Связь событий стала теперь ясной как день. Соммервил с самого начала знал о плане АРА, результатом которого, несомненно, будет бурный расцвет экономической жизни всего края, и, конечно, именно этим, а не высокой репутацией "Северного света" (как дали понять Генри), объяснялось его предложение. Заранее предвидя, что число жителей Хедлстона, так же как и их благосостояние, сразу возрастет, Соммервил не был смущен его отказом продать газету - он решил любой ценой проникнуть в этот район. Хотя раздобытые им сведения были, вне всякого сомнения, секретными, он без колебания, пустил их в ход, приурочив это к самому выгодному моменту - к началу своей атаки на "Северный свет".
Генри подумал о главной новости, которую в это утро предлагала своим читателям его газета, - подробный отчет о весенней сельскохозяйственной выставке в Уотоне, безусловно важном ежегодном событии, не шедшем, однако, ни в какое сравнение с сенсационным сообщением "Хроники". Охваченный мучительными мыслями, он впервые почувствовал, что за этой продуманной тактикой кроется невидимая всесокрушающая сила, и на его душу легла невыносимая тяжесть.
В дверь постучали.
- Войдите!
Через порог шагнул Льюис, вид у него был удрученный и виноватый.
- Мне очень неприятно, сэр, что я не разобрался с этим АРА, - начал он. - Если бы только я догадался, что второе "А" означает Атли…
Пейдж редко выходил из себя. Ему нравился Боб Льюис, способный и усердный юноша, учившийся в той же школе, что и Дороти, да и теперь иногда заходивший к ним, чтобы пригласить ее куда-нибудь, но сейчас вид этого неопытного мальчишки, казалось воплощавшего в себе весь безнадежный провинциализм, всю отсталость средств, находившихся в распоряжении "Северного света", привел Пейджа в бешенство. Он задал Льюису головомойку и отослал его.
Взяв себя в руки, он повернулся к мисс Моффат - она сидела в позе, выражавшей немедленную готовность писать под его диктовку, но тем не менее внимательно наблюдала за ним, в тысячный раз сравнивая его с Пейджем-старшим, которого боготворила, для которого была готова работать дни и ночи и который, по ее мнению, конечно, никогда не оказался бы в подобном положении.
- Боб не виноват, - сказала она. - У него же нет связей в Атомной комиссии.
Пейдж уже и сам жалел, что так вспылил, но промолчал.
- Мне надо знать, сколько экземпляров этой газеты, - он не смог заставить себя произнести название "Хроника", - было продано. Попросите Мейтлэнда послать кого-нибудь и выяснить.
- Не нужно. Фенвик пятнадцать минут назад прислал записку. Не было продано ни одного экземпляра.
- Что?
- К шести утра они напечатали десять тысяч экземпляров. В девять ожидается еще десять тысяч. Все - для даровой раздачи. Им нужно, чтобы их газету читали, и ее читают.
В комнате воцарилась гнетущая тишина.
- Что ж, - сказал Генри, - цыплят по осени считают. Давайте работать.
Вернувшись к своему столу, он услышал, как старый Том Гурли, слепой газетчик, еще во времена Роберта Пейджа обосновавшийся перед зданием редакции, выкликает:
- "Северный свет"! "Северный свет"!
И этот голос показался ему слабым и одиноким.
Глава VII
Удар, нанесенный первым номером "Хроники", был не таким страшным, как опасался Пейдж. Даже если жители Хедлстона и не имели ничего против подобной подачи главной новости, сама она не пришлась им по вкусу. Хотя это, конечно, обещало некоторые коммерческие выгоды, все же никому не понравилась мысль ни об атомной установке почти в самом городе, ни о новом предместье, которое изуродует вересковую равнину Атли. А когда несколько дней спустя помощник министра заявил в парламенте, что работы по новому проекту начнутся не раньше января, непомерно раздутая сенсация сошла на нет.
