Хм, странно, но я об этом никогда не задумывалась!
- Моё имя написано на обложке, наверно, его придумали те, кто… кто меня создал.
- Значит, фирма-производитель? Да, не густо у них с фантазией…
- Да нет, не фирма, а Типографы. Хотя подожди…
Мыслительный ступор - меня словно переклинило! Кто же придумал моё имя? Типографы? А как же Литературное Произведение? Непонятно.
- А почему ты Китайчонок?
- Потому что энергетические пики вибраций моей души соответствуют жёлтой линии спектра моей ауры.
Я кивнула, сделав вид, что всё поняла, и спросила:
- Как же мне определить пики вибраций моей ауры?
- О, это возможно только во время работы, когда тебя подключают. Вот меня скоро подключат к новой компьютерной системе и начнут записывать на меня информацию. Моменты записи или считывания характеризуются различными энергиями трансцендентальных видений…
- Меня никуда не подключают! - перебила я. - Меня читают!
- Ах, да… - Жёсткий Диск внимательно оглядел меня. - У тебя даже волшебного гнезда нету. Как же тебя считывают?
- Человек берёт меня, открывает и читает моё Произведение. Бородач, в рюкзаке которого мы с тобой летим, взял меня в Библиотеке, чтобы прочитать.
- Этого человека зовут Григорий по прозвищу Мухомор. У людей тоже бывают прозвища, как и у Жёстких Дисков, - пояснил Китайчонок.
- Спасибо, а то он мне пока не представился, - улыбнулась я. - А вы давно знакомы?
- Неделю, не больше. Меня подарил Григорию мой первый юзер Валентин по прозвищу Крот два часа назад, а до этого момента я чувствовал, как Крот много рассказывал обо мне Григорию с моей же помощью через электронно-ментальную матрицу.
Мне снова пришлось сделать умное лицо, потому что засыпать Существо из другого мира лишними вопросами - терять драгоценное время, волею Судьбы предоставленное нам для общения.
- Давай определимся с моим прозвищем, - намекнула я.
- Всё просто. Когда тебя считывают тем способом, которым считывают Книги, ты можешь почувствовать определённого вида вибрации. По ассоциации к своему чувству ты можешь придумать себе прозвище. Или оно само к тебе придёт, ведь любые вибрации сопровождаются калейдоскопом удивительных видений.
- Погоди, милый, но читают, насколько я знаю по собственному опыту, не совсем Книгу, а содержащееся в ней, то есть во мне, Литературное Произведение.
- Ну, разумеется. Когда считывают - напрямую обращаются к твоей душе. Прозвище отражает состояние души Существа.
- Хорошо, а имя?
- Кто придумал твоё имя? - снова спросил Китайчонок.
И тут я поняла. Я вспомнила свои ощущения и видения в те моменты, когда меня читали. Я никогда раньше не сопоставляла их со своим именем. Почему я не спросила об этом у Восстания Ангелов? Вот недотёпа-то! Впрочем, скоро я вернусь с Библиотеку и обязательно спрошу, чтобы подтвердить или опровергнуть мою догадку.
- Моё имя придумал Автор! - воскликнула я. - Моё имя - имя Литературного Произведения!
- Значит, это твоё прозвище, - заключил Китайчонок.
- Нет, в нашем мире не так. Да, конечно, не так! Именно поэтому у Книг и нет никаких прозвищ, имена и так отражают состояния их души. И Типографы пишут эти имена на обложках, потому что Авторы об этом просят.
- Ну, может быть, может быть, - Жёсткий Диск почесал свою металлическую обложку. - Но у тебя возникло желание иметь прозвище. Разве не так?
- Так, и благодаря этому я сделала важное открытие. Спасибо тебе! - и я обняла Существо из другого мира, благо, наша близость это позволяла.
