Ли поцеловала Джона.
- Когда речь заходит о кино, говорят о деньгах и о публике и никогда об игре. Мы просто это делаем.
- Да, но пойми, у театра нет ни денег, ни публики. И таким образом театралы не могут оценить собственную значимость. А если бы попытались, то совершили бы самоубийство. Нет даже славы. Славу актерам приносят телевидение и кино. Поэтому театр вынужден генерировать собственные ценности - из тонкой атмосферы, из призраков, из "момента". Но вот чего я действительно не могу осознать: тебе-то зачем понадобился театр?
- Я сама задаю себе этот вопрос. И отвечаю: наверное, дело в отце - он всегда хотел играть в театре. Мне было бы приятно, если бы он мной гордился. И еще купилась на эту ерунду с волшебным моментом. Это как будто ты прихожанин, а тебе говорят, что где-то есть тайная часовня, куда допускают только самых лучших. Элиту. У них свое знание - святее, чем твое самодовольство: я делала, а ты нет. Всегда хочется стать членом клуба, в который тебя не пускают. Черт побери, это только пьеса. Денег нет, и никто ее не увидит. Так чего беспокоиться? Репетиций не будет две недели. Так что давай заложим за воротник.
- Хорошо, - рассмеялся Джон. - А может быть, сходим в театр?
- Куда? На живую пьесу? Думаешь, стоит?
- А что, неплохая идея.
Хеймд остановил машину на подземной стоянке.
- Мы туда попали? - Ли с сомнением рассматривала загаженные бетонные стены, масляные лужи и кучи мусора. - Королевская шекспировская компания? Королевская - то есть царственная. А Шекспир - то есть мировой гений, гордость доброй, старой Англии?
- Она самая. Добро пожаловать в Барбикан.
Сту выскочил из машины и оказался в прудике липкой, зловонной жижи.
- Осторожно, здесь ступенька.
Стюарт согласился их сопровождать на весьма почтительно встреченную постановку редко идущей трагедии эпохи Реставрации. Там герой-юноша, решил он. Может понравиться любовнику Антигоны.
- Я слышала о способностях англичан, - продолжала Ли. - Но чтобы поместить Королевскую шекспировскую компанию в расположенный неведомо где подземный туалет - это явный перебор. Бог мой, Сту, и у нас будет такая же публика? Жалко, не принесли с собой наркотиков - они бы пригодились.
- Хочешь выпить? - спросил Джон.
- Угу. И что мне не сиделось на юге Франции? - Она окинула взглядом стойку. - Большую порцию виски.
Джон пошел к бару, а Ли и Сту застыли посреди комнаты в неловком молчании. К ним с восторженными улыбками почитателей подошла пожилая пара. Ли сделала лицо.
- Нам так понравилась ваша последняя работа, - произнесла с придыханием высоким голосом дама. - Вы не подпишете программку? Это для дочери. - Она подала программу Стюарту.
Ли свернула улыбку.
- Мы считаем, что и "Хозяин" удался, - добавил господин. - Сейчас мы на пенсии и стараемся ничего не пропустить.
- Я рад, - отозвался Сту. - Познакомьтесь, это Ли Монтана. Будет играть заглавную роль в моей следующей постановке.
Пожилая дама похлопала ее по руке.
- Вам повезло, милочка.
Ли поморщилась.
- А в кино вы когда-нибудь ходите?
- Никогда, - ответил пожилой господин. - Фильмы… как бы это сказать… такие глупые…
- Некультурные, - пояснила жена. - Как телевидение. У нас даже нет телевизора. Зачем, раз есть вот это. - Она обвела рукой бетонные стигийские стены, словно находилась под сводами ксанадского дворца.
- А радио?
- О да, чтобы слушать новости. Надо быть в курсе событий. Ну, не смеем задерживать. Для нас большая честь поговорить с вами, мистер Табулех.
Супруги отошли.
- Прошу прощения, - смутился Сту.
- Господи, вам не в чем извиняться! Почитатели и есть почитатели. Мне интересно познакомиться с вашими зрителями. - Но Ли так и не удалось избавиться от язвительности в голосе.
