- Чего бы лучше! - улыбнулся Мейтлэнд. - Кто еще поддерживает это предложение?
- Только не я, - кисло отозвался Балмер. - Если у них хватает ума придумывать такие штуки, нам нужно придумать что-нибудь похитрее. Кулаками тут не поможешь.
Генри почувствовал, что надо прекратить обсуждение, пока все не перессорились.
- Желание дать сдачи вполне естественно, - сказал он. - И эти нападки неминуемо причинят нам некоторый вред. Но я убежден, что наша сдержанность в конце концов принесет свои плоды. Она обеспечит нам уважение города. А ведь выдержать эти издевки, дешевые насмешки - всю ту грязь, которой они будут нас поливать, - мы можем, только если нас будут уважать простые люди.
- Простые люди! - закинув голову, Пул разразился хохотом.
- Не сбрасывайте их со счетов, - сказал Мейтлэнд спокойно. - Я верю, что в трудную минуту мы найдем у них поддержку. И я согласен с Генри - мы должны отдать все силы нашей газете и ждать.
- От души надеюсь, что вы правы, - сказал Пул, - но если продажа будет сокращаться и дальше, как бы не оказалось, что мы ждали слишком долго.
Наступило мрачное молчание, затем без дальнейших разговоров они перешли к делу.
И все же весь день Генри не мог избавиться от мучительной мысли, что его не просто перехитрили, но и поставили в смешное положение в глазах всех, кто его знал. Поэтому, выйдя из редакции в шесть часов, он повернул к Клубу северных графств. Последнее время он старался избегать знакомых - ему было бы неприятно обсуждать свои трудности, а в ободрении или сочувствии он не нуждался. Но теперь он решил, что ради газеты обязан показаться на людях, проявив тем самым полное равнодушие к недавнему происшествию.
Клуб северных графств, который в Хедлстоне чаще называли просто "Клубом", был старинным и весьма почтенным учреждением несколько либерального оттенка, признанным местом встреч наиболее уважаемых граждан города. Здание клуба, построенное из серого тесаного камня, с плоской крышей и портиком, который поддерживали две массивные кариатиды, снаружи больше всего напоминало пышную гробницу, и, по правде говоря, в годы войны, дежуря там во время воздушной тревоги, когда кругом рвались бомбы, Генри не раз думал, что оно в конце концов оправдает свой внешний вид. Внутри, однако, было светло, тепло, и в воздухе чувствовался успокоительный аромат хорошего табака. Кивнув швейцару Дункану, Генри по привычке бросил взгляд на доску объявлений, увешанную множеством бумажек, и вдруг застыл от неожиданности, заметив на одной из них имя "Гарольд Смит". Да, Герберт Рикеби рекомендовал коммерческого директора "Хроники" в члены клуба, а вторую рекомендацию дал не кто иной, как настоятель церкви св. Марка. Какой-то миг Генри стоял неподвижно, совершенно ошеломленный. То, что Смит за такое короткое время сумел проникнуть в избранный круг города, было новым и совершенно непредвиденным ударом. Однако Пейдж наконец взял себя в руки и, решив ничего не говорить по этому поводу, прошел в зал. Народу там было мало, и все-таки ему почудилось, что его появление вызвало некоторое замешательство. Между помпейскими колоннами поддельного мрамора, которые поддерживали лепной викторианский потолок, он заметил сэра Арчибальда Уэзерби и доктора Барда, стоявших у камина, и направился к ним.
- Так, так! - Уэзерби дружески хлопнул его по спине в знак приветствия. - А вот и сам гордый папаша.
Арчибальд Уэзерби, или - как он предпочитал, чтобы его называли, - сэр Арчи, был невысок, толст, краснолиц, и его маленькие налитые кровью добродушные глазки поблескивали насмешливо и цинично. Он казался простодушным весельчаком, что не мешало ему обладать острой деловой сметкой, которая помогла ему нажить состояние на производстве обуви и, как он был втайне убежден, обещала в будущем еще много всяческих благ.
