И то, что Рой руководствовался этим, было приятно. Но, с другой стороны, она лишний раз убеждалась, что Рой - далеко не тот серьезный молодой человек с большим будущим, каким она представляла его, пока не познакомилась поближе. Да, он не такой, каким она его представляла, но, по правде говоря, и хуже он оказался далеко не во всем. Во-первых, он вовсе не такой грубый и неотесанный, каким казался вначале. И нельзя сказать, чтобы он не считался с людьми, а уж с ней особенно… Едва Рой перестал рисоваться и бояться ее (а она поняла, что он боялся ее не меньше, чем она его), как превратился в очень деликатного и мягкого человека. Своей доброжелательностью он даже напоминал мистера Валерио, а это в ее устах было комплиментом.
Он не пытался командовать ею, а она боялась, что это неизбежно, принимая во внимание его возраст и армейские привычки. Никогда, ни в чем он, что называется, не давил на нее - только в вопросах секса, да и тут она была твердо уверена: стоит ей решить (хотя бы сегодня вечером) кончить с этим делом - и так оно и будет, да и как он может ее заставить? Он и с самого начала, конечно, не мог ее заставить - только почему она поняла это так поздно? Ну, скажем, они бы тогда расстались и больше не увиделись. Но разве это такая трагедия? По правде говоря, Люси то и дело открывала в Рое черты, которые были ей не по душе. Временами ей даже казалось, будто это она на два с половиной года старше Роя, а не наоборот. Прежде всего она просто терпеть не могла, когда он мычал ей песенки прямо в ухо. И пусть ему двадцать один год и он имеет право голоса - а Рой повторял это всем и каждому, - иногда он казался ей совсем ребенком. Временами он нес законченную чепуху. Вот хотя бы - в машине он без конца повторял, что любит ее… Ну разве это не глупо? А что, если это правда? А может, он говорит так потому, что боится, что без этих слов она ему больше не разрешит? Господи, да ведь знала она, знала, знала: не надо было тогда заниматься этим в машине. Нельзя этого делать, если люди не женаты, а уж с человеком, за которого и выходить не собираешься, - тем более. Мы должны это прекратить! Но теперь это было бы так же глупо, как глупо было начинать тогда, в первый раз… Нет, надо вообще порвать с ним.
Да, она была в смятении, даже в тот удивительный, радостный вечер у Сауэрби, который начался с того, что дядя Джулиан (так Рой уговаривал ее называть его) поцеловал Люси, словно она член семьи, а закончился тем, что он вынул из холодильника бутылку французского шампанского - пробка хлопнула и… Но как она могла поверить, когда все они стояли вокруг него с поднятыми стаканами и кричали хором "за будущее Роя", как она могла поверить - хотя сомнения и одолевали ее с каждым днем все сильнее, - что никакого будущего у него нет.
После окончания школы она начала работать в Молочном Баре по летнему расписанию: ежедневно с десяти до шести, кроме среды и воскресенья. Как-то в среду в середине июля они с Роем поехали в Форт Кин приглядеть ему комнату - он должен был переехать в сентябре. Рой осматривал одну меблированную комнату за другой, потом возвращался к автомобилю, где сидела Люси, и заявлял: нет, ему это не подходит - то в комнате плохо пахнет, то хозяйка выглядит подозрительной, то кровать страшно короткая, а уж от этого он достаточно натерпелся за полтора года на Алеутах. В одном месте, где ему все пришлось по вкусу: огромная комната, кровать, на которой до этого спал муж хозяйки (а росту в нем было шесть футов пять дюймов!), чистенькая уборная, и еще дают полку в холодильнике, - не было отдельного входа…
Ну, сказала Люси, давай-ка все-таки туда, где он есть.
К четырем часам у них разгорелась такая ссора, какой никогда еще не было, и больше того - Рой ни с кем так никогда не скандалил, даже со своим папашей. Он выбрал самый лучший вариант, во всех отношениях лучший, доказывал Рой, но она ничего не слушала, а только яростно мотала головой и твердила: нет, если он хочет ее видеть, в комнате должен быть отдельный вход. Вдруг он закричал: "Плевать мне на это - мне ведь там жить, а не тебе!" - развернул "Гудзон" и погнал назад в дом с заветной кроватью.
Договорившись с хозяйкой, он вернулся в машину, достал из ящичка для перчаток дорожную карту и на ее обложке старательно нарисовал прямоугольник. "Моя комната", - пояснил он, стараясь не глядеть на Люси. Комната была угловая, на первом этаже и с четырьмя окнами - по два на каждой стене. Все они выходили на широкую веранду, окруженную кустами, и были совсем как четыре отдельных входа: когда стемнеет, можно спокойно входить и выходить, словно в двери… Ну, что она скажет? Есть у нее на этот счет мнение или она действительно решила никогда больше с ним не разговаривать?
