Он убеждался, что благодеяния могут принести только скверну. Когда отдаешь от себя, одаряешь другого, то обязательно теряешь, а потеря невосполнима. Не так давно он забыл на какое-то мгновение это универсальное правило и поддался слабинке. Слюсаренко сказал: "Старина, у тебя ведь хаза свободна. А у меня зарез… Могу прихватить человечка и для тебя. Лады?" Ему нужно было в тот день на дачу к родителям, и ради старой дружбы он отдал Коньку-Горбунку ключ, а когда вернулся в квартиру, то наткнулся в ней на пару сигарет. Понюхал их и сразу понял, что это такое. Да на кухне в коробочке лежал забытый шприц. Вот тут он взбесился. Одно дело - приволочь сюда деваху, да и то после этого достаточно хлопот, чтобы привести хазу в порядок, - другое дело, когда у тебя дома колются или курят "травку". Какая-нибудь лахудра попадется и приведет следователей в его дом.
И когда снова позвонил Слюсаренко, он ему отрезал: "Валяй, парень, подальше, ключа в жизни не получишь". - "Ну, мы дадим тебе башлей", - промямлил Слюсаренко. "Обклей ими сортир". На этом они закончили… Нет, более ни с кем и ничем он делиться не намерен. Благодеяние всегда оборачивается убытком или угрозой потерять необходимое. Вторая рубаха нужна, как и первая, никакого раздела быть не может, как не может быть и протягивания руки ближнему, это все догмы ушедшего времени. Вот почему он все же посчитал правильным, что отправил Нику. Ее яростный поцелуй - лишь свидетельство: он был ей нужен, а не она ему. Ну, пусть и проваливает.
Поезд ушел, и он побежал к машине. Занятия теннисом держали его в форме, бежал он легко. И тут увидел девушку с сумкой. Она была круглолица, с длинной шеей, хорошей плотной фигуркой.
- Привет, - сказала она.
- Привет, - ответил он.
- Подвезете?
Он подумал, что ему все равно на заправку, и согласился. И так все идет кувырком. Слава богу, у заправки никого не было, он кинул лишнюю рублевку, заправился быстро и, как только они отъехали, круто повернул, плечо ее коснулось его плеча, и тогда он увидел приоткрытую на одну лишнюю пуговичку кофточку, подумал: "А она ничего". И внезапно испытал прилив желания. То, что не удалось сделать Нике, возродилось в нем мгновенно от присутствия этой девахи. От нее и пахло-то сладко, эдакий забытый запах свежести. "Попробуем", - подумал он, и ему сразу стало весело, он решительно свернул на проселок…
Все, что произошло потом, было неожиданным, если бы он просто получил по физиономии, и то вряд ли мог утереться, а тут в нем вспыхнул азарт, он уже не мог остановиться. Никогда, пожалуй, он еще не испытывал такой остроты желания, ему нужно было во что бы то ни стало получить то, чего он хотел, ведь понимал, она должна покориться. Но ее удар ногами был так силен, что злоба взорвалась в нем. "Черт с ней!" И у него еще мелькнуло: ну надо же, чтобы так не везло. Укусила его за руку, порвала рубаху… И он еще должен ее везти, да пошла она… Мгновенно открыл дверцу и, когда деваха вывалилась, рванул по проселку, не заезжая в город, выскочил на шоссе. По шоссе двигались редкие машины. Владимир закурил на ходу, рука побаливала, но не очень. Он вел машину, волнение быстро улеглось, и, подъезжая к своему дому, уже и забыл о происшедшем. Надо было как следует отдохнуть, он чувствовал себя слишком усталым, хоть поспать несколько часов, чтобы прийти с ясной головой в НИИ на испытания.
