Почистив перышки, "студентка" вспомнила про спутника и, обернувшись к нему, протянула в истоме:
– Я балдею!
Солнце сбежал вниз по лестнице в общий зал.
Здесь жених и невеста в национальных костюмах танцевали традиционный грузинский танец. Невеста застенчиво хлопала ресницами, жених бравым гусем вышагивал вокруг нее, постепенно переходя на неистово-страстные па.
Гости, собравшиеся вокруг, подпевали, прихлопывали молодоженам.
За столом сидел седой грузинский дедушка, увешанный орденами.
Солнце подошел к нему.
– Поздравляю!
– Спасибо, дорогой, садись с нами, выпей, гостем будешь! – радушно пригласил дедушка. Он взял рог и глиняный кувшин с вином.
Солнце мягко остановил того:
– Подождите, пожалуйста, я вернусь через минуту, – пообещал он.
Официант показался из кухни с бутылкой вина на круглом подносе и сразу заметил исчезновение Солнца. Ловко балансируя с подносом, он бросился к столику:
– Где он?
– Иностранец? Сейчас придет. – доложил "студент".
– Какой иностранец?! – напрягся официант.
– Который с нами был! Известный зарубежный поэт! – с вызовом сказала "студентка".
– Чего-о?! Какой еще поэт зарубежный?! – опешил официант.
– Ну, как какой? – "Студентка" обернулась к вихрастому спутнику. – Как, он сказал, его?.. Боб...
– Боб Дилан, – сообщил "студент". – Знаете такого?
– Тьфу ты ё...! – в сердцах ругнулся официант. – Ушел все-таки! Вот чуяло же мое сердце!
И официант, не оставляя своего подноса, бросился по лестнице вниз.
– А чего теперь будет? – растерялась "студентка".
– Платить заставят, вот чего! – зло посмотрел на спутницу "студент". – Набалделась, дура?!
– А что я? А я-то чего? – принялась оправдываться "студентка", сразу превратившись в того, кем она и была – доверчивую глуповатую лимитчицу. – Не будем мы платить, ты только не ругайся! – И, для верности перегнувшись через перила, лимитчица крикнула официанту: – Имей в виду: мы за всяких волосатиков платить не собираемся! Развели тут! Простым трудящимся ни попить, ни поесть!
Официант, профессионально лавируя с подносом на вытянутой руке, пробирался между танцующими грузинами.
Кто-то пытался поцеловать его на ходу, кто-то обнимал, заставляя двигаться в танце.
– Да пустите! Мне нужно... У меня столик ушел... – отбивался от кавказского радушия официант.
Но тут, прямо под ногами у официанта, жених от избытка чувств пошел вприсядку. Не ожидавший этого официант отпрянул, и бутылка "Крымского", соскользнув с накренившегося подноса, упала на пол, разбившись вдребезги.
– Ну, все! – вконец разъярился официант.
И тут же перед ним возник дед с наполненным вином рогом:
– Э, дорогой, выпей, не сердись – посуда на счастье бьется!
Официант схватил рог и принялся жадно пить, не обращая внимания на капли, текущие на крахмальную рубашку и форменный пиджак.
У входа дорогу Солнцу преградил дюжий швейцар.
– Кузьмич, с четвертного сдача есть? – деловито поинтересовался Солнце.
Кузьмич растерянно наморщился, припоминая:
– Нет. Не насобирал еще... – и автоматически распахнул перед Солнцем дверь.
– А ты говоришь... – назидательно бросил ему Солнце и исчез в темноте улицы.
К швейцару подбежал официант:
– Кузьмич, свисти!
Швейцар непонимающе застыл. Тогда официант сам выхватил у того из кармана милицейский свисток.
Выйдя из кафе, Солнце резко ускорил шаг. Из-за угла вынырнула Саша.
– Ты почему здесь? Я где сказал ждать? – рассердился Солнце.
– Но ты их оставил и не заплатил! – возмущенно воскликнула Саша.
– Каяться недосуг, бежим, – усмехнулся Солнце.
И они помчались по улице. За их спинами раздавалась заливистая трель.