Однако бешеная атака на "Северный свет" началась и больше не прекращалась. Генри прежде и в голову не приходило, сколько дешевых уловок можно пустить в ход, чтобы увеличить тираж английской газеты. "Лотереи", когда экземпляр со "счастливым номером" выигрывал набор столовых ножей, сервиз или какие-нибудь другие предметы домашнего обихода, бесплатные полеты до Уитли-бей и обратно, розыгрыши призов, конкурс красавиц в купальных костюмах на звание "Мисс Хедлстон 1956 года" - не было предела ни крикливой пошлости этой кампании, ни изобретательности Ная, который ею руководил.
Да и сама "Хроника" изощрялась вовсю, используя сенсации "Утренней газеты" и подкрепляя их неподражаемыми шедеврами женщины-репортера, чей звучный псевдоним "Тина Тингл" скрывал тот факт, что она, как невозмутимо сообщил Пейджу Мейтлэнд, была крещена Элси и носила фамилию Киджер. На тихих улочках степенного северного городка дама эта являла собой весьма необычное зрелище. Коротко подстриженные волосы, зеленая тирольская шляпа, горчичного цвета суконный костюм, плотно облегающий мужеподобную фигуру, и резкие энергичные движения в сочетании с грубыми ботинками почему-то внушали прохожему мысль, что перед ним бывшая чемпионка по гольфу. Каждый день она выступала с очередной статьей. Статьи эти, судя по темам, которые варьировались от мук деторождения до страданий, причиняемых менопаузой, предназначались для лиц ее собственного пола и, однако, как узнал Генри, были излюбленным чтивом молодых шалопаев, завсегдатаев бильярдной Антопелли. Кроме того, она с неукротимой энергией вела отдел тошнотворно-интимных вопросов и ответов, называвшийся "Трибуной Тины Тингл", и ее корреспондентки автоматически делились на две четкие категории: одни предвкушали радости брака, другие жаловались на его тяготы.
Все это очень мешало сохранять хладнокровие и проводить намеченную политику полного Игнорирования "Хроники". Генри утешала только мысль, что Най и его коллеги тратят бешеные деньги. С другой стороны, "Северный свет" начал расходиться хуже, чем раньше. Пока, правда, еще не было ничего угрожающего, но все же с каждой неделей продавалось на несколько сот экземпляров меньше, и в глубине души Генри все сильнее тревожил вопрос, как далеко это зайдет.
Как-то утром, после обычного совещания, прошедшего не слишком весело, он принялся угрюмо перелистывать страницы "Хроники", которую мисс Моффат неизменно оставляла на его столе. Мисс Тингл, как он с отвращением заметил, была особенно в ударе. Отвечая на волнующий вопрос, начинавшийся так: "Дорогая Тина! Мой друг, с которым я давно гуляю, считает, что нет ничего плохого в том, чтобы до свадьбы позволить себе все…", - она с невозмутимой серьезностью писала: "Дорогая Глэдис! Ваш друг просто хочет воспользоваться вашим телом для удовлетворения своей половой потребности. Советую вам отвести его в сторонку и сказать ему спокойно: "Не прелюбы сотвори". У ваших подруг, которые "легко идут на это" и смеются над вашей здоровой нравственностью, несомненно разовьется комплекс вины. И смеяться последней будете вы". А на жалобу: "Дорогая мисс Тингл! Вот уже двадцать лет мой муж, у которого ужасный характер, грубо бранит меня по любому поводу…" - она ответила в том же бодром тоне: "Моя дорогая, ваш муж эмоционально ущербен, но продолжайте окружать его любовью, несмотря на то, что это трудно, и вы познаете счастье исполненного долга. Даже самая, казалось бы, безнадежная ситуация таит в себе неисчислимые возможности. Попробуйте затычки для ушей. И развейте в себе какую-нибудь страсть. К музыке, например, или к пению".
