я наконец. Я чувствовал, что подходящий момент для обсуждения писем уже прошел, но, может быть, такой шанс никогда больше не представился бы, а мне необходимо знать.
- Тристан, простите меня… - Она немного смутилась. - Я должна открыть вам одну совершенно жуткую вещь. Не уверена, что следует это делать.
- Пожалуйста, скажите, - взмолился я.
- Видите ли, он отводил вам много места в письмах из Олдершота. Он мне рассказывал про все, что вы делали вместе. Порой вы своими шуточками и выходками напоминали мне пару озорных мальчишек. Я была рада, что вы есть друг у друга, и вы мне были симпатичны по описаниям Уилла. Признаться, я думала, что он вами одержим, как это ни смешно звучит. Помню, однажды я, читая очередное письмо, подумала: "Господи, неужели я должна все время читать, что Тристан Сэдлер сказал то или сделал это?" Он искренне считал, что вы - парень что надо и высший сорт.
Я смотрел на нее и пытался улыбнуться, но чувствовал, как мое лицо превращается в гримасу боли, безмолвный вопль, - оставалось только надеяться, что она не заметит.
- А потом он написал, что вас всех отправили, - продолжала она. - И странно было, что после первого письма, написанного не в Олдершоте, он вообще ни разу вас не упомянул. А мне не хотелось спрашивать.
- Ну а с чего бы вам спрашивать? Вы ведь меня даже не знали.
- Да, но…
Она помолчала и вздохнула, прежде чем снова поглядеть на меня, - словно у нее была ужасная тайна, давящая почти невыносимой тяжестью.
- Тристан, то, что я сейчас скажу, прозвучит довольно неожиданно. Но я чувствую, что должна вам это открыть. А вы уже сами думайте, что хотите. Дело в том, что… Я уже говорила, что, когда получила ваше письмо несколько недель назад, для меня это было большим потрясением. Я решила, что неправильно поняла, и перечитала все последующие письма Уилла, но они, кажется, были совершенно ясны и недвусмысленны, так что я теряюсь в догадках - то ли он был совершенно растерян и запутался в происходящем, то ли просто написал ваше имя вместо чьего-то другого. Все это очень странно.
- Там было непросто, - согласился я. - Когда мы в окопах писали письма, у нас часто не было времени или не хватало карандашей и бумаги. И нам даже не хотелось гадать, попадут ли письма по назначению. Может, трата времени и сил - вообще впустую.
- Да. Все же большинство писем Уилла наверняка дошло до нас. И уж точно дошли все его письма первых месяцев из Франции, потому что я получала по письму почти каждую неделю, а я не думаю, что у него было время писать чаще. Ну вот, он писал мне, рассказывал, что происходит, пытался скрыть от меня самые тяжелые моменты, чтобы я не слишком переживала… а поскольку ваш образ уже сложился у меня в голове, ведь вы играли такую важную роль в его ранних письмах, я наконец собралась с духом и спросила в одном из своих писем, что случилось с вами - отправили ли вас туда же, что и его, и служите ли вы по-прежнему в одном полку.
- Но ведь так и было. - Я ничего не понимал. - Вы же знаете, что мы были в одном полку. Мы вместе были в учебном лагере, вместе грузились на корабль для отправки во Францию, сражались рядом в окопах. По-моему, мы вообще ни разу не расставались.
- Да, но когда он ответил… - она говорила растерянно и как-то смущенно, - он написал, что у него для меня плохие новости.
- Плохие новости, - повторил я скорее утвердительным, чем вопросительным тоном, и у меня вдруг родилось ужасное подозрение - что это могли быть за новости.
- Он написал… простите меня, мистер Сэдлер, то есть Тристан, но это не может быть моя ошибка, потому что, как я уже сказала, я перепроверила, но, видимо, у него что-то перепуталось в голове со всеми этими бомбежками, обстрелами и этими ужасными, ужасными окопами…
- Вы лучше просто скажите, - тихо попросил я.
- Он написал, что вас убили. - Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза. - Вот. Что через два дня после отъезда из Олдершота, всего через несколько часов после прибытия на фронт вас снял снайпер. Что это произошло мгновенно, и вы вовсе не страдали.
Я уставился на нее. У меня закружилась голова. Если бы я не сидел, то, скорее всего, упал бы.