Забежали в арку. Саша перевела дух, выглянула: не видно ли погони? Нет. Преследователи отстали. Обернулась – сообщить об этом Солнцу и увидела, что он, морщась, припал к стене, прижал руку к груди.
– Ты чего? – удивилась Саша, – Что случилось?!
Но Солнце уже улыбался. Он вытащил из нагрудного кармана граненый бокал.
– Это тебе. На память.
– Ты и стакан утащил?! – округлила глаза Саша
– Не утащил, а взял, чтобы подарить тебе.
– Краденый?!
– Это имеет значение?
– Но так нечестно! Это предательство! – негодование просто распирало Сашу. – Ты обманул людей!
Неожиданно с лица Солнца сбежала улыбка, он холодно приподнял бровь:
– А что такое предательство? Где грань допустимого? Я преподал им урок, дал пищу для размышлений, новый жизненный опыт. Неужели это не стоит паршивого ужина? – Солнце казался натянутым как струна и буравил Сашу твердым, холодным взглядом. Но, против ожидания, она не испугалась.
– Почему ты решил, что имеешь право учить?! – заорала Саша и стукнула Солнце кулачком.
Солнце расслабился, с интересом посмотрел на Сашу и невозмутимо улыбнулся:
– Ну, да, в общем можно и так.
Он швырнул бокал в кусты и пошел вперед.
Саша помедлила секунду, а потом снова поспешила догонять Солнце, приноравливаться к его шагу. Немного прошли молча, пока Саша, не выдержав напряженной тишины, примирительно не сказала:
– ...вообще-то было интересно... Только страшно немного...
А Солнце шепотом ответил:
– Мне тоже.
Саша облегченно рассмеялась.
Мимо, искря проводами, медленно проехал ночной технический трамвай.
– А я послезавтра в Болгарию уезжаю... – буднично сообщила Саша.
– У-у, послезавтра! Это еще через целую жизнь! – заметил Солнце и вдруг запрыгнул на подножку трамвая:
– Ты заходи как-нибудь. Марксистская, пять.
Саша оторопело остановилась, глядя вслед Солнцу, уезжающему на платформе.
– Как-нибудь обязательно... – пробормотала Саша.
День оборвался, как перезрелый плод, и шмякнулся о землю. Обидно.
Саша вернулась домой. Вообще-то она любила бывать дома одна – можно валять дурака, танцевать перед зеркалом, есть лежа на диване, да мало ли что еще. Но сейчас было грустно. Новая жизнь, такая необычная и многообещающая, разогналась, как поезд под горку, и остановилась на полном ходу. Тряхнуло неприятно. Саша достала из кухонного "пенала" банку со сгущенкой, проковыряла в крышке ножом две дырочки. Сладкая струйка полилась на язык. Ну, вот вроде и полегче стало.
Не переодеваясь, Саша забралась с ногами в кресло, раскрыла свой дневник. На последней страничке красовалось зарисованное красным карандашом сердце и солнце. Саша нахмурилась и стала аккуратно выдирать страницу.
Вдруг раздался звонок.
Саша растерянно вскочила и тут же просияла. Она заметалась по комнате, запихивая сгущенку в ящик "стенки", а дневник – под кресло. Уже на пути к двери Саша притормозила у зеркала, пригладила волосы, послала сама себе воздушный поцелуй и, с выражением радостного ожидания, распахнула ее.
На пороге стоял усатый дяденька в брезентовом плаще, резиновых сапогах, с удочками. Саша сникла:
– А-а-а... Дядя Родион... А родители на дачу уехали. Будут поздно, сказали.
– А что ж рыбалка? – расстроился дядя Родион. – Владька ж сказал: с ночевкой ехать – на зорьке чтобы посидеть.
Саша не удержалась от ехидной гримаски и с притворным сочувствием сообщила:
– Мама сказала, что у папы печень.
Дядя Родион задумчиво потоптался на пороге, изрек глубокомысленно:
– ...И все-таки Антонина Анатольевна очень привлекательная женщина, – и, по-военному развернувшись, пошел к лестнице.
