Кабинет был просторным и недавно отремонтированным. Стол покрывало толстое дымчатое стекло. Рядом с компьютером - селектор, дальше - традиционная чернильница прошлого века: добродушный бронзовый медведь пилил корявое бревно с бронзовым же хитрованом-мужичком. На трехногую казенную вешалку в углу кабинета был наброшен директорский плащ, косо повисший сразу на двух рожках.
Директор с удовольствием отметил, что вид кабинета произвел на гостей должное впечатление.
- Теперь не то, что раньше. Теперь у нас такие возможности - красота! Над нами взял шефство один хороший человек - богач, миллионер. Когда-то сам вырос в этом детском доме, знает, что почём… Подтянул к делу своих друзей - теперь с деньгами у нас нет проблем, и воспитанникам хватает, и персоналу. Слава Богу, теперь не девяностые, теперь жить можно, - директор почему-то рассмеялся и помотал головой. - А когда-то мне достался интернат, где дети спали без матрасов, на голых сетках.
Игорь Владимирович усадил гостей к столу, а сам прошелся взад и вперед по кабинету.
- Этот наш спонсор - удивительный человек, очень увлеченный! Хочет создать у нас учебное заведение особого рода, что-то вроде Царскосельского лицея, в котором учился Пушкин. Из того лицея выходили выдающиеся люди - ученые, художники, политические деятели, они составили славу отечества. А чем мы хуже? Мы тоже составим славу.
- Этот человек добился, чтобы к нам со всей страны переводили из интернатов одаренных детей. Тех, кто показал себя в математике, или в биологии, или проявил художественные способности. Для этого он пробил через Министерство образования систему конкурсов и олимпиад. С другой стороны он пытается собрать отовсюду лучших педагогов, настаивает, чтобы перед детьми выступали самые заметные люди страны. А почему нет? Кто-то из богачей покупает футбольные команды, а кто-то… Удивительный человек. Вы с ним познакомитесь. Наши дети каждые год в Европу ездят… А летом всем интернатом на юг, за солнцем.
Матросов кивнул. Именно так он Ксюше и рассказывал.
В это время в селекторе загорелась лампочка и раздался щелчок.
- Игорь Владимирович, - напомнил женский голос, - телевизионный мост с Манчестером начинается через десять минут. Дети вас ждут…
- Да-да, я помню. Сейчас идем.
Директор кивнул гостям и указал на селектор: вот видите!
- Это англичане… Пятнадцать лет назад организовали у себя в Манчестере Клуб друзей нашего интерната. Один журналист из ВВС… Короче, неважно… Раньше вещи присылали и продукты. Теперь, видите… ведем культурный обмен… Наш хор с их помощью пол-Европы объехал. Неплохо, а?
Матросов кивнул - неплохо! - и посмотрел на Ксюшу.
Ксюша сидела задумчивая и хмурилась. Она уже все поняла про интернат, про директора и новую жизнь детей. Но им с Матросовым предстоял ответственный шаг, и нужно было получить ответы на практические вопросы.
- Ведь дети - это главное, - увлеченно продолжал директор. - От того, какими вырастут нынешние дети, зависит, в какой стране мы будем жить через двадцать лет. Нужно открывать детям глаза, вооружать их знаниями, воспитывать души. Чтобы в один прекрасный день они сделали правильный выбор, выбрали свободу, а не рабство, свет, а не тьму!
Ксюша кивнула.
- Игорь Владимирович, - осторожно проговорила она. - Вы писали Матросову, что мы сможем жить прямо в интернате. Будто бы у вас есть для этого условия… Это так?
- Да-да! - спохватился Игорь Владимирович. - С жильем у нас порядок. Мы отвели сотрудникам большой флигель, сделали ремонт… И столовая отличная… Об этом не волнуйтесь…
Он обошел стол и уселся в свое кресло. Выдвинул боковой ящик и принялся рыться в его недрах.
Селектор щелкнул и ожил опять:
- Игорь Владимирович! - прокричал срывающийся от волнения женский голос. - Только что звонили из Турку! Ура, Игорь Владимирович! Наши волейболистки вышли в полуфинал! Теперь - шведки. Но в любом случае - мы уже с медалями!
- Молодцы, девчонки! Поздравляю!
- А я вас!
Селектор отключился. А директор, улыбаясь, продолжил искать что-то в столе.
- А вы помните, у нас еще бабушка на руках… - мягко напомнила Ксюша. - И она не вполне дееспособная…
Директор кивнул: он помнит, он все помнит.
- И с бабушкой решим. Я уже поговорил со старшими ребятами. Придумаем что-нибудь, сестринский пост, дежурство… Да и вы оба будете недалеко. Не волнуйтесь.
