Феликс пошел к директору театра и стал перед ним на колени - делайте, что хотите, но у меня нет ни копейки! Директор сверкнул на него горячим кавказским глазом и понял, что убить Феликса он может, но выгоды ему от этого не будет никакой. Он пососал свой смоляной джигитский ус и отложил казнь Феликса на полгода, привязав при этом и долг, и процент на долг к курсу доллара. Феликс вышел от директора на ватных ногах, радуясь отсрочке, но не видя впереди никакого выхода. Откуда у него возьмутся такие деньги даже через десять лет?
- Я пришла к Дине и застала ее в слезах, - рассказывала Зойка, - она оплакивала авансом своего ненаглядного Феликса. И тут мне подвернулся Женька.
Зойка за это время прошла неплохую школу жизни: она закончила английское отделение пединститута и два раза скоротечно сходила замуж. К моменту встречи с Женькой она сидела на изрядной мели - от мужей ей остались одни горькие воспоминания, а с английским языком ее уровня заработать было можно только интердевочкой при больших отелях. Работа эта была опасная и деньги от нее выходили Зойке ничтожные, так как львиную долю приходилось отдавать милиции и Мишке-сутенеру. При том, что Зойка по-прежнему жила вместе с матерью в однокомнатной дворницкой, откуда у нее не было никакого выхода, предложение Женьки махнуть с ним в загранку на заработки пришлось ей очень кстати. Но ехать одной ей было страшно, и она решила позвать с собой Дину.
- А как еще можно было спасти Феликса? - спросила она с вызовом, хоть я ее не упрекала.
Но я ее поняла - мне, как на ладони, открылся ее тайный позыв стащить Дину с облака в болото. Чтоб не оставалась навсегда Беляночкой-недотрогой и чтоб не только она, Зойка, в грязи барахталась. Я думаю, если бы я поделилась с Зойкой этими своими соображениями, она бы плюнула мне в лицо, но из этого не следует, что я была не права. Начала Зойка с того, что тайно показала Дину Женьке - специально для этого назначила ей встречу в метро, а Женька следил за ними из-за колонны. Он с первого взгляда Дину не оценил - поморщился и замотал головой: нет, мол, не подходит. Но Зойку переупрямить было трудно, - нарушая договор, она шагнула к Женьке и воскликнула:
- Кого я вижу? Женька! Ты что, прибыл к нам из Земли Обетованной?
Дина сразу клюнула на Землю Обетованную: она так и засветилась, словно где-то внутри у нее загорелся волшебный фонарик:
- Вы живете в Иерусалиме? Вот так прямо ступаете по святым камням?
Услышав ее голос, в котором звучало обещание вечного блаженства, Женька вдруг обалдел и выпалил невпопад:
- И вы тоже сможете ступать по этим святым камням, если захотите у меня работать.
Зойка из-за Дининой спины показала ему кулак. Ведь только что тряс головой - "не подходит!", а тут сразу выложил все карты. Она же предупреждала, что с Диной надо говорить осторожно, может, даже утаить от нее часть правды, пусть узнает уже на месте. А то заартачится и не поедет.
- Но я ее уговорила на свою голову - захлюпала носом Зойка. - Что теперь делать, как это расхлебать, ума не приложу!
Тут в спальню заглянул Женька и затеял какой-то скучный спор с Зойкой - просто чтобы не оставлять меня с ней наедине. Мне что, я включила свой пылесос и занялась уборкой. Женька пошумел-пошумел и ушел, а Зойка опять заскулила:
- Тетя Нонна! Тетя Нонна!
Я не отозвалась - какая я ей тетя? И ушла мыть ванну - я и так уже час на ее байки потеряла. Тогда она встала с постели и пришлепала ко мне в ванную. Я слышала ее шаги, но не обернулась и продолжала драить ванну, с которой девки никогда не смывали волосы, так что к моему приходу они прилипали насмерть, хоть зубами отдирай. Особенно трудно отмывалась смесь мыльной пены с мелкими волосиками, которыми они засыпали ванну после бритья ног и подмышек, - высыхая, она образовывала твердую корку, не поддающуюся никаким порошкам.