Он более не вспоминал дорожной истории, она пролетела, прошла, у него достаточно дел. И все-таки испытание сорвалось, пришлось перенести его на полмесяца. "Слишком поспешил", - думал он. Надо было оглядеться, все проверить заново, а главное, перестать нервничать. И вот тут-то объявилась Лена, она закатилась к нему вечером как ни в чем не бывало, сказала: "Салют. Я у тебя переночую… Надеюсь, ты не устроишь мне того же, что и Нике". Ему не хотелось с ней объясняться, ее приход он принял как должное… Даже подумал: "Вот теперь назначенное на завтра удастся". Он предупредил в НИИ, что будет во второй половине дня, повез Лену домой, тут уж ничего нельзя было поделать, она потребовала категорически…
Снова после этого пришлось ехать к заправке, здесь забарахлил двигатель, да, слава богу, нашелся один умелец. Но заправку не открывали, он подумал - заправится на шоссе, иначе опоздает, и вот… Как можно назвать то, что произошло на дороге? Случайностью, невезением? Когда в милиции белобрысый вежливый майор объяснил, в чем он подозревается, то он не сразу понял, о ком речь. Это же надо было, чтобы та мимолетная история обернулась для него так неожиданно трагично. Ему с трудом удалось привести себя в порядок, он сообразил, нужны крепкие нервы и ясная башка, тогда можно как-то выйти из этой истории. Вот уж не думал, что эта случайная деваха поднимет такой шум. Это все равно если б укус комара на лбу вызвал раковую опухоль.
Ее привезли на коляске в кабинет главного врача, и она сразу указала на него, хотя он с трудом узнал ее… Но все же узнал. И эти злые глаза, чуть ли не искрящиеся, и ее крик: "Он!" Владимир не дал себе возможность хоть как-то запаниковать, ответил спокойно:
- Да, я узнаю ее. Я вез ее на машине от станции. Ну и что?
Он хотел продолжить дальше, но ему не дали. Парни в куртках покинули кабинет, лейтенант с розовым лицом заполнял протокол, пригласил подписаться под ним врачей, а потом Владимира повели на выход. Он понимал, сейчас в милиции проведут допрос, так, видимо, полагается. Он напрягся, надо было вспомнить нечто очень убедительное. И он вспомнил: сумка, она ведь поставила ее меж ног, а потом в машине этой сумки не оказалось. Про то, что она угрожала ножницами. Нет, про это не надо. А почему не надо?.. Не там лежали. Достаточно и укуса… Стоп! Он когда-то интересовался психологией, правда, дилетантски, это еще в школе, но кое-что запомнилось. Ретроградная амнезия. Да, конечно, от сильного удара у человека может произойти смещение понятий, ему может показаться многое в течение двух-трех минут после удара. Но видение закрепляется в памяти, остается в мозгу, как в микропроцессоре компьютера, и всегда будет давать на экран изображение этого видения. Кажется, об этой ретроградной амнезии знают все юристы. Но прежде всего - сумка.
Его провели в отделение милиции. Здесь стоял неистребимый запах мочи и гашеной извести, он даже подумал: как же здесь люди работают все время да еще играют в шахматы? Его усадили за стол, майор сел напротив, сказал, что он ведет дознание, повторил, в чем подозревается Владимир, опознание в какой-то части подтвердило подозрение, поэтому после допроса он направит документы в прокуратуру, а там уж решат.
Владимир спокойно смотрел, как майор заполняет первые обязательные строки протокола, спрашивая его данные, хотя все документы лежали у него на столе. А вот когда речь дошла до главного, Владимир и стал объяснять, что провожал на машине немолодую женщину к последней электричке, потом увидел девушку, которая его умоляла подвезти. Хотя ему было не с руки, он спешил в Москву, да еще надо было заправиться, он все же согласился. Ей нужно было на Ломовую, и поэтому когда он увидел проселок, то вспомнил - в прошлом году здесь был объезд, по проселку до Ломовой ближе, майор должен знать, а эта психопатка решила, будто он что-то к ней имеет, зарится на нее, видимо оттого, что тут начиналась роща, и вцепилась в руль, он чуть не влепился в дерево. Хотел ее успокоить, но она так зашлась, чтобы Владимир поворачивал назад, и он было уж решил так сделать, но она вывела его из себя, он рванул машину вперед, и тогда она сначала выбросила сумку, а потом выпрыгнула сама.
