Под Новый год собираюсь разориться на ноутбук, в смысле - на складной компьютер, который ты называешь "книжечкой". Очень удобная штука и совсем не тяжелая. И не очень дорогая. С учетом моей экономии на жилье можно себя побаловать.
Прошу тебя, мама, не думать, то есть не подозревать, что я чего-то не договариваю. И переживать за меня не надо. У меня действительно все хорошо, я не вру и не хорохорюсь. Хорошие люди кругом, хорошая работа, хорошая зарплата, все у меня хорошо. А что живу в больнице, так это только к лучшему. Деньги экономлю и время - на работу добираюсь за полминуты, а некоторые по полтора часа на дорогу в один конец тратят. Не хоромы, конечно, согласен, так это же не родной дом, а временное жилье, типа общежития. Много ли мне надо? И это я снова не хорохорюсь, а говорю все как есть, начистоту. И вообще, я тебя очень серьезно предупреждаю, мама (не помню, уже в какой раз), в отношении этих твоих переживаний. От переживаний и давление поднимается, и сердечный ритм нарушается, и пищеварение расстраивается… Когда шутят, что все болезни от нервов, то не очень-то и преувеличивают. Так что заканчивай со своими переживаниями, пока они тебя не доконали. Станет скучно - лучше звони мне, поболтаем о том да о сем. Лучше на телефонный разговор десять рублей потратить, чем сотни на лекарства спускать. А до этого рано или поздно дойдет, если не взять себя в руки. Вспомни хотя бы Валентину Митрофановну, аптекаршу. Она вот так переживала-переживала за своего Сашу, переживала-переживала, да до инсульта и допереживалась. Я не пугаю, а просто хочу, чтобы ты осознала вред этих беспочвенных переживаний. А хочешь - приезжай в гости, посмотришь сама, как я тут, в Москве, устроился. Заночевать у меня не получится, в этом, наверное, единственный минус моего жилья, но можно приехать утром, а вечером уехать. Поспишь две ночи в поезде, под стук колес, ты же всегда говорила, что тебе нравится в поезде спать. Приезжай, увидишь, как я живу, какие люди вокруг. По центру погуляем, вкусностей каких-нибудь поедим… Вот пишу и вижу, как ты читаешь эти строки и сразу же начинаешь вздыхать насчет того, что билеты дороги. Приезжай и о билетах не думай, мне они по карману. Лучше один раз своими глазами увидеть, чем сто раз услышать или в письме прочитать. Подумай, а?
Перечитал письмо, кое-что надо бы вычеркнуть, для пущей ясности, да ладно уж. Вот такие мои новости.
Целую тебя, мама, крепко-прекрепко и так же крепко обнимаю.
Алексей.
PS. Чайник, который я привез, пользуй, не береги его, а то знаю я тебя, небось, когда меня нет, воду на плите кипятишь".
Игрушечные стрелы Купидона
"Все на борьбу с Деникиным!" - бросил однажды клич Ульянов-Ленин. Не прошло и года, как генерал Деникин ушел в отставку и эмигрировал.
"Все на борьбу с курением!" - призвало Министерство здравоохранения, тогда еще называвшееся Министерством здравоохранения и социального развития. Призыв был услышан всеми подчиненными учреждениями (а попробуй-ка не услышь!), подхвачен (попробуй не подхвати!) и немедленно воплощен в жизнь (попробуй не воплоти!).
Первый этап борьбы с курением в медицинских учреждениях переместил курящих из ординаторских и с лестничных пролетов в специально оборудованные помещения, оборудованные вентиляцией и средствами пожаротушения, то есть огнетушителями. В шестьдесят пятой больнице с помещениями для курения вышел небольшой конфуз. Заместитель главного врача по экономическим вопросам Цехановская предложила Александру Брониславовичу сделать вентиляцию только на бумаге, а сэкономленные таким образом денежные средства полюбовно разделить на троих. Третьим стал генеральный директор, он же владелец фирмы-подрядчика.
