- Возвращайся, - сказала она. - Ничего страшного.
- В чем?
- Ни в чем ничего страшного. Возвращайся.
- "Ни в чем ничего страшного" - хорошее название для группы. - Я хотел, чтобы Герцог на меня посмотрела, чтобы я мог оценить ситуацию, и, когда она наконец это сделала, я заметил, что у нее красный нос, и, несмотря на холод, заподозрил, что она плакала. Это показалось мне довольно странным, потому что Герцог обычно не плачет.
- Я… я бы просто предпочла, чтобы ты при мне этого не делал. Ну что в ней интересного? Серьезно, ответь, что в ней такого. Да или хоть в какой из них…
- Не знаю, - сказал я. - Ты же с Билли общалась.
Герцог пристально посмотрела на меня:
- Я сказала ему, что не пойду с ним на этот идиотский бал, потому что не могу заставить себя перестать думать о другом.
Я соображал очень долго.
- Да, они хихикают, а я смеюсь, у них декольте, а у меня нет, но чтоб ты знал - я тоже девушка.
- Я в курсе, - защищался я.
- Да? Неужели хоть кто-то? В магазин захожу, и там я Герцог. Я - один из трех великих мужей. Джеймс Бонд нравится только педикам. Да ты и не смотришь на меня, как на других девчонок, разве только… А, ладно. К черту! Когда мы сюда шли, еще до того, как появились близнецы, мне на миг показалось, что ты увидел во мне женщину, и я подумала, а может, Тобин не самый жуткий на свете гаденыш, а потом я сижу объясняю все Билли, а ты болтаешь с какой-то девчонкой так, как никогда не разговаривал со мной, и… да фиг с ним.
И тут до меня хоть с запозданием, но дошло. Та мысль, от которой я пытался отделаться, пришла в голову и Герцогу, и мы оба пытались от нее избавиться. Я нравился ей. Я опустил глаза. Надо было все обдумать, прежде чем на нее смотреть. Так. Ладно, решил я, я посмотрю на нее, и если она посмотрит на меня, я рассмотрю ее как следует, потом снова опущу взгляд и снова все обдумаю. Всего чуть-чуть посмотрю.
И я посмотрел. Она сидела, склонив голову в мою сторону, не моргая, и в ее глазах была палитра цветов. Герцог поджала свои потрескавшиеся губы, затем улыбнулась, прядь кудрявых волос выбилась у нее из-под шапки, она шмыгнула красным носом. Я не хотел отводить взгляда, но все же отвел и снова уставился на снег под ногами.
- Скажи что-нибудь, пожалуйста, - попросила она.
И я заговорил, обращаясь к земле:
- Я всегда считал, что нельзя отказываться от счастливой середины в надежде на счастливый конец, потому что никакого счастливого конца нет. Ты меня понимаешь? Страшно все потерять.
- Знаешь, почему я рвалась сюда, Тобин? Почему хотела забраться на холм? Ты, разумеется, понимаешь, что не из-за того, что перед Кеуном маячила перспектива протусоваться всю ночь с Рестонами, и не для того, чтобы смотреть, как ты лебезишь перед черлидерами.
- Я думал, ты хотела встретиться с Билли.
Герцог смотрела на меня пристальнее некуда, я даже видел ее дыхание в окружившем меня морозе.
- Я хотела приключений. Я это люблю. Потому что я не такая, как вон она. Мне не кажется, что пройти шесть километров по снегу - это жуть как тяжело. Мне это прикольно. Я так хочу. Когда мы сидели и смотрели кино, я мечтала, чтобы навалило еще больше снега. Много-много! Так интересней. Может, конечно, я и ошибаюсь, но мне кажется, что и ты такой же.
- Да, я тоже этого хотел, - согласился я. Я еще не мог посмотреть Герцогу в лицо, потому что боялся того, что могу сделать, если увижу близко ее глаза. - Чтобы снег не прекращался.
