Бэха прошел к засаленной занавеске, отделяющей заднюю часть гаража и заглянул в углы. Матросов успел заметить ободранный край тахты, поставленной на стопку кирпичей, и смятое одеяло.
- Отходов вообще нет. А все продукты давно хранятся в алюминиевом бидоне.
- Вы что же, и спите здесь? - спросил Матросов.
- Они спят. А я местная, я ухожу домой.
- Рассыпьте вокруг яда, - сказал Бэха. - Я же привозил в прошлый раз. Яд вкусный. Крысы его любят.
- Яд не помогает.
- А что я сделаю? - огрызнулся Бэха. - Буду сам гонять их палкой? Мы заказали службу уничтожения. Но там очередь.
Людмила закусила губу и отвернулась. Матросов смущенно переступил с ноги на ногу.
- Что с товаром? Всё успели обработать? - спросил Бэха.
Людмила кивнула.
- Все двести кило?
- Осталось немного. Грамм, может, пятьсот… Через полчаса будет готово. Станете ждать?
- Нет. Заберем в следующий раз. Рецептура в норме? Ничего не перепутали?
В руках Бэхи появился химический ареометр - стеклянная трубка со встроенной шкалой и резиновой грушкой на конце. Он шагнул к бочке, отстранил рукой молодого рабочего и опустил ареометр в раствор. Рабочий утер пот с лица и оперся на лопату. Бэха грушкой набрал в прибор жидкости и поднял его к свету. Проверил что-то по шкале, кашлянул и спрятал ареометр в карман.
- Рецептура - это главное, - напомнил Бэха. - За рецептуру - головой!
Людмила с достоинством отвернулась. Это само собой разумеется. Даже и напоминать не стоило.
Бэха огляделся, улыбнулся пошире и хлопнул молодого рабочего по плечу.
- Как дела, земляк? Порядок?
Рабочий обнажил сахарные зубы в ответной улыбке.
- Мы привезли еще пятьдесят килограмм, - сказал Бэха Людмиле. - К завтрашнему дню сделаете?
Людмила пожала плечами. Раз надо, значит сделают.
Старший рабочий тоже улыбнулся, подошел к одной из плиток, вставил руки в брезентовые рукавицы, взялся за края противня и принялся встряхивать его в воздухе, перемешивая выпаривающийся раствор.
- Борной хватает? - покосившись на шум, спросил Бэха.
Людмила бросила взгляд на трехлитровую банку.
- Еще на пару дней…
- Мало… Завтра привезу еще, - сказал Бэха.
Бэха бросил недовольный взгляд на большого Матросова, который не знал, куда себя деть в тесном гараже, и сказал:
- Ну, а я - как договорились. Еду привез.
- Это хорошо.
- Все, как они просили: макароны, хлеб, лук…
- А майонез?
- И майонез.
Людмила кивнула.
- Еще нужны мыло и сигареты.
- Привезу. - Бэха огляделся по сторонам. - Ну, все! Давайте грузиться.
Людмила придержала его за рукав:
- Нет не все. Я еще должна сказать… - она отчего-то смутилась, но справилась с собой. - Я еще хотела поговорить о деньгах.
- О деньгах?! - Бэха сделал вид, что удивился.
- Да. Вы обещали платить каждую неделю, а прошел уже почти месяц! - Людмила покраснела. - Я даже не о себе, я о наших рабочих. Они живут в нечеловеческих условиях! Работают по 16 часов в сутки. А у них дома семьи! Ребятишки маленькие…
Бэха нахмурился.
- Деньги будут. Не волнуйтесь. Сегодня сдадим обработанный порошок - и расплатимся.
- Вы каждый раз так говорите. Мы отказываемся работать бесплатно!
Матросов с сочувствием посмотрел на красную Людмилы, смутился, крякнул и вышел из гаража.
Семен Семеныч сидел в кабине, по-шоферски положив локти на руль, и от нечего делать барабанил пальцами по приборной доске. Он покосился на Матросова, который забрался в кабину и уселся на сидении рядом с ним. Из гаража доносились возвышающиеся голоса: Людмила настаивала, Бэха не соглашался.
Матросов некоторое время сидел молча. Потом улыбнулся:
- Что нужно делать, чтобы коровы меньше ели и давали больше молока?
- Ну? - навострил уши Семен Семеныч.
- Их нужно меньше кормить и больше доить! - ответил Матросов.
СеменСеменович замер, а потом расхохотался. Хорошая шутка, он такой не знал.
- Ты это к чему? - сквозь смех спросил он.