- Ну какой смысл в этой вентиляции? - картинно удивлялась Цехановская. - Можно же просто открыть окно! Зачем усложнять?
Александр Брониславович согласился - да, действительно, усложнять незачем. С учетом того, что курилок по больнице оборудовалось не одна и не две, а более двадцати (отдельно для персонала, отдельно для пациентов, чтобы не смущать ни тех, ни других), "вентиляционный" навар обещал быть впечатляющим.
Летом и осенью было еще ничего, а с наступлением холодов курящие начали то и дело простужаться, потому что из-за постоянно открытых окон в помещениях для курения стоял почти такой же дубняк, как и на улице. Разумеется, рост заболеваемости вызвал закономерное недовольство администрации.
- Заколотить в курилках окна! - распорядился Александр Брониславович.
Окна были пластиковыми, поэтому заколачивать их не стали, а закрыли и свинтили все ручки - фиг откроешь. Курилки превратились в задымленные "душилки". Здесь уже можно было не вешать топоры, а просто класть их плашмя. Курящий народ возроптал и начал предаваться пороку по туалетам. Главной медсестре поручили навести порядок. Та совершила парочку показательных рейдов-набегов, по результатам которых были уволены три медсестры и выписаны досрочно шестеро пациентов. Примечательно, что четверо из выписанных в принудительном порядке даже не доехали до дому, а вызвали "Скорую помощь" с ближайших остановок общественного транспорта и вернулись в только что покинутые отделения "долечиваться". Показав в очередной раз, что она работает на совесть, а не баклуши бьет, главная медсестра поручила контроль туалетов старшим медсестрам отделений и занялась другими делами. Старшие медсестры, и без того загруженные, что называется, "выше крыши", туалеты контролировали изредка и без особого рвения. В борьбе с курением наступило затишье. Кто-то дымил в курительных комнатах, кто-то в туалетах. Все курящие были довольны. Некурящие время от времени жаловались на задымленность туалетов, но быстро соглашались, что да, лучше уж пускай в туалетах пахнет дымом, нежели сами знаете чем.
Настал день, и столичный департамент здравоохранения, всегда старающийся идти на шаг-другой впереди министерства, запретил курение в медицинских учреждениях вообще. Тотально. Повсюду и везде. Как несоответствующее, идущее вразрез, противоречащее и т. п. Учреждения дружно ответили "Есть!" и немедленно ликвидировали все курилки. Александр Брониславович и его заместитель по экономическим вопросам немного заработали на демонтаже несуществующей усиленной вентиляции в курительных комнатах и их ремонте, реально выражавшемся в помывке стен и окон. Курящие сотрудники ушли в глубокое подполье, то есть курили в кабинетах и ординаторских, но тайно, всякий раз после процесса проветривая помещение или пшикая в воздух освежителем, антитабачным или еще каким. Сам Александр Брониславович даже пепельницу со стола не убрал. В конце концов, что дозволено Юпитеру (а каждый главный врач и есть Юпитер, только мелкого, учрежденческого масштаба), то дозволено. Правда, окурков на виду он старался не оставлять - после каждого перекура опорожнял пепельницу в корзину. Очень сильно наглеть и самому Юпитеру не стоит, ибо незаменимых нет.
Пациентам пришлось хуже. В палатах не покуришь - сразу заметят, в туалетах тоже - на запах дыма немедленно прибегали дежурные медсестры и устраивали скандал.
- Вы тут курите, а нас за это на квартал лишают! - орали они. - Прекратите немедленно! Сейчас скажем докторам - они всех вас повыписывают!
Курильщики прекращали. Под вопли курить совсем неинтересно. Да и выписываться досрочно мало кому хотелось. Но курить хотелось сильнее, поэтому косяки рабов пагубной привычки потянулись на улицу. Отчаянные и плохо передвигающиеся искали укромные уголки на территории, законопослушные и более-менее сносно ходящие выходили за ворота, где закуривали открыто, не таясь, с вызовом поглядывая на больничные корпуса, особенно на административный, который традиционно считали первоисточником всех бед и напастей. От несанкционированной докторами ходьбы расходились швы, выпадали дренажи, возникали аритмии и всякие разные другие осложнения. Кто-то даже падал и что-то там себе ломал. Курение действительно вредит здоровью, это не досужие выдумки.
