При этих словах оба - овчарка и ее хозяин - уставились на Габи, словно недоумевая, зачем она здесь. От их совместного взгляда Габи подняло в воздух и бросило за угол, на закрытую дверь, которая отворилась на долю мгновения и тут же плотно закрылась, втолкнув Габи внутрь комнаты. Раздевшись, Габи дрожащими руками вытащила ночную сорочку из чемодана, поспешно влезла в нее, накинула на плечи халат и задумалась, выходить в уборную или нет. С одной стороны, выйти было совершенно необходимо, с другой - совершенно невозможно. Потоптавшись на пороге, она заметила, что Дунский спит безмятежным сном младенца, и решилась - подставила к раковине стул и нахально обошлась без опасного выхода в туалет. Зато и зубы чистить тоже не стала, - неясно, кому назло.
Наутро они, не сговариваясь, вышли к завтраку одновременно с Давидкой, который как раз садился за накрытый на четверых столик. Он был один, без Номи.
"Они нас не отравят?" - спросила Габи, как бы в шутку, за которой пряталась доля правды.
Давидка пожал плечами:
"А черт их знает, но вряд ли. Маргарита сверху не спустилась".
И впрямь, старухи не было видно, завтрак им подавала Петра, такая же высокая и прямая, как хозяйка виллы, но не такая красивая - для этого она не успела еще достаточно состариться. Ее муж так же, как вчера, неподвижно сидел в кресле, овчарка лежала у его ног - можно было подумать, что они всю ночь не двигались с места.
"Номи категорически отказывается есть в этом доме", - объяснил Давидка, - она требует немедленно покинуть пределы этой страны".
"Но ведь у нас заплачено еще за две ночи!" - ужаснулась Габи.
"Вот увидишь, это уладится" - миролюбиво утешил ее Давидка.
И как в воду глядел - сразу после завтрака Петра принесла им маленький подносик с книжкой квитанций, в которую была вложена стопка немецких марок.
"Фрау Ваймер заболела и мы вынуждены отвезти ее в больницу, - сухо сообщила она на вполне приличном английском. - Я приношу извинения от ее имени и возвращаю вам деньги за две оставшихся ночи. Вот квитанция".
"Что знает - возвращаете деньги? - взвился Дунский, получив, наконец, возможность выразить себя на доступном ему языке. - Наши комнаты были заказаны заранее, и я не собираюсь колесить по городу в поисках другого места!".
В голосе его зазвенели высокие ноты, в ответ на которые большой пес вскочил на ноги и глухо зарычал. Давидка тоже вскочил на ноги:
"Немедленно уберите собаку!"
И тут за спиной Габи прозвучал голос Номи:
"Хватит, Давид! Пора уходить отсюда!"
Габи обернулась - Номи, в пальто, с сумкой через плечо, уже выкатила в коридор свой чемодан на колесиках:
"Вы как хотите, а я ухожу!"
"Мы еще не собрались", - беспомощно пролепетала Габи, но Номи решительно двинулась к выходу
"Мы подождем вас на улице".
"И оставите нас наедине с этой собакой?" - опять спросила Габи как бы в шутку, за которой пряталась доля правды. Однако Номи шутки не заметила: "Ты права, мы подождем вас тут. Собирайтесь скорей". Наконец, они неровным строем спустились по полукруглым мраморным ступеням и двинулись в сторону стоянки - мужчины катили чемоданы, Габи вела под руку Номи, которую била нервная дрожь.
"Мужчины, - воскликнула Габи, - зачем нас с Номи тащить внутрь стоянки? Мы лучше посидим с ней там, на барьерчике, и полюбуемся на игры счастливых купальщиков".