- Главное, никому не говорите, что вы ее здесь видели! - взмолилась Зойка почему-то шепотом, хоть никого кроме нас в квартире не было. - Ведь Феликс даже не подозревает, чем она тут занимается. Я не знаю, что с ней будет, если он узнает. Она вполне может наложить на себя руки. Она ведь наврала ему три короба про раскопки и про диссертацию.
Я пообещала, что никому не расскажу, и продолжала скоблить эту проклятую ванну. Но Зойка все не уходила и тттмьтгала носом за моей спиной.
- Ну чего тебе еще? - спросила я.
Она тут же заговорила быстро и бессвязно, так что я с трудом поспевала за нитью ее рассказа. Выходило, что остальные девки их ненавидят, ее и Дин, - они считают, будто все неприятности у них из-за того, что Дина пыталась убежать.
Надо же, какие дуры набитые, - фыркнула Зойка, - будто забыли, почему Дине вздумалось убегать.
А дело было так: Женька тогда собрал их и объявил, что он ошибся в расчетах и потому каждая из девиц вместо трех месяцев, как было договорено, должна проработать у него полгода, чтобы окупить свой билет и расходы на разные махинации, в результате которых он выправил им документы на въезд. Они поскандалили слегка и быстро сдались, они в, основном, были профессионалки и привыкли, что их работа связана с трудностями. Тем более, что спешить им было некуда - Женька посулил всем за задержку приличный заработок, так почему бы не согласиться?
И только Дина учинила грандиозную истерику, потому что наступал срок отдачи феликсова долга, а добавочный заработок ее не соблазнял. Но Женька быстро ее утихомирил, пригрозив, что расскажет кому надо, чем она тут занималась.
Дина прикусила губу и замолчала, а ночью взяла сумку с долларами, разбила окно в уборной и попыталась удрать. Окно было узкое, и ей не удалось вытащить все осколки из рамы, так что она раскровянила себе плечи и спину, но так и не выбралась наружу: Тамаз услышал шум, ворвался в уборную и стащил ее на пол. Может, это было к лучшему: квартира была на третьем этаже и сползти вниз, не покалечившись, она вряд ли смогла бы.
- А если б даже она удрала, так что толку? - вздохнула Зойка. - Далеко бы она не ушла. Ведь Женька с первого дня забрал у нас паспорта. А как можно уехать без паспорта?
Тут я вспомнила, как в первый день девки орали на Женьку, повторяя многократно как заклинание "паспорта, паспорта, паспорта!" И сообразила, чего хочет от меня Зойка. Она хотела знать, где Женька эти паспорта прячет.
Дело в том, что вход в Женькину контору был строго-настрого запрещен всем, кроме Тамаза. И меня, конечно, - убирать там все-таки было необходимо. Я наводила порядок в конторе раз в неделю, и Женька никогда не ос-
тавлял меня там одну - пока я вытирала пыль, пылесосила ковер и мыла зарешеченные окна, он валялся на диване и листал журнал "Секс ревю", - наверно, искал там новые идеи для своего дельца. К моему приходу он не оставлял на виду ни одной бумажки, а прятал все в сейф. Сейф был грандиозный - обтекаемый и стальной, он царил над диваном, баром и письменным столом, похожий то ли на подводную лодку, то ли на межконтинентальную ракету. Женька заплатил за него, наверно, жуткие бабки - его можно было скорей взорвать, чем вскрыть, а взорвать его было невозможно: он был бронированный. Женька держал в сейфе деньги, запас героина для Платиновой и гашиш для клиентов - говорят, гашиш здорово повышает мужскую потенцию.
Но только теперь я поняла, чего он так сторожил свой сейф - он хранил там паспорта девиц, без которых они оказались у него в полном рабстве.
