Если меня снова упекут в психушку
По опыту знаю: если одеться неподобающе, Вероника точно обвинит, что я испортил ей весь вечер. Так уже было один раз, когда я явился на званый ужин в шортах до колен и сандалиях. Поэтому я настолько погружен в мысли о выборе одежды, что совершенно забываю, какой сегодня день - пятница, то есть нынче сеанс у доктора Пателя.
Мне напоминает мама, которая заглядывает в подвал в самый разгар тренировки.
- Через пятнадцать минут выходим. Живо в душ!
В комнате с облаками выбираю коричневое кресло. Мы садимся, откидываем спинки назад, и Клифф начинает:
- Твоя мама сказала, у тебя была та еще неделька. Хочешь поговорить об этом?
И я рассказываю про вечеринку у Вероники, про то, что вся моя прежняя парадно-выходная одежда не годится, ведь я так сильно похудел; и у меня нет никаких стильных шмоток, кроме футболки, недавно подаренной братом; и мысли об этой вечеринке уже так утомили меня, что лучше бы мы с Ронни просто позанимались вместе, и не пришлось бы встречаться с Вероникой, которую даже Никки считает страшной врединой.
Доктор Патель кивает несколько раз, по своему обыкновению, а затем спрашивает:
- Тебе нравится футболка, которую подарил брат? Удобно в ней?
- Да, - отвечаю, - она просто замечательная.
- Вот и надень ее к этому ужину. Уверен, Вероника ее тоже оценит.
- Вы так считаете? Просто Вероника ужасно привередлива к тому, в чем к ней приходят гости.
- Я так считаю! - заявляет он, отчего мне сразу становится намного лучше.
- А что со штанами?
- А что не так со штанами, которые на тебе сейчас?
Опускаю глаза на коричневые прямые брюки. Их мама на днях купила в "Гэпе", заявив, что не следует ходить к врачу в тренировочных штанах. Они вовсе не такие крутые, как футболка "Иглз", но тоже ничего, так что я пожимаю плечами и перестаю беспокоиться о том, что надеть для визита к Веронике.
Клифф пытается перевести разговор на Кенни Джи, но всякий раз, как он упоминает это имя, я закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти.
Потом Клифф говорит, что знает, как грубо я обошелся с мамой: тряс ее на кухне и сшиб с ног на чердаке. Становится ужасно грустно, ведь я очень люблю маму, к тому же она вытащила меня из психушки и даже подписала кучу бумажек - однако мне нечем возразить Клиффу. Чувство вины наполняет мою грудь жаром, пока не становится невыносимым. Сказать по правде, я просто срываюсь и плачу не меньше пяти минут.
- Твоя мать многим рискует, потому что верит в тебя.
От его слов рыдаю еще сильнее.
- Ты же хочешь быть хорошим человеком, да, Пэт?
Киваю. Плачу. Я очень хочу быть хорошим человеком. Правда.
- Я собираюсь повысить дозу твоих лекарств, - говорит доктор Патель. - Не исключено, что ты почувствуешь небольшую заторможенность, однако это поможет сдержать порывы жестокости. Ты должен понимать, что хорошим человеком тебя делают поступки, а не одно лишь желание. Если у тебя и дальше будут случаться такие приступы, я, возможно, буду вынужден рекомендовать возвращение в лечебницу для более интенсивного лечения, которое…
- Нет, пожалуйста, я буду хорошим, - быстро перебиваю я, зная, что Никки едва ли вернется, если меня снова упекут в психушку. - Честное слово!
- Я верю тебе, - отвечает доктор Патель с улыбкой.
Я не знаю, как играть в эти игры
Позанимавшись в подвале еще немного, надеваю пакет для мусора и выхожу на пробежку. Потом принимаю душ, прыскаю перед собой одеколоном отца и вхожу в облако ароматной пыли - этому меня мама научила еще в школе. Провожу шариковым дезодорантом под мышками и облачаюсь в свои новые брюки и футболку Хэнка Баскетта.
Интересуюсь у мамы, как я выгляжу.
- Отлично. Такой красивый! Но ты уверен, что можно идти на ужин в футболке "Иглз"? Может, наденешь рубашку из тех, что я тебе купила в "Гэпе", или возьмешь поло у папы?
