С сорока баксами в кармане пересекаю Найтс-парк и иду к дому родителей Тиффани. Она уже ждет меня на улице, но я замечаю в окне ее мать. Стоит нам встретиться взглядом, как миссис Вебстер тут же ныряет за штору. Тиффани не здоровается и не ждет моего приближения, а начинает идти. На ней розовая юбка по колено и легкий черный свитер. Из-за босоножек на платформе она кажется выше, а волосы у нее немного взбиты и падают на плечи. Глаза слишком сильно подведены, губы розовые-розовые, однако не могу не признать, что выглядит она замечательно, о чем ей и говорю.
- Милые туфли, - кивает она на мои ноги, и следующие тридцать минут мы шагаем в молчании.
В закусочной садимся за отдельный столик, официантка приносит воду. Тиффани заказывает чай, я решаю ограничиться водой. Читаю меню с некоторой тревогой: а вдруг не хватит денег? Это глупо, конечно, ведь у меня с собой две двадцатки, а каждое блюдо стоит не больше десяти баксов, но я же не знаю, что возьмет Тиффани, а вдруг она захочет десерт, и ведь еще надо дать на чай.
Жена приучила меня оставлять щедрые чаевые, потому что у официанток работа тяжелая, а получают они сущие гроши. Никки знает: она работала официанткой все время, пока была в колледже, - мы тогда учились в университете Ла Саль. И если мне случается где-нибудь поесть, я оставляю на чай побольше, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Зря я ссорился с Никки из-за нескольких долларов, уверяя, что пятнадцати процентов больше чем достаточно, - мне-то ведь никто не давал на чай, не важно, хорошо я поработал или нет. Нынче я твердо убежден в необходимости оставлять щедрые чаевые, потому что стараюсь проявлять доброту, а не доказывать, что я прав. Оттого-то и страшусь, читая меню: а вдруг не хватит денег на хорошие чаевые?
Я так углубился в беспокойные мысли, что, должно быть, прослушал заказ Тиффани. Из этого состояния меня выводит голос официантки, которая явно обращается ко мне.
- Сэр?
Я кладу меню на стол; Тиффани и официантка смотрят на меня во все глаза, будто что-то не так.
- Хлопья с изюмом, - выдаю я, припомнив, что хлопья стоят всего два доллара двадцать пять центов.
- С молоком?
- А сколько стоит молоко?
- Семьдесят пять центов.
- Да, пожалуйста, - отвечаю, решив, что это не ударит по карману, и передаю меню официантке.
- Все?
Утвердительно киваю. Официантка, уходя, довольно внятно вздыхает.
- Что ты заказала? - спрашиваю Тиффани. - Я не расслышал.
Стараюсь, чтобы мой голос звучал любезно, но втайне беспокоюсь, что не останется денег на приличные чаевые.
- Только чай, - отвечает она.
И мы оба смотрим в окно, разглядывая припаркованные на стоянке машины.
Приносят заказ. Я открываю одноразовую коробочку и пересыпаю хлопья в миску. Заливаю коричневые хлопья с засахаренным изюмом молоком из миниатюрного кувшинчика. Продвигаю миску с хлопьями на середину стола и предлагаю Тиффани угощаться.
- Можно? - переспрашивает она.
Я киваю, Тиффани берет ложку, и мы едим.
Сумма в счете - четыре доллара пятьдесят девять центов.
- Сдачу? - Официантка смеется и качает головой, когда я протягиваю ей обе двадцатки.
- Нет, спасибо, - отвечаю я, думая, что Никки была бы рада, ведь я оставляю щедрые чаевые, а официантка поворачивается к Тиффани:
- Дорогуша, я его недооценила. Приходите к нам еще, да поскорее!
Видно, что выручкой она довольна, потому что идет к кассе, почти пританцовывая.
На обратном пути Тиффани молчит, и я тоже. Когда мы подходим к ее дому, говорю, что замечательно провел время, благодарю и протягиваю руку для пожатия, чтобы она не поняла превратно.
Она смотрит на мою руку, потом поднимает глаза и глядит мне в лицо, но на рукопожатие не отвечает. Секунду мне кажется, что она вот-вот снова заплачет.