- Ходят слухи, что вы совсем запугали газетчиков из "Хроники", Генри. Они всего только три месяца в городе, а уже начали осыпать вас гинеями. Как вы это устроили, а?
- Об этом надо спрашивать Дороти, - улыбнулся Генри.
- Она ловко отгадала, кто перед ней, - весело вставил Бард.
- И сумела показать себя с выгодной стороны, - засмеялся Уэзерби. - Моих девиц на это не хватило бы, как ни жаль.
Несмотря на их шутливый тон, Пейдж, разумеется, знал, что они прекрасно понимают, как все это ему тяжело, - слишком уж горячо они уверяли его, что он выйдет победителем из борьбы. Добряк Бард, его старейший друг, поспешил переменить тему разговора, но Генри заметил, что Уэзерби бросает на него испытующие взгляды, оценивая его положение и прикидывая, насколько пострадал престиж "Северного света". В глубине души он всегда сознавал, что Уэзерби относится к нему со снисходительным презрением, как к человеку, который не пьет, не курит, не занимается рыбной ловлей, не охотится и не рассказывает пикантных анекдотов, - сам Уэзерби предавался всем этим занятиям с необыкновенной энергией и увлечением. Пейдж был просто человек не его склада. И все-таки, пока они разговаривали, и позже, когда к ним присоединились другие члены клуба - майор гражданской обороны Ситон, управляющий Станкостроительной компанией Херингтон, адвокат Пейтон и банкир Фрэнк Холден, - Генри сумел сохранить бодрый вид и ушел через полчаса, убежденный, что приходил сюда не напрасно. Доктор Бард вышел вместе с ним, и на улице они на секунду остановились. Вдруг доктор смущенно сказал:
- Мы ведь все на твоей стороне. Комитет не очень-то хотел принимать Смита. Но… - Бард пожал плечами. - Он, кажется, вполне добропорядочный человек. И он привез весьма лестные рекомендательные письма… - Затем, быстро перейдя на обычный тон, доктор добавил: - Ты выглядишь очень неплохо. Только не переутомляйся. И не спеши с выводами.
- Хорошо.
- Как Дэвид?
- Великолепно. Он совсем здоров.
Бард отвел глаза, постукивая зонтиком по тротуару. Его седеющие виски, длинное серьезное лицо, тонко вырезанные ноздри и плотно сжатый рот говорили о вдумчивости и рассудительной осторожности.
- Не спеши с выводами и в этом отношении, Генри. Помни, что я тебе говорил:, всегда возможен рецидив.
- Но почему же? - Эта настойчивость начала раздражать Пейджа. - Он болел и выздоровел.
- Да, но первопричина осталась.
- Какая первопричина?
Эдвард Бард заколебался, посмотрел на своего друга, затем опять отвел глаза. Несомненно, он вспомнил свой диагноз, из-за которого они чуть не рассорились. Но сейчас Генри не хотелось снова начинать этот спор. Он сказал отрывисто:
- До чего ты любишь каркать, Эд! Если бы ты посмотрел на мальчика… Он совсем здоров.
- Ну… - замялся Бард. - Я рад это слышать.
Помолчав, они попрощались и разошлись в разные стороны - доктор направился на Виктория-стрит проводить свой вечерний прием, а Генри повернул к Хенли-драйв.
Глава VIII
Лето в этом году было сырое и холодное. И жизнь Пейджа - на работе и дома - была столь же безрадостной, как погода. Он так устал от дел и забот, что Алиса в роли страдающей добродетели начинала действовать ему на нервы. По-детски капризная, она обижалась на Генри, если его поступки не совпадали с ее желаниями, и вполне искренне считала себя женщиной недооцененной и непонятой. Когда в конце июня он сказал, что в этом году не сумеет поехать в отпуск и предложил ей вместе с Дороти отправиться в ее любимый Торки, она лишь укоризненно улыбнулась и покачала головой:
- Нет, дорогой. Если мы не можем поехать вместе, как полагается, так уж лучше я совсем не поеду.