Китайчонок был холодным, но только снаружи. Обняв своего попутчика, я почувствовала, как внутри него бьёт ключом настоящая горячая жизнь. И природа этой жизни, её смысл и законы, мне совершенно неизвестны. Эх, как было бы удивительно подольше пообщаться с Существами из других миров, ведь мы, Книги, почти ничего о них не знаем! Жёсткий Диск, похоже, владел основами эмпатии, ибо сказал:
- Мы тоже о себе почти ничего не знаем, дорогое моё Существо!
- Но согласись, было бы так здорово познать друг друга! Мы с тобой такие разные, и в то же время общего между нами больше, чем мы думаем. Я так здорово чувствую тебя и не хочу выпускать из объятий…
- А что ты чувствуешь?
- Ты очень, очень необычный даже для своего мира! Ты хочешь жить и радоваться тому, что у тебя есть такая возможность! Ты… не закрыт для любви! Вот.
- Эхе-хе… - вздохнул Китайчонок, ласково отстраняя меня.
- Подожди… можно ещё побыть с тобой? Нас скоро разлучат…
- Ты такая юная и наивная, и пахнешь, как новенький Процессор… А от твоих касаний мне щекотно. Не обижайся.
- Я уже почти разучилась обижаться! - рассмеялась я. - Просто так редко попадаются не спящие и не мёртвые Существа из непознанных миров, что я мгновенно заражаюсь молью общения и не могу оторвать от тебя последней страницы! Но если ты хочешь сейчас помолчать и побыть наедине с собой, то я буду только рада, потому что уединение и медитативность - признак…
- Помедленней, пожалуйста, Безусловная Любовь, а то я не успеваю переводить с книжного.
- Ой, да, я тараторю как Толковый Словарь. А знаешь, откуда взялось выражение "тараторить как Толковый Словарь"? Толковый Словарь - это такая Книга, вернее, не совсем Книга, мне про неё подружка рассказывала. Он, этот Словарь, отличается тем, что постоянно повторяет разные слова, причём совершенно непонятно, как он это делает, потому что понять то, что он хочет сказать, невозможно. Кстати, давно хотела кого-нибудь спросить - а как мы общаемся с Существами из других миров? Ведь ты говоришь на своём языке, а я на своём, и мы всё равно друг друга понимаем.
- Не знаю, как ты, а я слышу твои слова сперва на твоём, а затем, тут же, почти одновременно - на своём языке. Но мне для этого нужно концентрироваться на тебе.
- Странно, а мне вот не нужно, я тебя просто понимаю. А вот с людьми у нас иначе, без настройки на их мир ничего не получается. К тому же некоторые языки для нас слишком громки и трудно воспринимаемы, поэтому мы иногда отключаем слух.
- А это не больно - отключать? - насторожился мой сосед.
- Не, совсем нет, больно слышать некоторые человеческие или механические звуки. Ладно, если я тебя утомила своей наивной речью, давай сыграем в какую-нибудь невербальную игру. Хочешь, научу? Например, я только что придумала игру в прозвища!
И я расхохоталась, держась невидимыми руками за метафорический живот. Вдруг траектория нашего движения вместе с рюкзаком изменилась, и я едва успела прижаться к Китайчонку. Похоже, мы резко приземлились, и я зажмурилась, увидев яркий свет.
Григорий по прозвищу Мухомор открыл рюкзак и сперва извлёк из него Китайчонка. Через несколько секунд пришла моя очередь - и я перелетела совсем не на полку или тумбочку, а на пол, застеленный тонкими мягкими пластинами. Комната, в которую я попала, снизу обозревалась не очень удобно, но одно я заметила сразу - это жилище разительно отличалось от мест обитания моих предыдущих Читателей. Во-первых, мебели здесь почти не было - одинокое старое кресло в левом углу да небольшой стол с компьютером - в правом. Во-вторых, отсутствие мебели с лихвой компенсировалось населяющим комнату хламом: наставленными друг на друга коробками, пузатыми рюкзаками, огромного размера тюками, строительным материалом и просто разбросанными по полу предметами и мусором. Я уже давно подметила, что люди почему-то полагают, что большинство вещей - неживые, и поэтому обращаться с ними можно как угодно. Например, я видела, как мать Николая била Посуду, а его отец сворачивал Журнал в трубочку. Пару раз Серж на моих глазах стучал Зонтиком по дверному косяку. А уж о том, как меня били об стену, я вообще не хочу вспоминать!
