Поужинав с гостями, он пошел к себе в кабинет, где обыкновенно проводил время и укладывался на ночь. Племяннику определил комнату рядом с кабинетом, а Анюте предложил поселиться в комнате жены, а если надо что читать и писать, - он знал: она много пишет, - то пусть идет на второй этаж и занимает там "верхний кабинет", кстати, отделанный с особым тщанием, с камином и балконом, выходившим прямо в лес.
- Пойдем туда, в "верхний кабинет", - предложила Анюта Косте, как только они остались одни.
Здесь она вышла на балкон и тихо, почти шепотом, стала говорить:
- Как вы мне и велели, я три части зарыла в землю.
- В землю? А вода?..
- Вода не опасна. Каждую часть заложила в три плотных целлофановых мешка, - так дедушке присылали с Украины варенье. Хорошо завязала и еще в жестяные добротные банки упаковала. В сарае нашла, от старых времен уцелели. В таких банках то ли чай, то ли леденцы продавали. А теперь смотрите, где ваши клады.
- Но ты хорошо рассмотрела, что там?
- Нет, не очень, - я торопилась. Но… заметила: много золотых монет. Очень много, несколько сот будет. А еще там были пачки долларов и рублей. Я их прятать не стала, - вон они, в моей дорожной сумке. В один из кладов запрятала золотую табакерку, - уж больно хороша. И содержимое делить не стала, - рука не поднялась. Ну и… самое красивое закладывала в банки, решила этак надежнее.
- Прекрасно! И где наши клады?
- А вон смотрите - сосна. И вон - дуб, а там - липа. Деревья заметные, словно часовые. От каждого дерева отмерила три метра на восход солнца, то есть на восток. И вырыла ямки в полметра глубиной. Туда и схоронила, а сверху прикрыла дерном. Я это умею, - вот увидите.
- Хорошо, умница, - и Мефистофель бы не разгадал нашу тайну. Мне предстоит поездка в Америку, хотел бы и тебя взять с собой. А? Что ты скажешь?
- Я с удовольствием. Очень хочу побывать в Америке.
- С работой там, в станице, рассчитайся. Пропишу тебя в Питере, и будет у тебя своя квартира. А там, дальше, найдем тебе и работу. Пока же…
Он пристально заглянул ей в глаза, будто бы размышлял, говорить о своем намерении или нет.
- Пока же… Будь у меня наперсницей. Вроде доктора Ватсона при Шерлоке Холмсе, - а?
В ту ночь Анюта долго не могла заснуть. Слишком круто и почти фантастически поворачивалась ее жизнь.
Анюта неплохо знала английский язык, преуспевала в институте, теперь же, готовясь к поездке в Америку, решила нанять преподавателя и заниматься английским по четыре часа в день. Пять-шесть часов она по-прежнему отводила творчеству, писала новую повесть. Такой модус жизни установила для себя после опубликования в столичном журнале первого рассказа, - тогда же местный маститый писатель ей сказал: "У тебя, дочка, нежный, ласковый русский язык, и есть музыка в слоге, а это - первый признак большого таланта. Пиши каждый день, и тогда ты будешь большой русской писательницей".
С тех пор она писала много и, как Чайковский, могла о себе сказать: "Я работаю каждый день, как сапожник".
И уже вскоре, когда ей было двадцать три года, в местном издательстве вышла первая книга ее рассказов "Хозяйка Дона", - так называли ее в станице, - а еще через год ее принимали в члены Союза писателей. Тот же ветеран, - кстати, и хороший писатель, - дал рекомендацию Анне и, поздравляя ее, сказал: "Очень рад за тебя, очень… мы с тобой два полюса: я самый старый писатель на средней Волге, ты - самая молодая. И помни, Анюта: в мировой литературе всегда было мало женщин прозаиков, а в русской их и совсем не было. Ты должна постоять за честь женщин".
Сегодня она поднялась в семь часов и в нетерпении подошла к письменному столу. И на первой странице большими буквами вывела: "Шальные миллионы".