Он наконец вытащил из ящика чистые бланки и положил их на стол перед гостями. Рядом поставил стаканчик с ручками - разговоры разговорами, но нужно отдать дань формальностям. Пришло время заполнить необходимые бумаги, разные там анкеты и заявления.
Селектор щелкнул опять.
- Игорь Владимирович, артисты сели в поезд. Завтра утром просят встречать.
- Отлично. Заказывайте транспорт. И готовьте на вечер кинозал.
Игорь Владимирович хотел пояснить, что прошлым летом у них в интернате знакомые киношники снимали историческую картину и теперь везут показать готовый фильм, вроде как премьера в Лелятине, - но посмотрел в сосредоточенное лицо Ксюши и оборвал сам себя. Ксюша медлила заполнять бумаги, ей еще не все было ясно.
- Ну что? Что еще тебя волнует? - улыбнувшись, спросил Игорь Владимирович.
- А зарплаты? - покраснела Ксюша. - Какие у вас зарплаты?
- Зарплаты хорошие. Даже очень. Разбогатеть вам, конечно, не удастся, но о деньгах сможете не думать.
Некоторое время директор смотрел в Ксюшино нахмуренное лицо, потом не выдержал и рассеялся. Ох, уж эти люди с большой земли! Вечно пекутся о том, о чем печься абсолютно не надо.
- Не беспокойтесь. Все будет хорошо. Вы не пожалеете, что приехали! Я, между прочим, и сам родился в вашем городе. И прожил там до двадцати двух лет. А потом уехал - и ни разу не пожалел! - Игорь Владимирович весело кивнул. - Скучать - все время скучал. А жалеть - нет!
- А-а…
- Вот ты где там жила?
- У цирка.
- У цирка? Надо же! И я у цирка. То есть там жил не я, а одна моя хорошая знакомая… - Игорь Владимирович махнул рукой: долгая история, как-нибудь в другой раз расскажет. - Так что мы могли с тобой встречаться… В том смысле, что я мог видеть, как мама катала тебя по улицам в коляске.
Он легко рассмеялся.
- А потом жизнь у меня не заладилась и я уехал. Почему? Не нашел места в столичной суете. Поссорился с любимой девушкой, которая эту суету обожала и раздражалась на меня. Короче, уехал. И, по большому счету, ни разу не пожалел. И вы не пожалеете, я знаю!
Ксюша уклончиво пожала плечами: там видно будет.
А Матросова беспокоили другие вопросы. И, дождавшись паузы, он спросил:
- Игорь Владимирович, вы говорите, что к вам съезжаются лучшие педагоги со всей страны. К тому же у интерната много замечательных друзей. А что сможем сделать мы? Чему мы можем научить детей?
Директор с живостью на него посмотрел и охотно кивнул: хороший вопрос.
- Дел вокруг - полно, рук не хватает. Ведь деньги - это только начало, возможность. А что эти деньги принесут - зависит от увлеченных людей.
- Но мы ничего особенного не умеем - ни рисовать, ни петь, ни в футбол…
Директор весело посмотрел на Матросова и подмигнул:
- Будете учить детей добру. Учить любить жизнь…
Он тряхнул головой и потыкал пальцем в листки бумаги на столе: пишите, пишите, потом обо всем поговорим, успеем еще наговориться.
Гости обратились к бланкам.
А директор встал у окна, глядя на свое беспокойное хозяйство, и о чем-то задумался. Может, вспомнил трудные девяностые и свои первые дни в интернате. Или многие выпуски детей, которые прошли перед его глазами с тех пор. А может, любимую девушку в большом городе, с которой так мучительно расставался когда-то много лет назад…
Игорь Владимирович задумчиво тронул ногтем какое-то пятнышко на стекле. Потом повернулся к гостям и посмотрел на Ксюшу. Ксюша, почувствовав его взгляд, подняла лицо. Игорь Владимирович широко улыбнулся и ободряюще ей подмигнул.
- Ты это… не волнуйся ни о чем! Не стоит! - сказал он. - Теперь в вашей жизни всё будет очень хорошо. Вот увидишь! Теперь всё-всё будет очень, очень хорошо!
* * *
Печальный ноябрь опустился на остывающую землю - дождливый ноябрь, самый унылый месяц года.
Природа готовилась к зиме: повинуясь движению солнца, угасали жизненные процессы, впадали в спячку животные, цепенели деревья и кустарники, умирали листья, трава, насекомые, чтобы, превратившись в перегной, в следующем году снова дать жизнь листьям, цветам, траве… Улетели к теплу птицы, зарылись глубже в землю кроты и насекомые. Все вокруг готовилось переживать темное, суровое и скудное время года.
