- Вот именно, совершенно верно, - согласился я. - Нас обучали военному делу, но это почти ничем не отличалось от школьных тренировок по футболу или регби. Должно быть, мы верили, что когда всему научимся, нас отправят на футбольное поле, там мы всласть побегаем и повозимся с противником, а потом пожмем друг другу руки и разбежимся по раздевалкам, к апельсинам и горячим ваннам.
- Но теперь-то вы знаете… - пробормотала она.
- Да.
Подошел помощник бармена и забрал наши грязные тарелки. Мэриан задумчиво постучала пальцем по столу и снова обратилась ко мне:
- Может, пойдем? Здесь ужасно жарко, правда? Можно в обморок упасть.
- Да, - согласился я.
На этот раз по счету платила она. Когда мы вышли на улицу, она куда-то решительно направилась, а я последовал за ней, предполагая, что она знает, куда идет.
- А что, как скоро у него проявились эти наклонности? - на ходу спросила она, и я растерянно уставился на нее.
- Простите?
- У моего брата, - ответила она. - Я не помню, чтобы у него были пацифистские наклонности, пока он жил дома. Если мне не изменяет память, в школе он был ужасным драчуном. Но потом, когда он решил сложить оружие, его письма стали меня пугать - столько в них было гнева и разочарования. Он разочаровался во многих вещах.
- Мне трудно сказать, когда именно это началось, - задумчиво произнес я. - На самом деле, что бы ни говорили газеты и политики, далеко не каждый, кто был там, действительно хотел драться. Все мы располагались в разных точках шкалы - от полных пацифистов до отпетых садистов. Среди нас были кровожадные типы, в которых патриотизм так и бурлил, - дай им волю, они бы и сейчас носились по Европе, убивая немцев. Были и другие - люди, привыкшие анализировать свои поступки. Они выполняли свой долг, делали то, что от них требовалось, но безо всякого удовольствия. Мы с вами уже говорили про Вульфа…
- Про того мальчика, которого убили?
- Ну, может, и так. - Я почему-то не желал уступать в этом. - Как бы то ни было, он, несомненно, повлиял на взгляды Уилла.
- Выходит, с Вульфом он тоже дружил?
- Они не были близкими друзьями. Но Вульф интересовал Уилла, это точно.
- А вас он тоже интересовал?
- Вульф?
- Да.
- Нет, ни в малейшей степени. Если честно, я считал, что он работает на публику. Самый худший вид собирателя перышек.
- Удивительно слышать такое от вас.
- Почему? - Я нахмурился.
- Ну, судя по вашим словам, вы согласны со всеми утверждениями этого Вульфа. Да, я вас сегодня увидела в первый раз, но все равно, по-моему, вы не очень воинственны. Вы даже Леонарду не дали сдачи, когда он вас ударил. Почему же тогда Вульф не интересовал вас так, как моего брата?
- Ну, он… Понимаете, если бы вы его видели…
Я не знал, что сказать. По совести, у меня не было ответа на ее вопрос. Я потер глаза и задумался - действительно ли я верил, что Вульф работает на публику, или же я просто злился на него за то, что он так ладит с Уиллом? Неужели я до такой степени пристрастен? Неужели из-за какой-то ревности я осудил достойного, мыслящего человека?
- Понимаете, возможно, что наши взгляды совпадали, - ответил я наконец. - Но мы просто не сошлись характерами. Ну и конечно, он умер, был убит, называйте как хотите. И это не могло не подействовать на вашего брата.
- И с этого все началось?
- Да. Но не забывайте, что все это происходило еще в Англии. А кризис наступил только во Франции. Один случай подтолкнул Уилла к тому, чтобы бросить оружие. Впрочем, сейчас, задним числом, мне кажется, что не стоит все объяснять одним этим случаем. Я уверен, что на решение Уилла повлияли и другие события. Каким-то из них я был свидетелем, многим - нет. Думаю, его решение стало плодом длительного непрестанного напряжения сил. Вы понимаете, что я пытаюсь сказать?