И повела Номи на противоположную сторону улицы к каменному парапету, окаймлявшему лужайку перед Термами Каракаллы. Открывшаяся глазу картина выглядела весьма завлекательно - внешние купальни были полны народу. Некоторые, барахтаясь, боролись с сильным потоком, волочащим их по кругу по извивам большего бассейна, другие, сбившись, как сардины в банке, втиснулись в покрытые паром круглые лохани горячих джакузи, разбросанных по лазурному полю меньшего. Если слегка приркыть глаза и прищуриться, зрелище весьма напоминало одну из адских картин любимого художника Габи, Иеронима Босха
Едва она усадила Номи на парапет, как дверь виллы распахнулась, выпуская наружу всех оставшихся там участников ночной драмы. Первой шла Петра, ведя на сворке овчарку, за нею старуха в черной шляпе с ридикюлем в руке, шествие замыкал муж Петры, несущий большую дорожную сумку.
"Их можно принять за карикатуру на нас, - их тоже четверо, и идут они тем же неровным строем вниз по тем же полукруглым ступеням. Интересно, кто из нас исполняет роль собаки?".
Тем временем старуха и ее спутники завернули за угол дома, где, по всей вероятности, был двор. Через минуту оттуда выехал черный Мерседес и повернул в сторону выезда на шоссе. Сквозь заднее стекло Мерседеса на Габи с укором смотрели умные глаза овчарки.
"Едем на на фуникулер?", - с надеждой спросил Дунский, когда Габи и Номи уселись на заднем сиденье "Оппеля".
"Нет, мы немедленно уезжаем из этой страны. Через три часа мы будем в Швейцарии".
"Но мы же собирались увидеть Баден-Баден с птичьего полета!", - не поверил Дунский.
"Мне очень жаль, Алекс, - Габи очень удивилась, что кто-то называет ее мужа по имени, так прочно в их кругу прикипела к нему его аристократическая фамилия. - Но я ничего не могу сделать, Номи и крошки в рот от них не возьмет".
"Но мы же планировали осмотреть все готические соборы Германии!" - продолжал настаивать ничего не понимающий про других Дунский, не желая превращаться во всепонимающего Алекса. Так что Габи пришлось вмешаться:
"Не надо спорить, Алик, погляди на Номи - она вся дрожит".
В том, что она тоже назвала мужа по имени была маленькая домашняя хитрость, которую она редко пускала в ход - его это всегда размягчало, потому что так называла его покойная киевская мама. Тем более, что Номи и вправду непрерывно дрожала мелкой дрожью.
"Она продрожала так всю ночь, ни на минуту глаз не сомкнула", - согласно откликнулся Давидка, а Габи подвела черту:
"Будем утешаться тем, что старая стерва Маргарита тоже, небось, всю ночь продрожала от страха".
"Интересно, за кого она нас приняла? - смягчаясь, включился в игру Дунский. - За народных мстителей?".
"Жаль, что она ошиблась, - вздохнул Давидка. - А я бы ей отомстил! Ох, как бы я ей отомстил!".
"А за что бы ты ей отомстил?".
"Не знаю, но наверняка было за что!" - не унимался Давидка.
И тут Номи впервые за это утро открыла рот:
"Я расслышала, как она вчера сказала в телефон что-то, вроде - они меня нашли!".
"Что же ты мне вчера это не рассказала? - взвился Давидка. - Сейчас же вернемся, и я притяну ее к ответу!"
"Опоздали, - разумно возразила Габи. - Они ее увезли в черном "Мерседесе" сразу после нашего ухода. Мы с Номи сами видели".
"Опоздали, так опоздали, - охотно смирился Давидка. - Зато теперь мы можем от души любоваться природой: учтите, мы сейчас проезжаем по дорогам шварцвальдского леса, а это одна из жемчужин мирового пейзажа".
"Куда мы, собственно едем?", - всполошился Дунский.
"В Базель через Фрайбург, так что один собор вам все же удастся осмотреть. При условии, что вы уговорите Номи хоть что-нибудь съесть. Какой смысл уморить себя голодом из-за этих негодяев?"
Откинувшись на сиденье, Номи отчужденно молчала, в складке ее губ застыла та особая непреклонность, которая просыпается порой в очень мягких людях. Время от времени Габи сталкивалась с такой непреклонностью у особо нежных и впечатлительных студентов, и понимала, что победить ее можно не лобовой атакой, а только хитростью.