Дороти выказывала свое недовольство более открыто и, встречаясь с Генри на лестнице, пробегала мимо, едва буркнув что-то. Он не ждал от своей семьи сочувствия, и все-таки ему очень не хватало дружеской поддержки. Шли недели - и то ли это казалось Генри, то ли знакомые и в самом деле начали сторониться его. Впервые такая мысль пришла ему в голову в самом начале августа, когда он встретил преподобного Гилмора на Виктория-стрит. Священник, заметив Генри, явно хотел перейти на другую сторону, но избежать встречи было уже невозможно, и он попытался загладить свой промах преувеличенным радушием:
- А, Генри, как поживаете, любезнейший?
Пейдж уже давно ломал себе голову над тем, чем объяснить поведение Гилмора, рекомендовавшего Смита в члены клуба, и теперь решил откровенно поговорить с ним об этом.
- Мне сейчас очень трудно приходится, - без обиняков начал он. - До того трудно, что я был бы вам очень признателен, если бы вы могли морально поддержать меня.
- Каким образом? - осторожно спросил Гилмор, стряхивая с зонтика капли дождя.
- Приняв мою сторону в борьбе против этого грязного листка. Я ведь не раз помогал вам в прошлом… почему же теперь вы не хотите помочь мне?
Отряхнув зонтик и обозрев небеса, дабы убедиться, что они прояснились, священник искоса взглянул на Пейджа.
- Видите ли, Генри, церковь не вмешивается в политику - вы же знаете, нам это не разрешено, и у меня будет множество неприятностей с епископом, если я вдруг стану участвовать в таком деле. К тому же, не кажется ли вам, что вы действуете в какой-то мере под влиянием предрассудков? В нынешние времена надо иметь более широкий взгляд на вещи. Согласен, наши друзья из "Хроники" иной раз перебарщивают, но таков дух времени. Этот их мистер Смит - человек самых благих намерений. Не успев приехать к нам, он тут же пришел ко мне, и у нас была интереснейшая беседа о его деятельности в Ассоциации молодых христиан в Австралии. Каждое воскресенье я вижу его в церкви св. Марка. И знаете… они прислали мне крупную сумму на восстановление нашей колокольни.
- Ах вот оно что, - сухо заметил Пейдж.
- Конечно, мы все с вами, Генри. Но надо быть справедливым. Есть все-таки бальзам в Галааде. Недавно, - и он хитро глянул на Пейджа, - "Хроника" напечатала кое-что из плодов моего вдохновения. И надо сказать, они пользуются успехом, и не малым. Я получил письмо от мистера Ная, где он так и пишет: "Это сногсшибательно".
Кипя от негодования, Генри продолжал свой путь в редакцию. Только на Мейтлэнда, казалось, он и мог опереться, но от этого молчаливого упрямого стоика, хотя Генри и высоко ценил его достоинства, сочувствия едва ли дождешься.
Ненастная осень постепенно сменилась зимой. Дождь, гололедица, потом сильнейший снегопад в феврале, когда улицы добрые две-три недели были покрыты грязным месивом, - все это мало способствовало бодрости духа сотрудников "Северного света". Пейдж никогда в жизни столько не работал: он придумывал и составлял планы на будущее, подбадривал других, боролся за экономию, которая была бы не слишком обременительной и все же способствовала бы снижению расходов, первым приходил в редакцию и последним из нее уходил, вставал среди ночи, если ему не спалось, и начинал писать и править передовицы - словом, напрягал всю свою энергию, чтобы довести каждый номер до максимального совершенства. А изнуряющая борьба не на жизнь, а на смерть все не прекращалась. Он с самого начала сказал Смиту, что Хедлстон слишком мал для двух газет. Не один месяц прошел с тех пор, как доходы стали падать, и хотя, по его подсчетам, "Хроника" теряла куда больше, его собственные потери за последние пять недель стали поистине угрожающими.