- Я уже высказала свое мнение, - ответила Люси. - Но оно для тебя совсем ничего не значит.
- Очень даже значит.
- Но ведь ты поступил по-своему. И все равно снял эту комнату.
- Да! Потому что она мне понравилась!
- Ну, тогда мне больше нечего сказать, Рой.
- Люси, но ведь речь идет лишь о комнате! Эка важность! Подумаешь! И зачем ты все это устраиваешь?
- Это не я устраиваю, а ты.
- Я? Да что я такого делаю?
- Опять ведешь себя как ребенок.
Прежде чем отправиться в Либерти-Сентр, Рой повез Люси к Женскому колледжу. Он подкатил к самому тротуару, чтобы Люси могла еще раз взглянуть на свое будущее обиталище. Между городским центром и колледжем простирался Пендлтон-парк. Здание колледжа было построено в 1890 году, и вначале в нем помещалась подготовительная школа для мальчиков. В тридцатые годы школа прогорела, и здание пустовало вплоть до самой войны - тогда его передали в ведение войск связи. После победы участок, постройки и все остальное приобрели власти штата, в это время расширявшие сеть учебных заведений. Так что, конечно, это был вовсе не обвитый зеленым плющом университетский городок, какие видишь в кино или в книжках. Казармы, наспех построенные военными, - длинные, некогда желтые здания - использовались под классы, а ректорат и общежития располагались в старом, похожем на крепость строении из серого камня, напоминавшем окружной суд в Уиннисоу, которое выходило почти на улицу. И все же, увидев его, Люси подумала: "Осталось всего пятьдесят девять дней".
- Где твоя комната? - поинтересовался Рой, высовываясь из окошка.
Она не ответила.
Напротив колледжа тянулась улица лавок и закусочных, одна из которых называлась "Студенческой кофейней". Рой спросил:
- Слушай, как насчет кока-колы в этой кофейне?
Ответа не последовало.
- Ангел, правда же, я всегда с тобой считаюсь, и ты это знаешь. Твое мнение для меня очень важно. Но надо ведь мне где-нибудь жить, а? Ну, Люси, постарайся меня понять. В этом нет ничего детского или младенческого, что бы ты там ни говорила.
- Да, Рой, - ответила она наконец, - тебе надо где-нибудь жить.
- Не будь такой язвой, Люси, не надо так. Я тебе задаю простой вопрос, а ты только издеваешься. Мне обязательно надо спать по восемь часов, если я хочу заниматься так, чтобы от этого была польза. Разве нет? Значит, длинная кровать для меня просто необходимость. Ну что, по-твоему, я опять говорю глупости?
Ей подумалось: "Да ты сроду ничего умного не сказал!".
- Нет, - произнесла она, потому что тут он взял ее за руку. Вид у него и впрямь был несчастный.
- Тогда что же ты сердишься? Ладно, Люси, какой смысл ссориться? Давай выпьем кока-колы, а? И поедем домой. Ну, давай мириться. К чему портить день? Послушай, может, простишь ты мне мой смертный грех или решила вечно тянуть эту волынку?
Он действительно чуть не плакал. Нет никакого смысла спорить с ним дальше, это ясно. И тут ее осенило (какая жалость, что эта мысль не пришла ей в голову раньше - тогда и ссориться бы не пришлось): она больше не пойдет в его комнату, сколько бы там в ней ни было окон или даже настоящих дверей. Только и всего.
- Ладно, - сказала она, - давай выпьем кока-колы.
- Ай да моя девочка, - проговорил Рой, целуя ее в нос, - ай да моя старушка!
Начиная с этого дня она совершенно твердо поняла - Рой не для нее. И вечером отказалась поехать с ним в "Рай". Он сразу помрачнел, насупился и, казалось, вот-вот заплачет, и тогда Люси сказала - дело в том, что она плохо себя чувствует. По случайному совпадению это было правдой, но дома она обвела жирной черной чертой день, когда скажет ему, что между ними все кончено. А заодно и перечеркнула сегодняшнее число, значит, ей осталось прожить в Либерти-Сентре пятьдесят восемь дней…
Но до самого воскресенья ей так и не удалось объявить Рою свое решение: на следующий вечер они собирались на ярмарку в Селкирк вместе с Элли и Джо, с которыми теперь - когда Люси работала только днем - встречались по крайней мере раз в неделю; а в пятницу Рой хотел поехать с ней в кино в Уиннисоу на "Свидание с Джуди", и, наконец, в субботу у Сауэрби была вечеринка. Джулиан устраивал ее для своих друзей, и поэтому, когда он сказал, чтобы "Дылда" прихватил с собою "Блондиночку", Люси втайне это было не менее приятно, чем Рою. С каждым днем мистер Сауэрби нравился ей все больше, а кое-какие его черты даже восхищали ее. Как сказал Рой, он и правда плевал на чужое мнение - говорил, что хотел, и делал, что вздумается. Язык у него, конечно, грубоватый, это так, но против того, что он постоянно называет ее "Блондиночкой" - хоть это и довольно пошло, - она не возражала. Как-то вечером он даже обнял ее за талию и сказал (в шутку, конечно, и предварительно подмигнув Рою): "Когда тебе надоест смотреть вверх на этого Дылду, Блондиночка, и захочется взглянуть на кого-нибудь покороче, сообщи мне".