Решила писать историю, подобную той, которая происходила с ней самой. Конечно же, подобную и ни в коем разе не копировать. Все персонажи только похожи на своих прототипов, но реально не существующие, эпизоды тоже навеяны происшедшими. И повесть, а не рассказ, - она снова берется за большую вещь. "Справлюсь ли, хватит ли сил? Помоги, Господи!"
Устремив взгляд в окно, на крону леса, вспомнила о работе на Дону, о родном хуторе, - чутье ей говорило, что прошлая милая жизнь в отчем краю отлетает, она теперь туда не вернется, а будет приезжать, как Костя, на отдых, что красивый и гордый Санкт-Петербург становится ее судьбой. И что самое главное: сбылась ее мечта о свободной творческой жизни, - хотя бы год-два она может писать и ни о чем не думать. У нее есть деньги, она будет жить скромно, бережливо, и писать, писать…
Ее планида - в творчестве, она непременно станет автором новых и новых книг.
Склонилась над тетрадью, начала писать. И скоро целиком ушла в мир своих фантазий, в тот заветный, желанный мир грез, где живут ее герои, ставшие вдруг близкими и дорогими.
Повесть ее с самого начала пошла быстро. В первой главе она живописала Дон и речной глиссер, и моториста-девушку, она же почтальон, - развозит по прибрежным хуторам почту… - и писала ее с любовью, делала ее очень красивой.
У нее была особая творческая манера, - уж не недостаток ли это? - она хотела видеть своих героев людьми высокими, благородными и непременно красивыми. Особенно женщин. Может, они у нее на родине, на Дону, и действительно были таковыми?
Вот и в этой новой повести в хутор, где живет ее героиня, приезжает из Москвы молодой человек, - бизнесмен в духе времени, миллионер, и не из тех, которые наживают миллионы перепродажей, а глава фирмы, производящей консервы из продукции пригородного совхоза. Он молод и тоже хорош собой…
Перо ее летало по страницам, - на этот раз она писала так быстро, что рука едва поспевала за мыслью. И было уже девять утра. В дверях появился Костя:
- Эй, работник, вас ожидает завтрак.
Из кухни-столовой шел соблазнительный запах жареной картошки и малосольных огурцов. Костя сам приготовил еду, и оба они с дядей уже сидели за столом.
Анюте было неловко, но спускалась по лестнице счастливая. Говорила:
- Хорошо бы так всегда: мужчины стоят у плиты, а женщины дрыхнут до обеда.
- Знаем, знаем, как ты дрыхнешь, - корил ее дед. - Спозаранку встала. Я ведь был на дворе, когда ты поднялась. Молодая, тебе бы спать без задних ног, а ты ровно дед столетний, сон гонишь. Поди, рассказы все пишешь. В прошлую зиму сколько тут написала. Ты хоть бы читала нам.
- Я, дедушка, мною рассказов решила написать, да вот удастся ли соорудить хоть один стоящий?
- Не скромничай слишком-то, - продолжал дед, - книжку твою прочитал: у тебя все рассказы интересные и, пожалуй, получше будут, чем у Чехова, - у того все стонут и плачут, будто в лесу заблудились. Сам, бедолага, хворый был, так и люди у него мешком прибитые. У тебя же люди крепкие, умные, и каждый при деле. Одним словом, - дончаки! Умница ты у нас. И как только в головушке твоей такой красивой столько таланта поместилось!
Анюта не носила модных коротких юбок, и куртки со множеством молний и карманов у нее не было. Одета просто: кофта белая с маленьким кружевным воротничком и юбка расклешенная книзу колоколом, на плечах - ею же связанная дымчатая накидка без рукавов. Копна шелковистых волос небрежно кинута на затылок. Все в ней было по-домашнему и дышало свежим ароматом молодости, нерастраченной силы и могучей женской природы. Впрочем, лицо выдавало нежность и хрупкость девичьей натуры, оно было младенчески свежим, а глаза светились наивной верой. Она была спокойна, как бывают спокойны дети, казалось, что тревоги жизни ее не коснулись. И красота ее была природной, таинственно притягательной. Костя поймал себя на мысли, что смотреть на нее было ему не просто, он вдруг понял, - и ему стало страшно от этого, - что Анюта будет принадлежать не ему, - теперь уж не было сомнений, что любит ее, и так, как не любил ни одну женщину, - возможно, просто не знал, что же такое - любовь…
Вчера вечером звонила Амалия, спрашивала о квартире, даче, - он сказал, что в порядке, а сам еще и не бывал там. И не думал, как быть Амалии, - лететь ли в Питер или отдыхать там, соврал: "Живи там, это необходимо, - я прилечу к тебе, и мы все решим".