Издавая "Свет", Пейдж - такова уж была традиция в их семье - ставил на первое место интересы самых широких кругов читателей, а вовсе не собственное обогащение. Он продавал газету по минимальной цене, пользовался самыми высококачественными материалами и щедро платил своим служащим, особенно когда дело касалось пенсии для старых работников. Себе он выделил скромное жалованье в полторы тысячи фунтов и, если не считать дома на Хенли-драйв, который был записан на имя его жены, не имел иной собственности. Все достояние фирмы, кроме ее доброго имени, очень высоко ценимого им, было вложено после первой мировой войны, по патриотическому решению его отца, в облигации военного займа на сумму в сто тысяч фунтов. Эти облигации Генри всегда считал своим резервом, надежным и не таким уж маленьким.
Но сегодня, утром 1 марта, просматривая последний отчет о финансовом состоянии "Северного света", он со всей очевидностью увидел, как истощились его фонды. Долго сидел он задумавшись, потом, улучив минуту, когда мисс Моффат вышла из комнаты, с подавленным вздохом снял трубку и договорился о встрече с Фрэнком Холденом, управляющим Северным банком.
В одиннадцать часов утра он уже входил в кабинет Холдена, маленькую комнатку за конторкой кассира, всегда производившую мрачное впечатление из-за панелей красного дерева и матовых стекол в окнах: на полу здесь лежал шерстяной ковер, вытертый до блеска ногами почтенных и преуспевающих нортумбрийцев. При появлении Генри управляющий отпустил клерка, с которым разговаривал, сердечно пожал Генри руку и предложил присесть. Высокий, сухощавый, с коротко подстриженными усами и в очках с роговой, оправой, Холден производил впечатление человека неглупого и приятного, старавшегося и клиенту понравиться, и своей выгоды не упустить. Он был на двенадцать лет моложе Генри и происходил из старинной хедлстонской семьи: они были людьми одного круга, более того - отец Фрэнка, Роберт Холден, являлся самым близким другом отца Пейджа, и их вместе с Робертом Харботлом, входившим в это тесное содружество, так и прозвали: "три Боба".
Поэтому-то Генри и было не так уж трудно завести речь о том, что занимало его мысли, и после нескольких общих замечаний он прямо приступил к делу:
- Фрэнк, я пришел к вам по поводу займа.
- Да? - заметил Холден. - А я-то думал, что вы зашли поболтать.
Последовала короткая пауза, затем, поскольку Пейдж продолжал молчать, управляющий улыбнулся, как бы желая смягчить то, что собирался сказать:
- Видите ли, мистер Пейдж, последнее время вы довольно основательно прибегали к нашей помощи. В понедельник я случайно заглянул в ваш счет. Он… словом, я думаю, вам самому известно, насколько вы превысили свой кредит.
- Конечно, - кивнул Генри. - Я немножко перехватил. Но ведь у вас есть в качестве гарантии мой военный заем.
- М-да, военный заем. - Холден, казалось, что-то обдумывал. - Сколько вы тогда за него платили… примерно по сто четыре за сто, да?
- Кажется, так.
- А сейчас стофунтовая облигация и шестидесяти пяти не стоит… красная цена ей - шестьдесят три с половиной. И, по-видимому, она упадет еще ниже. Почему вы не продали их, когда я советовал?
- Да потому, что, как всякий сознательный гражданин, я считал своим долгом держать их.
Холден как-то странно посмотрел на Пейджа.
- В наше время сознательные граждане заботятся прежде всего о себе. Неужели вы не понимаете, что инфляция, которой мы не сумели положить конец, разоряет держателей таких правительственных бумаг? Нечего сказать, надежные ценности… Вот таким-то образом доверчивые патриоты, вроде вас, и разоряются.
Генри хотел было возразить, но Холден продолжал:
- Словом, вы потеряли свыше тридцати девяти тысяч фунтов вашего капитала, и если я что-нибудь понимаю в такого рода делах, то потеряете еще. При таком положении вещей через семь или восемь недель вы лишитесь вашего обеспечения.
- Я это прекрасно учитываю, - сказал Генри. - Потому-то я и пришел договориться о займе.
- А подо что?
- Ну, естественно, под "Северный свет"… под здание, типографию и доброе имя фирмы.
Холден взял линейку из слоновой кости, лежавшую на блокноте, и, с явным интересом рассматривая ее, принялся вертеть в руках. Молчание царило довольно долго, затем, не глядя на Генри, он сказал:
- Извините меня, мистер Пейдж. Видит бог, я хотел бы помочь зам. Но никак не могу.