Генри с отвращением перевел взгляд на колонку кратких сообщений, где изобретение надувного бюстгальтера давалось под заголовком: "Девушки, а вы его уже приобрели? Он округлит ваше "эго"". Потом Генри без особого восторга узнал, что какой-то человек в Брэдфорде за тридцать лет брака поцеловал свою жену пятьдесят две тысячи раз, а некая мексиканка родила двухголового ребенка, но тут раздался стук в дверь, и в комнату вошел Хорейс Балмер. По выражению его лица Генри догадался, что тот явился сообщить нечто неприятное, и, так как настроение Генри отнюдь не было радостным, он поглядел на вошедшего с неожиданной враждебностью. Балмер принадлежал к типу громогласных индивидуумов, которые при первой встрече обычно производят сильное впечатление. Он легко завязывал дружбу со случайными знакомыми, состоял в Клубе деловых людей, был членом всех обществ и организаций, имевшихся в Хедлстоне, начиная от масонской ложи и кончая "Благородным орденом верных северян". Он был склонен к полноте и носил двубортные голубые пиджаки, пожалуй излишне яркие. У него была странная походка: он скользил на каблуках, приподняв правое плечо, и, словно для сохранения равновесия, плавно взмахивал левой рукой, на которой, точно белый плавник, топырился мизинец, обремененный перстнем с печаткой. Никто не умел пожимать руки с большей сердечностью, никто не умел произносить избитые истины с большим самодовольством.
- У меня начались неприятности, Генри, - заявил он с обычной фамильярностью. - Нам не хотят платить за объявления по прежним расценкам.
Так как Пейдж ничего не ответил, Балмер продолжал:
- Они повсюду сбивают наши цены. Ей-богу, некоторые объявления они помещают бесплатно.
- Но ведь это просто глупо.
- Не могу согласиться. По-моему, это ловкие ребята. Они везде твердят, что скоро останутся единственной газетой в городе, и предлагают долгосрочные контракты с большой скидкой. На прошлой неделе мы потеряли Хендерсона и Байлса. Даже наши самые старые клиенты заколебались. Когда я сегодня утром отправился к Уэзерби - а ведь вы знаете, как важна для нас эта фирма, - я получил заказ, но Холлидей посмотрел на меня как-то странно. Боюсь, что нам остается одно.
- Что именно?
- Тоже понизить расценки.
- Нет.
- Но почему же?
- Это неэтично. И бессмысленно: если мы понизим, они понизят еще больше. Сто пятьдесят лет наши клиенты не имели никаких оснований жаловаться на нас. У нас свои деловые методы, и я не допущу, чтобы мы отступили от них, ввязавшись в разбойничью войну цен.
На лице Балмера появилось обиженное выражение.
- По-моему, вы совершаете ошибку. Но, конечно, решать вам. Мое дело - предупредить. На днях я повстречался с их мистером Смитом - он ведь член моего клуба, - и, поверьте мне, у него есть голова на плечах.
- Рад это слышать, Хорейс. Но ведь и вы человек деловой и опытный. Постарайтесь справиться при наших обычных расценках.
"Их мистер Смит… член моего клуба", - подумал Генри, когда Балмер ушел. У этой простой фразы был грозный подтекст. Раза два он встречался со Смитом на главной улице возле "Хроники", снимавшей этаж в Доме просвещения, и тот кланялся ему чопорно и почтительно, что, казалось, говорило о его желании сохранить дружественные отношения. Но совсем другое дело, если Смит заводит приятелей среди сотрудников "Северного света".
Разговором с Балмером начался один из тех неудачных дней, когда все не ладится. Мисс Моффат была невозможна, продажа сократилась еще на двести номеров, а проклятое сердце никак не хотело стучать ровно - то билось тяжело и редко, то делало рывок, как бегун на сто метров. Пейдж боялся привыкнуть к нитроглицериновым пилюлям, которыми его снабдил доктор Бард, и за весь день не принял ни одной. Но к пяти часам он решил, что больше терпеть не в состоянии, и отправился домой, надеясь хоть там найти покой.
К несчастью, домашняя атмосфера за последние месяцы значительно ухудшилась. Почти сразу после свадьбы Генри понял, что сделал непоправимую ошибку, что Алиса не подходит ему ни в духовном, ни в физическом отношении, и философски принялся, говоря его собственными словами, "приспосабливаться к обстоятельствам". Алиса не соответствовала его идеалу, но что в жизни соответствует идеалам? И в течение всех этих лет благодаря такту, самообладанию и терпеливой снисходительности к капризам Алисы, к ее легкомысленной непоследовательности и довольно частым истерическим взрывам он сумел сохранить с ней дружеские отношения и наладить довольно сносную семейную жизнь. Однако последнее время и Алиса и Дороти, которая, по выражению Ханны, "пошла в мать", держались с ним враждебно, говорили ледяным тоном, то и дело обмениваясь многозначительными взглядами. Поэтому он был удивлен, когда на этот раз его встретили почти радостно. Алиса и Дороти пили чай в гостиной. Алиса даже улыбнулась ему.