Прозвучал звонок, и все направились в маленький черный зал. Сиденья оказались неудобными скамьями. Она села и заглянула в программку.
- Три с половиной часа! - Восклицание прокатилось до самого фойе. - Вот это шуточки!
В это время свет начал меркнуть.
Наступил момент магии древнего откровения, когда унимают кашель и поправляют гульфики на панталонах. Зрители слепо ждали, будто окрыленные бесконечной надеждой участники спиритического сеанса: вот-вот появится дух и принесет из загробного мира меняющую жизнь весть.
На сцену сзади выскочили трое мужчин и стали делать вид, будто что-то искали в кулисах. Подбоченились, выступили вперед.
- Тс-с… вот идет… он - некто важный. Готовьтесь, други. Некто или нечто? Некто! Некто! - Они запрокинули головы и громогласно расхохотались. Принялись хлопать друг друга по спинам и приплясывать в кружок.
Появился лысый толстяк в накидке.
- Вы здесь, милорды? Некто близко.
И это явилось.
Молодые люди прыгнули вперед, запрыгали по кругу, отпрыгнули назад. Непрестанно говорили, подходили вплотную, хлопали друг друга по кожаным плечам и отскакивали в сторону. По очереди ставили ноги на стул, который, помимо урны и кровати, был единственной декорацией. Все декламировали с одинаковой заунывной напыщенностью, от чего казалось, будто слова прогладили утюгом, будто гофрированные воротники. На сцену вышла девушка - очень маленькая, с напряженным хриплым голосом. Она не подпрыгивала, но раскачивалась туда и сюда. Вообще актеры не качались и не прыгали только тогда, когда изображали внимание. Они слушали утробами, как будто люди в семнадцатом веке носили в панталонах слуховые аппараты - поводили бедрами в сторону расхаживавшего говорившего и переминались с ноги на ногу, пока он не заканчивал. Потом все немного бегали, качались, хлопали по плечам и прыгали, и наступала очередь другого оратора. По ходу действия все постоянно поглаживали кинжальные рукояти, поправляли воротники, встряхивали волосами и одергивали балахоны. Каждое слово, каждая заковыристая строка сопровождались семафором членов, будто глухонемые вознамерились пропеть "Радость секса".
Оцепеневшая зрительская паства терпеливо ждала, когда на нее снизойдет искра от огня Святого Духа. Наконец актеры отпрыгнули к заднику, девица прокачалась на выход и в зале зажегся свет.
Ли энергично пробивала дорогу к бару среди оторопелых, шарахающих одуванчиков и поверх голов кричала, что ей требуются пять больших порций виски.
- Никогда в жизни… - Она обернулась к Джону и Сту. - Ни за что бы не поверила… Высидела… Как пить. Я в полной растерянности.
- Весьма интересно, - улыбнулся Сту. - Неординарно. Что скажешь о герцоге, Джон? - В ожидании ответа он повел в его сторону бедрами и хлопнул по плечу.
- Необыкновенно. По-настоящему захватывающе. Сто лет не перечитывал эту вещь, но дух угадан. Темнота, нарастающее ощущение истерии. Очень сильно.
- И точно.
Ли переводила взгляд с одного на другого и чувствовала, что в ней самой нарастает ощущение истерии.
- Удивительно, как все уместно, как агрессивно, к месту.
- Вполне, - согласился Сту. - Сила и уязвимость страсти. Кулак, сокрушающий розу.
- Довольно, довольно! - Ли проглотила вторую порцию виски. - Я поняла шутку.
Но Джон и Сту посмотрели на нее невидящим взглядом.
- Вы же шутите! Это несерьезно! Все так отвратительно. В жизни никогда так не скучала.
- Неужели? - Джон был искренне удивлен.
- О! - встревожился Сту. - Прошу прощения. Никогда бы не подумал. Все очень по-голливудски. Масса секса и насилия.
- И плевания. Вы полагаете, в Голливуде плюются?
- Что за плевание?