Все эти осложнения не радовали больничную администрацию и лечащих врачей еще больше, чем былые простуды. Чему тут можно радоваться? Разве только тому, что народ перестал курить на территории? Толку-то! К тому же один из заместителей окружного префекта, ездивший на работу и с работы по улице Печкина мимо больницы, высказал недоумение, вызванное постоянным лицезрением разномастной толпы курильщиков около больничных ворот. Заместитель окружного префекта не указчик главному врачу больницы, напрямую подчиненной департаменту здравоохранения, но ведь это недоумение может подняться выше и обернуться недовольством мэра, которому подчинены все структуры. Поэтому главный врач собрал "большой административный совет", в котором кроме заместителей и заведующих отделениями участвовали и старшие медсестры. Собрал и озадачил - велел искоренить курение среди пациентов. Отныне и навсегда. Без каких-либо поблажек и без попустительства. Заведующие отделениями начали громко, во всеуслышанье, возмущаться. Дел и без того хватает, да так, что в туалет сходить некогда, как тут еще пациентов отслеживать? Некоторые, особо несознательные, заведующие отделениями позволили себе высказаться в духе "не было печали". Курили, мол, раньше пациенты на лестницах, и ничего, все были довольны, никаких проблем. А с этими новшествами - один геморрой. Не тот, который в прямом, а тот, который в переносном смысле.
Попытка переложить груз на плечи охранной фирмы не увенчалась успехом.
- А нам-то что? - пожимали плечами охранники. - Хочет больной выйти за ворота - его право. Наше дело - не пускать внутрь тех, кого пускать не положено, а все остальное нас не касается.
Работа в крупной больнице среди охранников считалась не самой лучшей. Да, конечно, можно заработать немного денег, пропуская посетителей в неурочное время. Но половину этих денег приходится отдавать наверх, себе остается только на пиво с колбаской, не более того. А работа нервная, народ ходит толпами, все злые, слова им не скажи… Дрянь, можно сказать, работа. Ни днем ни ночью покоя нет. То ли дело охранять детский сад! Только не каждому такое место достается, а только за особые заслуги или по великому блату. Работа - не бей лежачего, с семи вечера до семи утра никто не беспокоит, а с семи утра до семи вечера ходят только свои, никого посторонних. А что главное в работе охранника? Спокойствие. Если работа спокойная, не изнуряющая, то можно неделями работать без перерыва. В конечном итоге выходит гораздо выгоднее, чем сутки через двое в больнице.
В итоге контроль за курением на территории больницы и несанкционированными выходами за ее пределы возложили на заведующих приемными отделениями.
- Приказать я не могу, - сказала Виктория Васильевна, - потому что в ваших должностных обязанностях нет такого пункта. Поэтому я прошу. Но учтите, что это просьба из числа тех, которые значимее любого приказа. Борьба с курением - это очень важно!
- А почему мы? - спросил заведующий приемным отделением хирургии Малоед.
- А кому же еще, Анатолий Владленович? - удивилась Виктория Васильевна. - Вы у меня самые ответственные заведующие…
- А когда нам заниматься всем этим контролем? - поинтересовалась Ольга Борисовна. - Если мы с утра до вечера будем торчать у ворот…
- Ну зачем же с утра до вечера?! - всплеснула руками Виктория Васильевна. - Не надо нагнетать и передергивать. Вполне достаточно два-три раза за день обойти территорию, переписать всех нарушителей и дать мне информацию… Когда-то этим занималась Лариса Игоревна, и ничего, справлялась. Вас двое, разделите между собой ворота и территорию… И помните, что это временно, рано или поздно пациенты поймут, воспитаются…
- Беда в том, что "воспитанных" выпишут, Виктория Васильевна, а новых придется воспитывать заново, - перебил начальство Малоед. - И так без конца.