Поскольку пребывание их на Святой Земле давно было незаконным, они никому не могли пожаловаться, а к тому же он их давно никуда не выпускал.
Когда я рассказала Зойке про сейф, она вконец расстроилась - ей почему-то представлялось, что Женька прячет паспорта в ящике письменного стола, откуда изобретательная девушка сумела бы их выкрасть. Ей казалось, что главная задача - добыть паспорта, а уж открыть стальную дверь и устранить Тамаза куда проще.
- Были бы у нас паспорта, мы с Диной придумали бы, как удрать! - настаивала она.
В спальне зацокали каблучки - это Платиновая забежала подколоться. Зойка поспешно нырнула под одеяло, а я пошла мыть кухню, где с утра сохли остатки завтрака. Платиновая вошла за мной бросить шприц в помойку, секунду постояла, опершись спиной о косяк двери, закурила сигарету, сбросила туфли и босиком пошла в спальню к Зойке.
- Слышала новость? - спросила она. - На той неделе нас отправляют в Германию.
- Как это - отправляют в Германию? - растерянно повторила Зойка.
- А так. Женька нас запродал всем скопом. Говорят, неплохо заработал.
- Кто говорит?
- Один клиент. Он знает точно, он помогает Женьке оформлять наши въездные визы.
- Врешь ты все. Зачем бы он стал с тобой откровенничать?
- А он ко мне прикипел, - за особые услуги. Он сказал, что обязательно приедет в Германию - специально ко мне.
- И ты согласна ехать?
- А почему бы нет? Не все ли равно, что тут, что там? Тем более никто нас не спросит.
- Это от нас зависит. Нас ведь не в наручниках поведут к самолету.
- Забудь об этом! Представляешь, какая пойдет вонь, если кто-нибудь затеет скандал в аэропорту?
Платиновая втиснула ноги в туфли, швырнула недоку-ренную сигарету в раковину и вышла, а Зойка в спальне заскулила, как раненая собака.
О Боже, сейчас она припрется ко мне обсуждать новость! Я стала с грохотом ставить посуду в сушку, чтобы дать ей понять, как я спешу, но ей это было без разницы, - она уже стояла рядом со мной, и ее била такая дрожь, что я испугалась, как бы она чего не натворила.
- Тетя Нонна, миленькая, придумайте что-нибудь, - бормотала она, - помогите нам! Вот увидите, это добром не кончится!
- Послушай, - сказала я, продолжая ссыпать мусор в пластиковый мешок, который я должна была вынести на помойку по дороге домой, - ты думаешь, она случайно пришла поделиться с тобой своей новостью?
Зойка перестала плакать и уставилась на меня, складывая в уме два и два. Результат у нее совпал с моим - не было сомнения, что Платиновую подослал Женька, чтобы предупредить грядущий скандал.
Я глянула на часы - стрелки приближались к шести - и стала быстро протирать пол, отталкивая Зойку к двери мокрой шваброй: мне сейчас только не хватало, чтобы Женька застал нас за обсуждением планов побега. Она упиралась, не уходила, так что мне пришлось хлестнуть ее тряпкой и прикрикнуть:
- Вали-ка отсюда поскорей, сейчас за мной придет Женька!
Она мотнулась к себе как раз вовремя - он уже выползал из-за двери, весь переливаясь разноречивыми улыбками, от угодливо-любезной до тревожно-угрожающей: нарочно пришел на десять минут раньше, подонок, чтобы застукать нас на месте преступления. Убедившись, что Зойки рядом со мной нет, он великодушно объявил, что раз я пришла раньше, то и уйти могу раньше, и повел меня к выходу, где Тамаз уже щелкал замками. На улице по-прежнему лило как из ведра.
- Минуточку! - крикнул Женька, нырнул к себе в контору и выскочил оттуда с красивым черным зонтом. - Возьмите зонт, Нонна, а то промокнете до костей.
