- У меня сестра-близняшка за офицера вертолётчика вышла - недавно квартиру получили, живут, а я, дура, связалась с чекистами ("Чекистами" нас звали тихоокеанские моряки) - врун на вруне. Своего добиться и смотаться. Где ж порядочность, морячок?
- Меня Антоном зовут.
- Разве это что-то меняет?
Девушка начинает нравиться - не глупа, а коленки так прямо в глаза бросаются.
- Не замёрзла? Давай тулуп принёсу.
Принёс, укутал. Она в нём, как белка в дупле, а коленки всё одно торчат - то одна, то другая - с мыслей сбивают. Разговор течёт.
- Скажи, зачем люди врут? Ну, сказал бы - ты мне нравишься, а больше ничего. Я б подумала - парень нравится, почему бы и не…. Не полюбить? А то про чувства говорил, про маму рассказывал, к себе звал. А домой поехал, и попрощаться не зашёл.
Что тебе, голуба, сказать? Врать, конечно, не достойно - не красит это человека. Но если б мужчина не врал женщине, то пресёкся бы род людской.
- Хороший ты. У тебя сестра есть?
- Есть.
- Ей повезло.
- Да нет, не очень - натаскалась она со мной маленьким - она ведь старше.
Мне надо было в три ночи сменяться, но мы просидели до рассвета и расстались друзьями. С той встречи Света стала звать меня братиком. Хорош брат, заглядывающийся на коленки сестры. А девушка, как катерное имущество, сдавалась с рук на руки, от дембелей молодым.
Ну, и последние строчки.
Командиром ханкайской группы катеров был капитан третьего ранга Кручинин Юрий Владимирович (в миру Атаман). Замполитом капитан-лейтенант Кукин Николай Васильевич, кстати, совершенно не занимавшийся с нами политпросвещением, поручив эту миссию сундукам. Зато прекрасно знал матчасть в полном объёме и легко мог заменить любого командира. Глядя на него, и я загорелся желанием освоить все катерные специальности.
Итак, декорации расставлены, главные действующие лица озвучены - приступим к рассказу, как мы охраняли границу и от кого.
5
Ваше благородие, госпожа Граница
Знать, до гробовой доски будешь ты мне сниться
Погони, перестрелки, палуба в крови
Не везёт мне в службе - повезёт в любви.
Ледоход, атаковавший баржу мичмана Гранина на траверзе Новомихайловской заставы, наделал-таки бед. Ниже по течению Сунгачи начисто снёс причал и ошвартованный к нему вельбот Короткова. Вырвался ледяной поток в Уссури, растворился, растёкся, растаял на просторе, а вельбота при нём не оказалось. То ли в подарок китаёзам выкинула щедрая река, то ли, торпедировав льдиной, уложила где-то на дне Сунгачи, укутала илом.
- Без плавсредства вы мне без надобности, - сказал морякам начальник заставы и отправил восвояси, то есть в бригаду.
Там экипаж расформировали, хотели отправить Короткова в бербазу, да передумали. Выдали новый "Аист" - проект 1398 "Б". Мы о таком и не слышали в Анапе. Принципиальное отличие его от известного - насадка у сопла. На "Б" можно было разворачиваться, не трогая штурвала - заслонки перекрывали поток воды от турбины и разворачивали его в раструбы в борту катера. Манипулируя рычагами, можно было разворачиваться на месте. Это плюс. А вот минус - это то, что турбинный движитель становился ещё более уязвимым перед всякой плавающей дрянью - тиной, водорослями, камышом.
Готовя "ласточку" к походу, Коротков переусердствовал - себя измотал до предела человеческих сил и помощника своего нового изъездил вконец. Мотористом направили к нему Сашку Захарова. Набросились они вдвоём на "Аиста", перебрали его сверху донизу, с бака до транцевой доски. Спали вполглаза, ели от случая к случаю. Хотелось быть Витьку уверенным в каждом узле - что не подведёт в критическую минуту. Желание достойно похвалы, но, как известно, путь в ад устлан благими намерениями. Захар на параде посвящённом Дню Победы потерял сознание и ткнулся челом в асфальт. Две недели понадобились врачам, чтобы вернуть истощённому матросу силы. Коротков скрежетал зубами и грозил вернувшемуся в строй Захару ещё более страшными карами.