Генри был потрясен. Мысль, что он может получить отказ, ни на минуту не приходила ему в голову.
- Но почему же? - еле слышно пробормотал он. - Вы знаете меня… знаете "Северный свет"… наше имя… У нас есть капитал. И уже столько лет у нас счет в вашем банке…
- Знаю, все знаю… и, поверьте, мне трудно отказывать вам. Но деньги нынче в большой цене. Мы столько роздали в кредит, что, по сути дела, не имеем права больше никого авансировать. Правительство не хочет, чтобы мы давали ссуды.
- Но ведь дело это не общегосударственное, а, можно даже сказать, личное, - возразил Генри. - Давайте хотя бы подумаем, нельзя ли что-нибудь предпринять.
- Это ни к чему не приведет. - Он с извиняющимся видом поглядел на Генри. - Я не имею права давать обязательства от имени банка. Вам придется поговорить с нашими директорами. - Он помолчал и снова внимательно осмотрел линейку. - Почему бы вам не пойти к председателю нашего совета директоров?
- Уэзерби?
- Да. Вы же хорошо с ним знакомы. Он сейчас должен быть на фабрике. Хотите, я позвоню ему и скажу, что вы придете?
Генри молчал. У него было неприятное ощущение, что Холден старается вежливо отделаться от него. Он медленно поднялся, размышляя: "Уэзерби… Пожалуй, это последний человек, с которым я хотел бы говорить о своей беде. Но другого выхода нет - мне нужен заем, и я должен получить его".
- Хорошо, - сказал он. - Я буду вам весьма обязан, если вы позвоните ему.
Через двадцать минут он уже подходил к конторе Уэзерби, помещавшейся в многоэтажном административном здании, недавно выросшем на пустыре рядом с фабрикой. Этот участок, издавна известный в Хедлстоне под названием Коуп, был приобретен фабрикантом обуви благодаря одной ловкой махинации и теперь, когда от площади Виктории ответвилось несколько улиц, многократно возрос в цене. Войдя в кабинет Уэзерби, Генри увидел, что тот стоит у большого зеркального окна, выходящего на Виктория-стрит, и, посмеиваясь и покашливая, курит сигару.
- Подите-ка сюда, Пейдж, взгляните, что творится.
По площади, остановив движение, медленно тянулась длинная вереница женщин, кативших перед собой самые разнообразные детские коляски и повозочки, в каких только мог уместиться ребенок. Во главе процессии ехал грузовик с установленными на нем репродукторами, которые орали на всю улицу, а по бортам его красовались плакаты:
Большой парад детских колясок!
Сегодня в зале городской ратуши конкурс на самого красивого младенца.
Читайте "Ежедневную хронику"
- Недурно, а? - И он похлопал Генри по спине. Уэзерби был в брюках гольф и красных в желтую клетку носках, отчего его толстые икры казались еще толще. Он выглядел, сегодня даже краснее, приземистее и плешивее, чем всегда, и был в особенно хорошем расположении духа: от него так и веяло самодовольством преуспевающего дельца, сознающего, что своим богатством он обязан лишь самому себе. - Что вы на это скажете?
Пейдж выдавил из себя улыбку.
- Ловко, конечно. Но не слишком солидно.
- Ну, а что вы, черт побери, видите здесь дурного? По-моему, это блестящая идея для привлечения покупателей - завоевать сердца матерей. Просто они ищут способа продвинуть на рынок свой товар, так же как и я. Возьмите хотя бы этого парня Ная. Кто, как не он, обмозговал всю эту затею. Тот, другой, Смит, - полнейшее ничтожество. А вот Най кое-чего стоит. Мой Чарли ездил с ним в субботу на машине в Тайнкасл и вернулся в восторге от него.
- В самом деле? - сухо заметил Пейдж, а про себя подумал, что ничего нет удивительного, если Чарли Уэзерби, первый заводила среди местной золотой молодежи, нашел общий язык с Наем.