- Отчасти. Только мне кажется, что был какой-то один толчок. Ну, чтобы превратить Уилла в яростного противника войны. Вы упомянули некий инцидент…
- Да, он произошел, когда мы захватили немецкий окоп. Мэриан, это очень неприятная история. Я вовсе не уверен, что вы жаждете ее услышать.
- Расскажите, пожалуйста, - попросила она, заглядывая мне в лицо. - Может быть, она многое объяснит.
- Понимаете, нас было четверо, - начал я. Мне страшно не хотелось рассказывать. - Мы захватили в плен мальчика-немца, он один остался в живых из всего подразделения.
Я поведал ей про Милтона и Эттлинга и про то, как Уилл нашел мальчика и привел его к нам. Я ничего не скрыл - ни решимости Уилла отправить мальчика в генштаб как военнопленного, ни того, что мальчик обмочился и Милтон из-за этого слетел с катушек.
- Простите, этот рассказ не для дамских ушей, - извинился я, закончив. - Но вы хотели узнать все как есть.
Она кивнула и отвернулась, расстроенная.
- Как вы думаете, он винил себя?
- За смерть мальчика?
- За убийство мальчика, - поправила она.
- Думаю, все сложнее. Уиллу не в чем было себя упрекнуть. Он не стрелял в мальчика. Наоборот, он сделал все, чтобы спасти его. Я думаю, ему просто была ненавистна сама идея, сама эта кровавая жестокость. Если честно, ему хотелось вышибить Милтону мозги. Он мне признался.
- Но ведь это он нашел мальчика, - не сдавалась она. - Захватил его в плен. Если бы он этого не сделал, ничего бы не случилось.
- Да, но он не мог ожидать таких последствий.
- Я думаю, он винил себя, - уверенно сказала она.
Меня это задело - в конце концов, она там не была и не видела, как все происходило на самом деле. Не видела лица Уилла в момент, когда мозги мальчика брызнули на гимнастерку Эттлинга. Мэриан могла судить о происшедшем лишь по моему обрывочному рассказу.
- Да, наверняка так оно и было, - добавила она.
- Нет, Мэриан, дело не в этом, - упорствовал я. - Невозможно все объяснить одним случаем. Это будет чрезмерное упрощение.
- А вы, Тристан? - Она повернулась ко мне и заговорила агрессивней: - Вас разве не расстроило это происшествие?
- Еще как расстроило. Руки чесались взять камень и проломить Милтону башку. Любой нормальный человек на моем месте чувствовал бы то же самое. Мальчик был перепуган до смерти. Свои последние минуты он прожил в состоянии чистого ужаса. Нужно быть садистом, чтобы от такого получать удовольствие. Но понимаете, Мэриан, мы все были напуганы до смерти. Все до единого. Мы были на войне, понимаете?
- Но все равно вы не присоединились к Уиллу. Вы не возненавидели войну, как он. Вы не бросили винтовку. И продолжали воевать.
Я поколебался.
- Наверное, вы правы. Дело в том, что история с мальчиком не подействовала на меня так сильно, как на вашего брата. Бог весть, как это меня характеризует - значит ли, что я черствый человек, или негуманный, или неспособный на сострадание. Да, я чувствовал, что убийство мальчика несправедливо и ничем не обосновано, но, с другой стороны, там подобное творилось ежедневно. Мне постоянно приходилось смотреть, как люди умирают, притом самой ужасной смертью. Я каждый день и каждую ночь рисковал получить пулю снайпера. Это звучит ужасно, но я позволил себе привыкнуть к беспричинным зверствам. Боже мой, если бы я к ним не привык, я бы никогда не смог… - Я оборвал сам себя и остановился посреди улицы, в ужасе от слов, которые чуть было не произнес.
- Вы бы никогда не смогли… что?
- Ну… продолжать воевать, наверное, - попытался вывернуться я, и она взглянула на меня, прищурившись, словно подозревая, что я совсем не то хотел сказать. Но почему-то допытываться не стала. - Где мы вообще? - спросил я, озираясь. Мы были уже не в центре города, но двигались обратно к Тумлэнду и собору, к местам, с которых начался мой день. - Может, нам пора повернуть?
- Помните, я чуть раньше предупредила, что кое о чем вас попрошу? - тихо произнесла она.