- Налить тебе чаю, Генри? Как хорошо, что сегодня ты вернулся рано. У нас такие чудесные новости!
- Прекрасно, - сказал Генри, - я уже давно не слышал ничего приятного.
Взяв чашку, он сел и принялся размешивать сахар.
- Ну, сколько бы ты ни думал, ни за что не отгадаешь, ни за что! - Алиса остановилась, чтобы перевести дыхание. - Дорри получила приз в двадцать гиней!
- Правда, мне повезло? - воскликнула Дороти. - И какая я умница!
Генри был утомлен и соображал с трудом. На минуту он подумал, что она каким-то чудом получила приз в художественной школе.
- Молодец, Дорри, - сказал он рассеянно, но тут же осознал, что это невозможно, и посмотрел на дочь. - А за что?
- А вот. Я, по обыкновению, шла домой со станции. И вдруг вижу, на углу нашей улицы стоят двое, какие-то незнакомые личности - понимаешь? - и совещаются, словно сбились с дороги. Так оно и было: едва я поравнялась с ними, тот, у которого был черный чемоданчик, и спрашивает меня: "Простите, мисс, это Хенли-драйв?" - "Да", - говорю и тут замечаю, что у него в петлице красно-бело-синяя ленточка, и меня словно осенило: "А вы - "Человек-лотерея"!" Он мне ужасно мило улыбнулся и сказал: "Он самый. А вы очень наблюдательная барышня, раз догадались об этом".
- Настоящее приключение, правда, Генри? - И пока он, ошеломленный, пытался собраться с мыслями, Алиса, которая больше не могла оставаться просто слушательницей, перебила Дороти и продолжала сама: - Тут он говорит: "Так как меня никто не мог опознать четыре дня, вы получите не пять гиней, вы получите двадцать", - открывает свой чемоданчик и отсчитывает Дорри двадцать одну новенькую фунтовую бумажку.
- Это был момент! - вмешалась Дороти. - А потом мы разговорились. Второй оказался даже интереснее первого. Настоящий красавец… и держится так невозмутимо, немножко небрежно и говорит с американским акцентом. И они меня сняли… Что с тобой?
- Но почему они дали тебе эти деньги? - Генри говорил напряженно и глухо. - Чтобы получить приз, ты должна была держать в руках "Хронику".
- Я и держала.
- Так, значит, ты покупаешь их газету?
Сияние на лице Алисы угасло, и она слегка покраснела.
- Ах, Генри, - сказала она. - Нельзя ли без морали? Я люблю знать, что происходит на свете.
- И Дороти покупает для тебя эту газету?
- А что тут такого? - Ее лицо стало совсем пунцовым, однако она защищалась, призвав на помощь весь свой аристократизм. - Мне нравится, как они дают светские новости, а ведь из твоей газеты нельзя узнать решительно ничего. Кроме того, Тина Тингл очень забавна. Скажи, пожалуйста, что здесь дурного?
- Что дурного? - хотя Генри и знал, что несбывшиеся честолюбивые мечты сделали Алису любительницей всяческих светских сплетен, все же он еле сдерживался. - Эти люди стремятся уничтожить нашу газету, а ты как ни в чем не бывало поддерживаешь их. Это уж переходит все границы! А ты, - он повернулся к Дороти, - как дурочка, хвастаешься своей удачей! Неужели ты не понимаешь, что они специально подстерегали тебя, что все это было подстроено? Конечно, получился очень милый разговор. Мне страшно подумать, что ты могла им наболтать! Ничего, завтра мы узнаем это во всех подробностях. Я заставил бы тебя немедленно отослать им эти злосчастные деньги, но тогда они поднимут еще больше шума.