Майор все это тщательно записывал, спросил, а почему он не поинтересовался, что сталось с женщиной, которая выпрыгнула из машины на скорости? Он ответил - возможно, он здесь не прав, но… Майор должен понять, в каком состоянии он был, ему хотелось быстрее уехать. Ни о каком насилии, конечно, и речи быть не может. Неужто майор, человек с таким опытом, может и вправду считать, что насилие в машине, да еще когда в ней всего лишь двое, он и она, - возможно? Ну, если бы у него было оружие и он бы угрожал ей. А так… Глупость какая-то! Он еще студентом слышал, как один из французских адвокатов напрочь отвел обвинение о насилии, когда мужчина и женщина остаются вдвоем, заявив: пусть попробует прокурор сейчас у всех на глазах попасть карандашом в горлышко вращающейся бутылки.
- Хорошо шутите, - заметил майор, но не улыбнулся и снова спросил, а почему Владимир проехал по ноге пострадавшей? Он удивился вопросу и сказал, что он этого не заметил, да и не мог заметить, ведь она выпала, а, судя по всему, по ноге ее прошло заднее колесо. Как он мог это увидеть?..
Майор долго сидел неподвижно, глядя на Владимира, потом пододвинул к нему пачку листов, велел расписаться на каждом, вздохнул.
- Однако крепкий ты мужичок, - сказал майор. - Поживешь немного у нас. Я тебе обещал - тянуть не будем. Сегодня же свяжусь с прокурором. А уж предварительное следствие поведут они, из прокуратуры.
- Да разве не все ясно? - жестко спросил Владимир.
- Пока вообще ничего не ясно, - твердо сказал майор, и в это же самое время милиционер потрогал его сзади за локоток, давая этим знак подняться.
- Хорошо, - сказал Владимир. - Надеюсь, вы хотя бы домашним моим сообщите. Телефон на визитной карточке отца, которую вы изъяли.
И, подумав презрительно о майоре - "хамло", неторопливо направился туда, куда указал ему конвойный. Хорошо, что он ничего не сказал о ретроградной амнезий, это потом, если понадобится.
3
Виктор стал плохо спать, часто вскакивал чуть свет. На улице серело, шел нудный, однообразный дождь, он шел уж несколько дней после жары. Обычно Виктор не закрывал окна, выходящего в сад. С гладких, блестящих листьев деревьев сползали ленивые ручейки и бесшумно стекали вниз, в траву. Он делал свою обычную зарядку с гирей. Все же от сырости знобило, даже зарядка не разогревала, как следует. Что-то произошло с ним и Ниной. Тот день, когда они вместе с Семгиным нашли насильника, отвезли в милицию, как бы отбил новый рубеж его жизни. Только Виктор никак не мог осознать, что же именно случилось: его поиски увенчались успехом, и теперь не надо было ходить вдоль всех припаркованных машин, искать наклейки, которых он так и не обнаружил. Эти поиски стали навязчивыми, казалось, они продлятся всю жизнь, но вот они завершены, но никакого удовлетворения не было, более того, он ощущал - чего-то ему стало недоставать в жизни.
Поначалу это показалось блажью, и он решил, легко от нее отделается, уйдя в работу, но обнаружил, что и Нина после опознания стала выглядеть иначе, посуровела, словно ей пришлось перенести короткую, но сильную болезнь. И хотя дела ее на поправку шли хорошо, она почти не улыбалась, когда приходил к ней Виктор. Да и он перестал отпускать свои шутки-прибаутки, садился рядом с ней, брал за прохладную руку. Она смотрела на него преданно, и в этой преданности ощущалась некая жалость.
Они ничего не говорили о Владимире Сольцеве. Виктор даже не объяснил ей, что он племяш его главного шефа, хотя с самим шефом Виктор никогда всерьез и не встречался. Не посвятил ее и в то, что Гоша внезапно стал избегать его, и Виктор впервые подумал о нем зло: холуй всегда остается холуем, хотя прежде никогда такая мысль по отношению к Семгину у него не возникала.
Он говорил Нине:
- Скорее бы уж тебя выписали.