Почему это необходимо, когда он прилетит - этого и сам не знал, а только хотел, чтобы Амалия жила у отца и не путалась у него под ногами. "А еще недавно стремился к ней, мечтал… О, Боже! Слаб человек и не ведает, куда пойдет завтра, что будет делать…"
За завтраком он почти ничего не говорил, а ел мало и рассеянно, - боялся лишний раз поднять глаза и посмотреть на Анну. Хотелось бы глядеть на нее и глядеть, а - не может. Красота, как и солнце, - ослепляет.
Зазвонил телефон. Говорил Старрок:
- Костя, приезжай. Есть дело, которое могу доверить только тебе. Скорее. На машину и - ко мне.
В голосе слышались нотки благодарности, почти нежность. "Доволен, - подумал Костя. - Пересчитал все, доволен". Поднялся, сказал:
- Вызывают на службу.
И - к дяде:
- Поживу у вас. А? Не возражаете?
- Костя! Что это такое ты говоришь? Ты же знаешь: люблю тебя как сына и всегда рад тебе. Да и Аннушка, я думаю…
Тронул девушку за плечо.
- А-а?..
Анна смотрела на Костю.
- Нам без вас будет скучно. Приезжайте скорее, а если задержитесь - звоните.
И глаза ее выражали: "Да, нам без вас скучно. Слышите?.."
С радостным, волнующим сознанием, что он нужен, приятен Анне, подходил к машине.
Костя подъехал к милиции на "мерседесе", и, кажется, никто этому факту не придал значения. Поставил машину под окнами своего кабинета.
Генерал принял Костю радушно: вышел навстречу, тряс руку.
- Майор… Через месяц ты - подполковник. Звонил министру, - подпишет.
Говорил тихо, не хотел, чтобы их слышали.
Прошел на свое место, посадил Костю рядом. Долго подступался к разговору, что-то мешало. Вышел за дверь, вернулся.
- Сядем в твою машину, поедем.
Костя не спрашивал, куда они поедут и зачем. По дороге понял: генерал хотел уединиться.
В пустынном переулке остановил машину.
- Ты, Костя, запоминай и мотай на ус все, что я тебе скажу. Нам с тобой предстоит операция, равной которой, видимо, не знает криминальная история всех времен. Над нею с месяц работала московская милиция, но я их отшил, пообещал разгрызть орешек своими силами. И выбрал на главную роль тебя. А теперь слушай.
В одном питерском музее, - наиглавнейшем, конечно, - пятьдесят пять лет сидит страшный зверь: Регина Бондарь, главный консультант и оценщик реликвий. Кабинет ее - гигантский стальной сейф со множеством отделений, с секретными замками и запорами. У нее каталоги редких старинных изделий, приборы для определения проб золота, чистоты бриллиантов, камней, характера и стиля отделки. Она действительно большой мастер, но к нам поступил сигнал: за полстолетие с лишним у нее в сейфах осело множество реликвий - особо ценных ювелирных изделий. Она - как скупой рыцарь из пушкинской драмы, упырь, засосавший в свои кладовые украшения царских особ, княжеских, графских жен и дочерей, сокровища промышленных магнатов. И ценности эти не учтены, бесхозны, - они в любое время все разом могут уплыть за границу.
- Но как же такое может случиться у нас, в социалистическом государстве, где подобные ценности должны принадлежать народу?
- Да, у нас и такое стало возможно. А все дело в том, что директором музея и всех хранилищ при нем все время был ее двоюродный брат. Он, как ты, наверное, слышал, недавно Богу душу отдал. Туда пришел другой, но тоже какой-то близкий ей человек, и он ее трогать не станет.