- Напрасно вы так пессимистично настроены, Анатолий Владленович! - укорила Виктория Васильевна. - Старички расскажут новичкам, что курить в нашей больнице себе дороже. Главное - выработать стереотип! К тому же надо понимать, что рано или поздно ажиотаж вокруг борьбы с курением уляжется. А пока - извольте делать то, о чем я вас попросила. И не думайте, что я поговорю да забуду…
Этого никто не думал. Вся больница знала, что память у Виктории Васильевны замечательная. С такой памятью не в заместителях главного врача сидеть, а чемпионом мира по шахматам становиться.
Территорию поделили просто, без затей, - от угла до угла, по диагонали.
- Дня три поусердствуем, а там и забьем потихоньку на это дело, - сказал Ольге Борисовне Малоед. - Глупость какая - куда проще было дать распоряжение охранникам не выпускать никого из корпусов…
- Саша, ты же сам прекрасно понимаешь, что это невыполнимо, - возразила Ольга Борисовна. - Как это "не выпускать никого"? На прогулки постоянно кто-то ходит, да и вообще… Надо было просто курилки оставить, в конце концов Уголовный кодекс курить не запрещает. Нет, мы так не можем, мы только радикально можем, не думая о последствиях…
- Таки не всех дурных война убила, - вздохнул Малодед.
- Это ты к чему? - удивилась Ольга Борисовна.
- Присказка такая, от бабушки слышал…
Ольга Борисовна решила, что никаким обходом территории она заниматься не станет. Лазать по кустам, заглядывать за мусорные баки, перепачкаться в грязи - нет, вся эта "партизанщина" не для нее. Гораздо проще выйти пару раз за день к воротам, записать несколько нарушителей и отдать их на заклание, то есть на принудительную выписку заместителю главного врача по медицинской части. Просто и быстро.
Пока не начнешь, любое дело кажется простым и быстрым, но стоит только начать… Курильщики хамили, огрызались, отмалчивались, а если и называли фамилии и отделения, то по глазам было видно - врут. Врут и не краснеют. Так, например, горбоносый курчавый джигит не моргнув глазом назвался Ивановым, а плешивый мужичок с глазами навыкат сказал, что его фамилия Брежнев. Но особенно вывел из себя Ольгу Борисовну молодой парень в черной кожанке поверх спортивного костюма. Вместо того чтобы назвать фамилию, он с издевательской ухмылочкой ответил:
- Я женат, девушка, и знакомиться с вами не собираюсь.
Отделением Ольга Борисовна не поинтересовалась - и так по двум костылям и "закованной" в гипс голени было ясно, что перед ней пациент первого травматологического отделения. Во втором лежат женщины.
Плоская острота вызвала смех не только у курильщиков, но и у стоявшего поблизости охранника. Ольга Борисовна едва не задохнулась от ярости. Следовало, конечно, поставить наглеца на место каким-нибудь остроумным или хотя бы высокомерно-презрительным ответом ("очень мне нужно с каждым придурком знакомиться"), но Ольга Борисовна сплоховала. Потеряла в гневе способность хладнокровно рассуждать и в результате потеряла лицо.
- Назовите свою фамилию! - выкрикнула она в ухмыляющуюся рожу. - А то… а то… я не знаю, что я с вами сделаю!
- Прекрасно знаете, - парировал хам, - только я не соглашусь.
Сделал последнюю затяжку, отправил щелчком окурок вправо, сплюнул влево, развернулся на здоровой ноге и неторопливо заковылял к третьему корпусу, в котором находилась травма. С победительно-самодовольным выражением не только на лице, но и на спине. Во всяком случае, именно так показалось Ольге Борисовне.
С трудом сдерживая слезы, Ольга Борисовна закусила дрожащую нижнюю губу и едва ли не бегом рванула к себе в кабинет.