Не будь этой субботней вечеринки у Сауэрби, она бы, конечно, обвела кружком не воскресенье, а пятницу. Но ее пригласил сам хозяин, и отказаться было просто невозможно. Ну что ж, пожалуй, не будет никакого вреда, если она подождет до воскресенья, и к тому же не придется торчать дома три лишних вечера. Даже с Роем и то лучше, чем сидеть в душной комнате и слушать, как родственники на веранде качаются в своих качалках, или лежать без сна, покуда по отцовским шагам на лестнице она не определит (просто так - для истории), пьяный он или трезвый на этот раз.
Лето она переносила тяжелее всего - окна и двери были распахнуты настежь, и она особенно остро и болезненно ощущала присутствие всех этих несносных людей. Стоило ей услышать, как кто-то, такой знакомый и ненавистный, зевает совсем рядом, и она впадала в настоящее исступление, особенно если настроение было паршивое. Но теперь она являлась домой не раньше полпервого, когда все уже обычно спали (хотя слышать, как храпят эти несносные люди, тоже радости мало - лишний раз вспоминаешь, что они все здесь, поблизости). Вместо того чтобы коптиться взаперти с семьей в эдакую жару, лучше уж сидеть себе с Роем на скамейке у реки, где тебя обдувает ветерок, и всматриваться в черную тихую воду под мостом. Она может раздумывать о колледже и Форт Кине - скорее бы удрать из дому! - а Рой будет время от времени напевать, ведь голос у него, по правде говоря, вовсе неплохой, во всяком случае, так ей казалось, когда она мечтами уносилась в это близкое будущее. Он пел под Воэна Монро и Дика Хеймса или изображал, как "Король" Нэт Коул исполняет "Неиспорченного мальчика", Мел Блэнк - "Лесного дятла", а Рой Бэджер - "Однажды, влюбившись в Эми…" (Рой считал, что похож на него фигурой). Когда они посмотрели "Жизнь Джолсона", Рой стал изображать несравненного Ола. Он так и объявлял, когда они сидели рука об руку в те душные вечера последнего лета несчастливой и трудной юности Люси: "Леди и джентльмены! Перед вами несравненный, неповторимый и единственный Ол Джолсон!"
О, как мы танцевали
Под вечер нашей свадьбы,
Плясали и плясали…
Пятьдесят восемь дней. Пятьдесят семь… Пятьдесят шесть…
В субботу на вечеринке у Сауэрби Люси имела долгую и серьезную беседу с отцом Роя - они впервые разговаривали по-настоящему - и с удивлением услышала, как уверенно она убеждает мистера Бассарта, что он может не тревожиться относительно будущего Роя. Мистер Бассарт сказал, что он все-таки не может представить, откуда у Роя этот внезапный интерес к фотографии. Педагогический опыт давно научил его не слишком доверять мгновенным порывам молодежи, ибо под напором первых трудностей от этих порывов, как правило, не остается и следа. Он действительно испытывает известное облегчение оттого, что наконец-то закончились долгие месяцы топтания "в трясине полусырых мыслей", как он это называет, но теперь его беспокоит, тот ли это выбор, от которого Рой не отступится и перед лицом трудностей. А как думает Люси? Что вы, сказала Люси, Рой действительно увлечен фотографией, тут нет никаких сомнений.
- А почему вы так уверены? - спросил мистер Бассарт своим невыразительным голосом.
Она лихорадочно перебрала мысли и сказала, что интерес к фотографии у Роя не так уж и неожидан - ведь это поистине счастливая возможность объединить его новое увлечение рисованием со старой привязанностью к типографскому делу.
Мистер Бассарт погрузился в размышления.
Тогда она покраснела и добавила:
- В известном смысле так оно и есть, мистер Бассарт…
- Что ж, это довольно тонкое наблюдение, - наконец произнес он без улыбки, - но насколько оно соответствует действительности, об этом еще надо подумать. Ну, а каковы ваши собственные планы? Я имею в виду в области дальнейшего образования.