- Все нормально, - успокаиваю я ее с улыбкой. - Доктор Патель согласился, что эта футболка - хороший выбор.
- Правда? - Мама смеется и достает из холодильника композицию из цветов и бутылку белого вина.
- Что это?
- Передай их Веронике и скажи ей от меня спасибо. Ронни всегда был тебе хорошим другом. - При этих словах она, кажется, снова готова расплакаться.
Поцеловав маму на прощание, взяв в охапку цветы и вино, выхожу на улицу и иду через Найтс-парк к дому друга.
Дверь открывает Ронни. На нем рубашка и галстук, при виде которых начинаю бояться, что доктор Патель все-таки был не прав и я оделся не подобающе случаю. Однако Ронни смотрит на мою футболку, проверяет имя на спине - наверное, чтобы убедиться, что я не надел старье с именем Фрэдди Митчелла, который больше не играет за "Иглз", - и восклицает:
- Хэнк Баскетт крутой! Где ты достал такую футболку, еще же сезон не начался? Супер!
Его слова приносят мне огромное облегчение.
Мы идем на запах готовящегося мяса через роскошную гостиную и роскошную столовую в кухню, где Вероника кормит Эмили. Девочка, к моему удивлению, выглядит гораздо старше грудного младенца.
- Встречайте Хэнка Баскетта, - объявляет Ронни.
- Кого? - откликается Вероника, однако при виде цветов и вина расцветает улыбкой. - Pour moi?
Некоторое время она разглядывает мою распухшую щеку, но ничего не говорит, за что я ей благодарен. Я протягиваю ей подарки от мамы, а она целует меня в здоровую щеку.
- Добро пожаловать домой, Пэт. - Голос Вероники звучит на удивление искренне. - Я пригласила на ужин еще кое-кого, надеюсь, ты не против, - добавляет она.
Вероника подмигивает мне и приподнимает крышку единственной стоящей на плите кастрюли, распространяя теплый аромат томатов и базилика.
- Кого? - спрашиваю.
- Увидишь, - отвечает она, помешивая соус и не поднимая на меня глаз.
Прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще, Ронни берет на руки Эмили с ее высокого стульчика.
- Это дядя Пэт.
Я не сразу осознаю, что он говорит обо мне.
- Эмили, поздоровайся с дядей Пэтом.
Она машет мне крошечной ладошкой и вдруг оказывается у меня на руках. Ее темные глаза изучают мое лицо, а потом она улыбается, как будто одобряюще.
- Пэп, - говорит она, показывая на мой нос.
- Смотри, дядя Пэт, какая умная у меня девочка! - восклицает Ронни, гладя шелковистые черные волосики. - Она уже знает, как тебя зовут!
Эмили пахнет морковным пюре, которым покрыты ее щеки, пока Ронни не вытирает их насухо салфеткой. И вправду очень милый ребенок. Я тут же понимаю, почему Ронни так много писал о своей дочери - почему он ее так любит. Мне приходит в голову, что мы с Никки тоже когда-нибудь заведем детей, и я чувствую такой прилив счастья, что целую маленькую Эмили в лобик, словно она ребенок Никки, а я ее отец. А потом я целую ее лобик снова и снова, пока она не начинает хихикать.
- Пиво? - предлагает Ронни.
- Мне вообще-то лучше не пить, я же принимаю лекарства и…
- Пиво, - утвердительно кивает Ронни, и вот мы уже пьем пиво, сидя на террасе, а Эмили на коленях у отца посасывает разбавленный яблочный сок из бутылочки.
- До чего приятно выпить с тобой пивка, - говорит Ронни, звякая своей бутылкой "Иинлинг лагера" о мою.
- Кто еще будет сегодня?
- Сестра Вероники, Тиффани.
- Тиффани и Томми? - Я припоминаю мужа Тиффани со свадьбы Ронни и Вероники.
- Только Тиффани.
- А где Томми?
Ронни отхлебывает пива, поднимает глаза на заходящее солнце:
- Томми умер некоторое время назад.