- Сам не знаю, - пожал плечами Матросов. - Просто так.
Некоторое время Матросов молчал, улыбаясь каким-то своим мыслям, и следил за божьей коровкой, ползущей вверх по наружной стороне лобового стекла. Семен Семеныч несколько раз смотрел на него с интересом: а этот Матросов ничего, шутник. Он хотел было и сам рассказать какой-то анекдот, но Матросов вдруг заговорил опять.
- Знаешь, я люблю смотреть на маленьких детей. Когда, например, они во дворе играют, или в песочнице… - Матросов улыбнулся, представляя себе эту картину. - У них такие чудесные глаза - у всех без исключения. Потому что сердца еще чистые… И ждут они от мира только добра. Сидят они все вперемежку - синеглазые, кареглазые, черноголовые, белобрысые, - и не обращают на это внимание. А взрослые со всех сторон их учат уму разуму: смотри, не зевай, а то сосед отберет у тебя совок и ведерко; не будь раззявой и работай локтями; смотри, ты беленький, а он смуглый, значит чужой; стой за себя - он тебя коленом задел, а ты его лейкой, лейкой! Так их светлые души и портятся! Ведь маленький человек - как губка. Впитывает в себя все подряд, и плохое, и хорошее. И набирает в голову всякой ерунды. В его глазах появляется жестокость… и выражение такое неприятное - себе на уме…
Матросов посмотрел на свои большие ладони, лежащие на коленях, чему-то грустно улыбнулся, поднял руку и поскреб пальцем стекло под божьей коровкой, будто хотел почесать ей брюшко.
Семен Семеныч пошевелился на своем месте, осторожно покосился на странного Матросова и, чуть помедлив, спросил:
- А это ты к чему?
- Не знаю, - опять рассмеялся Матросов. Но все же заговорил, будто пытаясь пояснить свои слова: - У меня мама рано умерла, мне едва двенадцать исполнилось. Я с отчимом остался, с отцом моей младшей сестры. Ему с нами трудно было - тогда я, конечно, не понимал, а теперь понимаю… Он был неплохим человеком, но так… жидким… А я - подросток… Учился плохо, дрался… То директор школы на меня пожалуется, то участковый милиционер домой придет. Отчим после этого ставил меня перед собой и орал. Не бил, но орал. А я должен был стоять по стойке смирно и слушать. А чтобы до меня доходило лучше, он время от времени плевал мне в лицо. С ненавистью, будто бы я во всем был виноват - и в смерти мамы, и в его неприятностях с начальством, и в несложившейся жизни! До сих пор помню его ненависть… И запах слюны - кислый такой, с винцом… Уж лучше бы порол… Честное слово…
Матросов замолчал. Потом, взглянув в ставшее напряженным лицо Семен Семеныча, рассмеялся.
- Вот и объяснил! Ладно, не бери в голову. Это я просто так.
Обе створки гаража разъехались в стороны, и ставший на пороге мрачный Бэха махнул приятелям рукой: вылезайте! Семен Семеныч выбрался из кабины, чтобы откинуть для погрузки задний борт. Матросов тоже спрыгнул на землю, чтобы помочь рабочим с погрузкой.
* * *
Разгрузка и погрузка заняли не большее пяти минут. Ярко красные пакеты с суриком были уложены стопкой в свободном углу гаража. А их место в кузове заняли мешки с серым аммонитом. Попрощавшись с Людмилой, трое коммерсантов с двух сторон забрались в кабину, и фургон попятился задом в поисках места для разворота.
Бэха сидел мрачный и сердито молчал.
- Что? - спросил Семен Семеныч.
- Пришлось отдать все, что было, - отозвался Бэха.
- Сколько?
- Три тысячи рублей!
- Ну, это еще нечего. Мы должны гораздо больше.
Бэха покачал головой: он, тем не менее, был недоволен собой. А настроение Семен Семеныча наоборот отчего-то улучшилось. Он подтолкнул в бок зажатого между ними Матросова:
- Видал? Сила! Двести кило аммонита! Чтобы столько собрать, нужно распотрошить десять тысяч автомобильных аккумуляторов!
Матросов удивился: неужели так много!
- Точно! Сам посчитай. Я в первый раз все поверить не мог - неужели это все, что требуется? И как это другие не догадались?
- Кто - другие? - отвлекся от мрачных мыслей Бэха.
- Продавцы сурика, например.
- А технология? А химик?
- Химик-то химик, - не согласился Семен Семеныч. - Но уж больно все просто!