"Остановись возле первого же большого супермаркета", - попросила она Давидку при въезде во Фрайбург, и
выскочила почти на ходу, не дожидаясь, пока тот затормозит. Было непросто разобраться в чужом супермаркете, где все продукты носили незнакомые имена, написанные по-немецки, но она справилась, потратив на это Бог знает сколько времени. Нетерпеливый Дунский дважды забегал в магазин и делал ей отчаянные знаки, но она отрицательно качала головой и продолжала поиски, которые увенчались двумя баночками французского йогурта, пакетиком итальянского сыра и пачкой швейцарского печенья.
Номи сразу согласилась съесть йогурт с печеньем, опровергая этим ехидные нашептывания Дунского, что она просто разыгрывает комедию для доверчивого мужа. Удовлетворенный Давидка припарковал "Опель" на площади перед собором и, оставив Номи в машине, они втроем отправились осматривать эту грозно таранящую октябрьские тучи кроваво-красную громадину.
Хоть собор был тоже готический, как и Страссбургский, он по духу принципиально от того отличался. Страссбургский был нежно-розовый и воздушный, он возносился к небу легко и весело, словно был построен не из камня, а из сливочного крема. Фрайбургский же, сложенный из местного красного гранита, поражал захватывающей дух высотой и свирепостью высеченных из того же гранита химер, причудливо рассеянных по его стенам, башням и карнизам. Прикрепленная у входа эмалевая табличка рассказывала, что на создание этого архитектурного чуда ушло более трех столетий, причем каждый последующий строитель старался превзойти предыдущего как размером башен, так и качеством их резных украшений.
Внутри собора царили мрак и холод, наводящие на мысль о полярной ночи и вечной мерзлоте. Ни мраку, ни холоду были нипочем дрожащие лепестки пламени сгрупированных в маленькие светлые островки свечей, которые только подчеркивали превосходство сил тьмы над силами света. Несоразмерный с человеческим ростом гигантский купол терялся где-то высоко-высоко над головой, так что мгновенно продрогшая до костей Габи почувствовала себя ничтожной пылинкой в космическом пространстве. Она захотела было для самозащиты купить и поставить среди других свою свечку, но зоркий Давидка ей не позволил:
"Ты тут ни при чем, это их дела!"
Габи смирилась с его запретом, но взамен потребовала, чтобы они немедленно покинули этот краснокаменный морг. Дунский попробовал было возразить - он, дескать, не все еще рассмотрел, но Давидка поддержал Габи, ссылаясь на то, что ехать предстоит далеко, до самого Милана, где их поджидает еще один прославленный собор.
Дорога до Милана и впрямь оказалась долгой и утомительной, однако на все жалобы Габи Давидка справедливо возражал, что всякий, желающий комфорта, должен останавливаться в банальном отеле "Интерконтиненталь", а не искать острых впечатлений на всяких аристократических виллах.
Проведя несколько ночных часов в маленькой придорожной гостинице, они рано утром пересекли итальянскую границу и к полудню с трудом нашли место на огромной городской стоянке неподалеку от миланского собора. Этот собор и не помышлял возноситься к небесам, он прочно упирался в землю всей своей многотонной мраморной массой. Перед входом, на просторной, засыпанной обертками от мороженого и мастика площади бурлил яркий карнавал вполне земной народной жизни - веселые толпы под звуки шарманки покупали пирожки, булочки и сосиски, а вороватые цыганки предлагали за гроши предсказать любому его ближайшее и далекое будущее. Габи с успехом отбилась от очередной цыганки и направилась было ко входу, как вдруг Дунский сжал ее локоть:
"Ты только глянь на эту настенную резьбу! Ничего особенного не видишь? А ты присмотрись, присмотрись!".
Габи прищурила глаза, присмотрелась и ахнула. Серовато-белые стены собора были густо усеяны вырезанными из камня миниатюрными сценками, каждая из которых представляла собой выразительное изображение пытки или казни. Десятки вариантов подвешивания за руки, за ноги и за шею чередовались с десятками вариантов отрубания или отпиливания конечностей. Их сменяли сцены сжигания одних несчастных на кострах разнообразных форм и размеров или кипячения других несчастных в котлах, кастрюлях и сковородках.