- Что? - переспрашиваю, потому что ничего не слышал об этом. - Господи, мне очень жаль…
- Просто постарайся не упоминать Томми сегодня вечером, хорошо?
- Конечно, - отвечаю и делаю несколько больших глотков пива. - А как он умер?
- Как умер кто? - раздается женский голос.
- Привет, Тиффани, - окликает ее Ронни, и внезапно она оказывается рядом с нами на крыльце.
На Тиффани черное вечернее платье, каблуки и бриллиантовое ожерелье, а ее макияж и прическа кажутся мне чересчур безупречными, словно она из кожи вон лезла, чтобы выглядеть привлекательно, как иногда делают пожилые женщины.
- Ты же помнишь Пэта?
Я встаю, мы обмениваемся рукопожатиями, и от того, как Тиффани заглядывает в мои глаза, становится немного не по себе.
Мы возвращаемся в дом, и после короткой светской беседы я оказываюсь наедине с Тиффани. Сидим на противоположных концах дивана в гостиной, пока Вероника заканчивает готовку, а Ронни укладывает Эмили.
- Ты сегодня очень красивая, - говорю я, когда молчание становится неловким.
До того как началось время порознь, я никогда не делал Никки комплиментов по поводу ее внешности, и, думаю, это очень вредило ее самооценке. Пожалуй, теперь мне стоит попрактиковаться в умении говорить женщинам комплименты, чтобы к возвращению Никки они звучали естественно. Впрочем, Тиффани действительно очень красивая, хотя и перестаралась с косметикой. Она на несколько лет старше меня, но у нее спортивная фигура и длинные шелковистые черные волосы.
- Что у тебя со щекой? - спрашивает Тиффани, не глядя на меня.
- Несчастный случай - штангу уронил.
Она не сводит глаз со своих рук, сложенных на коленях. На ее ногтях свежий кроваво-красный лак.
- Где ты сейчас работаешь? - интересуюсь я, решив, что эта тема безопасна.
Она морщит нос, будто я пустил газы:
- Меня уволили несколько месяцев назад.
- Почему?
- Это что, так важно? - бросает она, встает и уходит на кухню.
Я допиваю вторую бутылку пива и жду возвращения Ронни.
Обстановка за ужином ужасно изысканная: свечи горят, посуда шикарная, особое столовое серебро. Но мне неуютно. Мы с Тиффани храним молчание, а Ронни с Вероникой говорят так, будто нас здесь нет.
- Пэт - большой любитель истории. Он знает все о каждом президенте США. Давай спроси у него что-нибудь - что угодно! - говорит Ронни.
Тиффани даже не поднимает глаз от своей тарелки, и вступает Вероника:
- Моя сестра - танцовщица. У нее выступление через два месяца. Пэт, ты должен увидеть, как она танцует модерн. Это так красиво! Боже мой, как бы я хотела танцевать, как Тиффани! Если она разрешит, в этом году мы все пойдем на ее выступление, и ты обязательно должен к нам присоединиться.
Осторожно киваю в ответ на вопросительный взгляд Тиффани. Наверное, пойду с ними, просто чтобы учиться проявлять доброту. К тому же Никки наверняка захотела бы побывать на танцевальном представлении, а я решил отныне делать то, что нравится Никки.
- Мы с Пэтом будем тренироваться вместе, - подхватывает Ронни. - Смотри, какой у меня подтянутый приятель! Рядом с ним приходится краснеть от стыда. Пэт, надо будет мне наведаться в твой спортзал.
- Тиффани любит отдыхать на пляже, правда, Тифф? Давайте как-нибудь на выходных вчетвером махнем на пляж, и Эмили захватим. Лучше в сентябре, когда схлынут толпы. Можно устроить пикник. Пэт, ты как насчет пикника? Тиффани обожает пикники, да, Тифф?
Ронни и Вероника обмениваются замечаниями о своих гостях почти пятнадцать минут кряду, а когда наконец наступает затишье, я спрашиваю, слышал ли кто-нибудь о сносе стадиона "Вет". К моему удивлению, и Ронни, и Вероника подтверждают, что его разрушили несколько лет назад, как и сказал мой отец, отчего мне становится очень и очень тревожно: ведь я совершенно ничего не помню об этом, как и о годах, которые якобы прошли с тех пор. Подумываю, не спросить ли, как давно появилась на свет Эмили, потому что помню письмо от Ронни с фотографией девочки, полученное вскоре после ее рождения, но не решаюсь.