Саша вздохнула, вернулась в комнату, достала сгущенку, дневник, задумчиво погрызла кончик ручки... картинки сегодняшнего дня вертелись в голове, как калейдоскоп. Вдруг Саша решительно встала. Нет, невозможно так! После всего, что было сегодня, – просто сидеть дома? Невыносимо!
Хлопнула дверь.
Саша вышла из троллейбуса, поглядела таблички с номерами домов. Но на Марксистской улице пятого дома не наблюдалось.
Спросить тоже было не у кого. Из прохожих – только молодой человек с жиденьким букетом гвоздик исступленно орал в телефонной будке:
– Катю! Катю позовите!
Саша покосилась на молодого человека, прошла дальше, но он выскочил из будки и окликнул Сашу:
– Девушка, простите, вы не Катя?
– Нет, я Саша, – улыбнулась Саша.
– А где же Катя? – сокрушенно посмотрел на часы молодой человек.
Саша пожала плечами. Молодой человек с букетом разочарованно отошел к фонарному столбу и замер там, как часовой.
– Извините, а вы не знаете, где здесь Марксистская, дом пять? – вслед ему крикнула Саша.
Молодой человек грустно покачал головой:
– Я вообще не местный. Командировочный я.
Но неожиданно за Сашиной спиной раздался голос, до боли знакомый всем гражданам Советского Союза:
– А вот это, девушка, Марксистская, пять, и есть.
Саша обернулась и оторопела: мимо нее шествовала пожилая пара – мужчина с очень густыми бровями и его спутница. На метр позади неслышно сопровождали генсека с супругой двое крепких молодцев в строгих костюмах и медленно катился правительственный "ЗИМ".
Брежнев ткнул пальцем в маленькую церковку без креста на куполе:
– Здесь библиотека атеизма, девушка.
Саша, заикаясь, поблагодарила, а процессия двинулась дальше.
– Табличку надо бы побольше сделать, – заметил жене Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза.
Саша застыла с открытым ртом, глядя удаляющейся паре вслед, а до нее все доносился характерный говор:
– Правильно Арвид Янович говорит: очень полезно гулять перед сном.
В недоумении взошла Саша на церковное крыльцо и нерешительно постучала. А дверь открылась сама собой. Саша несмело ступила в притвор.
В полутемной церкви играла музыка, а все стены ее были заставлены стеллажами с книгами. Саша остановилась в нерешительности и вдруг услышала голос Солнца:
– Честно говоря, я думал, ты не придешь.
Саша оглянулась: Солнце стоял на высокой стремянке у верхних полок стеллажей.
– Я тоже думала, что не приду... А там возле церкви знаешь, кто гуляет?!
– Иисус Христос? – предположил Солнце.
Саша сообщила громким шепотом:
– Леонид Ильич Брежнев.
– Жизнь полна противоречий, – Солнце усмехнулся и спустился со стремянки.
– Странная библиотека, – заметила Саша.
– Хорошо, что не овощной склад, – пожал плечами Солнце.
– А ты здесь работаешь? – поинтересовалась Саша.
– Я здесь друга подменяю, – ответил Солнце.
Саша кивнула, прошла вдоль рядов книг. Она заметила, что в углу из-за стеллажа выглядывает рука какого-то святого с фрески. Саша прикоснулась к ней пальцами, и вдруг ей показалось, что рука на фреске – теплая. Саша испугалась и отдернула пальцы.
– А я никогда не была в церкви, – призналась она. – Не понимаю, как это люди раньше верили в Бога?
– Люди всегда верят в Бога. И неважно, как они это называют.
– Ну и верили бы. – Саша подняла глаза к куполу, он оказался замазан грязноватой краской. – Зачем куда-то ходить, молиться? Молиться – это значит просить. А просить, по-моему, унизительно.
– Просто в храме ты можешь общаться сама с собой. И никто тебе не помешает.
Саша провела пальцем по книжным корешкам. Она не решалась смотреть на Солнце, хотя ей очень хотелось этого. А Солнце, она чувствовала, смотрел на нее. И это было приятно. Но почему-то было боязно замолчать – казалось, что-то разрушится или что-то произойдет... И Саша продолжила упрямо спорить:
– А вот у нас соседка есть. Она каждое воскресенье ходит в церковь, хотя у ее мужа из-за этого неприятности на работе. Ну и что? Она же все время ругается, скандалит и детей своих бьет.