Он встал и, задыхаясь от гнева, направился к двери; Дороти расплакалась.
- Вот ты всегда такой злой! Всегда все испортишь!
Но на этот раз сбитая с толку и присмиревшая Алиса ее не поддержала.
- Я одного не понимаю, - сказала она, словно рассуждая сама с собой, - как… если они против тебя так настроены… то есть, я хочу сказать, зачем же тогда они дали Дороти двадцать гиней?
Генри решил, что дальнейшие разговоры бесполезны. Он и так уже сердился на себя за свою вспышку и с горечью думал, что эта грязная война, начавшаяся не по его вине, озлобляет и деморализует всех, кого коснется. Он знал, что должно последовать за этим происшествием, и на следующее утро его опасения полностью подтвердились.
На средней странице "Хроники" красовалась фотография его дочери в полный рост и подпись: "Дороти Пейдж получает наш "Большой куш"". Дороти улыбалась, держа в одной руке развернутый экземпляр "Хроники", а в другой - веер фунтовых бумажек. Собравшись с духом, Генри прочел помещенную ниже заметку:
"Семнадцатилетняя Дороти Пейдж, очаровательная, живая и хорошенькая брюнетка (Почему вы не приняли участия в нашем конкурсе красоты, гадкая девочка? Как знать, быть может, вы сорвали бы и другой "Большой куш"!) вчера сумела обнаружить нашего таинственного "Человека-лотерею" и упорхнула домой, унося в клювике двадцать золотых гиней. Поздравляем, Дороти!
Мисс Пейдж - Дорри для своих близких друзей (и между прочим, дочь мистера Г. Пейджа, издателя нашего высокочтимого соперника - "Северного света") - сообщила в разговоре с нашим репортером много интересного. И она и ее мать - благодарим вас, миссис Пейдж, - постоянные и верные читатели "Хроники", которая, по их общему мнению, наконец-то принесла в Хедлстон и вообще в здешние края дыхание молодости. Дорри, представительница младшего поколения, учится в художественной школе и не отстает от других в танцах, она любит хорошие фильмы, пластинки Джеки Диббса и - еще раз приносим извинения - "Хронику". Как и многим, многим другим, ей не по вкусу тихая застойная жизнь, ей надоела та унылая патриархальщина, которая столько лет душила все новое и передовое в нашем городе. "В конце концов, - улыбнулась Дорри, - мы живем в атомном веке, а не в каменном, мы не хотим ползти по-черепашьи, как в добрые старые дни дилижансов. Я - за рок-н-рол! И считаю, что "Хроника" нам очень полезна". Хорошо сказано, Дорри! И мы особенно ценим ваши слова потому, что их произнесла дочь Генри Пейджа. Наверное, наши читатели согласятся, что это - поистине высокая хвала".
Когда Генри пришел на утреннее совещание, в комнате царило уныние. Мейтлэнд, не поднимая головы, бросил на него исподлобья быстрый взгляд. Пул, теребя усы, внимательно рассматривал потолок, а Хедли, казалось, изо всех сил старался показать, что его здесь нет совсем. Только Балмер сидел прямо, и на его лице было написано сознание собственной правоты. Пейдж почувствовал благодарность к Мейтлэнду, когда тот нарушил общее неловкое молчание:
- Очень неудачно получилось, Генри, ничего не скажешь, но слезами делу не поможешь. Они ловко обработали бедную Дороти.
- Она сама во многом виновата.
- Конечно, но не могла же она догадаться, что все это означает.
- По крайней мере они не облили нас грязью и ограничились намеком, что мы сильно устарели.
Балмер угрюмо проворчал:
- Я бы сказал, что любая ругань была бы лучше.
- Это штучки Ная, - сказал Пул. - Он у них заправляет всей лавочкой. Я на днях видел, как он играл на бильярде во "Льве". Ловкий тип.
- Придется просто посмеяться над случившимся, - заметил Мейтлэнд.
- Как же мы можем над нами смеяться, - разъярился Пул, - если игнорируем их. Подумать только, пока я парился в Северной Африке, этот франт прохлаждался в Нью-Йорке, якобы трудясь для информационной службы! Так бы и проломил ему башку!