- Ненавижу футбол, - подает голос Тиффани, - больше всего на свете.
И какое-то время мы едим в полной тишине.
Тремя переменами блюд, обещанными Ронни, оказываются пиво, лазанья с гарниром из запеченной спаржи и лаймовый пирог. Все они великолепны, о чем я и говорю Веронике - снова упражняюсь в комплиментах для Никки, - а жена Ронни на это отвечает:
- А ты думал, что я плохо готовлю?
Я знаю, это сказано в шутку, однако Никки сочла бы фразу очередным подтверждением того, какой злюкой может быть Вероника. Мне приходит в голову: будь со мной Никки, мы бы еще долго обсуждали прошедший вечер, уже лежа дома в постели, - мы всегда так делали, если нам случалось где-то подвыпить. Сейчас, за обеденным столом у Ронни, от этой мысли мне становится одновременно грустно и радостно.
Когда мы заканчиваем с пирогом, Тиффани встает и объявляет, что устала.
- Но мы только поели, - возражает Вероника. - И еще мы собирались играть в "Тривиал персьют" и…
- Устала, говорю.
Молчание.
- Ну что, - наконец спрашивает Тиффани, - ты проводишь меня до дома или как?
Я не сразу понимаю, что она обращается ко мне, но, когда доходит, быстро отвечаю:
- Да, конечно.
А что еще я могу сказать, раз уж теперь стараюсь проявлять доброту?
Ночь теплая, но не жаркая. Мы с Тиффани проходим с квартал, прежде чем я спрашиваю, где она живет.
- С родителями, понятно? - бросает она, не глядя на меня.
- Вот как. - Соображаю, что мы всего в четырех кварталах от дома Вебстеров.
- Ты ведь тоже живешь с родителями?
- Ну да.
- Ну вот и все.
На улице темно, наверное около половины десятого. Тиффани, скрестив руки на груди, довольно быстро цокает каблуками, и вскоре мы уже стоим перед домом ее родителей.
Она поворачивается ко мне - чтобы попрощаться, думаю я, но не тут-то было.
- Слушай, я с самого колледжа не ходила на свидания, так что я не знаю, как играть в эти игры.
- Какие игры?
- Я видела, как ты смотрел на меня. Пэт, не надо пудрить мне мозги. Я живу в пристройке за домом, там отдельный вход, так что мои предки нас не застукают. На ужин ты явился в футболке, по-моему, это просто отвратительно, но можешь трахнуть меня, только давай сначала выключим свет. Хорошо?
Я настолько потрясен, что теряю дар речи, и долгое время мы просто стоим друг против друга.
- Или нехорошо, - добавляет Тиффани, и в следующую секунду она уже плачет.
Я прихожу в такое замешательство, что говорю, думаю и беспокоюсь одновременно, совершенно не понимая, что мне следует сказать или сделать.
- Слушай, было приятно провести с тобой время, и ты действительно очень красивая, но я женат. - И в доказательство показываю обручальное кольцо.
- Я тоже замужем. - Она поднимает левую руку; на пальце блестит кольцо с бриллиантом.
Ронни сказал, что ее муж умер, то есть она на самом деле вдова, а вовсе не замужняя женщина, но я ничего не говорю, потому что теперь стараюсь проявлять доброту, а не доказывать свою правоту, - я научился этому на психотерапии, и Никки наверняка оценит.
Мне очень грустно оттого, что Тиффани по-прежнему носит обручальное кольцо.