- Я кое-что слышал о темных делах в музее. Секретарша прежнего директора будто бы уехала в Израиль и там в Тель-Авиве открыла ларек по продаже русского антиквариата.
- Если и эта старая карга улепетнет в Израиль или в Штаты, она там откроет целый супермаркет по продаже наших реликвий. Да-да, у меня есть верные сведения.
- Но почему же не заняться ими открыто, назначить следствие, все опечатать?
- Ну, ну, - пошел, поехал.
Старрок укоризненно покачал головой.
- Ты, майор, спустись на землю. Следствие, опечатать… С приходом к власти демократов закон умер в нашей стране. Богатства становятся добычей умных и сильных. Старая музейная крыса попала на мушку трех мафий. Московскую я отбил, но лишь на время. Никто не знает, что они там замышляют. И если я остановил выбор на тебе, то лишь потому, что в битвах трех мафий решил одержать победу. Ты выйдешь на переднюю линию боя и победишь. Поверил я в тебя - вот в чем дело. Убрать так Тариэла, как ты его убрал, - тебе бы и Шерлок Холмс позавидовал. Я бы дорого дал, чтобы узнать, как ты это все обмозговал.
- Тариэл утонул.
- Ладно, ладно, убрал - и дело с концом. Мерзавцу туда и дорога. Нам предстоит операция поважнее. Мы, как патриоты, должны выполнить свой долг.
В последнее время Старрок все чаще ругал демократов, открещивался от них и называл себя патриотом. Видно, чутьем слышал грядущие перемены и загодя готовился к переходу на другой корабль.
И еще заметил Костя: Старрок то ли по забывчивости проговаривался, то ли умышленно причислял себя к самой могущественной мафии и этим приучал майора к мысли, что и он в рядах мафии, что иных-то структур власти ныне и нет, и тут уж остается только выбирать, в какой ты мафии желаешь работать.
- Старуха на ладан дышит, - продолжал генерал, - она вот-вот скапустится, и тогда…
Генерал огляделся по сторонам.
- Несметные ценности уплывут за океан в сейфы американских банкиров.
- В музее есть кладовые для хранения ценностей. Там особый учет и режим. Непонятно, почему старуха…
- Есть, есть, все есть. Но старуха пятьдесят пять лет не дремала, к ее рукам столько налипло.
- Мне все-таки невдомек: к музею человек от органов приставлен.
- Ты вообрази механизм. В музей поступает антикварная вещь, и не одна, не две, а целая партия, - из княжеского дома, из сейфа умершего богача, коллекционера. Наконец, доверчивый идиот принес фамильную драгоценность: поместите, мол, в музей, пусть радует глаз посетителей, моих соотечественников. И плывут, и плывут редкие уникальные вещи, иным и цены нет, и все к ней, к главному консультанту, оценщику. Контроль, конечно, есть, но… условный, он создан тем же директором по ее совету, контроль вроде решета с большими дырами, - в них проваливается самое ценное. Вот, скажем, табакерки царей и вельмож. Табакерки золотые, усеяны бриллиантами и другими каменьями, а где они, эти табакерки? Говорят, что одна лишь выставлена напоказ и одна в запасниках, а их было множество.
И другие бесценные предметы: короны, рукояти тростей, украшенное оружие, скипетры, жезлы… Где учет всему этому, контроль? Директор-то свой человек, - родной, родимый и, как теперь выяснилось, прохиндей отпетый. Все родственники за границей, туда к ним и сын его, и дочь уехали, - и не с пустыми же руками. Теперь ты знаешь, кому мы доверили национальное достояние. Америка пухнет от богатств, Россия нищает. Формула известная. А недавно наши банкиры будто бы двести тонн золота за кордон качнули. Тоже, скажешь, следствие назначь, пусть банки опечатают. И следствие, и банки, и музеи, и те, кто всем этим управляет, давно стоят над законом. И если я тебе предлагаю дать им бой на пятачке, то только потому, что я еще не потерял совесть и знаю: ты - патриот и смелый боец!
"Старрок не потерял совесть", - подумал Костя и чуть заметно улыбнулся.