Наконец все подготовительные заботы позади, получен приказ - отбыть в распоряжение начальника Новомихайловской заставы старшего лейтенанта Селиверстова. Захар отдал швартовые концы, Коротков развернул катер и добавил оборотов. "Аист" 1398 "Б", вспенив за кормой белый бурун, помчался вниз по Иману, вверх по Уссури и Сунгаче к месту назначения.
Сердце Короткова ликовало и пело. Ещё бы - пересесть с допотопного корыта на суперсовременный катер, это ли не удача? Не знал старшина, что ждёт его за следующим поворотом коварной реки. На какой-то миг отвлёкся и в следующий миг увидел стремительно набегающую на катер стену камыша. Даже среагировать не успел - раздался характерный визг водомёта, засосавшего в своё нутро что-то непереваримое. Тут же заглох двигатель и турбина встала. Прошив камыши, катер ткнулся в китайский берег. Тишина. Сидит Коротков за штурвалом, медленно воспринимая осознание беды, на него свалившейся, смотрит на Захара и пытается найти тему, за которую можно было бы отыграться на матросе. Не нашёл. Прежде услышал приближающиеся шаги, и ненавистное до самого донышка души воробьиное чирикание китайских солдат.
- Саня, оружие, - сказал Захару. - Уходим.
Захар метнулся в каюту, выдернул из пирамиды автоматы - свой и Короткова - выскочил на кокпит вслед за старшиной. Где вплавь, где пёхом добрались до заставы моряки.
- Что?! Угробил технику? Маоистам подарил? - Селиверстов был слишком спокоен для сложившейся ситуации. - Слушай сюда, старшина. Знать ничего не знаю и ведать не желаю. Как влез в ситуацию, так из неё и выбирайся. Я опергруппой атаковать китайский берег не намерен. Иди к браткам, проси помощи.
Вчетвером на одном катере моряки подошли к месту аварии. Идти по следу застрявшего старшина не рискнул - направил "Аист" на чистую от камышей прогалину. На баке Захар - фал в руке, как лассо у ковбоя. Остальные попрятались - даже у старшины за штурвалом видны только лоб и глаза. Оно и понятно - два бойца Поднебесной, выставив автоматы, блокировали подход к береговой черте. Катер, плавно наползая из водной стихии на земную твердь, оттеснил их. Китайские пограничники застрочили, но не автоматными очередями, а воробьиными своими языками, изливая негодование против визита непрошенных гостей. Матрос их не слушал, он смотрел на чёрные дырочки автоматов, откуда должны были вылететь маленькие пульки, несущие ему, Сашке Захарову, полной расчёт с незадавшейся жизнью.
- Захар, прыгай, задрючу, - на миг в штурманском люке показалась Коротковская голова. Показалась и пропала. Жить старшина первой статьи, видимо, хотел больше своего подчиненного, ведь где-то в Магнитке не писала писем и не ждала его любимая девушка.
Сашка прыгнул на берег. Втянул голову в плечи и представил, как разрывая плоть, прошьют его сейчас автоматные пули. Китайцы не спешили стрелять. Они тыкали стволами моряку в бок, верещали на своём противном языке и всё махали куда-то руками. Со стороны, должно быть, картина выглядела так. Бестолковый и пьяный русский матрос припёрся незваный за водкой, а местные ему объясняют - здесь, мол, нет магазина, ступай назад.
Ступая вперёд, Захар добрался до своего обездвиженного катера, накинул фал на утку и вдруг…. И вдруг…. Он вдруг почувствовал себя Орфеем, вернувшимся из царства мёртвых. Впрочем, Захар мог и не знать про великого певца Древней Греции. Он просто почувствовал, что может остаться живым в этой смертельной переделке. Упал плашмя на кокпит и заплакал. Он рыдал и повторял:
- Мама…. мама… мама моя родная…(как Боже… Боже… Боже…) я жив.
Тонкий шёлковый японский фал, тем временем, натянулся, загудел, радуясь работе, и выдернул на стремнину разнесчастный "Аист" проекта 1398 "Б" с умирающим от счастья моряком на кокпите.
Днём раньше.