- Да, - ответил я. Она это в самом деле сказала, когда мы выходили из кафе, но я тогда не обратил внимания. - Я за этим и приехал. Если я могу хоть что-то сделать, чтобы вам стало немного легче…
- Я не о себе думаю. О своих родителях.
- Родителях? - переспросил я и, оглядевшись, понял, к чему она клонит. - Вы случайно не здесь где-то живете?
- Дом священника при соборе - прямо вон там. - Она кивнула на поворот в конце улицы, где небольшой проулок кончался тупиком. - В этом доме я выросла. И Уилл тоже. И в нем до сих пор живут мои родители.
Я остановился, словно врезавшись на полном ходу в кирпичную стену. "Моя дочь кое-что организовала", - слова ее отца сегодня утром у могилы медсестры Кэйвелл.
- Простите меня, - я покачал головой, - я не могу.
- Но вы еще даже не знаете, о чем я.
- Вы хотите, чтобы я встретился с вашими родителями. И рассказал им о том, что случилось. Простите, Мэриан. Нет. Это совершенно исключено.
Она уставилась на меня, растерянно сморщив лоб.
- Почему? Вы ведь говорите об этом со мной, так почему не с ними?
- Это совсем другое, - ответил я, хотя и не мог бы сказать, в чем разница. - Вы его сестра. Ваша мать носила его под сердцем. Ваш отец… нет, простите меня, Мэриан. У меня просто не хватит сил. Пожалуйста, уведите меня отсюда. Отпустите меня, я уеду домой. Прошу вас.
Ее лицо смягчилось. Увидев, как я мучаюсь, она положила руки мне на плечи и тихо произнесла:
- Тристан. Вы не представляете, что для меня значит разговор с человеком, который так уважал моего брата. Здешние жители, - она кивком показала в обе стороны улицы, - они вообще о нем не говорят. Они его стыдятся. Если вы встретитесь с моими родителями, им это просто колоссально поможет. Если только они узнают, как хорошо вы относились к Уиллу.
- Прошу вас, не заставляйте меня, - взмолился я. В душе поднималась паника - я понял, что из этой ситуации нет другого выхода, кроме бегства. - Я даже не найду, что им сказать.
- Тогда ничего не говорите. Вам вообще не обязательно говорить об Уилле, если это так тяжело. Но позвольте им увидеть вас, напоить вас чаем, ощутить, что рядом сидит человек, который был другом их сына. Они ведь тоже умерли там, вы понимаете, Тристан? Их поставили к стенке вместе с ним. Подумайте о своей семье, о ваших отце и матери. Если бы, боже сохрани, с вами что-нибудь случилось, - конечно, они нуждались бы в утешении. Они любят вас не меньше, чем мои родители - Уилла. Ну пожалуйста, совсем ненадолго. Хоть на полчаса. Ну пожалуйста.
Я посмотрел вдоль улицы и понял, что выхода нет. "Давай, - подумал я. - Будь сильным. Перетерпи. Потом сразу уедешь домой. И она так и не узнает всей правды о его смерти".
У меня кружилась голова от ее слов о моих родителях. А что, если бы я в самом деле погиб? Стали бы они переживать? Судя по тому, как мы расстались, - скорее всего, нет. Все, что произошло между Питером и мной… моя дурацкая выходка… ошибка, стоившая мне семьи и дома. Как там выразился отец, выпроваживая меня навсегда? "Для всех для нас будет лучше, если немцы пристрелят тебя на месте".
* * *
Мы с Питером дружили с пеленок. Мы были неразлучной парочкой до того дня, когда в соседний с нами дом, через две двери от дома Питера, въехала семья Картеров. В день приезда они, казалось, пол-улицы загромоздили свернутыми коврами и мебелью.
- Привет, ребята, - сказал мистер Картер, автомеханик. Он был жирный, из ушей и из-за ворота слишком тесной рубашки торчали пучки волос. Он сунул в рот недоеденные полбутерброда и принялся наблюдать, как мы пинаем мяч. - Пасуй! - заорал он, игнорируя раздраженные вздохи своей жены. - Пасуй сюда, ребята! Сюда пасуй!