Но беспечный мегаполис не желал обращать внимания на философский поворот в жизни живой природы. Мегаполису было не до того. Беспрестанно звонили раскаленные телефоны торговых агентов. Летели навстречу друг другу тысячи платежных документов, тысячи кассиров в разных концах от звонка до звонка считали и пересчитывали пачки денежных купюр. Печатные станки работали день и ночь, производя на свет горы пленительного глянца и рекламной мишуры. Голоса офисных девушек гипнотизировали стопроцентным позитивом, к вечеру их скулы сводило от напряжения располагающих улыбок. Еще до восхода солнца, в глубокой ночи, улицы от тротуара до тротуара заполнялись плотными рядами спешащих по делам машин, и их упорное черепашье движение прекращалась лишь в полночной глубине следующей неоновой ночи.
Мегаполис азартно зарабатывал деньги, чтобы потом со вкусом их тратить.
Сказочно светились витрины модных магазинов. Манили роскошью бары и рестораны. До рассвета гремела музыка и курился ядовитый дымок в кислотных сумерках ночных клубов. Лучшие повара мира день и ночь изобретали причудливые блюда, чтобы удивить и обрадовать чревоугодников. Летели в разные концы света самолеты, развозя миллионы туристов за расфасованной и оплаченной порцией солнца, моря, достопримечательностей и экстрима. С экранов телевизоров и страниц журналов энергичные эксперты, меняя друг друга, учили людей, как получать еще больше удовольствия от еды, спорта, секса… Город потреблял и купался в наслаждениях. Каждый вечер взмывали в небо сотни петард, запущенных на корпоративных вечеринках, оглушительно утверждая, что все прекрасно и жизнь удалась.
А краем гигантской феерической горы разнокалиберного мусора, которую представляла собой городская свалка, вдоль ее отрогов и ущелий, по направлению к бытовке, где проводит время неработающая смена бульдозеристов, пробирался внештатный репортер второсортной бульварной газетки. Репортер морщился от липкой помоечной вони и тщательно выбирал место, куда поставить свой некогда щегольский, а теперь изрядно потрепанный замшевый полуботинок.
Лицо журналиста косо сек осенний дождик. Он неприязненно косился вокруг. "Ну что за жизнь! - думал репортер и ему было очень жалко себя. - Мне тридцать три года, тридцать три!.. Другие в этом возрасте сидят в кожаных креслах в покойных кабинетах и пишут прибыльные заказные статьи. А я все таскаюсь и таскаюсь под дождем и снегом… Все, с этого дня в руки карт ни возьму, ни одной пульки! Буду носом рыть всякое дерьмо, но принесу наконец редактору убойный материал!"
Репортер добрел до бытовки и на всякий случай огляделся вокруг. Сделал пару шагов влево, чтобы заглянуть за угол, потом вправо. "Главное, держатся попроще! Простые люди это любят!" - напомнил он сам себе он, после чего поднялся по металлической лесенке и толкнул обитую драным дерматином дверь.
Внутри было натоплено и душно. Гудел огонь в маленькой буржуйке, труба от которой уходила в забитую жестью форточку. На электрической плитке стояла огромная кастрюля, в которой потихоньку булькал густой бульон. Из-под крышки торчал острый край сероватой берцовой кости.
За колченогим столиком сидели два дюжих бульдозериста. На столе стояла тарелка с мясом, бутылка и два стакана.
- Здорово мужики! - свойским голосом начал репортер. - Кто из вас будет Митрофанов?
Бульдозеристы озадаченно уставились в его лицо. "Какие неприятные взгляды…Что это они так смотрят?" - мысленно передернул плечами журналист.
- Вы Митрофанов? - спросил он первого.
- Нет. Я Коробко.
- Значит, вы?
- А я - Шарый!
- А где же Митрофанов?
Рабочие посмотрели друг на друга. Коробко развел руками: кто его знает! Оба уткнулись глазами в тарелку и принялись жевать.
"Да… Таких будет трудно разговорить. Но ничего! Главное, не сбиться с дружеского тона", - напомнил себе репортер.
- Мы с Митрофановым договорились о встрече. Две недели назад. А он на встречу не пришел и вообще исчез! В конторе о нем ничего не знают… И дома он уж две недели не показывался…
- А-а…
Журналист подождал немного, но продолжения не дождался.
- Не знаете, где он может быть?
- Не-а, - сказал Коробко. - Может, у бабы какой завис…
- А может в вытрезвитель загремел… - добавил Шарый.
- В вытрезвитель? На две недели? - в сомнении переспросил репортер.
Шарый пожал плечами. А может и не в вытрезвитель. Он за Митрофанова не в ответе.