- Все самое крутое - просто!
Матросов с интересом следил за их разговором.
- А этот ваш немец? Как его… - спросил он.
- Вольфганг?
- Ну да. Как он сам не догадался аммонит из сурика производить?
- Кто?! Вольфганг? - хором удивились приятели.
- Да.
- Зачем?
- Ну, чтобы вам лишних денег не платить.
- Так он же немец! Не-мец! - пояснил Семен Семеныч. Для иллюстрации Семен Семеныч откинулся на спинку сидения, вытаращил глаза, надул щеки и выпятил живот, наглядно изображая немецкую ограниченность, надменность и любовь к раз и навсегда заведенному порядку.
Матросов невольно рассмеялся.
- Немцу - что главное? - сказал Семен Семеныч. - Инструкция! Чтобы порядок был, орднунг! А все остальное ему по барабану! Да ты сам сейчас увидишь!
Офис немецкого концерна располагался в пустующем административном корпусе неработающего завода по производству бытовой химии. Завод стоял на самом берегу городской реки, несколько лет назад стал центром большого экологического скандала и был закрыт. Территория пустовала, оборудование вывезли в неизвестном направлении, корпуса постепенно приходили в негодность. Но некоторое время назад часть помещений была без лишнего шума отремонтирована и сдана в аренду немцам.
Фургон проехал вдоль трехметрового бетонного забора, свернул в глухие металлические ворота, которые могли бы закрывать не завод, а секретный объект стратегического назначения, и остановился на просторной асфальтированной площади перед административным зданием. В просвете между заводскими корпусами блеснули под солнцем тяжелые, как ртуть, воды городской реки.
- Слушай, - вдруг спросил Матросов у Бэхи. - А зачем ты меня про группу крови спрашивал?
- Что? - рассеянно переспросил Бэха, который пристально вглядывался в фигуру, стоящую на крыльце.
- Ты спрашивал, какая у меня группа крови… Ну тогда, помнишь… Когда предлагал участвовать в твоем бизнесе…
- Ах, это!.. Потом… потом, - невнимательно отмахнулся Бэха. - Пошли!
На крыльце особняка, под козырьком, который поддерживали ажурные чугунные кронштейны, стоял со скучающим видом пресимпатичнейший господин.
С первого взгляда было ясно, что это немец. Господин был высок, упитан и лыс. Из хищно вырезанных ноздрей торчали пучками жесткие волосы. Он походил на героя Гражданской войны Котовского, которому зачем-то приделали пышные рыжие бакенбарды. По случаю жары на господине были клетчатые шорты до колена, белые гольфы и летние туфли из добротной свиной кожи. Крепкие ноги, покрытые рыжим пухом, упирались в землю неколебимо, как Бранденбургские ворота.
Господин явно скучал. Не нужно было звать ясновидящего, чтобы понять: местное население, к огорчению немца, не проявляет большого интереса к сбору ядовитых химических отходов.
Бэха спрыгнул на землю. И его лицо вдруг приобрело разухабистое выражение человека, который умеет обращаться с иностранцами.
- Вольфганг, старый хрен! - прокричал он, подходя к немцу, и хлопнул его по плечу. - Как дела? Гутен таг?
- Guten Tag, Guten Tag! - солидно закивал головой добродушный Вольфганг.
- Гитлер капут? - с шутливой взыскательностью поинтересовался Бэха.
Вольфганг сначала не разобрал слов, но потом широко раскрыл рот и оттуда загремел раскатистый хохот - Матросов догадался, что Бэха шутит подобным образом не в первый раз.
- Kaput! Kaput! - со смехом мотая головой, согласился немец.
Семен Семеныч, вышедший из кабины полюбоваться представлением, обернулся через плечо к Матросову:
- Ну, видишь. Я же говорил… - Семен Семеныч чуть растопырил руки и едва заметно выпятил живот, напоминая о том, что немец есть немец, и почти все они круглые дураки.
Бэха обошел фургон сзади, вдвоем с Семен Семенычем они откинули задний борт, и взгляду Вольфганга предстали сложенные в кузове мешки. Глаза немца заблестели.
- Ammonit? - догадался он.
- Аммонит, аммонит!
Искренняя радость на лице немца сменилась настороженным выражением.
- Gut? - подозрительно спросил он. - Кароший?
- Кароший, кароший! - успокоил его Бэха. - Какой же еще!
Немец недоверчиво покачал головой, потом полез в нагрудный карман и достал оттуда маленький приборчик, напоминающий узкий и длинный мобильный телефон.