– Зато она приходит в церковь и на какие-то полчаса становится другим человеком. Не женой, не соседкой, не мамашей, а самой собой. Разве плохо?
Саша больше не выдержала и посмотрела на Солнце. И так ей стало хорошо, что она вдруг улыбнулась:
– Я подумаю об этом... Интересно, а как тут все было раньше?
– Хочешь посмотреть? – Солнце подошел к одному из стеллажей и стал снимать книги с полок. – Помогай, – обернулся он к Саше.
Вдвоем они стали быстро освобождать стеллаж за стеллажом. В глубине, за перекрещением полок, им начали открываться лики святых.
Солнце зажег большой фонарь, и Саша застыла в изумлении.
Мощные в своем смирении, взирали на нее с фресок фигуры апостолов, как бы заключенные в клетку из решета пустых полок.
Сперва они напугали Сашу. Кажется, смотрели строго и вопрошали: а что она, Саша, такое? Зачем пожаловала и чего ждать от нее? И Саша мысленно попросила: "Не сердитесь, что я пришла к вам и потревожила", и, кажется, они подобрели. Саше даже показалось, что один, самый маленький, в углу, улыбнулся ей. Ну и правда – не станет же улыбаться маленькой глупой девчонке, комсомолке к тому же, самый главный святой. А маленький – станет. И Саша улыбнулась маленькому в ответ, а потом с восхищенной благодарностью глянула на Солнце:
– И что, про них никто не знает?!
– Только ты и я, – заверил Солнце.
– А можно я еще буду сюда приходить? – попросила Саша.
– Это будет уже не то. – Солнце выключил фонарь.
– Почему? – удивилась Саша.
– Потому что это уже не будет в первый раз.
И Саша поняла, и поверила, и стала глядеть на своих первых апостолов, чтобы наглядеться в первый раз. Вдруг рука ее дернулась к шее. Солнце легонько подул, развевая Сашины легкие прядки. Саша улыбнулась.
– Пойдем в гости? – предложил Солнце.
– А библиотека? – забеспокоилась Саша. – Ее же охранять надо.
Солнце кивнул на фрески:
– Есть кому.
Но еще нужно было сложить обратно книги.
Когда последняя стопка книг готова была снова окончательно закрыть святые лики, Саша не удержалась и, стоя на стремянке, дотянулась и погладила своего, маленького, апостола по щеке.
Солнце позвонил условленным сигналом в обитую рваным дерматином дверь.
– А кто здесь живет? – спросила Саша.
– Кореец, – ответил Солнце
– Настоящий кореец? – удивилась Саша.
Солнце кивнул.
– А что он делает у нас в стране? – не унималась Саша.
– Корействует, – улыбнулся Солнце.
Дверь открыл вполне славянского типа мужчина с интеллигентной бородкой, в очках.
Саша удивленно глянула на Солнце, на Корейца.
– А, заходите. Здравствуйте, милая барышня. Я – Борис Павлович, – сообщил Кореец.
– Очень приятно. Саша, – представилась Саша, уж в который раз за последние два дня.
– Теперь полагалось бы сделать книксен, – улыбнулся Кореец.
Саша смутилась.
Вслед за Солнцем и Корейцем Саша пошла по длинному коридору, завешанному картинами разных стилей, сухими букетами, медными тазами, перуанскими резными масками. Из очередной двери выглянули две старые таксы. Они поворчали и с достоинством удалились.
Саша поманила Солнце и спросила шепотом:
– А почему же он Кореец?
Солнце ответил таким же заговорщицким шепотом:
– Наверное, потому что собак любит.
– Чай? Кофе? – обернулся Кореец.
Они вошли в огромную комнату, лишенную всяких бытовых условностей. Повсюду громоздились разнокалиберные изображения вождя мировой революции. В одном углу, сидя на полу, пожилой тувимец в колоритном национальном костюме выводил горловые рулады, потрясая бубном. Ему вторил внук – юноша в городском пиджаке, но в оленьих унтах.