Было совершенно темно - в субтропиках ночь накрывает землю мгновенно, не растрачиваясь на сумерки и прочую сентиментальную чушь. Лица прохожих на миг возникали в светлой капельной дымке под фонарями и тут же исчезали в темноте. Растроганная Женькиным неожиданным великодушием, я зашлепала по лужам, переживая снова подробности этого сумбурного дня, пока не наткнулась на главное - на ночной скандал с мамой. Я даже остановилась, потрясенная не столько ужасом происшедшего, сколько тем, что я могла об этом забыть.
Всю дорогу домой я пыталась представить себе разные душераздирающие сцены, которые я могу там застать, особенно, когда, подойдя к дому, обнаружила, что во всех окнах темно. Но моего воображения не хватило на то, что я увидела, когда открыв дверь своим ключом, прошла на кухню - там свет, оказывается, горел, просто кухонное окно выходило на другую сторону.
Никита сидел на расстеленных на полу газетах и лепил что-то непотребное, а абсолютно голая мама стояла на хлипком сохнутовском табурете, кокетливо поставив одну согнутую в колене ногу на источенный временем мрамор кухонного стола. Оба были так увлечены, что даже не заметили моего появления. Но я заметила, что на кухне страшный холод, какой всегда бывает в нетопленых тель-авивских квартирах дождливой зимой, и что мамина не слишком юная спина вся вспупырилась лиловой гусиной кожей.
- Вы что, спятили тут оба? - завопила я, слегка разряжая этим криком свои перенапряженные нервы.
Они повернули ко мне абсолютно потусторонние лица, явно не понимая, кто я и чего ору. Но меня уже понесло.
- Сейчас же прекратить это безобразие, - не помня себя, взвизгнула я и, растоптав по дороге Никитине творение, рванулась к табурету. Я схватила в охапку свою старую идиотку-мать и бережно поставила ее на пол: она так заледенела, что могла рассыпаться на мелкие осколки при неловком приземлении.
- Чего ты? - спросил Никита, как всегда, обезоруживающе кротко, бережными пальцами устраняя ущерб, нанесенный его глиняному детищу моим яростным каблуком. - Мы ведь работаем.
- Ты не видишь, как она закоченела? Или ты хочешь, чтобы она заболела насмерть? - лицемерно запричитала я, заворачивая маленькое мамино тельце в теплую шаль: ее выступление перед Никитой в обнаженном виде волновало меня куда больше, чем ее здоровье.
- Представляешь, я уговорила Никиту найти пластическое выражение для идеи вечно-женственного! - радостно сообщила мама, выпрастывая из-под шали свои сморщенные сиреневые лапки.
- Еще бы, кто лучше тебя может представлять идею вечно-женственного! - вяло пробормотала я, чувствуя, как мое раздражение уступает место свинцовой усталости. - Беги оденься, а я пойду спать.
- Так рано? - удивилась мама. - Мы же не ужинали.
Но мне было не до ужина. После бессонной ночи и бурного рабочего дня я хотела только одного - спать, спать, спать.
Однако выспаться в эту ночь мне не удалось, меня разбудил надсадный телефонный звонок. Чертыхаясь, я пыталась на ощупь найти во тьме этого пронзительно звенящего монстра, но спросонья никак не могла. Вспыхнул свет - в комнату в тревоге вбежала мама:
- Кто может нам звонить среди ночи?
Это был Женька - он поспешно сказал:
- Нонна, прости, что пришлось разбудить, но случилось несчастье. Ты ведь говорила, что твоя мама - врач? Я уже вызвал тебе такси - бери маму и приезжай немедленно.
- Но она уже на пенсии, - сонно пробубнила я.
- Это не важно, важно, чтобы все осталось в семье, - отрезал Женька.
Где-то в трубке на заднем фоне рыдал высокий ломкий голос, и сердце мое екнуло: Дина! А такси уже гудело под дверью.