- Он написал, что меня убили? - Эти слова ощущались на языке как непристойность.
- Я уверена, он перепутал с кем-нибудь, - быстро ответила она. - Он об очень многих людях писал. Должно быть, ошибся. Но какая ужасная ошибка. Но в том, что касается меня - вас было двое, закадычные друзья в учебном лагере, и во Францию вас отправили вместе, и вдруг я узнаю, что вас больше нет. Тристан, я скажу откровенно: хотя мы с вами никогда не встречались, эта весть на меня очень сильно подействовала.
- Весть о моей смерти?
- Да. Конечно, это смешно звучит. Наверное, меня это так потрясло еще и потому, что я примерила вашу смерть на настоящую, пугающую возможность того, что Уилл тоже может погибнуть, - а я была настолько глупа, что до тех пор мне это ни разу не пришло в голову. Тристан, я плакала несколько дней. По человеку, которого никогда не видела. Я ставила по вам свечи в церкви. Мой отец отслужил погребальную мессу в вашу память. Вы можете в это поверить? Понимаете, он священник, и…
- Да, - сказал я. - Да, я знаю.
- И он тоже ужасно переживал. Наверное, он не думал о вас столько, сколько я, потому что гораздо сильнее беспокоился за Уилла. Он так его любил. И моя мать тоже. В общем, теперь вам все известно. Я думала, что вас убили. И вдруг через три года как гром среди ясного неба - ваше письмо.
Я отвернулся к окну. Улица уже опустела, и я обнаружил, что вглядываюсь в булыжники мостовой, сравнивая их форму и размер. Весь истекший год я мучился такой болью, таким раскаянием из-за того, что случилось с Уиллом, и из-за роли, которую я в этом сыграл. И еще я так горевал по нему, так сильно тосковал, что боялся - эти чувства всегда будут застилать мне взор. И вдруг я слышу, что он, по сути, убил меня после нашей последней ночи вместе в Олдершоте. Я верил, что он разбил мое сердце и что более жестокого поступка с его стороны придумать невозможно. Но теперь я знал. Теперь я знал.
- Мистер Сэдлер? Тристан?
Я снова повернулся к Мэриан и увидел, что она с беспокойством глядит на мою правую руку. Я посмотрел вниз - рука бесконтрольно дергалась, пальцы нервно плясали, словно неподвластные мозгу. Мне казалось, что это вовсе не часть моего тела, а вещь, которую оставил случайный прохожий, собираясь за ней вернуться, некая диковина. Я устыдился и накрыл правую руку левой, на время останавливая дрожь.
- Простите, я сейчас. - Я быстро встал, громко проскрежетав стулом по полу - от этого звука мне пришлось стиснуть зубы.
- Тристан… - начала она, но я жестом остановил ее.
- Я сейчас, - повторил я и помчался к двери, ведущей в мужской туалет, - на противоположном конце зала от той двери, в которую раньше уходила Мэриан. Я подбежал к двери, опасаясь не успеть до того, как мною полностью овладеет весь ужас от признания Мэриан, и вдруг мужчина, который вошел в кафе раньше, - тот самый, что вроде бы наблюдал за мной, - вскочил на ноги и шагнул вперед, загораживая дверь.
- Извините, дайте пройти, пожалуйста.
- У меня к вам разговор, - назойливо, агрессивно произнес он.
- Позже, - отрезал я, не понимая, почему он ко мне пристает. Я никогда в жизни не видел этого человека. - Дайте пройти.
- Не дам, - настаивал он. - Слушайте, я не хочу поднимать шум, но нам с вами надо поговорить.
- С дороги! - рявкнул я уже в полный голос.
Парочка и официантка удивленно оглянулись. Не знаю, слышала ли меня Мэриан, потому что наш столик был за углом и не виден отсюда. Я грубо отпихнул мужчину и через несколько секунд уже заперся в туалете и в отчаянии обхватил голову руками. Я не плакал, но в мыслях билось одно и то же слово - я думал, что в мыслях, но на самом деле повторял его вслух, "Уилл, Уилл, Уилл…", и надо было сделать над собой усилие и замолчать, но я качался взад-вперед и повторял его снова и снова - единственные слоги, которые для меня что-то значили.