"Что это - воплощение мечты садиста?", - спросила она.
"Скорей всего, это муки различных святых, что не исключает и воплощения мечты садиста, - пожал плечами Дунский. - Пошли-ка пообедаем, вид чужих страданий разжигает во мне аппетит".
Они нашли маленький ресторанчик, запили спагетти алла горгонзола бутылкой кьянти и отправились дальше. С ослепительной скоростью мимо Габи замелькала Италия, - город за городом, церковь за церковью, дворец за дворцом, мосты через реки и реки под мостами, святые в золоченных овалах, золоченные овалы, обрамляющие святых, и рестораны, рестораны, рестораны, полные кьянти, спагетти, равиоли, тортеллини и ньокки.
Когда они добрались до Венеции, Дунский невидящим взглядом окинул парад голубей на площади святого Марка, и шепнул Габи на ухо:
"Я сыт искусством по горло. Еще один памятник архитектуры, и меня стошнит у всех на глазах".
"Меня тоже, - обрадованно согласилась Габи. - Давай сбежим куда-нибудь в горы".
"Не поможет - в этой стране даже горы построены по архитектурным проектам, Но у меня есть идея. Я почитал путеводитель и обнаружил, что Триест гордится одной из
самых глубоких в мире сталактитовых пещер. Давай смотаемся в Триест, он тут рядом. Путеводитель утверждает, что спуск в эту пещеру напоминает дантову дорогу в ад", - архитектура могла надоесть Дунс-кому, но литературные аналогии никогда.
"О чем вы шепчетесь? - полюбопытствовала Номи, на миг оторвавшись от создания очередного фотошедевра. - Надеюсь, Алекс еще не просится в ресторан?"
"Нет, нет, мы просто обдумываем, как от вас сбежать", - сказала Габи в шутку, в которой, как всегда, таилась доля правды.
Номи же, как всегда, шутки не заметила, - у них в семье Давидка ведал шутками за двоих. Зато она сразу ухватилась за долю правды:
"Напрасно стараетесь. Мы сами уже обдумали, как отправить вас обратно в Страссбург".
"Что значит - отправить? - уточнил филологически чуткий Дунский. - В письме, что ли".
"Ну, зачем же в письме? - как всегда серьезно отозвалась Номи. - В поезде, конечно".
Тут пришла очередь Габи терять чувство юмора:
"В каком к черту поезде, если у нас есть машина?".
"Машину мы решили сдать, ведь вы с Алексом все равно не умеете водить".
"Сдать - и что?" - начал осторожно прощупывать почву Дунский.
"И улететь домой из Венеции. Давидка как раз побежал выяснять, можно ли поменять наши билеты".
Действительно, Давидка как-то незаметно затерялся в толпе, Габи думала - пошел искать туалет. А он, значит, побежал выяснять насчет билетов!
"И наши тоже?" - спросила она довольно тупо, поскольку только что речь шла о поезде.
"Ну, зачем же вам терять столько денег - это наверняка стоит дорого. Вы спокойно можете проехать через Германию и даже заехать в ваш любимый Баден-Баден".
"Но мы же заплатили"... - начал было Дунский, но Номи поспешно его перебила:
"Вы не беспокойтесь, деньги и за машину мы вернем, так что вам хватит на проезд в поезде и даже еще останется. Давидка уже выяснил, сколько стоит билет через Мюнхен".
Уже успел выяснить, какой, однако, шустрый! Через пару минут шустрый Давидка прискакал, слегка запыхавшись, и по их растерянным лицам догадался, что Номи уже посвятила их в план насильственной разлуки. Он быстро разъяснил им все недосказанные Номи преимущества такого решения, и только посетовал, что так и не успел постричь Габи, пообещав обязательно сделать это в Тель-Авиве.
"Так даже лучше - твои волосы еще немножко отрастут, а из длинных волос всегда легче сделать короткие".
"Откуда ты знаешь, что они отрастут?" - не выдержала Габи.
"Все мое счастье состоит в том, что волосы отрастают обязательно".