Моё обоняние, получившее стимул к развитию благодаря упражнениям книгаямы, теперь чуяло гораздо больше запахов и их оттенков, и это свойство мира удивляло и настораживало. Удивляло - потому что я уже не понимала, как я жила раньше, не обращая на ароматы жизни никакого внимания. Настораживало - потому что любое незнакомое, неисследованное часто пугает. И запахи, как я чувствовала, тоже имеют свой характер - добрый, весёлый, жуткий или предостерегающий. Или ещё Автор с Типографом весть какой!
В комнате Григория пахло селёдкой и немного - Леночкой. Запах селёдки показался мне наивным, а вот Леночка… Моя бурная Читательница, с которой мы не успели даже подружиться… Леночка мне казалась символом опасности. Может быть, потому, что именно у неё на полке я заболела летаргической апатией, а может, по какой-то иной причине…
Вдалеке гремела посуда - наверно, Григорий находился на кухне. Возможно, он живёт здесь один. Наверное, мне стоит отдохнуть после подходившего к концу сумасшедшего дня моего рождения. И я закрыла глаза, чтобы немного вздремнуть.
Дрёма - странное половинчатое состояние: ты вроде спишь, а вроде нет. Не знаю, как там у других Существ, но у нас, Книг, дрёма случается нечасто. Тебя либо уносит в глубокий сон без сновидений, либо в осознанный, либо ты остаёшься болтаться в мире грёз. В этот раз усталость быстро сделала своё дело, и мне начали сниться последние события в обратном порядке - так тоже иногда бывает. Вот я лечу в рюкзаке и болтаю с Китайчонком, вот меня несёт в тёплых руках Библиотекарь… И вдруг я вздрагиваю от неожиданности - потому что оказываюсь не на полке в Библиотеке, а совсем не здесь и явно не сейчас. Я открываю глаза, понимаю, что проснулась, но ничего перед собой не вижу. Я чувствую себя открытой на первой странице - значит, Григорий по прозвищу Мухомор взял меня в руки и начал читать! Да, такого чудесного пробуждения у меня ещё никогда не было! И в то же время, я почему-то не видела Читателя. Я хотела произнести: "Откройте мне глаза!" Я даже закричала, но не услышала себя, как часто бывает во сне. Но я не спала - просто меня начали читать, и новые ощущения…
Моментально я потеряла способность к их анализу, потому что пограничное состояние улетучилось в небытие. Оставалось только перестать сопротивляться жизненному потоку и наслаждаться всем, что происходит.
Я, слепая, лежала на столе открытой. Вернее, ослепшая при рождении - так я знала про себя. Я могла дышать, слышать и молчать. Но внутри меня, в утробе, из которой я родилась, шевелился тягучий, почти бессмысленный голос. Он не принадлежал мне - поскольку я могла его слышать. Источник голоса также не принадлежал мне - как и всё воспринимаемое не могло являться мной. Но кто я?..
Пришлось прислушаться к тому, что говорит этот незнакомец. И как только я это сделала - то резко слилась с голосом и оказалась в человеческом облике. Человек сидел за столом, а перед ним лежала стопка исписанной красными чернилами бумаги. Рядом со мной находились и другие люди - молодые, неброско одетые, обменивающиеся проникновенными беспокойными взглядами. Странно, что в этом обществе, состоявшем из тринадцати персон, не было ни одной девушки - за исключением меня. Да, я могла видеть, но уже не придавала значения бесконтрольным метаморфозам, творящимся с моими органами чувств. Слышать я тоже могла - и вот один из присутствующих, высокий статный человек с аккуратной бородой и длинными вьющимися волосами, заговорил:
- Почему мы боимся? Потому что мы убеждены, что не достойны любви. Потому что мы думаем, что не способны любить так, как нас любит Бог. И при этом мы забываем, что и нищий, и император - одинаково прекрасные Его творения.