- Помнишь, я сказала, что ты можешь трахнуть меня? - говорит вдруг Тиффани.
Медленно киваю: слишком живо помню, к сожалению.
- Я не хочу трахаться с тобой, Пэт. Понятно?
- Понятно, - говорю.
Она поворачивается и идет к себе, а я остаюсь один.
Дома мама с энтузиазмом выспрашивает, что мы ели, и, когда я отвечаю, что хлопья с изюмом, она смеется и не верит.
- Нет, ну правда, что?
Не говоря больше ни слова, поднимаюсь в свою комнату и запираю дверь.
Лежа в кровати, рассказываю Никки на фотографии все-все про мое сегодняшнее свидание, и про то, как я оставил официантке хорошие чаевые, и про то, какой грустный вид у Тиффани, и как мне хочется, чтобы время порознь поскорее закончилось, чтобы я мог пригласить жену в какое-нибудь кафе, разделить с ней порцию хлопьев с изюмом, а потом идти рядом, дыша прохладным воздухом раннего сентября, - и тут я снова плачу.
Зарываюсь лицом в подушку и рыдаю тихонько, чтобы родители не услышали.
Петь, кричать, показывать
Я встаю в полпятого утра и сразу же приступаю к тренировке, чтобы закончить до начала матча. Когда наконец выбираюсь из подвала, по всему дому идет запах тостов с крабовым маслом, домашней пиццы и куриных крылышек.
- Вкусно пахнет! - бросаю маме на ходу, надеваю мешок для мусора и выбегаю на улицу.
А там - Тиффани, уже разминается, бегает туда-сюда мимо моего дома. Я в замешательстве: как так, вчера же ее не было, да и сегодня я бегу гораздо раньше обычного.
Направляюсь к Найтс-парку; оглядываюсь - она бежит следом.
- Откуда ты узнала, что я выйду так рано? - спрашиваю, но она даже не поднимает голову, просто молча бежит сзади.
Одолеваю десять миль и возвращаюсь домой, а она бежит дальше, так ничего и не сказав. Можно подумать, мы вовсе не ходили ни в какую закусочную, и не ели вместе хлопья с изюмом, и все осталось по-прежнему.
Серебристый "БМВ" моего брата уже возле дома, так что я шмыгаю в заднюю дверь, поднимаюсь по лестнице и бегу в душ. Помывшись, надеваю свою баскеттовскую футболку, с которой мама отстирала всю косметику, и в полной готовности болеть за "Иглз" иду в гостиную, откуда уже доносятся звуки предматчевого обзора.
К моему удивлению, рядом с братом сидит Ронни. На обоих зеленые выездные футболки "Иглз" с номером 18 и именем Столлворта; на Ронни - дешевая копия, с термонаклейками, на Джейке - настоящая. Отец сидит в кресле, в своей любимой футболке Макнабба, пятого номера.
- "Птички", вперед! - говорю я.
Брат встает и поворачивается ко мне.
- А-а-а-а-а!.. - кричит он, вскинув обе руки в воздух, и тогда Ронни и папа тоже встают, выбрасывают руки вверх и кричат:
- А-а-а-а-а!..
И вот мы кричим уже все вчетвером, подняв руки:
- А-а-а-а-а!
А потом мы все вместе скандируем, быстро выбрасывая в стороны руки и ноги, чтобы показать каждую букву:
- И! Г! Л! З! Иглз!
После этого брат огибает диван, подходит ко мне, кладет руку на плечо и запевает командный гимн, я вспоминаю слова и подхватываю:
- Вперед, орлы, вперед! К победе прямиком!
Я так счастлив оттого, что пою вместе с братом, что даже его объятие не раздражает меня. Мы вместе обходим диван и поем:
- Забьем отличный мяч - и раз, и два, и три!
Я гляжу на папу, и он не отворачивается, только принимается петь с еще большим воодушевлением. Ронни подскакивает ко мне, хватает за плечи, и вот я уже зажат между братом и лучшим другом.
- Тщетны все соперника усилья - все равно орлы расправят крылья!
Вижу маму, она стоит в дверях, прижимает руку ко рту - то ли плачет, то ли смеется, - но глаза смотрят весело, так что я знаю, на самом деле она радуется с нами.