- Да? Круто. Круто! И пусть из-за снега вероятность счастливого конца все меньше. Ну, машина, может, встанет - да плевать! Дружбу можем разрушить - плевать! Я целовала парней, которых не боялась потерять, и после этого мне хочется только одного - такого поцелуя, когда на кону стоит всё…
Я взглянул на тех, "которых не боялась потерять", и выждал до "всё", после чего уже не смог сдерживаться. Я положил руку на затылок Герцога, ее губы коснулись моих, я ощутил тепло ее языка, мягкого, сладкого, со вкусом хашбраунов, открыл глаза и коснулся перчатками ее бледного от холода лица. Это был мой первый поцелуй с девушкой, которую я любил. Потом я робко посмотрел на Герцога и сказал:
- Ух ты!
Она рассмеялась и снова прижала меня к себе, а потом из-за спины раздался звон колокольчика, оповещающий о том, что дверь "Вафельной" открылась.
- ЧЕРТ! ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ?
Я смотрел на Джея, пытаясь стереть с лица идиотскую улыбку.
- КЕУН! - заорал Джей. - ТАЩИ СЮДА СВОЮ КОРЕЙСКУЮ ЗАДНИЦУ.
В дверях появился Кеун.
- А НУ РАССКАЖИТЕ ЕМУ, ЧТО ВЫ ТОЛЬКО ЧТО ДРУГ С ДРУГОМ ДЕЛАЛИ!
- Гм… - пробормотал я.
- Мы поцеловались, - улыбнулась Герцог.
- Да вы педики, - констатировал Кеун.
- Я ДЕВУШКА.
- Это я знаю, но Тобин тоже, - сообщил ей Кеун.
Джей все продолжал орать, словно забыл, как регулировать громкость голоса:
- МЕНЯ ОДНОГО, ЧТО ЛИ, ЗАБОТИТ БЛАГОПОЛУЧИЕ НАШЕЙ КОМАНДЫ? НИКОМУ ДЕЛА НЕТ ДО КОМАНДЫ?!
- Иди на черлидеров пялься, - ответила Герцог.
Джей какое-то время смотрел на нас, а потом улыбнулся:
- Только сильно не дурейте. - Он развернулся и ушел.
- Там хашбрауны стынут, - напомнил я.
- Если вернемся, с черлидерами не флиртовать.
- Я делал это, только чтобы привлечь твое внимание, - признался я. - Можно я тебя еще раз поцелую?
Она кивнула, и я сделал это. Хуже не стало, я мог бы продолжать вечно, но наконец, не отрываясь от меня, Герцог сказала:
- Я вообще-то хочу хашбраунов.
И я открыл перед ней дверь "Вафельной".
Герцог нырнула мне под руку, и мы поужинали - в три часа утра.
Потом мы спрятались между огромными металлическими холодильниками, и лишь иногда к нам заходил Джей и рассказывал подробности об их с Кеуном неудачных попытках завязать с черлидерами беседу. Через какое-то время мы с Герцогом заснули вместе на красном кафельном полу на кухне "Вафельной"; ей подушкой служила моя рука, а мне - моя собственная куртка. В семь нас разбудили, и Кеун даже ненадолго нарушил собственное обещание ни за что не покидать черлидеров и отвез нас в "Герцога и Герцогиню". Оказалось, что тягач, принадлежащий "Вафельной", водил Алюминиевый, и он вытащил машину, я поставил ее на домкрат перед домом, чтобы ось не сломалась, а колесо закатил в гараж, после чего мы с Герцогом пошли к ней домой и открыли подарки, и я старался не показывать ее родителям, что она окончательно свела меня с ума, а потом приехали и мои родители, и я сказал им, что машина сломалась, когда я попытался отвезти Герцога домой, они на меня покричали, но не слишком долго, потому что ведь Рождество, а у них есть страховка, да и вообще это всего лишь машина… Вечером, когда черлидеры наконец уехали и все съели свой праздничный ужин, я позвал к себе Герцога, Джея и Кеуна. Они пришли, мы посмотрели еще два фильма про Джеймса Бонда и еще полночи вспоминали свои приключения. А потом легли спать - все четверо в спальных мешках, как всегда, - и ничего не изменилось, разве что я-то не заснул, и Герцог тоже, мы просто лежали и смотрели друг на друга, а потом, где-то в полпятого, встали и пошли в "Старбакс" - полтора километра по снегу - вдвоем. Я преодолел все трудности путаной французской системы заказов, по которой там работали, и получил латте с кофеином, в котором на тот момент страшно нуждался, после чего мы с Герцогом уселись рядышком в мягких фиолетовых креслах. Я растянулся в нем, уставший, как никогда, так, что даже улыбаться едва мог. Мы болтали о всякой ерунде, у Герцога это все еще весьма неплохо получалось, через какое-то время возникла пауза. Герцог посмотрела на меня сонными глазами и констатировала:
- Пока ничего не испортили.