- Ты хоть знаешь, что у нас пожарник не работает? Лежишь, - ворчал Сосненко, лёжа на рундуке. - Ни черта ты не знаешь.
- Пойдём, починим? - свесился я к нему с гамака.
- Иди и почини.
Я ещё чуток поворочался для приличия - вдруг какая другая команда прилетит - и поплёлся чинить пожарный насос. Следом пришлёпал Николай Николаевич, как всегда, в белой парадной галанке. Впрочем, он и ключей в руке не брал, стоял за моей спиной - то ворчал, то советовал. Я скинул кожух, снял шкив с приводными ремнями, разобрал турбинный насос, ничего не нашёл предосудительного, снова собрал.
- Спытаем?
- Давай.
Запустил двигатель, подключил насос, поднялся на палубу, открыл пожарный кран - ударил напор воды. Для хвастовства, наверное, раскатал пожарный рукав, присоединил к гидранту и ну поливать палубу с надстройками. Моё занятие понравилось боцману. Он тут же сыграл сигнал - свистать всех наверх! Достал из форпика щётки, мыло, порошок стиральный, развёл в ведре пенный раствор - и начался аврал. Моё участие самое замечательное - тугой струёй смываю всё то, что ребята нарисуют мыльными щётками. Впрочем, боцман вскоре позарился и отнял у меня пожарный рукав, вручив щётку. Такой расклад моему старшине не понравился - он выключил пожарный насос. Боцман орёт:
- Воды!
Сосненко:
- Насос сломался.
- Так чините.
Я бросил щётку и полез в машинное. Вознамерился снять кожух пожарника, но Коля остановил:
- Всё работает, кроме твоей головы - где это видано, чтобы мотыли палубу мыли.
- Но ведь аврал.
- Сходи-ка лучше за тушёнкой - что-то хавать захотелось.
Катерные продукты не были под замком - каждый имел к ним доступ. В любой момент заходи, мажь хлеб на масло, завари чай, бери тушёнку - был бы аппетит. И то, что из машинного отделения я крался на камбуз, не означало воровство. Просто мне не хотелось попадаться на глаза экипажу, и особенно боцману, во время аврала.
Открыл провизионку, нащупал банку с говядиной, а вот хлеб никак не удавалось. Знаю, где-то на верхней полке, шарю, шарю - пустота. Да, блин! Дотянулся второй рукой до выключателя, щёлкнул. Мама дорогая! Вот он хлеб в хлебнице, вот моя рука, а между ними здоровенная крыса стоит на задних лапах, да ещё хвостом себя подпирает. Передними перед собой сучит, как боксёр, да ещё зубы скалит. Нет, братцы, на бокс сиё не похоже. Сейчас вцепится - а, известно, что крысы разносчики заразы - и помру я жуткой смертью. Отдёрнул руку. Тут и подпайольный житель куда-то юркнул. Я осмотрел булку - вроде не подточена - и закрыл провизионку.
Голова боцмана в люке спардека:
- Ну что тут у вас? Скоро вода?
Я стучу разводным ключом по кожуху насоса:
- Сейчас, сейчас….
Коля вскрыл тушёнку.
- Эй, что ты принёс? Смотри.
Под жестью крышки - зелёная плесень.
- Ты когда банку берёшь, надави на крышку - если хлопает, значит, испортилась, - поучал старшина.
Но банку не выбросил почему-то, а только плесень из неё. И полез на палубу, объяснять боцману, что пожарник, видимо, надо менять, а чинить бесполезно.
Логика моих мыслей была такова - ну и что, что плесень: сколько у нас дома было тушёнки из свинины-говядины, из дичи. Сварят, в стеклянную банку зальют, крышку закрутят и в погреб. Достают, а там обязательно сверху плесень. Выкинут, а содержимое в суп или с картошкой пожарят. Не пропадать же добру. Утвердившись в этой мысли, с хлебом, банкой и торчавшей в ней ложкой выбрался на палубу. Толпа, отдраив ют, перебралась на бак. За рубкой слышны голоса, стук щёток и плеск поднимаемой ведром на шкерту воды из-за борта. Э-э, мне не туда. Оставил продукты на обеденном столе и вернулся обратно в машинное отделение. Лукавый, видно, тогда владел моими помыслами и поступками.