Покрываясь потом под новенькой блузкой в крестьянском стиле, купленной специально для вечеринки, она стала перечислять… Развить логическое мышление… Самодисциплина… Общий рост знаний… Больше узнать о мире, в котором мы живем… Лучше узнать себя…
Она не знала, когда надо остановиться (как в прошении о выдаче стипендии), но тут мистер Бассарт сказал в перерыве между пунктами ее программы: "Это все очень достойные цели", - и тогда она сочла, что достаточно потрудилась, чтобы произвести на него впечатление, и замолчала.
А он - Люси это только потом поняла - не задал ни одного вопроса о ее семье. Видно, эта тема его интересовала не больше, чем Джулиана Сауэрби; похоже, мужчины предпочитают судить о вас не по родственникам, а по тому, что вы за человек. Только Айрин Сауэрби и миссис Бассарт (моментально подпавшая под влияние сестры) ставили ей в вину то, за что Люси никак не могла отвечать. Остальных, в том числе и Роя, к их чести, не интересовали старые сплетни.
Каждый вечер, с самого начала лета, Рой заезжал за ней домой. К его появлению Люси уже была готова - она не хотела, чтобы он слонялся по дому и вступал в разговоры с ее родственниками. Однажды, когда ей показалось, что он пробует вызвать ее на откровенность, Люси его так оборвала, что Рой никогда уже к этому не возвращался. Случилось это после того, как он познакомился со всеми ее родственниками. Они собрались после обеда в гостиной, но не успел Рой войти, как Люси торопливо представила его им и тут же вывела за дверь.
По дороге в кино Рой сказал:
- Слушай-ка, а знаешь, твоя мама очень даже ничего себе.
- Знаю.
- Угадай, кого она мне напоминает.
- Не представляю.
- Дженнифер Джонс.
Она ничего не ответила.
- Послушай, ты смотрела "Песнь о Бернадетте"?
Люси смотрела этот фильм три раза вместе с Китти Иген, но ее отношения с католической религией тоже никого не касались, и к тому же она ведь так и не стала католичкой.
- Конечно, Дженнифер Джонс помоложе… - сказал Рой. - А я и не знал, что твой дедушка тот самый мистер Кэррол, что работает на городской почте! Элли никогда и не заикалась об этом.
- Он вышел в отставку, - сказала Люси. И зачем она только уступила, когда Рой заявил, что пора познакомить его с ее "предками"?
Они въехали на Уиннисоу-Бридж.
- И твой отец вроде приятный малый.
- Я не желаю о нем говорить, Рой! Ни теперь, ни вообще!
- Ладно, как тебе угодно, - откликнулся он, предупреждающе поднимая руку. - Просто к слову пришлось.
- Ну вот и не надо.
- Хорошо, и не буду.
- Эта тема меня абсолютно не волнует.
- Ладно, ладно, - проговорил он, улыбаясь, - ты у нас командир.
На минуту воцарилось молчание, и Люси уже совсем было собралась попросить Роя остановить машину у обочины и выпустить ее, как он вдруг включил радио и запел.
После этого ни у Бассартов, ни у Сауэрби ее никто не спрашивал о домашних делах. Элли это вообще нисколько не интересовало, так что лишь в обществе миссис Сауэрби или матери Роя ее одолевали те самые мысли, от которых за долгие годы самоконтроля она почти сумела избавиться. В последнее время (вне дома, конечно) ей почти перестало казаться, что за ее спиной все шушукаются: "А вы знаете, что эта девчонка выкинула", или: "А вы знаете, что натворил ее отец!" Для многих, с кем Люси впервые встретилась в ту субботу у Сауэрби - а среди них, между прочим, был и директор мистер Брани с женой, - она была просто девушкой Роя Бассарта.
- Так-так, - сказал мистер Бранн, - это и есть та юная леди, которая, как я слышал, заставляет нашего прежнего питомца ходить по струнке?
- Ну, это еще как сказать, мистер Бранн, кто кого заставляет ходить по струнке, - отозвался Рой.
- В сентябре вы уезжаете учиться, дорогая? - поинтересовалась миссис Бранн. "Дорогая". Точь-в-точь как миссис Сауэрби.
- Да, - ответила Люси, - в Женский колледж в Форт Кине.
- Очень недурственное заведение, - сказал мистер Бранн. - Чудесно. Чудесно.
- Люси закончила двадцать девятой из этого выпуска, мистер Бранн, сама она об этом, конечно, не скажет.
- Еще бы, я узнаю Люси, и мне известно, что она закончила в этом году. Ну-с, удачи вам, Люси. Поддержите нашу репутацию. Мы уже посылали туда несколько превосходных девушек, и, уверен, вы не уроните нашу репутацию.
- Благодарю, мистер Бранн. Буду стараться изо всех сил.
- Ну, в вас-то я уверен. Всего доброго, Рой. Всего доброго, Люси.