- Боже, я тебя люблю, - признался я.
- О!..
- "О" в хорошем смысле?
- В самом лучшем.
Я поставил латте на столик. Счастье светилось в моих глазах.
Лорен Миракл
Покровитель свиней
Папе и прекрасному горному городку Бреварду в Северной Каролине, исполненному благодати
(глава первая)
Быть мной - фигово. Быть мной в эту якобы чудесную ночь, когда за окном моей спальни намело почти двухметровые сугробы якобы восхитительного снега - фигово вдвойне. Если учесть тот факт, что сегодня Рождество, получится втройне фигово. Прибавьте к этому страшную, опустошающую тоску по Джебу - и динь-динь-динь! Колокольчик на верхушке фигометра звонил изо всех сил.
Все слушали "Джингл беллз", а я - "Фигли беллз". Замечательно.
Ну и фиговый же ты пудинг, сказала я себе. Скорей бы пришли Дорри и Теган. Я не знала, что за штука фиговый пудинг, но полагала, что это такое блюдо, которое сиротливо стынет на краю стола, потому что никто не хочет его есть. Он - как я. Холодный и одинокий. И комковатый, наверное.
Гррр. Я терпеть не могла жалости к себе и поэтому позвонила Теган и Дорри и уговорила их прийти. Но они до сих пор не пришли, и удержаться от жалости к себе мне не удалось.
Потому что я ужасно скучала по Джебу.
Потому что мы расстались всего неделю назад, и эта открытая рана саднила. И я сама была виновата во всем.
Потому что я написала Джебу (жалобное?) электронное письмо, в котором просила его, пожалуйста, пожалуйста, встретиться со мной вчера в "Старбаксе" и поговорить. Но он не пришел. Даже не позвонил.
И потому что, прождав в "Старбаксе" почти два часа, я возненавидела себя и свою жизнь так сильно, что потопала через автостоянку к салону "У Супер-Сэма" и в слезах упросила парикмахершу обчекрыжить мне волосы и покрасить то, что останется, в розовый цвет. Она так и сделала. Если я решилась на волосяное самоубийство, ей-то до этого какое дело?
Конечно же мне было жалко себя: я была ощипанным розовым цыпленком с разбитым сердцем, и я себя ненавидела.
- Ну и ну, Адди, - сказала мама вчера вечером, когда я наконец вернулась домой. - Как ты их… укоротила… и покрасила. Твои прекрасные светлые волосы.
Я одарила ее взглядом "ой, ну пристрели меня теперь за это", и она в ответ наклонила голову с видом: "Не дерзи мне, милая. Я знаю, что тебе больно, но это не означает, что ты можешь срывать зло на мне".
- Извини, - сказала я. - Наверное, я просто еще не привыкла.
- Да уж… привыкать придется долго. А почему ты решила покраситься?
- Не знаю. Хотелось чего-то новенького.
Мама отложила в сторону венчик. Она готовила вишенки "джубили", наш традиционный семейный рождественский десерт, и от запаха вишневого пюре у меня защипало в глазах.
- Это случайно никак не связано с тем, что произошло на вечеринке у Чарли в прошлую субботу? - спросила она.
У меня покраснели щеки.
- Не знаю, о чем ты. - Я моргнула. - И откуда тебе известно, что случилось у Чарли на празднике?
- Милая, ты же каждую ночь рыдала в подушку…
- Неправда.
- И сутками зависала на телефоне с Дорри или с Теган.
- Ты подслушивала мои разговоры? - возмутилась я. - Шпионила за собственной дочерью?!
- Какое там "подслушивала", у меня просто не было выбора.
Я уставилась на нее, раскрыв рот. Притворяется доброй мамочкой в фартучке, готовящей вишенки "джубили" по семейному рецепту, а на самом деле… на самом деле она…
Ну, не знаю какая. Но подслушивать - плохо, мерзко, гадко.
- И не говори "сутками зависала", - прибавила я. - Ты слишком старая, чтобы так выражаться.
Мама засмеялась, и это разозлило меня еще сильнее, тем более что она уже не улыбалась, а смотрела на меня, как обычно смотрят мамы: "Она еще подросток, бедняжка. В этом возрасте всем нам разбивали сердце".
- Адди, милая, - проговорила она, - за что ты себя так наказала?
- О господи, ну кто такое говорит про новую стрижку? - сказала я.
И убежала в свою комнату, чтобы рыдать там в одиночестве.
Спустя двадцать четыре часа я все еще сидела в своей комнате. Я спустилась прошлой ночью, желая попробовать вишенки "джубили", и утром, чтобы открыть подарки, но удовольствия от этого не получила. Никакого волшебства и радости я точно не чувствовала. Да и вообще, честно говоря, больше не верила в волшебство и радость Рождества.
Я перекатилась на бок, взяла с прикроватной тумбочки iPad, выбрала плей-лист "Хмурый день", составленный из всех печальных песен на свете, и нажала "Пуск". Мой айПенгвин мрачно захлопал крыльями. Из пластикового корпуса планшета звучала песня "Влюбленные дурачки".
Я вернулась в меню и выбрала раздел "Фото". Я знала, что ступаю на минное поле, но мне было все равно. Я выбрала нужный альбом и открыла его.
Первой на экране появилась самая первая фотография Джеба, которую я сделала украдкой, на телефон, чуть больше года назад. В тот день шел снег, и на фотографии в черных волосах Джеба путались снежинки. Он был одет в джинсовую куртку, хотя на улице стоял жуткий холод, и, помню, я подумала, что у них с мамой, наверное, нет денег. Я слышала, что они переехали в Грейстаун из резервации индейцев чероки, километрах в ста пятидесяти отсюда. По-моему, это круто. Джеб казался таким необычным.
Мы с ним учились английскому в одном классе. Он был сногсшибательно красив: сердце замирало от его дымчатых глаз и иссиня-черных волос, собранных в хвост. Еще он был жу-у-тко серьезным, и для такой хохотушки, как я, это было страшно непривычно. Каждый день, списывая с доски, он подавался вперед, а я украдкой любовалась тем, какие у него блестящие волосы и красивые скулы. Но он оставался сдержанным и отчужденным, даже когда я была весела и общительна.
Когда я решила обсудить эту чрезвычайно важную проблему с Дорри и Теган, Дорри предположила, что Джебу неуютно в нашем маленьком горном городке, где живут сплошь белые южане-христиане.
- Ну, в этом же нет ничего плохого! - сказала я, белая южанка-христианка.
- Знаю, - кивнула Дорри. - Я к тому, что он, возможно, чувствует себя здесь чужим. Возможно.
Как одна из двух - раз и два - евреев в нашей школе, она наверняка знала, о чем говорила.
И я задумалась. Может, Джеб и правда чувствовал себя чужим среди нас? Может, поэтому в столовой он сидел с Натаном Круглом, который уж точно был среди нас чужим, с его неизменными футболками с картинками и цитатами из "Звездного пути"? Поэтому утром, перед тем как школу открывали, Джеб стоял в одиночестве, прислонившись к стене здания и засунув руки в карманы, а не обсуждал вместе с нами "Американского идола"? Может, поэтому он не поддавался моим чарам на уроках английского? Может, ему просто было неловко нам открыться?
Чем дольше я об этом думала, тем больше волновалась. Никто не должен чувствовать себя чужим в своей школе - и уж тем более не такой зайка, как Джеб. Особенно когда у него такие добрые одноклассники.
Ну, то есть одноклассницы. Я, Дорри, Теган и другие девочки. Мы были очень добрые. Парни, которые курили всякую фигню, - нет. Они были грубые. Натан Кругл тоже не был добрым, он был желчным и злопамятным. И если честно, мне вовсе не нравилось, что он внушает Джебу свои безумные идеи и влияет на него.
И вот однажды, думая об этом в тысячный раз, я разозлилась по-настоящему. Почему Джеб проводит время с Натаном Круглом, а не со мной?
Поэтому в тот день, когда мы сидели в классе, я уколола его ручкой и сказала:
- Ради бога, Джеб. Ты хоть просто улыбнись.
Он вздрогнул, уронив свою книгу на пол, и мне стало ужасно стыдно. Круто, Адди, подумала я, в следующий раз протруби ему в ухо.
Но потом он улыбнулся уголком рта, и в его глазах промелькнула веселая искорка. И что-то еще - что-то, от чего мое сердце забилось быстрее. Он покраснел и быстро нагнулся, чтобы подобрать книгу.
Ой, внезапно поняла я. Он просто стеснительный.
Навалившись на подушку, я рассматривала фотографию Джеба на экране планшета до тех пор, пока боль внутри не стала слишком сильной.
Я нажала кнопку посередине, и появилась следующая фотография - сделанная во время Великого Холлихокского Блицкрига, который случился в прошлое Рождество, всего через несколько недель после того, как я попросила Джеба хоть улыбнуться ради бога. День перед Рождеством всегда жутко длинный, и остается только барабанить пальцами по чему придется и ждать, когда же оно настанет, поэтому мы с друзьями решили пойти гулять в парк Холлихок. Я заставила одного из парней позвонить Джебу, и тот каким-то чудом согласился пойти с нами.
В конце концов мы устроили бой снежками, мальчики против девочек, и это было здорово. Мы с Дорри и Теган построили снежную крепость и наладили систему снабжения снежками: Теган лепила, я подавала, а Дорри снайперски обстреливала наших противников. Мы выигрывали у мальчишек, пока Джеб не навалился на меня со спины, повалив прямо в нашу кучу снежков. Снег набился мне в нос, и я почувствовала жуткую боль, но мне было так весело, что даже все равно. Я перекатилась на спину, смеясь, и его лицо оказалось очень близко, в нескольких сантиметрах от моего лица.
Именно так нас и сфотографировала на телефон Теган. Джеб снова надел свою джинсовую курточку - бледно-голубой так шел к его темной коже - и смеялся. Глядя на наши счастливые лица, я вспомнила, что он слез с меня не сразу. Он приподнялся на локтях, чтобы меня не раздавить, и задал мне вопрос, от которого меня пробрала дрожь.
После боя снежками мы с Джебом пошли выпить мокка латте. Я предложила, а Джеб, не раздумывая, согласился. Мы зашли в "Старбакс" и сели в одинаковые фиолетовые кресла у входа. Я была счастлива и весела, а он робел. Но потом Джеб собрался с духом и решился взять меня за руку. Я так удивилась, что даже пролила кофе.
- Боже мой, Адди, - сказал он, и его кадык дернулся. - Можно тебя поцеловать?