- Вперед, орлы, вперед! К победе прямиком!
Тут Ронни и Джейк убирают руки с моих плеч, и мы снова принимаемся показывать буквы руками и ногами.
- И! Г! Л! З! Иглз!
Мы все раскраснелись, папа тяжело дышит, но нам ужасно весело, а я в первый раз чувствую себя по-настоящему дома.
Мама ставит еду на раскладные столики, и игра начинается.
- Мне нельзя алкоголь, - говорю я, когда мама приносит "Будвайзер".
- Во время матча "Иглз" выпить пива можно, - возражает отец.
Мама с улыбкой пожимает плечами и передает мне бутылку холодного пива. Спрашиваю у брата и Ронни, почему на них футболки не с Баскеттом, ведь Баскетт круче всех, а они говорят, что "Иглз" удалось заполучить Донте Столлворта и теперь Донте Столлворт круче всех. Раз уж на мне футболка Баскетта, я настаиваю, что Баскетт все равно круче.
- Посмотрим, - самоуверенно отвечает Джейк, а отец презрительно присвистывает сквозь зубы.
Удивительно слышать от брата такое: это же он подарил мне футболку Баскетта и сам уверял, что круче Баскетта никого нет, всего две недели назад.
Мама смотрит матч с волнением: знает, если "Иглз" проиграют, отец потом всю неделю будет ходить в плохом настроении и часто орать на нее. Ронни и Джейк обмениваются сведениями о разных игроках, то и дело утыкаются в свои мобильные телефоны, следя за обновлениями новостей про матчи и спортсменов: они играют в виртуальный футбол, это такая компьютерная игра, в которой получаешь очки за то, что выбираешь игроков, которые зарабатывают тачдауны и набирают ярды. Время от времени я поглядываю на отца - убедиться, что мое ликование и возгласы не проходят незамеченными. Я же понимаю, что он согласен сидеть в одной комнате со своим психически больным сыном, только если я буду как следует болеть за "Иглз". Вообще приятно вот так сидеть и смотреть футбол вместе с отцом, хоть он меня и ненавидит, а я до сих пор не простил его за то, что он тогда на чердаке пнул меня и ударил по лицу.
"Хьюстон тексанс" открывают счет, и папа разражается руганью - так громко, что мама даже выходит из комнаты, сказав, что принесет еще пива, а Ронни сидит, уставившись в экран, и притворяется, что ничего не слышит.
- Да прикрывайте же наконец, защитники хреновы! В заднице ваша задняя линия, за что вам деньги платят! Это же "Тексанс", а не далласовские сопляки! Гребаные "Тексанс"! Мать вашу за ногу!
- Пап, успокойся, - говорит Джейк. - Мы поняли.
Мама приносит пиво, и какое-то время отец сидит молча, отхлебывая из бутылки. Но когда у Макнабба перехватывают пас, папа тычет пальцем в экран телевизора и ругается еще громче, называя Макнабба такими словами, от которых мой друг Дэнни пришел бы в бешенство, - он считает, что только чернокожие могут говорить о себе так.
К счастью, Донте Столлворт и вправду показывает класс: после того как Макнабб пасует ему, "Иглз" вырываются вперед, папа замолкает и снова улыбается.
В перерыве Джейку удается уговорить отца поиграть с нами в мячик. Мы вчетвером выходим и начинаем пасовать друг другу через улицу. К нам присоединяются сосед с сыном. Пацану, наверное, не больше десяти, у него силенок не хватает, чтоб дать нормальный обратный пас со своего места, но на нем зеленая футболка, поэтому мы снова и снова кидаем ему мяч. Мелкий ни разу его не ловит, но мы все равно подбадриваем его и радуемся. Он улыбается во весь рот, а его отец благодарно кивает всякий раз, когда пересекается с кем-нибудь из нас взглядом.
Мы с Джейком стоим дальше всего друг от друга, обмениваемся длинными пасами через всю улицу - часто приходится даже отбегать назад, чтобы поймать мяч. И мы не теряем ни одной передачи, потому что мы настоящие спортсмены.