А рядом с ними человек с выразительным лицом "пил чай" из воображаемой чашки. Он церемонно поздоровался с Солнцем, а увидев Сашу, будто бы от восхищенного изумления пролил воображаемый чай и обиженно нахмурился, принялся отряхивать брюки от невидимых капель.
– Знакомьтесь, барышня, это Леня Енгибаров, – представил гостя Кореец.
"Грустный клоун" поклонился Саше и протянул ей "цветок". Оглянувшись на Солнце, Саша приняла условия игры: понюхала цветок, которого не было, и сделала книксен, который не умела делать.
– Она ничего, – кивнул Солнцу Кореец.
В другом углу, не реагируя на этническое пение, на лежащем прямо на полу матрасе самозабвенно целовались юноша и девушка, причем стоило большого труда распознать, кто из них – одинаково одетых, одинаково тщедушных и длинноволосых – есть кто.
А посередине мастерской на деревянном возвышении стояли в диковинных позах раздетые по пояс Малой и Скелет. Малой держал в вытянутой над головой руке бильярдный кий, словно намереваясь кого-то пронзить, а Скелет одной рукой сжимал крышку от кастрюли – наподобие щита, в другой у него дымилась сигарета. Перед ними располагался скульптурный станок с накрытым мокрой холстиной изваянием.
Малой воззвал к хозяину дома:
– Кореец, не будь жмотом, по ванку накинь – два часа уже корячимся!
– А вы передохните, – невозмутимо посоветовал Кореец и жестом отозвал Солнце в сторону.
Малой тем временем принялся с энтузиазмом разминаться. Он сообщил Саше:
– Вот, атлетов фигурируем. Борцов с древнегреческим самодержавием. Скоро Герда придет – сменит нас. Скелет, слезай, кости разомни.
А Скелету хорошо: стой себе, двигаться не надо, копеечка капает – Малой не ругается. Скелет затянулся папироской:
– А мне чего – мне нормально.
Кореец отодвинул занавеску, прикрывающую полку, на которой, контрастируя с многочисленными вождями, стояли небольшие, ломаных форм и причудливых очертаний, скульптуры, взял одну из фигур и, демонстрируя Солнцу, нервно сглотнул:
– Н-ну, как тебе?
Солнце взял фигурку, присмотрелся, широко улыбнулся:
– Клёво!
– Правда?! Тебе действительно нравится? – смущенно обрадовался Кореец.
– Суперская вещь, – подтвердил Солнце. – А ты Эрнсту показывал?
Кореец замялся, кивнул.
– Ну и чего он сказал?
– Ты знаешь, он как-то странно промолчал... – задумчиво сказал Кореец
– Вот видишь! А он очень хороший художник! – обрадовался Солнце.
Саша подошла к Солнцу и Корейцу. Кореец торопливо поставил скульптурку на место, задернул занавеску.
А Малой забрал у Скелета папиросу, затянулся и заявил безапелляционно:
– Короче, Кореец когда бабки заплатит – явсе возьму.
Скелет не особо-то и спорил, только спросил, вежливо изобразив интерес:
– Зачем тебе?
– Здрасьте! – воодушевился Малой. – А прокат "Стратокастера"? Лабухи так не дадут, без аванса.
– На фига этот "Стратокастер"? – хмыкнул Скелет.
– Ни фига себе – "на фига"! А ты думаешь, тебя за мутные глаза твои в рок-группу возьмут?! – возмутился таким непониманием Малой.
– Меня?! В группу?! – изумился Скелет.
– Ну да! У меня же какая идея: я Макару – инструмент, а он тебя басистом! Я ж все рассчитал! Не голова, а Дом Советов! А я вашим импресарио буду! Раскрутимся – нефиг делать! Свой "Стратокастер" купим! Два!
– Ты бредишь, – меланхолично резюмировал Скелет.
– Я твою старость обеспечить хочу! – снисходительно опроверг Малой.
– А я при чем? – растерялся Скелет. – У меня и слуха-то нету.
– Так я ж тебя и не в консерваторию отдаю! – ласково улыбнулся подопечному другу Малой.