Питер на секунду остановился, оглядел мистера Картера, а затем аккуратно поддал мяч носком ботинка, так что тот взлетел в воздух и с завидной точностью приземлился ему в руки.
- Ради бога, Джек! - раздраженно одернула его миссис Картер.
Он пожал плечами и подошел к жене - такой же расплывшейся, как он. И тут мы узрели Сильвию. Удивительно было думать, что ее произвела на свет эта парочка.
- Она приемная, зуб даю, - шепнул мне на ухо Питер. - Не может быть, что ихняя.
Я не успел ответить - моя мать спустилась по лестнице из нашей квартиры над лавкой. Мать была в лучшем воскресном наряде - должно быть, знала, что сегодня въезжают новые соседи, и выжидала момент - и завела разговор, частью чтобы приветствовать их на нашей улице, частью чтобы выведать их подноготную. Они начали выяснять, для какой из семей большая честь жить рядом с другой, а Сильвия тем временем разглядывала нас с Питером, словно невиданных зверей, каких там, где она прежде жила, не водилось.
- Вижу, недостатка в мясе у меня не будет, - миссис Картер поглядела на нашу витрину, где висела на стальных крюках, зацепленных за шею, парочка кроликов. - Вы всегда их вот так выставляете?
- "Вот так" - это как? - растерялась моя мать.
- На всеобщее обозрение.
Мать нахмурилась, не понимая, как еще мясник может выставлять свой товар, но промолчала.
- Если честно, я лично предпочитаю рыбу, - заявила миссис Картер.
Мне наскучила их беседа, и я потянул Питера обратно в игру, но он вырвался и помотал головой, поддал мяч коленом на весу раз десять, а потом снова уронил. Сильвия молча наблюдала. Потом, словно забыв о нем, поглядела на меня, чуть приподняла уголки губ - намек на улыбку, - но тут же отвернулась и скрылась за парадной дверью, отправившись исследовать свой новый дом.
По мне, на этом про нее можно было забыть.
Но очень скоро она стала существенной частью нашей жизни. Питер явно влюбился в нее по уши, и мне стало очевидно: если я попытаюсь изгнать ее из нашего общества, кончится тем, что меня самого изгонят, а об этом я даже думать боялся.
Но вскоре случилось нечто странное. То ли из-за явного неравнодушия Питера к Сильвии, то ли из-за моего очевидного равнодушия к ней она перенесла свое внимание на меня.
- А Питера не позовем? - спрашивал я, когда Сильвия появлялась на пороге, фонтанируя идеями - куда пойти и как развлечься. Она в ответ мотала головой:
- В другой раз. Он такой нудный, он только все испортит.
Меня страшно бесило, когда она так обижала моего друга. Я бы заступился за него, но, наверное, мне было лестно ее внимание. Она привлекала меня своей необычностью - ведь она выросла где-то в другом месте, не в Чизике, а ее тетя вообще жила в Париже! Кроме того, Сильвия, несомненно, была красива. Все мальчишки хотели с ней дружить; Питер жаждал завоевать ее благосклонность. И все же она решила даровать эту благосклонность мне. Что и говорить, я был польщен.
Питер не мог этого не заметить. Он сходил с ума от ревности, а я терзался, не зная, как поступить. Я понимал: чем дольше я поощряю внимание Сильвии, тем меньше вероятность, что она бросит меня и вернется к моему другу.
Близился мой шестнадцатый день рождения, и я страдал все сильнее. У меня в голове прояснилось - я уже понимал, что именно чувствую к Питеру, и чувства жгли меня еще сильней оттого, что я никак не мог высказать их или воплотить в жизнь. Я лежал в темноте, сжавшись в комок на кровати и то подхлестывая самые отвратительные фантазии, чтобы скрасить ночные часы, то честно пытаясь отринуть их, боясь того, что они означают. Пришло лето, и мы с Питером все чаще совершали вылазки на Темзу, на острова ниже Кью-Бридж. Я все время затевал ролевые игры, стараясь, чтобы они вели к физическому контакту, но всегда в самый напряженный момент трусил и отыгрывал назад, страшась разоблачения.
Так я и позволил Сильвии поцеловать меня под каштаном, старательно внушая себе, что этот поцелуй для меня желанен.