Ему и в самом деле нестерпимо хотелось, чтобы она перекочевала как можно быстрее к нему домой. Может быть, когда они окажутся вместе, уйдет эта непонятная, навалившаяся на них маета.
Да, они не говорили о Владимире Сольцеве, но он все время находился поблизости, и забыть о нем было нельзя. Этот парень в бежевой куртке, узколицый, с небольшими, слишком уж ранними залысинами на высоком лбу, при хорошей стрижке каштановых волос, ничем особым не выделялся из многих, кто жил по соседству в этом городе. Он был уверен в себе, сдержан, и, если бы не его признание, о котором сообщила Виктору Нина, причем произнесенное без всякого труда, можно было бы, пожалуй, усомниться, а того ли они нашли?..
Виктор работал весь день, а к вечеру, когда мастерские опустели, внезапно объявился Гоша.
- Привет, Витек. - Он стоял здоровый, в отутюженном костюмчике, при галстуке, очки его поблескивали. - Я к тебе.
- Что-то ты долго собирался, - ухмыльнулся Виктор.
- Работы было много, в Москву то и дело мотались… А ты что со мной так, будто я перед тобой виноват?
Виктору стало неудобно. И в самом деле, Семгин по первому же его зову кинулся ему на помощь, он ведь, как и Виктор, не знал, кто сидит в белых "Жигулях", мог и на нож напороться, а вел себя как надо. Может быть, и в самом деле все эти дни он был занят, а Виктор про себя объявил уж его "холуем".
- Да так я, - примирительно сказал Виктор. - Просто устал. Ты по делу или…
- По делу, - кивнул Гоша. - Шеф меня к тебе направил. Просит, если можешь, заскочить к нему домой.
- Когда?
- Да я к тебе на машине…
Виктор еще раз внимательно вгляделся в Гошу, тот стоял свободно, ждал. Виктор собрал инструменты, сложил их в ящик, закрыл на замок - он был у него с секретом, сам соорудил, не всунешься. Все это он проделывал неторопливо, потому что ему необходимо было осмыслить происходящее.
Генеральный директор был слишком далеко от него, он и видел-то его только в президиумах на торжественных собраниях, но никогда не слышал, как он выступал, не слышал его голоса. Эдакий угловатый старик с цепким взглядом, он, даже сидя в центре президиума, словно все время старался сделаться незаметным, и это удивляло. О нем говорили, что он вообще мало кого к себе подпускает, и вовсе не из чванства. Мужик-то он хороший, если надо помочь - всегда поможет, а мало кого подпускает потому, что у него есть теория - каждый начальник должен иметь ограниченное число подчиненных, только тогда может управляться с делами, особенно в науке. У них и институт был построен по такому принципу, разбит на всякие отделы и подотделы, да так, что выходило - у каждого начальника, какой бы он пост ни занимал, более пяти подчиненных не было.
Все-таки Виктор занервничал, генеральный звал его, да не в кабинет, а домой. Конечно, это означало, что вовсе не официальный вызов, а приглашение на разговор, и разговор мог быть только об одном - о его племяннике. Виктор подумал: начнет на меня давить, чтобы этого гаденыша выпутать, - пошлю сразу подальше. Тут он себя знал, договориться с ним можно, но давить… Вон, ворота открыты, такие, как Талицкий, в очередях по найму не стоят и на улице не валяются, прибористов все институты ищут, он свободный сокол.
Виктор молча пошел с Гошей и, только когда сели в машину и она тронулась, спросил:
- Зачем зовет?
- Сам ведь знаешь, - спокойно ответил Гоша. - Игорь Евгеньевич человек бездетный, одинокий, племяш для него, конечно, не чужой.
- От тебя узнал, что я к Нине имею…
- От меня, - подтвердил Гоша. - А что мне скрывать? Я ему и о том, как мы его с тобой брали… Я его очень уважаю, Витек, я бы с другим так работать не мог. Да и руки у меня, может, чуть хужее твоих, но пропасть не дадут. Я из-под шефа своего крох не подбираю, как другие, и не в холуях у него…
Виктор при этом вздрогнул, уж очень хлестко это у Гоши получилось, словно он подслушал недавнюю его мысль.