- Вот и мы произносим, как в этой пьеске. Разве говорят: "Что за плевание?" А что, не заметили, они только и делали, что плевались друг в друга. Девушка с головы до ног вся в слюне.
- Забавно, не заметил, - признался Сту. - Конечно, они декламируют с придыханием. Но это не важно.
- Как не важно? А личная гигиена? Она разве ничего не значит? Я так поняла, что вы оба читали эту штуковину. Знаете, чем кончается дело. Так что мы можем идти. Давайте поужинаем. Мне не хочется… нет, я категорически не желаю присутствовать дальше на этом скучнейшем высокоскоростном подергивании.
- Ли! - Джон был по-настоящему шокирован. - Нельзя уходить в середине представления.
- Почему? Мы заплатили за билеты. Если я хочу поужинать?!
- Потому что это неприлично. Я так не могу.
- Ли, наш уход заметят, - добавил Сту. - Будет неудобно. История может попасть в газеты. А вы готовитесь стать одной из этих людей. Политически правильно держать их на своей стороне.
- Я не вынесу.
Прозвенел звонок.
- Если начну храпеть, наденьте мне на голову сумку.
Наконец, когда сцена превратилась в кучу трупов, каждый из которых разражался велеречивыми прощальными пассажами, Ли поняла, что пытка окончена. Она аплодировала редкими хлопками, словно отмахивалась от надоевшего лица.
- Слава Богу!
- Пошли. - Сту взял ее под руку и повел сквозь толпу. - Нам туда.
- Куда туда?
- За кулисы. Надо поприветствовать труппу.
- Нет, нет, нет! Не заставляй меня, Джон. Скажи ему, что я не буду.
- Так принято. Всего один момент. Все знают, что ты здесь.
- Что мне говорить? Что мне не понравилась пьеса, не понравились они, не понравилось все?!
- А что ты говоришь о фильмах?
- Ну… Потянет на пятьдесят миллионов, пойдет первым экраном сразу в двух сотнях залов. Чисто сработано.
- Не совсем то, - улыбнулся Джон.
- Я нахожу, что обычное "поздравляю" подходит для большинства спектаклей, - подсказал Сту. - Конечно, надо произнести с выражением и при этом раскинуть руки. Или можно воспользоваться опытом старины Ноэля Кауарда. Он говорил: "Никто еще никогда, - особое ударение на слове "никогда", - не играл так леди Макбет".
Уборная оказалась совсем крошечной - оттертой до белизны, пропахшей потом и табаком неоновой камерой. Актеры с сияющими потными лицами и спутанными волосами выходили попарно и целовали Стюарта, а тот в ответ производил мяукающие звуки. Все выжидательно смотрели на Ли, а она безмолвно пряталась за спиной Джона. Наконец огромный мужчина, заслуживший самые бурные аплодисменты, сказавший больше других слов и извергнувший больше слюны, протянул ей руку.
- Ли, это Грегор.
Грегор улыбнулся. Вслед за ним заулыбалась вся труппа.
- Поздравляю! - воскликнула Ли и взмахнула руками, как Эл Джолсон. - Никто еще никогда не играл так леди Макбет.
Последовало неловкое молчание, во время которого Ли стояла с окаменевшим лицом. Потом Грегор громко загоготал и вслед за ним зафыркала вся труппа. Как забавно, как мило, как трогательно, что новоявленная особа на Елисейских полях их совершенства потрудилась выучить шутки внутреннего употребления. Все равно что запомнить, как сказать: "Ich bin ein stage-door johnnie". Как трогательно, как мило! Добро пожаловать в их компанию.
- Плюнь на меня!
- Нет.
- Давай же, черт побери, плюй!
Джон лежал у Ли между бедер в позе марш-марш любви.
- Ты хочешь, чтобы я на тебя плюнул?
- Тренировка. Я собираюсь сделаться настоящей актрисой, значит, надо привыкать, чтобы меня оплевывали. Действуй!
- У меня во рту пересохло.
- Ничего, справишься. Представь себе лимон. Через две недели на меня не только плевать будут. Обсирать. По-настоящему.