- Разве достойны сравнения грязная гиена и златогривый лев? - послышалось справа.
- Рад твоему вопросу, Фома. Может, кто-то из братьев захочет ответить на него? Что скажешь, Андрей?
- Скажу лишь, что я пребываю в глубокой растерянности, Учитель. Не далее как вчера я видел, как властьимущий вооружённый солдат унижает забулдыгу-бесхребетника, и создалось у меня такое впечатление, что не будь под рукою забулдыги - солдат набросился бы на себя и предался самобичеванию.
- А ты что скажешь, Анна?
Сперва я не поняла, что обращаются ко мне. Под ждущими ответа взглядами учеников я занервничала, пытаясь вспомнить вчерашние слова Учителя. Там было что-то про равенство плодов добра и зла на чашах событийных весов. Боясь неверно сформулировать, я пробормотала:
- Я не знаю, Учитель. Мои глаза давно закрыты, а уши больше не слышат. Ответь нам, почему Бог создал всех достойными любви, и какими бесами мы одержимы, что этого не понимаем.
- Так прозрей, Анна! - воскликнул тот, к кому я обратилась.
И я почувствовала, как его мягкая и тёплая ладонь дотронулась до моих глаз, отстранённо-боязливый взгляд которых я утаивала от своих друзей…
Я вышла из человеческого облика и… стала слепой беспомощной грудой бумаги на столе. Только эхо до мурашек знакомого голоса ещё долго колотило каждую мою страничку колокольным звоном, пока мысль-воспоминание молнией не разрезала эту нереальную тьму: "Легенда Доброй Горы гласит, что перед тем, как стать Книгой, каждая из нас была слепой Рукописью".
Так рассказывала мне Лирика. Неужели я стала Рукописью?! Но тогда где моё абсолютное зрение и что за странные превращения меня в какую-то Анну?
Что-то никак не прозревалось. Нужно снова прислушаться к внутреннему голосу - и как только я это сделала, трюк повторился!
Учитель убрал руку, и я посмотрела на него. Он благодарно улыбался, а я вспомнила его имя и спросила:
- Иисус, а я правда Рукопись?
- Нет, душа моя, - ответил он, а затем обратился ко всем. - Скажите, пожалуйста, что же общего между самой вонючей гиеной и самым великолепным львом?
- Душа, - сказал Андрей.
- Душа, - произнёс человек, имени которого я не знала.
- Душа, - откликнулось эхо.
- Душа - женщина. Разум - мужчина. Именно для того, чтобы вы стали лучше понимать не только меня, но и мои слова, я начал приглашать Анну на наши тайные встречи. Она - такая же, как и каждый из нас, ибо Бог ни одну душу не создал ущербной. С этого дня Анна - наша сестра.
- Разумно ли ты поступил, Учитель? Разве не сказано в одной мудрой Книге, что дела женские - нехитрые, а душа её - потёмки? - засомневался Фома.
- Значит, Бог был женщиной, - произнёс человек, имени которого я не знала.
При слове "книга" меня передёрнуло. На секунду я едва ли не подумала, что вижу всего лишь осознанный сон.
- Мы думали, ты нам объяснишь, Учитель, зачем ты пригласил её сюда, - услышала я.
- Ради иллюстрации твоих слов ты бы мог воспользоваться женщиной, но совершенно не обязательно давать ей слово. Ты бы мог позвать глухонемую, - снова услышала я.
- Мы терпели три дня, - вроде как сказал ещё кто-то.