Внезапно я оказываюсь в объятиях Тиффани. Она прячет лицо у меня на груди, и ее макияж вместе со слезами оказывается на моей новой футболке Хэнка Баскетта. Я не люблю, когда ко мне прикасается кто-либо, кроме Никки, и вовсе не хочу, чтобы Тиффани пачкала косметикой футболку, которую подарил мне брат, - футболку, на которой все буквы и цифры по-настоящему прострочены, а не просто приклеены, - но, к собственному удивлению, обнимаю Тиффани в ответ. Я кладу подбородок поверх ее блестящих черных волос, вдыхаю запах ее духов - и тоже плачу, что пугает меня до ужаса. Наши тела вздрагивают в унисон, мы как одна большая водяная турбина. Так мы плачем вместе не меньше десяти минут, а потом она вдруг отпускает меня и бежит за дом.
Когда я возвращаюсь домой, отец смотрит телевизор. "Иглз" играют против "Джетс" в товарищеском матче, о котором я не знал. Отец даже не поднимает на меня глаз - чего еще ждать, раз я теперь такой никудышный болельщик? Мама говорит, звонил Ронни. Это важно, и я должен срочно перезвонить.
- Что случилось? Что с твоей футболкой? Это что, косметика?.. - спрашивает она и, не дождавшись моего ответа, повторяет: - Надо перезвонить Ронни.
Но я никому не звоню, а ложусь на кровать и гляжу в потолок своей спальни, пока не встает солнце.
Наполняются жидкой лавой
На единственном снимке Никки - только ее голова, и жаль, что я так и не сказал жене, как сильно он мне нравится.
Она наняла профессионального фотографа и даже сделала в местном салоне красоты макияж и прическу перед съемкой, а за неделю до того сходила в солярий, потому что я родился в конце декабря, а фотография предназначалась в подарок на мой двадцать восьмой день рождения.
Голова Никки слегка повернута, так что левую щеку видно лучше, чем правую, обрамленную завитком пшеничных волос. Видно и левое ухо: на Никки висячие бриллиантовые сережки, которые я подарил на первую годовщину нашей свадьбы. В солярий она ходила только для того, чтобы проступили веснушки на носу, - я их просто обожаю и скучаю по ним каждую зиму. На снимке они четкие: Никки сказала, что в них-то и была вся задумка и что она, зная, как я люблю ее веснушки, специально попросила фотографа поместить их в фокус. У нее треугольное лицо, подбородок слегка заостренный. Нос похож на нос львицы - длинный и величественный, а глаза - цвета травы. До чего же я люблю вот это выражение лица - как будто она слегка надулась, не то улыбается, не то ухмыляется, а губы так блестят, что всякий раз, когда я смотрю на снимок, не могу удержаться и не поцеловать его.
И сейчас я снова целую фотографию, ощущая холодную ровную поверхность стекла и оставляя на нем след поцелуя, который стираю своей футболкой.
- Господи, Никки, как же мне тебя не хватает! - признаюсь я, но фотография, как всегда, молчит. - Прости, что сначала мне не понравился этот снимок, - ты не поверишь, но сейчас я без него просто жить не могу. Помню, я сказал тебе, что подарок не такой уж и замечательный, но это было до того, как я начал проявлять доброту, а не доказывать всем подряд, что я прав. Ну да, я просил подарить мне новый набор для барбекю, однако я очень рад, что у меня есть эта фотография, только благодаря ей я продержался все это время в психушке и захотел стать лучше. Теперь я другой. Я не просто понимаю, но по-настоящему ценю, что ты вложила в этот подарок столько мыслей и усилий. Это единственный твой портрет, который у меня остался. Какой-то негодяй украл все наши фотографии из маминого дома, польстившись на дорогие рамки…
Внезапно, ни с того ни с сего, я вспоминаю про видеозапись нашей свадьбы: там Никки и ходит, и танцует, и разговаривает, а в одном месте она даже заявляет, глядя прямо в камеру, как будто обращается ко мне: "Я люблю тебя, Пэт Пиплз, жеребец ты этакий!" От этой фразы я до упаду смеялся, когда смотрел видео в первый раз вместе с отцом и матерью Никки.
Стучусь в спальню к родителям, потом еще раз.
- Пэт? - отзывается мама.
- Мне вообще-то на работу утром, ты в курсе? - ворчит отец, но я не обращаю на него внимания.
- Мам? - говорю я двери.
- Что такое?
- Где видео с моей свадьбы?
Молчание.
- Помнишь, была кассета с записью моей свадьбы?