Отец в основном просто стоит рядом, попивая пиво, но несколько раз мы делаем на него несложные пасы. Он ловит мяч одной рукой и перебрасывает его из-за спины Ронни, который стоит к отцу ближе всех. У Ронни слабые руки, но мы с Джейком не обращаем на это внимания, ведь он наш друг, мы все в зеленом, солнце светит, "Иглз" выигрывают, мы досыта наелись отменной горячей пищи и напились ледяного пива, так что, в общем-то, совершенно не важно, уступает нам Ронни в силе и ловкости или нет.
Когда мама объявляет, что перерыв почти закончился, Джейк подбегает к мальчишке, вскидывает руки и кричит:
- А-а-а-а-а!
Спустя секунду к нему присоединяется и сосед. До мелкого доходит не сразу, но потом он тоже поднимает руки и кричит вместе с нами, а после мы все вместе скандируем название любимой команды, показывая каждую букву руками и ногами, - и разбегаемся по гостиным.
Во второй половине матча Донте Столлворт продолжает демонстрировать класс, набирая почти сто пятьдесят ярдов и зарабатывая один тачдаун. Баскетту вовсе не посылают приличных передач, так что на его счету ни одного пойманного мяча. Однако меня это совсем не расстраивает, так как в конце игры происходит кое-что удивительное.
"Иглз" выигрывают со счетом 24:10, и мы встаем, чтобы хором спеть командный гимн, как и полагается по случаю победы "Птичек" в матче регулярного чемпионата. Брат обнимает меня и Ронни.
- Пап, давай иди к нам, - подбадривает он отца.
Тот немного пьян от пива и так воодушевлен победой - а также тем, что Макнабб в сумме заработал более трехсот ярдов, - что встает, присоединяется к нашему тесному кружку и кладет руку мне на плечи. Я чуть не подпрыгиваю от удивления не потому, что не люблю, когда ко мне прикасаются, а просто отец не обнимал меня уже много лет. От тепла и тяжести его руки я наполняюсь радостью, и, пока мы поем гимн, а потом выкрикиваем название нашей команды, показывая каждую букву, я замечаю, что мама вышла из кухни, где мыла посуду, и смотрит на нас. Она улыбается мне, но снова плачет, и, не переставая петь, кричать, показывать, я все задаюсь вопросом: почему?
Джейк спрашивает Ронни, не подвезти ли домой, тот отказывается:
- Нет, спасибо. Хэнк Баскетт меня проводит.
- В смысле, я? - Они называли меня так всю игру, поэтому догадываюсь, что речь идет обо мне.
- Ага, - отвечает Ронни, и мы выходим, захватив мячик.
Дойдя до Найтс-парка, принимаемся бросать мяч. Дистанция всего двадцать футов, ведь у Ронни слабые руки, и после пары передач мой друг осведомляется, что я думаю о Тиффани.
- Ничего, - говорю. - Я вообще о ней не думаю. А что?
- Вероника мне сказала, что Тиффани бегает вместе с тобой. Это так?
- Ну да, - отвечаю я, принимая неуклюжий пас от Ронни. - Как-то странно это. Она как-то узнает, когда я бегаю, ну и всякое такое, - добавляю и делаю безупречную крученую передачу, в точку сразу над правым плечом Ронни, чтобы он мог поймать мяч на бегу.
Он не поворачивается.
И не бежит.
Мяч пролетает мимо.
Ронни поднимает мяч и трусит на свое место.
- Тиффани странноватая, - продолжает он. - Пэт, ты понимаешь, что я подразумеваю под словом "странноватая"?
Я принимаю еще более неуклюжий пас, нацеленный мне в правую коленку.
- Думаю, да. - Мне понятно, что Тиффани отличается от большинства девушек, но мне понятно также, что значит находиться в разлуке со своим любимым человеком, а вот Ронни этого как раз не понимает. Так что я уточняю: - Странноватая в каком смысле? Как я?
Его лицо вытягивается.
- Нет… Я не имел в виду… Ну, просто она ходит к психотерапевту…
- Я тоже.
- Знаю, но…
- То есть я странный, потому что посещаю психотерапевта?
- Да нет же. Дай мне сказать, не перебивай. Я пытаюсь быть тебе другом!