- Ладно. Допустим, мне удастся ее попотрошить, - куда мы денем ценности?
- Отнесем в Ленсовет! - воскликнул Старрок. - Или сдадим в Коммерческий банк, там сидит шайка молодых резвых коммерсантов… - Старрок откинулся на сиденье и расхохотался. Смеялся до слез и что-то говорил, и всхлипывал, содрогаясь в конвульсиях. - Ты понесешь или я пойду?
И снова зашелся гомерическим хохотом, и снова что-то говорил, и хватал Костю за локоть, но Костя уже ничего не слышал. Он понимал, что становится орудием мафии, и уже твердо решил для себя: вступить в борьбу и с той старой музейной крысой, и со Старроком, и с теми, которых он не знал и не видел, но которые жадной толпой стояли у них за спиной.
- Ладно. Я иду на задание, - твердо произнес Костя.
"Мне поможет Анюта. Она умная, смелая, ее никто не видел, - поможет".
Он еще не знал, как вовлечет Анну в новое дело, но интуиция разведчика подсказывала много ходов с участием девушки. "Она умеет водить машину. Сегодня же куплю ей автомобиль, - новый, иностранный, чтоб не было хлопот с ремонтом".
Ему очень хотелось побывать на квартире, на даче, посмотреть, все ли там в порядке, но времени не было. Позвонил на пульт охраны квартиры, потом дачи, - успокоили. И тут же позвонил Амалии, сказал ей ласковые слова, посоветовал отдохнуть, полечить свои суставы. Поехал к дяде Васе.
Анна была наверху, писала. Костя вошел к ней. И с ходу к делу:
- Анюта мне поручили важную операцию, ты будешь мне помогать?
- Пожалуй, с вами пойду в разведку.
- Вот-вот, именно в разведку. Меня посылают на задание, и ты можешь серьезно помочь. Но для этого ты должна иметь свою машину.
- Машину? Это моя мечта. Но где я ее возьму?
- У тебя будет…
Он хотел сказать: "Служебная, наша, от милиции", но тут же одумался: зачем врать? Сказал:
- Купить машину для нас ничего не стоит. Мы сейчас поедем и купим.
Анюта, вдруг загоревшаяся желанием ездить на собственном автомобиле, так же быстро и сникла. Губы ее плотно сжались, взгляд потух.
- Ты что, Аннушка? О чем задумалась?
- О машине - да, мечтаю, но хотелось бы на свои кровные, заработанные.
Костя понял: повторяется ситуация, которая у него только что была с генералом. Он не хотел быть в положении революционеров семнадцатого года - грабить награбленное, но Старрок легко ему доказал, что другого выхода у них нет. Нельзя же добровольно, по своей охоте впасть в положение человека, взявшего ценности у одного жулика и отдавшего их другому, такому же негодяю, а может, еще и покруче. Настали времена смуты, когда государство умерло, его нет, и богатства народа пошли на распыл, все созданные народом ценности потеряли хозяина. Летят, как в колодец, в карманы жуликов - заводы, дома, земля… А уж что до колечка или перстенька, за ними идет охота на всех уровнях.
Если хочешь остаться в ладах с совестью, найди свои методы передачи ценностей народу, стране, государству, но так, чтобы ты не оставался в дураках, не накачивал карманы дельцов, оказавшихся умнее тебя.
И если эти соображения тревожили совесть повидавшего виды майора милиции, то так же они занимали Анну, непорочное создание, чистое душой и совестью.
- Аннушка, милая, - подсел он к ее креслу, - послушай меня и постарайся понять. Благородный разбойник Робин Гуд отнимал деньги у богатых и отдавал бедным. Мы с тобой беремся за труд более высокий: изымаем богатства у мафии, и так, чтобы даже сама мафия нас не видела и не знала. Да, к нам попадают рубли и доллары, золото и бриллианты, но возвратить их государству мы пока не можем, государства нет. Всюду, где должен сидеть человек государственный, - в любом совете, банке, министерстве, - там сидит жулик, и ты только обогатишь очередного мерзавца.
- Неужели так все сделалось в нашем государстве?