- Вот когда в России появилась вилка? Весной тысяча шестьсот шестого года, на свадьбе Лжедмитрия Первого и Марины Мнишек! - рассказывал охраннику, блюдущему покой приемного отделения, доктор Боткин. - А все почему-то уверены, что при Петре…
Увидев красную, как помидор, и подрагивающую лицом заведующую, Боткин воскликнул:
- Что случилось, Ольга Борисовна? На вас лица нет!
Ольга Борисовна, ничего не отвечая, скрылась за дверью своего кабинета. Девяносто девять человек из ста не рискнули (или хотя бы постеснялись) вломиться следом с расспросами. Но Алексей Иванович Боткин не относился к серому подавляющему большинству, а был самобытным уникумом, яркой и непредсказуемой личностью. Он почему-то решил проявить интерес и участие, а может, просто обрадовался возможности отвлечься от рутинной работы. А может, ему просто понравилось утешать заведующую отделением или же он решил, что это его долг. Или почетная обязанность.
На этот раз Ольга Борисовна нуждалась только в одном - в одиночестве и не собиралась давать непрошеному утешителю ни единого шанса, ни единой возможности.
- Убирайтесь! - крикнула она, для верности указав рукой на дверь. - Вон!
- Но… - заикнулся было Боткин.
Ольга Борисовна окончательно сорвалась. Открытым текстом послала доктора Боткина на три веселые буквы и добавила, что все мужики сволочи и козлы, и что он тоже такой, исключений не существует. При этом дважды назвала его не Боткиным, а Мышкиным. Чего оба они, кажется, не заметили. До Боткина наконец-то дошло. Не сказав в ответ ни слова, он ушел.
Выплеск эмоций пошел на пользу - рыдать расхотелось. Высказаться всегда хорошо, пусть даже и не совсем по адресу. С другой стороны, если исходить из постулата, гласящего, что все мужчины сволочи и так далее, то какая разница, кому именно из них высказывать свое справедливое негодование? Ровным счетом никакой. Боткин небось тоже думал - проявлю участие и начну из заведующей веревки вить. Фигушки! Облом-с!
Ольга Борисовна сделала несколько глубоких вдохов, а затем выпила, не торопясь, два стакана воды. Двух стаканов вполне хватило для того, чтобы залить пожар, бушевавший внутри.
Слегка отмякнув душой, Ольга Борисовна укорила себя за излишнюю эмоциональность. Что-то в последнее время частенько стало пробивать на слезу, надо сдерживаться, нельзя распускаться, а то станешь такой же истеричкой, как доцент Яковенко с кафедры неврологии. У той что ни слово - то эмоция, что ни предложение - то визг. Нервный невропатолог - классический пример сапожника без сапог. В прошлом году на экзамене в припадке буйства порвала зачетную книжку одной студентки. Другого бы за такое поперли не только из доцентов, но и с кафедры, а Яковенко отделалась выговором. Да еще и жаловалась всей больнице на то, как незаслуженно этот выговор получила. Подумаешь - зачетка! Велика ценность! Принеси клочки с ошметочками в деканат, тебе новую выпишут. Нет, нельзя становиться такой. И не только потому, что излишняя эмоциональность осложняет жизнь и пагубно сказывается на здоровье, но и из карьерных соображений. Истеричек повышать не очень-то любят, они проблемные, неудобные. Их если и повышают, то только в безальтернативных случаях, когда больше некого повышать. А карьера - это святое. Как еще можно самоутвердиться в этом мире, как не достигнув определенных высот?
Успокоившись процентов на восемьдесят, Ольга Борисовна испытала нечто вроде угрызений совести. Зря она обматерила Боткина. Во-первых, совершенно не по делу, а во-вторых, материться - это не ее стиль. Пусть другие матерятся, например заместитель главного по гражданской обороне Николай Николаевич. Он без мата никак свои мысли выразить не может, извилин не хватает. А Ольга Борисовна и без мата прекрасно справляется.
- Извиниться? - вслух спросила себя Ольга Борисовна и вслух же ответила: - Много чести будет!