Подошёл Мишка Терехов, соорудил два бутерброда из несвежей тушёнки - себе и боцману. Оленчук увидел, подавился слюной и устремился на ют. Остатки выковырял из банки Цилиндрик и ложку облизал. Он первым почувствовал знакомые потуги в животе - среди ночи примчался в кубрик, растолкал шефа (медработника по совместительству):
- Есть что-нибудь закрепляющее?
Утром у гальюна очередь из четырёх нетерпеливых. Приехал Кручинин на пирс, узнал о беде, постигшей моряков, отправил в медсанчасть пограничного отряда. Там их положили в лазарет с подозрением на дизентерию. На катере нас осталось трое. А Стёпка-бербаза (матрос Степанов, водитель ГАЗ-66) сообщил, что отличный фильм сегодня идёт в клубе отряда. Смотрю, на 68-м парни брюки наглаживают.
На любой экстремальный случай на катере не должно оставаться менее двух человек, а нас трое. Сосненко никуда не собирается - значит, соперничаем с Гацко. Тот уже гладится, уверенный, что я молодой, могу и на корыте посидеть, пока он в кино развлекается. С головой надо дружить, поварёжка!
Я к обеспечивающему (дежурный мичман на пирсе):
- Товарищ командир, что-то немножко прихворнул - в смысле, живот прихватило.
Он головой качает:
- Да что это вас сегодня пронесло? Собирайся. Гацко, останься.
Вот так-то. В отряде я ни в какую санчасть не пошёл. Сбегал в роту, в которой предстоит жить зимой, и в клуб. Боцман 68-го Ваня Кобелев смотрит подозрительно:
- Не положили?
- Таблеток дали. Сказали - не поможет, завтра придёшь.
Фильм какой-то американский, о бескомпромиссной и жестокой борьбе за выживание в капиталистическом обществе. Меня захватило. В разгар мордобоя гаснет экран, загорается свет. Помощник дежурного по части:
- Моряки, подъём - боевая тревога.
Вскакиваем, выскакиваем:
- Что, в чём дело?
Никто толком ничего не объясняет, да и не знает, наверное. На слуху только слова - "Новомихайловская" и "вторжение". А дальше воображение рисует кровавые сцены нападения китайцев из тигровой дивизии на заставу. Строчат автоматы, бухают мины - бойня, как в 69-м на Даманском. А может, полномасштабная война? Запудрил Мао своими цитатниками мозги некогда дружественному народу, и теперь они готовы нас с лица Земли стереть своею численностью.
На КПП машины нет - ни нашей, ни для нас. Нет и командиров. Боцман Кобелев принимает решение.
- Бегом на пирс.
Вообще-то это нарушение, но до устава ль сейчас?
Потемну примчались на катера. Там успевший изрядно поддать мичман Герасименко командует - сыграл экипажу боевую тревогу, вывел катер за оголовок и встал. Впереди над водой трассирующие снаряды летят, свистят и взрываются - угораздило же танкистов ночные стрельбы проводить. Их полигон в двух кабельтовых от нашего пирса и выходит на берег. Кстати, в этой танковой дивизии перед войной служил мой отец. Все окрестности Камень-Рыболова исходил с карабинов в руках, добывая дичь для голодающих бойцов. Отсюда в 45-м в составе ударной бригады пошёл в Китай крошить самураев.
- Танкисты, прекратите стрельбу! - вырвался из темноты усиленный мегафоном голос Герасименко.
Мастера бронированных машин на его слова внимания не обратили, уничтожая условного противника. Заодно могли кокнуть и неосторожного союзника.
- Если не дадите пройти, открываю огонь на поражение! - слал Николай Николаевич бессильные угрозы.
Мы втроём сидели на спардеке, любовались фейерверком, устроенным танкистами, и гадали - рискнёт ли Герасименко сразиться с танковой дивизией? С него станется.
На полигоне, будто в ответ на угрозы пьяного сундука, пальба усилилась. Грохот стоял неимоверный, и мы не услышали, как за нашими спинами тихо ошвартовался ПСКа-68.