Ронни подходит ко мне, а я упорно смотрю под ноги. Я вовсе не хочу слушать, как он изворачивается, потому что это единственный друг, который у меня остался после психушки, к тому же сегодня был замечательный день, "Иглз" выиграли, отец меня обнял и…
- Я знаю, что ты водил Тиффани ужинать, это прекрасно. Возможно, каждому из вас нужен друг, переживший потерю близкого человека и понимающий, что это такое.
Мне не нравится, что он говорит о "потере" применительно к нам обоим, как будто я потерял Никки насовсем, ведь это вовсе не так, у нас сейчас просто время порознь. Но вслух я ничего не говорю, и он продолжает.
- Послушай, - говорит мне Ронни, - я хочу рассказать, почему Тиффани уволили с работы.
- Меня это не касается.
- Касается, если ты и дальше собираешься ужинать с ней. Так вот, ты должен знать, что…
И Ронни рассказывает, как, по его мнению, Тиффани лишилась своей работы, и сразу становится понятно, что он предубежден. Точно так же эту историю рассказывал бы доктор Тимберс, упирая на так называемые факты и совершенно игнорируя то, что при этом происходило у Тиффани в голове. Ронни пересказывает все, что писали в своих докладных ее коллеги, что начальник рассказал ее родителям и что ее психотерапевт с тех пор рассказал Веронике - той поручено помогать Тиффани с лечением, и поэтому она должна еженедельно созваниваться с психотерапевтом, - и совсем ничего не говорит мне про то, что думала или чувствовала сама Тиффани: про ужасные переживания, противоречивые порывы и ощущение безысходности, - про все то, что отличает ее от Ронни и Вероники, у которых есть они сами, и дочка Эмили, и хороший доход, и дом, и всякие другие вещи, благодаря которым люди не называют их странноватыми. Самое удивительное, что Ронни выкладывает мне это по-дружески, словно пытается уберечь от Тиффани, словно знает гораздо больше о таких вещах. Можно подумать, это не я провел несколько месяцев в психлечебнице. Он не понимает Тиффани и уж совершенно точно не понимает меня, но я не сержусь на него, я же стараюсь проявлять доброту, а не доказывать всем подряд, что я прав, чтобы Никки смогла снова полюбить меня, когда время порознь закончится.
- Я тебе все это рассказываю не для того, чтобы ты плохо думал о ней или сплетничал, просто будь осторожней, хорошо? - заканчивает он, и я киваю. - Ну, мне пора, Вероника ждет. Может, заскочу на недельке, потренируемся вместе. Как идейка?
Снова киваю и смотрю, как он бодро шагает прочь с видом человека, выполнившего свою миссию. Ясно как день: Вероника отпустила его смотреть матч только потому, что хотела, чтобы он поговорил со мной о Тиффани. Может, она даже решила, что я воспользовался состоянием ее сестры-нимфоманки. От такой догадки я прихожу в бешенство и, не успев даже подумать об этом, уже звоню в дверь Вебстеров.
- Да? - На пороге стоит мать Тиффани.
Она выглядит старше своих лет, седая, и на ней теплое вязаное пальто, хотя еще только сентябрь, а она не на улице.
- Могу я поговорить с Тиффани?
- Вы друг Ронни? Пэт Пиплз?
Ограничиваюсь кивком: миссис Вебстер прекрасно знает, кто я такой.
- Могу я поинтересоваться, что вам нужно от нашей дочери?
- Кто там? - слышится голос отца Тиффани.
- Это друг Ронни, Пэт Пиплз! - отзывается миссис Вебстер. Она снова поворачивается ко мне. - Так что вам нужно от Тиффани?
Опускаю глаза на футбольный мяч, который все еще держу в руке.
- Хотел предложить ей в мячик поиграть. Погода чудесная. Может, она будет не прочь подышать свежим воздухом в парке?
- В мячик поиграть?
Я поднимаю руку с обручальным кольцом, чтобы доказать, что я вовсе не собираюсь спать с ее дочерью.
- Видите, я женат. Всего лишь хочу быть Тиффани другом.
Миссис Вебстер, похоже, удивлена. Разве это не то, что она хотела услышать?
- Обойдите дом и постучите в заднюю дверь, - говорит она наконец.
Я стучусь в заднюю дверь, но никто не открывает.
Стучусь еще три раза и ухожу.