"Странные какие-то, - сообразил репортер. - Вроде как тормознутые… Обкуренные, что ли?"
Он опять подождал некоторое время, не заговорят ли хозяева, но опять был вынужден начать сам:
- Митрофанов хотел передать мне какую-то важную информацию…
- Да? - равнодушно спросил Коробко.
- По поводу птиц…
- Каких птиц?
- Ворон…
- Каких еще ворон?
- Ну, ваших ворон! Тех, что живут на свалке!
"Может, им денег предложить? Митрофанов намекал что-то на деньги…"
- Вы не знаете, что он имел в виду?
- А что тут иметь в виду! Вороны у нас в последнее время большими стали, - заметил Шарый.
- Как это большими?
Репортер незаметно включил портативный диктофон, спрятанный в кармане.
- Большими! - Шарый как можно шире раскинул руки в стороны, оценил глазом получившееся расстояние и кивнул: никак не меньше!
- Да вы что! - оживился журналист. - Это что же, у вас поросята по небу летают?
Бульдозеристы скромно потупились. Поросята не поросята, но…
- А может быть, это не вороны? - спросил дотошный репортер.
- Как не вороны? Вороны! Просто раньше они нормальные были, а потом подросли…
- Так-так! Можно? - журналист достал репортерский блокнот и присел к столу между бульдозеристами. - Вы сами их видели?
- Кого?
- Гигантских ворон.
- Конечно! А что тут видеть? Когда дождя нет, они по свалке запросто гуляют, - обиженно сказал Коробко.
А Шарый добавил:
- Второго дня мы выставили кастрюлю со студнем на лесенку, чтоб остудилась - так они тут как тут!
- Что, съели?
- Нет. Унесли!
- Как унесли?
- А так! Подлетели две суки, хвать с двух сторон за ручки - и привет!
Журналист посмотрел на одного, потом на другого - не врут ли. Похоже, не врали. "Отличный материал! - подумал репортер. - Просто великолепный!"
- А что это у вас, мужики, варится? - журналист покосился на булькающую кастрюлю, втянул носом жирный воздух и поморщился. - Суп?
- Ага. Студень!
- И запах какой-то странный.
- Почему странный? - обиделся Шарый. - Нормальный запах!
- Баранина, что ли?
- Ага! Баранина! - дружно согласились бульдозеристы.
Репортер невнимательно кивнул, склонился к блокноту и продолжил что-то торопливо писать.
- А когда, по вашему мнению, это началось?
- Что?
- Ну, появились эти гигантские вороны?
- А кто его знает… Весной… Или осенью… - проговорил Коробко.
- Нет, они летом появились, - наморщив лоб, припомнил Шарый. - После того, как военные приезжали и травили газом расплодившихся крыс… На следующий день вороны со свалки, вроде как, пропали. А потом снова появились, но уже подросшие…
Журналист незаметно потрогал лежащий в кармане диктофон, пытаясь проверить, не остановился ли он, не дай Бог.
- Значит, после военных! Отлично! Это уже политикой попахивает!
Бульдозеристы не возражали. Политикой так политикой. Им все равно.
Журналист вдруг заволновался:
- А к вам, случайно, до меня никто не приходил?
- Кто приходил?
- Ну, из газеты какой-нибудь? Или с телевидения?
- Нет! Никто! - дружным хором отозвались бульдозеристы. Репортер пристально посмотрел в их исключительно честные глаза и не нашел там ничего подозрительного.
"О чем они все время думают? И смотрят как-то странно…"
В это время студень наконец с шумом закипел, и серая пена, приподнимая крышку, полезла на плитку.
Шарый поднялся, чтобы убавить огонь. При этом он едва не зацепил головой потолок.
- Какие вы однако… - заметил репортер, продолжая писать.
- Какие?
- Рослые!
- Сами не поймем. Раньше нормальные были. А теперь чего-то растем! - пошутил Коробко, показывая кисти рук, торчащие из рукавов ставшего тесным ватника.
- Растёте? И вы тоже? - недоуменно переспросил журналист. - А это когда началось? Тоже летом?
Бульдозеристы беспечно пожали плечами, но наблюдательный глаз без труда заметил бы, что они насторожились.
Журналист вздрогнул. Его глаза стали удивленными, потом подозрительными, потом очень подозрительными и в них отчетливо проступило выражение себе на уме.
В его голове деталь за деталью стремительно выстроились в одну цепь: крысы, военные, выпущенный газ, вороны, руки, торчащие из ватника, пропавший Митрофанов … Он незаметно огляделся вокруг: ворох одежды в углу, булькающая кастрюля на плите, кость, торчащая из-под крышки…
Работник пера оцепенел.