На этой счастливой ноте они расстались, предварительно пересчитав возвращенные им Давидкой деньги, и уже через час стояли в тамбуре переполненного итальянского поезда, который вез их в Триест. Похоже, никаких других достопримечательностей в Триесте не было - все придорожные щиты указывали только на пещеру. Так что они без труда отыскали маленькие вагончики, которые везли желающих ко входу в это восьмое чудо света.
Вступив внутрь сумрачного пространства, уходящего из-под ног куда-то в бездну, Габи почувствовала, что ее фантазии не хватило бы, чтобы представить то, что она увидела. Медленно-медленно, человеческий поток в полном безмолвии стекал по ступеням вниз, к центру земли. Было слышно только напряженное дыхание и мягкое шарканье многих подошв по шершавому камню. Время от времени рассеянные лучи редких настенных светильников выхватывали из толпы отдельные темные силуэты, наклонно спускающиеся в никуда. Хоть никаких запретов не было, никто не произносил ни слова - это безмолвное движение теней и впрямь могло бы быть спуском в ад.
Наконец где-то под ногами появилось смутное зеленоватое сияние. Габи хотела было рвануться вперед, к свету, но это было невозможно - никто вокруг нее не ускорил шага. Она вцепилась в напряженный локоть Дунского, пытаясь сообразить, сколько времени продолжалось это неуклонное движение вниз:
"Как ты думаешь, там, внизу, есть выход, или придется весь этот путь пройти обратно?".
"Надеюсь, что есть", прошептал Дунский. Две-три головы укоризненно качнулись в их сторону, и они смолкли.
Призрачное сияние все разрасталось, постепенно обретая форму окруженного зубчатыми скалами зеленоватого озера, усеянного множеством островов. По мере приближения острова превращались в замки и крепости, - некоторые стояли на земле, некоторые плыли по поверхности воды, некоторые свисали с миниатюрного небосвода, распростертого над озером.
Когда они подошли совсем близко, оказалось, что никакого озера нет, а есть неровное дно, по которому рассыпаны башни, деревья и фигуры удивительных форм и очертаний. Навстречу этим монстрам, растущим из земли, со сводчатого потолка спускались другие, не менее причудливые, переливающиеся всеми цветами радуги в серебристых лучах настенных светильников. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что вода на дне все же есть, только не в виде озера, а в виде маленьких лужиц, поблескивающих у основания каждой, покрытой прозрачными каплями фигуры. Свисающие с потолка химеры тоже были покрыты испариной, стекающей с них вниз медленными ручейками.
Все это неправдоподобное зрелище было убедительно живым - оно дышало, вздыхало, чавкало, барабанило каплями по камню. Преодолевая головокружение, Габи потянулась пощупать чешуйчатого дракона, распростершего над ее головой четыре ассиметричных крыла. И тут же отдернула руку, наткнувшись на чьи-то чужие пальцы, ощупывающие дракона с другой стороны. Вслед за пальцами из зеленоватого сумрака выступило лицо, крупное, костистое, с жестким подбородком.
Габи вгляделась и отшатнулась - это была старуха из виллы Маргарита! В первый миг Габи почудилось, что дух старухи преследует ее и наконец настиг в этом мрачном подземелье. Но старуха тоже узнала Габи и тоже отшатнулась, наглядно опровергая идею духа-преследователя. Она круто развернулась и почти побежала к началу лестницы, в первом пролете состоящей не из ступенек, а из продольных вытянутых террас, полого поднимающихся одна над другой. Габи завороженно шагнула ей вслед. Старуха почувствовала это и на первой террасе резко обернулась:
"Чего тебе от меня надо?" - прошипела она по-польски и быстро зашагала наверх. Походка у нее была бравая, слишком бравая для ее лет.
Габи огляделась в поисках мужа, но он куда-то исчез. " Как всегда, в ответственную минуту!" - с раздражением подумала Габи, прекрасно понимая несправедливость такого суждения. И тут же увидела его совсем рядом, в тени непомерно разросшегося то ли кактуса, то ли баобаба. Дунский тоже заметил ее и даже угадал ее мысли:
"Я думаю, это то самое древо познания, за которое Адама и Еву выгнали из рая".