Ещё до захода солнца ввиду Новомихайловской заставы на стремнине показалась китайская лодка - соседи требовали начальника на переговоры. Селивёрстов подошёл на "Аисте". Ноту протеста выдали ему коллеги из-за реки - вторжение, мол, вооружённое. И в знак доказательства предъявляют вахтенный журнал и ходовой флажок Коротковского катера.
- Знать ничего не знаю, - пожимает плечами старший лейтенант. - Ведать не ведаю. А скажу вам, как офицер офицеру, ох и угрёбся я с этими моряками. Они, как выпьют, всю заставу гоняют. Очень даже может, что и у вас побывали с тою же целью. Никто не пострадал? - и хитро улыбается.
Переговорщики допетрили, что над ними издеваются, и пошли восвояси.
Селивёрстов им вслед:
- Вы, товарищи, в бригаду обратитесь - может там на них управу найдут.
Китайцы так и сделали. И управу незадачливым морякам нашли - катер на буксире вернули в базу, Короткова с Захаровым списали на берег. Старшину, разжаловав, в роту охраны, а матроса водителем в автовзвод, чему Саня очень обрадовался.
В то лето граница гудела, как натянутая струна - случай за случаем, происшествие за происшествием. Не успели утихнуть дебаты о Захаровском подвиге по спасению катера - мы все считали, что он достоин был поощрения, а не наказания - как новый инцидент.
Прибыл в бригаду корреспондент из столицы - лысый, с брюшком и фотоаппаратом - пожелал попасть на Нижнемихайловскую заставу имени старшего лейтенанта Стрельникова, погибшего на Даманском в 1969-м году. До конфликта это был остров - китаёзы на нём сено косили, а наши пограничники их гоняли. Теперь туда нашим нет дороги, и командирам плавсредств приказано - проходить Даманский только со стороны нашего берега. А узкоглазые соседи возят самосвалами грунт на берег - хотят остров превратить в полуостров и прихватить себе.
Ладно, дали корреспонденту "Аист" - на нём матросом служил Чистяков, зарубивший отца в Златоусте. Вышли с базы, пошли вниз по Уссури. Не дошли до заставы - двигатель сдох. Старшина вскрыл кокпит - что ж тебе, твою мать, надо? Видит корреспондент, моряки не знают, как поломку исправить, и заявляет:
- Пешком пойду.
Был бы моложе, на него прицыкнули - сиди, не рыпайся, здесь граница, а не Тверской бульвар. А этого уговаривать пришлось. Да где там - на своём стоит. Махнул старшина рукой - чёрт с тобой! Чистякову:
- Сопроводи.
Пошли вдвоём по тропе вдоль берега. Ночь настигла. Дальше идут - заблудиться негде: слева Уссури, впереди застава.
Смотрит корреспондент - мама дорогая! - волк из темноты к нему несётся.
- Волк! - кричит с перепугу.
А у Чистякова автомат наготове - очередь дал и срубил волка в последнем прыжке. Да только он не один оказался - дружки его окаянные давай в ночи из автоматов палить. Пали Чистяков с московским гостем на земь и ну отстреливаться. Конечно, это Чистяков поливал огнём ближайшие кусты, а корреспондент за его ботинками прятался. Отстреляв по три магазина, решили поговорить.
- Что, волки позорные, съели моряка-пограничника! - ликует Чистяков.
А позорные волки на чистом русском ему отвечают:
- Что ж ты, козлина, мать твою так, пограничную собаку загубил?
- За "козла" могу и по сопатке. А собаку надо на привязи держать, а не травить мирных граждан.
- Ты Петьку, урод, подранил.
Тут Чистяков бросил к чертям дипломатию и помчался взглянуть на дело своих рук и автомата. У бойца пробито плечо, но он был в памяти и даже перевязан. Чистяков взвалил его на загривок и попёр на заставу. Следом второй погранец нёс убитую собаку. Во всей этой трагичной истории был один очень маленький, но бодрящий душу эпизод - корреспондент в штаны облегчился. Кукин, правда, не уточнил, доводя до нас подробности инцидента, по большому сходил москвич или по малому. Да и вывод он сделал более, чем странный.
- Дураки сошлись на пограничной тропе, дураки и неучи. Запомните, моряки, начал стрельбу, убивай - нечего небо впустую дырявить.
Будто мало ему раненного погранца и убитой собаки.