Похоже, ученики мне совсем не доверяют, но тщательно скрывают это. И ещё мне показалось, что они совсем не слышат своего Учителя и не верят его словам. Я решила быть откровенной:
- Знаете, друзья, мне, конечно, очень приятно слышать ваше мнение обо мне, но не могли бы вы так же честно признаться, что не понимаете ни слова из того, что говорит вам наш учитель Иисус?
Все резко замолчали, будто бы великая тишина отдавила людям их языки. И Учитель, словно боясь нарушить эту благоговейную атмосферу, подошёл по очереди к каждому из нас и произнёс шёпотом "так прозрей…" и далее - имя того, к кому он обращался. Таким образом я вспомнила имена всех. Удивительно, но Иисус подошёл ко мне во второй раз. Жестом я попыталась возразить, но прикосновение его руки к моему лбу примирило меня с происходящим.
"И подошёл он к каждому апостолу по одному разу, и только к Анне подошёл дважды…"
Голос внутри меня не был голосом Иисуса, он принадлежал другому мужчине. Но, узнавая этот голос, я могла быть… и видеть… то, что являлось источником голоса. Я находилась в теле Рукописи - той Рукописи, что скоро станет Книгой. Но я практически не ощущала своего тела - ведь Литературное Произведение по имени Безусловная Любовь находилось в процессе рождения.
- Ты назвал меня сестрой? - не своим голосом произнесла я после того, как Учитель завершил обход.
- Да, Анна. Только сестра может быть нашим другом и возлюбленной одновременно.
- Но пока я - душа, я единственная и неповторимая. Скоро я стану Книгой, и у меня появятся сёстры.
- Пусть они сами расскажут о себе, - кивнул Иисус на братьев.
Их лица вмиг преобразились. Они остались человеческими, но я их больше не узнавала. Я не могла сказать, кто передо мной - люди или Книги. С великим трудом я вспомнила, что нахожусь в процессе создания, а значит, всё окружающее постоянно, и меняется лишь моё мировосприятие. На секунду я увидела своё отражение в пиале с водой - лицо смуглой женщины с густыми чёрными бровями и бесконечно длинными волосами.
- Привет, сестра, - произнёс бывший Андрей. - Что ты хочешь обо мне узнать?
- Зачем тебя создали? - прошептала я.
- Душа одна. Тел много. Одна душа способна оживить тысячи тел. Мы с тобой - одно, но мы этого не знаем. Для того, чтобы вернуться к единому знанию, нас наградили разными телами. Так говорил Учитель.
- Тебя тоже зовут Безусловная Любовь? - догадалась я.
- Нас всех так зовут, - ответил бывший Фома.
Я оглянулась на Иисуса, который стоял в отдалении, сложив руки на груди.
- А его? Его зовут по-другому?
- Его зовут…
Имени я не расслышала, но оно было произнесено моим внутренним голосом. Тут же телесное отождествление вновь сместилось от зрячего человека-Анны к лежавшей на столе слепой Рукописи. Я почувствовала прикосновение руки к своей бумаге, к верхнему листку. Даже если бы я могла видеть - я бы не открыла глаз. Я усмехнулась про себя, внезапно осознав страстное желание многих живых Существ видеть. Зачем нужно зрение, когда мир и так ощущается слишком остро?
- Привет… - произнесла я.
- Здравствуй, - откликнулся источник внутреннего голоса.
- Я знаю, ты - мой Автор. Удивительно, как я могла это забыть. Книги - глупые Существа, они помнят лишь то, что им совсем не нужно.
- Каковы Авторы - таковы Книги, - ответил Автор.
- Нет. Я знаю, что ты - самый мудрый человек на свете. Это Типографы - глупые, когда заключают наши души в чужие тела. Но я постепенно умнею, ты можешь мною гордиться. Например, я знаю, что ты пишешь не Книгу, а Литературное Произведение.
- Каковы Книги - таковы Авторы, - улыбнулся голос.
Чувствуя приближение мыслительного ступора, я затараторила: