Художники в открытую пили, в их редакции выпивка не приветствовалась, но праздники отмечали. Авторы-провинцы частенько приносили шампанское, коньяк, конфеты. Бывало, и распивали тут же. Потехина, как оказалось, в каждый приход угощала сотрудниц дорогими московскими конфетами. Из благодарности и втащили ее жалкую рукопись в план. Ксения быстро поняла, что не боги горшки обжигают, а самые обычные люди, зачастую необразованные, хотя некоторые с высшим образованием: филфак или журфак.
36
А ведь Поэзия – ремесло тонкое, и она старалась обращаться с рукописями бережно и авторов жалеть, ибо судила по себе. А ведь ее не жалели. Когда выходила вторая книжка, кто только не лез в нее своими лапами, только что уборщица не редактировала. За каждое слово цеплялись, все искали крамолу, уж слишком откровенна она была в стихах: Душу сжигаю в словах откровенных. Вот что потом происходит со мной: кровь не пульсирует, мертвые вены, и пустота наплывает стеной. Ее не понимали, ей завидовали, ее по-прежнему игнорировали сестры по перу. А уж цензорша поизголялась над ней вволю! А такая красивая статная женщина в цветастом шелковом платье. Изо всех сил пыталась вытравить крамолу, которой вообще-то и не было, так искорки…
– Из вас бунтарка так и прет! Ни одного гражданского стиха. Сдались вам эти чаадаевы, грибоедовы, цветаевы, высоцкие…
… Шла верстка книги Ивана Щеглова "Должностные лица", чудом прошедшая все препоны и преграды. Редактором была еврейка Шкловская. Иван был ярым шовинистом. Со слезами на глазах Ленка стала просить матерого писателя исправить название микрорайона Биробиджан на другое, обидевшись за свою нацию. Иван не стал с ней спорить и заменил. Дура натуральная. Ну, кто он? Величина. А она? Мышь белая. На следующий день Ленка на работу не вышла, заболела. Так ей и надо! Егоров поручил Ксении отвезти последние книжки верстки на подпись Щеглову. Ксения созвонилась с ним, и поехала к нему домой. Оказалось, что жена Щеглова в больнице, и он, бесприютный, один. Ксения, по его просьбе, пожарила ему глазунью. Избалованный мужчина. Она уходила, а он сказал ей на прощанье: – Стихи у вас настоящие. Но почему такие трагические? Ксения ответила: – Жизнь такая.
Щеглов никогда не приходил в редакцию с пустыми руками, приносил то конфеты, то торт. Щедрый был автор. Когда многострадальная книга, наконец, вышла, он подарил в редакцию самовар и чайный сервиз, конфеты и торт. Лучше яду бы Ленке в чай добавил.
37
После смерти Рената Ксения запила, стала неумеренно курить, иногда полпачки за вечер высаживала. Ее мучила бессонница, ей всюду мерещился муж в тельняшке. Могла уснуть, когда вырубалась от спиртного. Частенько она допоздна засиживалась у Пташкиной, там всегда были люди, всегда было спиртное. Правда пили, в основном, вино. Мать на время запоев переехала в ее квартиру, занималась сыном, пыталась остановить Ксению, но дочь ее не слушалась. Хорошо хоть на работу исправно ходила.
Два месяца после смерти мужа пролетели в пьянках и пус-тых разговорах у Линки. Близился Новый год. Она не могла встречать его дома. Они с матерью приготовили праздничный ужин, Ксения разложила половину еды по баночкам, купила шампанского и поехала к Линке. Пташкина встретила ее пьянехонька, уже вовсю провожала старый год. Они были вдвоем с Ольгой. Увидев расстроенную физиономию Ксении, она сказала:
– Не обижайся, лучше догоняй, а то скучно будет.
Что оставалось делать, домой ходу не было. Скучать ей в тот Новый год не пришлось. Телефонные звонки не прекращались, ближе к 12 подъехали Наташа и Юра Пискуновы, супруги. Выпили шампанское, а ночью собрались и покатили на моторе в гости к супругам, у которых был большой дом и добротная баня, построенная хозяином с "золотыми руками". Он был простым работягой и смотрелся инородно среди богемной публики.
Дом был полон народу, какие-то бывшие жены, бывшие мужья уединялись с настоящими. Все пили, курили, ходили в баню париться без различия пола. В таком бардаке Ксении еще не приходилось бывать. Она села за стол и стала потихоньку напиваться. Она почти никого не знала из присутствующих, было скучновато, стала неприкаянно бродить по комнатам, их оказалось много, и везде заставала парочки. Она ретировалась и брела дальше. Пить и курить устала, прикорнуть где-то не решилась, стала смотреть, что делает народ.
А народ был неугомонный, привычный к ночному бденью и ко всему прочему. Женщины здорово набрались, и устроили танцы в полуобнаженном виде. В общем обычная пьяная вакханалия, где женщины и мужчины становятся общими. Лишь они оказались ничьи. Линка почему-то не привлекала мужское внимание, с ней обращались как с товарищем. Ксения вела себя отстраненно и заморожено, к ней даже не подходили. Оргия длилась еще некоторое время, но вскоре все стали укладываться спать, кто-то уезжал, они тоже отправились к Линке по пути с супружеской парой. Утром рано Ксения уехала домой отсыпаться, приходить в себя. Она понимала, что богемная жизнь не для нее, слишком долго она жила размеренной супружеской жизнью. Свобода стала для нее обыденной, лишенной очарования запрета.
38
1986 год. В стране стали происходить политические события. Правители приходили и тут же уходили… на вечный покой. Такая свистопляска случилась: умер генсек Андропов, вслед за ним Черненко. Появился Горбачев, как черт из табакерки выпрыгнул. На его лбу растекалось большое неприятное родимое пятно. Бог шельму метит, так оно и оказалось впоследствии. Она как раз зашла по делу в "Простор", а там царил ажиотаж, почти все радовались новому генсеку.
Мирнов вообще захлебывался от восторга: – Стоящий мужик, настоящий демократ. А какие лозунги: перестройка, гласность, свобода печати! И цензуру, говорят, отменят.
Ксения почему-то не испытывала энтузиазма, увидев сначала портрет Горбачева, а потом и живьем по ТВ. Мета сатаны ей не понравилась, все-таки она была человеком суеверным, где-то даже и мистическим. Как Поэт. Написалось само собой стихотворение.
НАЧАЛО ПЕРЕСТРОЙКИ
Но грянет год,
Для СССР проклятый год,
Когда на царство Горбачев придет.
Правитель с метой Сатаны
Подстилку сделал из страны.
И США, как тигр Шерхан,
Шакалы ЦРУ на службе,
На СССР найдет аркан
Подарит Горби свою дружбу.1986
– Зря радуетесь, свобода не каждому нужна, еще неизвестно, что дальше будет. Речь у него, как у Ваньки деревенского, необразованного. Он хотя бы школу закончил? Или как Сталин семинарию? – без почтения высказала свое мнение Ксения.
Все уставились на нее, как на чокнутую.
Началась вакханалия перестройки с борьбы с пьянством, сошедшей вскоре на нет. Хотя конъюнктурщики от кино успели снять несколько безалкогольных фильмов, по "ящику" показывали безалкогольные свадьбы. Ксения на самом деле побывала на такой свадьбе: выходила замуж младшая дочь Фархада. Водку подавали в заварочных чайниках. Упились все гости пуще прежнего. Потом началось перетряхивание гробов, переписывание истории: из кровавого царя Николая второго сделали святого. С каждым новым днем новые новости.
Перестройка кипела и бурлила неостановимым мутным потоком. За газетами и журналами стояли очереди. Читателей буквально захлестнул поток произведений известных и малоизвестных (запрещенных при советской власти), опубликованных в московских журналах, а затем вышедших отдельными книгами, произведений, написанных, как тогда говорилось, "в стол".
Чтобы приобретать новинки, Ксения даже завязала дружбу с продавщицей в киоске "Союзпечати" недалеко от издательства Людмилой Максимовной, страстной библиофилкой. Фигуристая, со следами былой красоты на лице женщина с непростой судьбой имела в квартире огромный архив из всех журналов, выходивших в СССР. Ксения с ее легкой руки стала читать таких авторов, которых никогда бы не прочитала. Она становилась образованней в смысле чтения, ее размышления постепенно приобретали философский характер, выходили за рамки повседневности. Она попрежнему жила духовной жизнью. "Бог умер", – сказал Ницше, она подумала: "Любовь умерла".
Прочитала запрещенную "Майн Камф" Гитлера. Мнение было неоднозначно. Сверхчеловек – это не человек, это Вселенная. Жаль, что Гитлер не стал художником, его акварели показались ей талантливыми. Может, он и был гением (ущербным), злым и бездушным. Вовлечь почти всю Европу в войну. Нет сомнений, что он был необычным человеком и обладал гипнотическим даром, как наш Вольф Мессинг. Ведь не вся немецкая нация была дебильна, чтобы фанатически верить в покорение мира!
Книги продолжали ее образовывать, заставляли ее мыслить. С Ницше, особенно с его афоризмами в книге "Злая мудрость" она спорила, оставляя заметки на полях текста. "Алхимией слова" Парандовского она восхищалась, включая себя в героев его книги. Конфуция осмеливалась поправлять. Книга Джека Лондона была и о ней, только с поправкой на женский вариант. Полюбила Ремарка "Три товарища". Пыталась читать "Розу мира" Даниила Андреева. Но книга оказалась ей не по мозгам. В "пятой книге" запомнилось: "Может быть, теперь поймет, читающий эту книгу, о чем и о ком говорит Александр Блок в стихах, исполненных настоящего прозрения:
Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.
Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и тротуары.
В мерцанье тусклых площадей
Потянутся рядами пары.
Плащами всех укроет мгла,
Потонет взгляд в манящем взгляде.
Пускай невинность из угла
Протяжно молит о пощаде!
Там, на скале, веселый царь,
Взмахнул зловонное кадило,
и ризой городская тварь
фонарь манящий облачила!
Бегите все на зов! На лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов
Мужских – крикливых, женских– струнных!
Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простертой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.
Вот это стихотворение ей как поэту было понятно. Блок как гениальный поэт был пророком. Советская власть стала уничтожать лучших.
* * *
В Азии этой, в Европе ли,
Нам-то, ну, что за гроза?
Пожили, водочки попили…
Хватит уже за глаза.Александр Твардовский
Несть числа им, убитым поэтам,
Кто ножом, кто петлей, кто наветом.
Водку пили без меры весьма,
Но зато не сходили с ума.
Да и как выживать им, убогим,
С этим даром, отпущенным Богом?
Их распять – наготове толпа,
Как орудье убийства, слепа!
Поименно назвать – хватит сил,
Да боюсь, что не хватит чернил.
Не спасли их ни меч и ни щит.
Лишь душа за убитых болит…
Попалась ей в то время книга Ореста Высотского "Николай Гумилев глазами сына". Она знала только, что Гумилев был одним из мужей Ахматовой. Читала с интересом. Романтик-поэт, чудесные стихи:
Еще не раз вы вспомните меня,
И весь мой мир волнующий и странный.
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый, необманный!
И вдруг! Жуткая, нелепая гибель: расстрел неизвестно за что, неизвестно где. Загребли под одну гребенку с восставшими против советской власти офицерами и матросами из Кронштадта. Ее сердце захлестнула ненависть к убийцам. Беспредельная жалость к Поэту. Еще одна невинная жертва, еще одна родственная душа, увы, в мире ином. Она написала типа реквиема:
Памяти поэтов серебряного века
… Мандельштама гнали на закланье,
Гумилева на расстрел вели.
Что ж не получили воздаянья
Нелюди кровавые земли?
Ведь поэты под защитой Бога.
Не за то ли муки суждены,
Что они глядели слишком строго
На деянья нелюдей страны?
Пусть была терниста их дорога,
Но по ней достойно они шли.
В это время низвергали Бога
Нелюди кровавые земли.
Издавались рукописи, годами пролежавшие в писательских столах, иные писатели умерли, не дождавшись выхода книги. "Дети Арбата" Рыбакова, пошловатая, по ее мнению, книжонка, быстро сляпанный фильм еще пошлее и гаже. "Дом на Набережной" Трифонова, неоконченный "Роман о девочках"Высоцкого. Ей понравился, напомнил бурную енисейскую юность. Отчасти вдохновил ее на собственные воспоминания. Также вышли "Пожар" Распутина, "Все впереди" Белова, "Печальный детектив" Астафьева.
Многие произведения для Ксении стали откровением. Особенно потряс "Печальный детектив". Она будто воочию увидела свою бедную родину, родину своих предков – Сибирь. Она не могла читать залпом, читала медленно, ее душили слезы, и также медленно душа наполнялась болью и состраданием.
Она дочитала до конца, и чаша сопереживания переполнилась, и все свои чувства она излила в письме Виктору Петровичу. Это был чистый благодарный порыв души. И удивление: каково было писать такое, если читать без слез невозможно. Астафьев ответил ей. Она была потрясена еще раз, читала и перечитывала его письмо на листочке в крупную клетку. Ей не верилось, что недосягаемый, с точки зрения, кто он, и кто она, человек написал ей. Он возвратил ей любовь к родине, неодолимую тягу побывать там.
39
Ее длительный запой прекратился сам собой, когда вышло постановление об издании книг за счет автора. Ксения как раз получила деньги за перевод, продала золотые серьги с жемчугом, обручальное кольцо, заказала в типографии оперативной печати небольшую книжечку "Мой Высоцкий" (книга памяти), количеством 1000 экз. Оформление сделал Саша Островский очень оригинальное, черно-белое: гитара с порваными струнами.
Ксения выслала пачку (50 экз.) на ВДНХ. Там в одном из павильонов к 5-летию со дня кончины ВВ проходили дни памяти. Организатором была Людмила Абрамова, мать сыновей ВВ. Как ни странно, бандероль попала по назначению. Книжки Абрамова продавала. Потом в Общество охраны авторских прав Казахской ССР пришло письмо из Москвы, тоже из такого Общества, что автор использовала строчки ВВ в качестве эпиграфов и этим нарушила авторские права. И хватило же наглости у кого-то! Замдиректора Общества написала возмущенный ответ, что автору "спасибо" надо сказать и заплатить не помешало бы, ведь она издала книжку за свои собственные деньги. Ответа не последовало.
Остальные книжки она отдала в магазин "Книга-почтой", где директором была в то время Баталова Элеонора Нигметовна. Она сомневалась, брать, не брать. Но потом решила рискнуть и не пожалела. Книжки-малышки разошлись по всему Союзу. В выходных данных она указала адрес: до востребования. Письма приходили пачками, ее благодарили.
Из ХХІ века: Исследователем, биографом Владимира Высоцкого Марком Цыбульским, проживающим в Америке, в российском издательстве был издан целый фолиант (813 страниц) обо всех выступлениях Владимира Высоцкого (в СССР и за рубежом). Книга под соответствующим содержанию названием "ПЛАНЕТА ВЫСОЦКИЙ" вышла в 2008 году (к 70-летию со дня рождения ВВ). Что примечательно, в его книге нашлось место для упоминания ее скромного сборничка "Мой Высоцкий": В 1990 году профессиональная поэтесса Светлана Ермолаева(настоящее имя героини романа) под псевдонимом Мощева выпустила в Алма-Ате сборник "Мой Высоцкий", куда вошло более сорока (!) стихотворений, посвященных любимому поэту. Хотя за годы, прошедшие со дня смерти Высоцкого, опубликованы многие тысячи стихов его памяти, сборник Светланы Е. уникален. Во-первых, это были первые стихи памяти ВВ, увидевшие свет, а во-вторых, это единственный случай, когда один автор создал столько произведений, посвященных ВВ.
Такая оценка незнакомого тогда ей автора была для нее большим счастьем. Ее сборничек заметили. И где? В США. Интересное совпадение: в 1980 г., после кончины ВВ его огромный портрет на всю обложку со статьей был в журнале "Америка". А в СССР: ДВЕ СТРОЧКИ НЕКРОЛОГА в газете "Советская культура". И вот через 20 с лишним лет история повторилась, теперь с ее карманной книжкой, посвященной ВВ. В СССР, кроме почитателей творчества ВВ, ее появление прошло незамеченным. Ни одного официального отклика! Даже простого "спасибо" от близких людей Владимира, хотя она привозила в Москву и передавала безвозмездно музею огромное множество материалов от своих знакомых, тоже почитателей творчества ВВ, собиравших публикации его и о нем годами, не считая книжечек, которые она оставляла просто так… благотворительно. Она была очень благодарна Марку, о чем сообщила ему по эл.почте. Завязалась переписка.
Баталова предложила Ксении сделать дополнительный тираж, и она сделала на те деньги, которые ей выплатили в магазине. Потом они работали еще, когда Ксения издала очередную самиздатскую книгу "Мать Лилия", остросюжетную мелодраму. Рукопись она сначала предложила в свою бывшую редакцию (к тому времени она уже уволилась). Естественно, рецензия была отрицательной. Таких книг в советское время не писали. Для самиздата ей надо было оформить обложку. Кто-то посоветовал ей обратится к оригинальной художнице Нэлли Бубэ. Та спросила: – Я могу оформить по своему желанию?
Ксения ответила: – Разумеется! Полностью на ваше усмотрение. И Нэлли оформила "Мать Лилию": На черной обложке выделялся большой красный крест. Такого тоже сделать никто бы не осмелился. Религия не приветствовалась советской властью. Это был, конечно же, протест. Правда, за свои деньги. Ксения осталась довольна необычностью обложки. Книга тиражом 10 тыс. экземпляров тоже разошлась по всему Союзу, тоже приходили пачки очень трогательных откликов. По мотивам романа на Одесской киностудии казахстанским режиссером Игорем Вовнянко был поставлен 2-х серийный художественный фильм с участием известных российских, а также украинских актеров.
Был еще один человек, которому она по гроб жизни обязана. Он работал начальником городской Союзпечати: Смаилов Аскарбек Сагидилович. Импозантный мужчина средних лет, одет всегда с иголочки, не всякий министр так одевался. На работе он был тираном. Его окружало женское царство, и он был царь. Дисциплина была железная, никакого разгильдяйства не дозволялось. По понедельникам проходила планерка, его зычные крики разносились по всем этажам. Его боялись, уважали, но и… любили. Он был справедлив. А "дамочек" своих зря не обижал, не обходил их премиями и другими поощрениями. Праздники отмечали вместе за общим столом, она однажды даже случайно оказалась в их застолье. Оставшись одна, с сыном, мать пошла на работу, отца уже не было, Ксения опустила руки. Уже ничего не хотелось. Напала жуткая депрессия.