- Он своего в заключении нахлебался, а ум-разум не потерял. Как был высокий спец, так им и остался. Равного-то ему нет. Он тоже перед другими не поклонится. Да и перед тобой, полагаю, из-за племянника кланяться не будет. И грозиться тоже не станет. Так что ты расслабься. Ему разговор нужен. А какой - это он уж тебе сам скажет, я гадать не стану…
Открыла ему на звонок костлявая старая женщина, опрятно одетая, с белым фартуком, волосы по-деревенски повязаны белой косынкой, но проговорила с аристократической напевностью:
- Прошу, молодой человек. Идите, идите прямо… Игорь Евгеньевич ждет.
Виктор прошел длинную прихожую, успел только заметить старинную вешалку и высокое зеркало, тоже давней работы, и сразу попал в просторную комнату с большими окнами, в которые втекал мутный, словно подернутый туманной дымкой, свет.
В комнате зажжена была лампа, стоящая в углу на подставке, и под этой лампой, утопая в кресле, выставив острые плечи, сидел Игорь Евгеньевич, цепкие его глаза смотрели на Виктора. Приподнялся, протянул руку, она у него была сухая и жесткая, сказал:
- Ну что же, Виктор Сергеевич, много о вас наслышан, а разговаривать вроде бы нам не приходилось…
- Не приходилось, - подтвердил Виктор.
- Чайку выпьем? Вы ведь с работы, наверное, и есть хотите. - Виктор не успел отказаться, как Игорь Евгеньевич крикнул: - Саша, милая, принеси там что есть и бутылочку мою захвати.
В ответ послышалось какое-то бурчание, но Игорь Евгеньевич не обратил на него внимания, указал на кресло, что стояло за длинным низким столом.
- Вы на меня не обижайтесь, - сказал Игорь Евгеньевич, - может быть, я разрушил какие-то ваши планы, но сегодня у меня выдалась пара свободных часиков, а что будет завтра… кто знает…
Чем больше вглядывался Виктор в его лицо, тем необычней оно ему казалось. Впалые щеки, покрытые сеткой тонких морщин, сетка эта была словно искусственной, потому что сквозь нее розовела будто бы молодая кожа, а губы были синеватые, плотные и усмешливые, но не как у злых людей, готовых все подвергнуть остракизму, усмешка эта была слабая, даже в чем-то беспомощная. Но глаза… Вот они были быстрыми и открытыми, и в них отражалось так много всего совсем несовместимого: и тоска, и жесткость, и любопытство. Казалось, в их глубине идет постоянное движение. О генеральном ходили слухи, что он добрый, добрый, но может так врезать - долго будешь лететь в неведомом пространстве. Наверное, так оно и было, ведь институт славился порядком, да это был и не институт, а целое объединение, куда входило несколько НИИ и мастерских, и марка у этого объединения высокая.
Саша прикатила на сервировочной тележке тарелки с мясом, сыром, помидорами, зеленью. Среди бутылок боржоми выделялась початая и солидная темная - шотландского виски. Все это Саша быстро расставила на низком столе, положив две накрахмаленные салфетки, сказала:
- Я, Игорь Евгеньевич, пойду… Сами знаете. А молодой человек вам поможет, коль надо.
- Разберемся, - улыбнулся белыми ровными зубами Игорь Евгеньевич. - Идите, удачи вам.
- Ну, я завтра, как всегда… Приятно вам поговорить. - И она неторопливо пошла к выходу.
- Ешьте, Виктор Сергеевич, а я себе немного виски налью. Грешен, ничего не поделаешь. Пьянок не люблю, но рюмку… Хотя для моего возраста - крамола, да ведь я всегда в крамольных числился. Тут уж ничего не поделаешь, кому каким быть суждено, не нами, видимо, определяется… Налить вам немного? Ну и прекрасно.
Виктор положил салфетку на колени, непринужденно, легко набрал еды в тарелку и, когда отпил немного виски и закусил, сказал:
- Ну, я думаю, Игорь Евгеньевич, вы меня не ужинать позвали…