- Тебе понравилось? - спросила она, отняв губы.
- Очень, - соврал я.
- Хочешь еще?
- Может, потом как-нибудь. А то вдруг увидят.
- Ну если и увидят, так что? Какая разница?
- Может, потом как-нибудь, - повторил я.
Я видел, что она совсем не такого ответа ждала и что мое непоколебимое равнодушие, полнейшая устойчивость к ее чарам разбили ее замыслы в пух и прах. Она лишь кивнула и встряхнула головой, словно раз и навсегда выкинула меня из мыслей.
- Тогда я домой, - сказала она и пошла через поле, одна, а я остался размышлять о своем позоре. Я сразу понял, что навсегда лишился ее благосклонности, но мне было все равно. "Иди-иди, - думал я. - Туда, откуда пришла. И тетку свою парижскую забери с собой. Главное, оставь нас наконец в покое".
И вдруг, через день или два, Питер явился ко мне сильно взволнованный.
- Тристан, я тебя хочу спросить кое о чем. - Он кусал губу и пытался не прыгать на месте от возбуждения. - Только обещай ответить честно, хорошо?
- Хорошо, - согласился я.
- Это насчет тебя и Сильвии. Между вами ведь ничего нет?
Я вздохнул и покачал головой:
- Конечно, нет. Я тебе уже сто раз говорил.
- Ну, я должен был спросить. - Он расплылся в улыбке, не в силах держать новость при себе. - Ты понимаешь, она и я, мы с ней теперь обручены. Все решено.
Я помню, что стоял рядом со столиком, на котором моя мать каждый вечер до отхода ко сну оставляла кувшин и таз, чтобы я мог умыться утром. Я инстинктивно оперся рукой о столик - у меня подгибались ноги.
- Правда? - спросил я, уставившись на него. - Ну ты везунчик.
Я говорил себе, что это ничего не значит - рано или поздно он обязательно что-нибудь ляпнет и она обидится и бросит его. Но прекрасно понимал, что это невозможно: надо быть безумцем, чтобы, заручившись любовью Питера, потом отказаться от нее. Нет, она изменит ему, и он бросит ее и вернется ко мне, убедившись, что от девушек одно зло и лучше нам держаться друг за друга.
Конечно, ничего подобного не случилось. У меня перед глазами разворачивался настоящий роман, и мне было больно смотреть. И я совершил великую ошибку, которая в считанные часы привела к моему изгнанию из школы, дома, семьи и единственной жизни, которую я знал.
Был школьный день - четверг, и мы с Питером оказались в классе одни. Редкий случай, так как Сильвия теперь от него почти не отходила, - точнее, он от нее почти не отходил. Он начал рассказывать мне про вчерашний вечер, когда они с Сильвией пошли гулять вдоль реки и вокруг никого не было, так что Сильвия позволила ему положить руку на тонкую хлопчатобумажную ткань ее блузки. "Пощупать", как он выразился.
- Ясное дело, дальше этого она не позволила зайти. Моя Сильвия не такая.
"Моя Сильвия"! Меня чуть не стошнило.
- Но она сказала, что в следующие выходные мы можем опять пойти погулять, если погода будет хорошая и если ей удастся сбежать от мамаши - та с нее глаз не спускает.
Он болтал совершенно бездумно, без остановки, изливая неудержимые чувства. Я прекрасно видел, как много значит для него Сильвия. Вдруг, не задумавшись о последствиях, я потянулся к нему, взял его лицо в обе руки и поцеловал в губы.
Это длилось секунду или две, не больше. Он отпрянул в ужасе, задыхаясь, и чуть не упал. Я стоял неподвижно. Он уставился на меня в замешательстве, потом брезгливо вытер рот рукой и посмотрел на нее, словно ожидал увидеть пятно. Я сразу понял, как чудовищно ошибся.
- Питер, - произнес я, качая головой, готовый умолять его о прощении, - но поздно, он уже выбежал из класса, грохоча ботинками по коридору, спеша оказаться как можно дальше.
Поразительно: мы дружили с младенчества, но после этого дня я не видел его ни разу. Ни единого разу.