Бэха развязал тесемки крайнего мешка и распахнул его горловину. Немец толстым указательным пальцем включил питание анализатора и сунул приборчик в порошок.
Анализатор некоторое время что-то подсчитывал, высвечивая на экране то одно число, то другое, потом издал мелодичный компьютерный "динг-донг" и на его торце загорелась зеленая лампочка.
Лицо немца просветлело. Он успокоился и повеселел.
- Gut! - вывел он. - Sehr gut!
- А то! - сказал Бэха, снисходительно ожидавший окончания анализа.
Вольфганг дружески хлопнул Бэху по плечу. Бэха в ответ хлопнул по плечу Вольфганга.
- Видал, как обрадовался фашист, - сказал Семен Семеныч, обернувшись к Матросову. - А ты боялся! Да он, знаешь, какие премиальные на нас получит! Ты удивишься! На кой ему связываться с каким-то суриком?
Матросов с опаской поглядел на добродушное лицо Вольфганга.
- Не волнуйся, - успокоил его Семен Семеныч. - Он по-русски ничего не понимает. Второй год язык учит, а до сих пор ни в зуб ногой! Дальше "здрастье" - "на здоровье", дело не пошло! Я же говорю: пенек пеньком!
И Семен Семеныч весело подмигнул немцу.
- Was? - не понял немец.
Семен Семеныч поднял вверх сжатый кулак: рот фронт.
- Про твой русский язык говорим, - пояснил он. - Скоро ты по-нашему шпрехать будешь?
- О! Русски… - понял немец и в шутливом ужасе схватился за голову, показывая, что она у него раскалывается на части от безуспешного изучения неподатливого языка.
- Видишь, - с удовлетворением заметил Семен Семеныч. - С ним и без языка можно общаться. Главное - быть попроще. Иностранцы это любят.
Матросов рассмеялся.
Вольфганг бросил взгляд куда-то в угол, страшно рассердился, зашипел на кого-то и затопал ногами. Проследив его взгляд, приятели увидели толстый серый хвост, исчезающий в слуховом окне под фундаментом здания.
- И здесь крысы, - покачал головой Семен Семеныч.
Бэха кивнул: везде крысы. Он вдруг спохватился и хлопнул себя по забывчивому лбу. Он полез в карман и достал оттуда спичечный коробок с гербом города Нарьян-Мар.
- Подарок тебе! - он протянул коробок немцу. - По-вашему - презент!
При виде коробка немец весь преобразился. Его ноздри начали раздуваться от волнения, а пальцы задрожали. Он осторожно вынул коробок из рук Бэхи, бережно зажал его толстыми пальцами и поднял к свету.
- Спички коллекционирует, палач Бухенвальда, - пояснил Семен Семеныч. - И кроме спичек его в жизни ничего не интересует.
- Gut? - спросил Бэха немца.
- Gut! - важно отозвался тот. - Sehr gut!
- Вот видишь!
Семен Семеныч некоторое время любовался Вольфгангом и коробком, потом подмигнул Матросову, показывая, что следующий вопрос не будет праздным:
- Ну что, Вольфганг? Нравится тебе у нас? Не надоело еще?
- Was? - опять не понял немец.
- Вас, вас, ватерпас… - передразнил Семен Семеныч. - Скоро на фатерлянд? - другим словами выразил он свою мысль.
- Ja, ja, Vaterland! - сочно причмокнул губами Вольфганг.
- Скоро? - Семен Семеныч указал пальцем на свой глаз, как делают глухонемые, и стрелой вытянутой руки красноречиво прорезал воздух в сторону Запада. - Kinder! Fray! Ту-у-у! Ту-у-у!
Вольфганг каким-то образом понял, что имеет в виду Семен Семеныч, и на его лице выразилось огорчение.
- Nein, - грустно покачал он головой. - Nein. Ih habe Contract bis Dezember.
- Понял? У него контракт до декабря.
Немец кивнул.
- Cristmas! Nach Hause! - подтвердил он. Потом прижал согнутые в локтях руки к бокам, переступил с ноги на ногу, запфукал, очень похоже изображая паровоз, и начал, притопывая, двигать руками, - как маховиками, вращающими чугунные колеса.
- А домой только в Рождество, - перевел Семен Семеныч. - А до Рождества он будет торчать здесь и принимать у нас порошок. Столько, сколько мы ему привезем!
Он рассмеялся и любовно ткнул Вольфганга локтем в бок. Славный все-таки парень этот немец. Хоть и не семи пядей во лбу.