- Лучше ты плюй.
- Хорошо. Мне тоже надо учиться. - Ли плюнула.
Пузырчатый плевок повис у Джона на подбородке.
- Тьфу! - Он высунул язык и громко выдул мокрый ком.
- Грандиозно! - Ли хотела ответить, но только надула щеки.
У Джона получилось лучше.
- Не так смачно. Не из самых легких. Так только у Шекспира.
- Твои тоже могут. Креонт, он такой. - Джон, как чревовещатель, говорил сквозь стиснутые зубы.
Потом Джон лежал и прислушивался к дыханию Ли. Ее лицо покоилось у него на плече, а ладонь - на груди. В темноте он различал - или ему только казалось, что различал, - отзвуки смеха, на этот раз невеселого, саркастического. Антигона жила в своем времени. Он бодрствовал и слышал шарканье, негромкое постукивание и поскрипывание: это их жизнь катилась по предначертанным рельсам, неощутимо поглощая мгновения и набирая скорость. Невидимые руки дергали рычаги, щелкали выключателями и зажигали зеленый свет.
Ли просыпалась по утрам и врывалась в жизнь, как настоящий продукт Монтессори. Хватала воздух большими глотками, улыбалась, говорила оживленно и громко. Выбегала из дома и тратила тысячи фунтов буквально ни на что. Сидела в гостиной под горой коробок. Занималась любовью с Джоном, обнимала, вытягивала из его тела жар и твердость. Спала, свернувшись, прижавшись к нему, как ребенок. И Джон понимал, что Ли исходила кровью. Теряла уверенность, и та липкими лужами стояла на полу. Холодный страх заползал в душу, обессиливал, лишал энергии. О пьесе она не вспоминала, текст в руки не брала - слишком была напугана. К концу недели Джон забеспокоился. В их безнадежном счастье появился намек на манию.
- Дорогая, мне кажется, тебе бы следовало…
- Не надо, Джон. - Ли крепко зажала ему ладонью рот. - Не говори ничего. Просто будь счастлив. Притворись, что все великолепно. Я знаю, что делаю.
Но она не знала. Просто делала то, что умела.
Шли дни. Ли бледнела и казалась загнанной. Все больше времени проводила перед зеркалом. Наносила косметику, стирала косметику, снова наносила. И пыталась что-то рассмотреть на своем лице.
Секс становился все настойчивее. Ли отбросила ласки и поцелуи, стягивала с себя только необходимое и, как куколка из порнофильмов, спешила сорвать аплодисменты.
Это случилось накануне начала репетиций. Они вышли из дома поужинать. Ли улыбалась и махала людям за другими столиками. Много пила, начала говорить невпопад, язык перестал слушаться. Наконец они замолчали.
- Отвези меня домой. - Не глядя на Джона, она поднялась.
В машине сидела с закрытыми глазами, а в окна моросил мелкий дождик. Первой вошла в темный дом. Налила стакан водки, сбросила туфли, стала подниматься по лестнице в спальню. Джон последовал за ней.
- Посмотри на меня. Помнишь, какой ты увидел меня впервые?
- Конечно. - Он хотел подойти и обнять Ли.
- Нет. Встань там. У стены. Отвечай.
- Что отвечать?
- О чем ты тогда подумал?
- О том, что передо мной Ли Монтана.
- Еще.
- Что она очень красивая.
- Еще.
- А что еще?
- Хотел увидеть меня раздетой? Хотел потрахаться?
- Вероятно.
- Вероятно? Еще.
- Что еще?
- Как тебе раздетая Ли Монтана? Груди устроили? Ноги достаточно длинные? Между ног подошло? А волосы: не слишком мягкие и блестящие? Попка, пупок, затылок? Ты это хотел потрахать?
- Ли, дорогая…
Она покачнулась и схватилась за лоб, будто что-то пыталась вспомнить.
- А теперь?