Через минуту мы с мамой, одетые кое-как, загрузились в такси и помчались по спящему городу, разбрызгивая фонтаном дождевые лужи.
Дина лежала на кровати в спальне Платиновой, которая была ближе всех к ванной. Лицо у нее было голубовато-белое, словно вылепленное из алебастра, и нельзя было понять, дышит она или нет.
Пока мама осматривала ее, Зойка нашептала мне, что где-то к концу ночи Дина, вероятно, выскользнула в спальную квартиру, заперлась в ванной и вскрыла себе вены. Сперва никто ее не хватился, - было полно клиентов и все были навеселе. Но когда все разошлись и в ванную образовалась очередь, Зойка заметила, что Дины среди них нет и подняла тревогу - мне почему-то верится, что точное время тревоги было между ними сговорено. Тамаз взломал дверь - Дина, в зеленом кружевном платье, лежала без сознания в ванне, полной крови. Кровь была всюду - на стенах, .на полу и даже на потолке.
Мама моя оказалась на высоте - выбегая из дому, она не забыла захватить свой профессиональный чемоданчик, который всегда содержала в полной боевой готовности с тех пор, как вышла на пенсию.
Она быстро сориентировалась, сделала все нужные уколы, перевязала Дине кисти рук и вернула ее к жизни, прописав ей три дня полного покоя.
Надо признать, Женька заплатил маме щедро. Впрочем, щедрости его хватило ненадолго: назавтра Зойка донесла мне, что он пригрозил вычесть эти деньги из Дининых заработков. Но Дине это было все равно - на отдачу долга Феликса она уже заработала, а остальное ей было без разницы. У нее была теперь только одна цель - добраться до Феликса с деньгами, пока его не прикончили.
Все эти три дня, что Дина безмолвно пролежала в постели, Женька с Тамазом по очереди дежурили в спальном помещении, пока я там убиралась. Зойка перехватила меня как-то на кухне и шепнула, что теперь они сторожат Дину день и ночь. Неясно, чего боятся, - то ли что она опять чего-нибудь с собой сотворит, то ли что попытается через меня передать записку на волю.
Но однако они недосмотрели - она умудрилась сунуть записку в руку маме, которую на второй день я снова привезла по требованию Женьки, так как Дина грохнулась в обморок по дороге в туалет. Я так и не знаю, она притворилась или и вправду потеряла сознание, потому что записка у нее была заготовлена заранее - то ли в расчете на приезд мамы, то ли просто так, на всякий случай. Записка была лаконичная и четкая: "Тетя Нонна, пожалуйста, суньте мне под подушку записку с адресом нашего заведения и с телефоном пожарной команды и скорой помощи. Если останусь жива, век буду за вас бога молить".
После прочтения этой записки все романтические струны в душе моей мамы зазвенели так пронзительно, что мне потребовалось немало изворотливости, чтобы ее обезвредить. Пришлось рассказать ей про долг Феликса и про диссертацию Дины и взять с нее обет молчания, потому что мама никогда не умела хранить тайны, хоть свои, хоть чужие.
Выслушав меня, мама пообещала в течение недели не предпринимать никаких шагов к спасению Дины при условии, что я временно возьму эту задачу на себя. Я готова была взять на себя, что угодно, только бы она не лезла в это дело. Во всяком случае записку с адресом нашего заведения и с телефоном пожарной команды я умудрилась ловко сунуть Дине под подушку, пока меняла ей постель.
Все эти дни Дина безучастно лежала в постели, тихая, голубовато-белая, словно неживая. Только на третий день, когда Тамаз задремал, сидя на пороге Дининой комнаты, она вопросительно подняла на меня глаза - в них сверкал такой мрачно-золотой огонь, что мне стало не по себе. Я утвердительно кивнула ей в ответ, показав взглядом на подушку, и быстро вышла: мне казалось, что смятение слишком явно отразилось на моем лице, и стоит Тамазу открыть глаза, как он тут же все поймет.