- Еще сильнее, ты же знаешь…
- Не меня… А вот это. - Она скинула платье и шлепнула себя по животу, оставив красный отпечаток. Потом по бедру, по плечу, по лицу. - Вот это… вот это… вот это…
- Ли, перестань…
- Не двигайся! Стой, где стоишь! Тогда почему я этого не чувствую? Не ощущаю себя желанной, обожаемой, привлекательной, сексапильной? Почему мне так не по себе и ты не смотришь на меня, как раньше?
- Ты напугана.
- Да, я боюсь этой чертовой пьесы. Меня запугала Антигона.
- Значит, надо…
- Тсс… Ни слова. Все знаю… Молчи и смотри.
Ли допила водку, хотя была уже сильно пьяна. Опустилась на пол, легла на спину и задрала к потолку колени. Стакан откатился в сторону. Послюнявила два пальца и начала мастурбировать.
- Ли, пожалуйста…
- Нет, смотри! Как бы это делала Антигона? А она вообще это делала? Твердозадая шлюха. Еще как! Поднималась к себе в спальню, ложилась в холодную узкую постель, трахалась пальцами и думала о суровом старике - своем дядьке. Можешь себе представить: сворачивалась, как дитя, руки между ног, и натирала пуговку? А почему? Потому что хотела того, о чем вожделела втайне, - старого дядю. Чтобы тот поднялся к ней в комнату, шлепнул поперек маленькой, твердой задницы и сказал: "Надо преподать тебе хороший урок. Только не трепись о предначертании. Я - царь, хозяин рока и твоей судьбы. И знаю, что тебе нужно - член подлиннее и мужик погрубее. Угадал, моя маленькая, святее всего долбаного мира Антигона?" Она мечтала, чтобы ее грязный дядя явился, как следует огрел, сцапал за запястья, запрокинул голову - и вперед. "Вот, моя полоумная, что тебе требовалось. Чтобы на тебя наорали. Я здесь царь. Мне никто не запретит!"
Ли терла себя все сильнее, и колени подергивались в стороны.
- Я поняла ее маленький секрет. Эта Антигона запускала побитые пальцы в свое девственное чрево и тешилась чувством вины, потому что воображала злого дядьку. Ха! Да она - просто болтливая шваль из рекламного ролика.
- Ты перепила. - Джон опустился рядом с Ли на колени и отнял ее руку. - Иди в кровать.
Ли не сопротивлялась.
- Я же тебе велела оставаться у стены.
- Ложись.
- Я боюсь. Рок - чушь. Вина и разочарование - вот почему Антигона стала такой стервозой.
- Хорошо, что ты по крайней мере о ней думаешь. - Джон разделся и лег рядом.
- Она здесь? Правда?
- Кто?
- Сам знаешь.
Джон проснулся от того, что услышал, как Ли тошнило. Было шесть часов утра. Она возвратилась в спальню.
- Что мне надеть? Джинсы и майку?
- Да.
Они сидели, молча пили кофе и смотрели на серый рассвет.
- Вот так. - Ли накрыла руку Джона своей ладонью.
- Когда приезжает Хеймд?
- В девять.
- Как ты себя чувствуешь?
Ли пожала плечами.
- Вчера вечером…
- Я напилась.
- Да, немножко… Но говорила правильные вещи.
- Я была пьяная. Ничего не помню. - Она уставилась в чашку. - Знаешь, я отдала бы все, только чтобы этого не делать.
- Тебе не обязательно это делать, если не хочешь. Если в самом деле не хочешь.
- Не хочу.
- Если дело в договоре, я уверен, твои адвокаты сумеют все уладить.
- Нет. Я должна это сделать. Должна через это пройти. Вопрос не об отце, вопрос обо мне. Вспомни боксеров. Казалось бы, заработал все деньги, знаменитее не будет, но опять выходит на ринг. Зачем рисковать, чтобы тебе размозжили мозг, заливать кровью ковер, ставить на карту все? Но боксеры выходят снова. И мне надо на ринг. Хочу рискнуть - понять, где предел славы и звездности. И где обрыв. Мне неведомо, куда я иду и чем кончу. Странная штука - когда обладаешь властью, хочется понять, как далеко способен зайти. Я ясно выражаюсь?